Pretend I Am / Притворись, что я есть

Крис бодрствует уже почти тридцать часов, и хотя он надеялся наконец-то выспаться по возвращении на базу, вместо этого он наслаждается последними мгновениями тишины до того, как откроются двери лифта, и ему придется поговорить с тобой о твоей последней вспышке гнева. Он трёт глаза, испытывая искушение нажать на кнопки других этажей по пути вниз на жилой уровень, чтобы выиграть чуть больше времени. Это уже был ужасный день — долгий, изнурительный, трудный, и только он надеялся расслабиться, переступая через порог европейского представительства BSAA, как ему сообщили, что тебя заключили под стражу на твоём этаже. Опять. Судя по всему, тебе отказали в очередном запросе на доступ к останкам Хайзенберга, и на этот раз вместо того, чтобы бушевать и кричать, как обычно, ты угрожала руководителю BSAA расправой… Опять. Согласно отчёту об инциденте — она ела салат на обед, а ты пригрозила ей, что вырастишь у неё в кишечном тракте сад. Мало того, что в глобальном подразделении поговаривают о лишении тебя привилегий касательно исследований и разработок, так теперь ещё и запрещают салат ни в каком виде. Твои способности вообще так работают? Он не уверен. Скорее всего нет, но это неважно. Это напугало охрану, и она посадила тебя под замок, а его послали разобраться с проблемой. Если он сможет уговорить тебя, может быть, даже добиться извинений, всё это закончиться так же, как и во все остальные разы… Хоть он признаёт, что его терпение тоже потихоньку иссякает. Двери открываются, и он делает глубокий вдох, выходя в общие помещения этажа. Здесь есть зона отдыха с телевизором и диваном, общая кухня и столовая — но тебя там нет. Он заглядывает в стеклянную дверь, ведущую в небольшой спортзал. Тоже пусто. Ты в своей комнате, а это плохой знак. Это значит, что ты даже не пыталась успокоиться. Он проходит мимо отведённой ему комнаты, испытывая соблазн пропустить посещение твоей, пойти лечь спать и отложить разборки на утро, но так будет неправильно. Вы работаете вместе уже почти два года, и ты должна знать, что он на твоей стороне. Существует веская причина, по которой его всегда вызывают, когда ты выходишь из себя, почему он неофициально стал твоим надсмотрщиком — служба безопасности и глобальное подразделение считают, что это связано с его способностью контролировать тебя, но на самом деле правда скрыта намного глубже. Напоминание о том, что он рядом, помогает тебе чувствовать определённый уровень поддержки, ты знаешь, что есть кто-то кто понимает, причина, по которой тебе необязательно ощущать угрозу от остальных окружающих… по крайней мере, он думает, что это так работает. Последние пару десятилетий научили его тому, что на самом деле невозможно спланировать реакцию человека на травму. Подходя к твоей двери, он на секунду замешкался, поднял руку, чтобы постучать, раздумывая, действительно ли это нужно делать сегодня. «Уходи, Крис», — кричишь ты с другой стороны двери, голос слегка приглушён. «Я не собираюсь принимать лекарства, так что не утруждайся!» Лекарства. Седативные препараты, которые BSAA пытается заставить тебя принимать каждый раз, когда ты выходишь за рамки дозволенного. До недавнего времени у тебя были следующие варианты: «Принимать их, когда тебе говорят, или охрана будет делать уколы в принудительном порядке». Однако после твоей последней оценки поведения Крису удалось договориться о прекращении приёма лекарственных средств — больше никаких веществ до первого критического инцидента. Угроза прорастить дерево в желудочно-кишечном тракте твоего босса — это нехорошо, но и не критично. …По крайней мере, если Крис сможет заставить тебя снова сотрудничать. «Никаких успокоительных», — уверяет он. «Просто хочу поговорить». Наступает долгая пауза, которой хватает, чтобы Крис (в очередной раз) задумался о том, чтобы оставить решение этого вопроса до завтрашнего утра, но небольшой звук щелчка сигнализирует, что ты всё же решила отпереть дверь. «Не снаружи», — говоришь ты, слегка приоткрывая дверь, чтобы видеть его через щель. «Здесь». С ним нет других агентов или сотрудников, но он делает тебе одолжение, хотя бы потому, что слишком устал, чтобы спорить ещё и на этот счёт. Однако он также понимает, что хочет быть на твоей стороне, когда ты неизбежно начнёшь защищаться. Ты закрываешь за ним дверь и проходишь мимо, чтобы добраться до маленького стола в конце комнаты. Помещения здесь крошечные, и хотя тебе отведено самое большое на правах постоянного жильца, всё равно достаточно тесновато. «Послушай, я знаю, что всё…» «Я думала, ты с ними поговорил», — огрызаешься ты, падая в кресло. У тебя красные глаза, и ты явно плакала. «Ты сказал мне, что поговоришь с ними». «Да», — отвечает он, прислонившись плечом к стене. На самом деле он провёл около часа на встрече с глобальным подразделением исследований и разработок по поводу того, чтобы разрешить тебе использовать нужный образец, но под наблюдением. На тот момент идея показалась им хорошей, они были довольны качеством твоей работы, а твои исследования, касающиеся запуска проекта «Бистер», были безупречны. В конце концов, ты единственный живой человек с Каду — кроме тебя на это более никто не способен. Они сказали, что примут во внимание рекомендации Криса и его согласие обеспечить надзор… но, очевидно, на этот раз этого было недостаточно. «Ты получила от них электронное письмо?» спрашивает он. Ты киваешь, наклоняя голову в сторону ноутбука, который открыт. «Да. Хотя они не объяснили причину». «Могу я посмотреть?» спрашивает он, кивая в сторону твоего стола. «Возможно, я знаю, кто ответственен за это». Ты пожимаешь плечами, немного отодвигая свое кресло, чтобы освободить место для него, пока он подходит. Он наклоняется к тебе, опираясь рукой на стол, и читает электронное письмо. И ты оказываешься права, говоря об отсутствии причин — их буквально нет. Всё плоско и прямолинейно: «Ваш запрос был отклонён». Инициалы отправителя отсутствуют, только общая подпись от глобального подразделения исследований и разработок. Отсутствие ответственности за это решение — вот что больше всего беспокоит Криса, ещё одна грань слабой прозрачности в ведении дел BSAA, которая его бесконечно расстраивает. «Мне очень жаль», — выдыхает он. «Я искренне думал, что они опомнятся». Тот факт, что Крис измотан, не остаётся незамеченным. Когда он наклоняется, чтобы прочитать письмо, ты обращаешь внимание на то, что от него пахнет дымом, бензином и еще каким-то металлическим запахом, который немного напоминает тебе о фабрике, но скорее всего эти запахи говорят о том, что он работал в поле, вероятно, с остальными членами своего отряда. «А где остальная волчья стая?» спрашиваешь ты, полагая, что отряд ждёт снаружи, на случай, если ты всё же решишь довести дело до конца и превратишь обед Криса в бомбу замедленного действия. «В увольнении на берег», — решительно говорит он, поднимаясь со стола. «У Лобо день рождение». «Разве ты не должен быть там?» — спрашиваешь ты, приподнимая бровь. Это явно попытка подколоть его. Ты злишься, тебе необходимо выпустить пар хоть на кого-то — и раз уж он здесь… «Или ты уже слишком стар для стриптиз-клубов?» «Меня отозвали на базу, потому что кто-то угрожал руководителю BSAA», — категорично заявляет он. Это наполовину ложь, хотя ты этого и не знаешь. Он выпил с отрядом одну кружку пива (которую даже не допил) и вернулся на базу по собственной воле, слишком уставший, чтобы даже думать о том, какие у них планы, и так получилось, что он оказался в нужное время. «Тебе нужно извиниться перед своим руководителем», — выдохнул он. «Если она обострит ситуацию, будут последствия. Реальные», — предупреждает он. «Ты напугала её до смерти…» «Это из-за салата?» спрашиваешь ты, вставая со своего места с намерением выпроводить его из комнаты. «Я даже этого не могу сделать — что они бы поняли, если бы узнали меня получше!» «Ты не вызываешь ни у кого желания познакомиться с тобой поближе, — возражает Крис, — не тогда, когда ты продолжаешь…» «Я знаю, что для вас я просто ещё одно биооружие, но…» «Ты не просто биологическое оружие», — вмешивается он, повышая голос, заставляя тебя слегка вздрогнуть. Он встречается с тобой взглядом, и что-то внутри тебя напрягается. «Ты умная, стойкая, более способная, чем большинство парней из подразделения исследований и разработок, которые у них на зарплате, но ты продолжаешь противиться», — утверждает он. «Ты хоть представляешь, как неприятно наблюдать, как ты делаешь один шаг вперёд, прежде чем прыгнуть на три шага назад?» Этот его комментарий… каким-то образом влияет на тебя, и на мгновение становится немного грустно. На самом деле ты чувствуешь себя ужасно. Крис — единственный человек, который большую часть времени находится рядом. Чаще всего он единственный, кто заступается за тебя, прилагает усилия, чтобы обсудить с тобой вещи, не связанные с работой — чёрт, бывало даже, что вы сидели и занимались обычными человеческими делами, например, смотрели телевизор или делились едой на вынос, которую он тебе принёс. Он был единственным человеком, который видел, как ты плакала после того, как в последний раз видела своего сына, прежде чем передать его медсестре, и, честно говоря, иногда кажется, что он единственный человек, который стоит между тобой и тем, чтобы быть запертой в камере до конца твоей жизни. Ах, чёрт, он всё-таки твой друг или нет? И затем, как раз вовремя, эта мысль поглощается ужасным, чудовищным порывом внутри тебя, над которым ты, кажется, всё больше и больше теряешь контроль с течением времени. Он проявляется через всевозможные оттенки ярости и горечи, желание уничтожить все хорошее, что теплится в тебе, разорвать те части тебя, которые начинают заживать, оттолкнуть единственных людей, которые заставляют тебя чувствовать, что ты не совсем одинока. Как будто иногда что-то другое берёт верх, выжидая, пока ты не станешь уязвимой или настолько ранимой, чтобы перехватить контроль и причинить вред. Иногда всё настолько плохо, что кажется, будто ты просто наблюдаешь за происходящим, будто ты не в состоянии ничего сделать, кроме как наблюдать за тем, как ты ведёшь себя бессмысленно. Как сегодня. С инцидентом с салатом. Тебе назначили психотерапевта, а если не считать этого, рядом есть Крис — но ты ни с кем не можешь этим поделиться. Это настолько коварная и мощная сила, что ты обоснованно боишься, что Каду, сделавший Миранду такой, какой она была, теперь ищет убежища внутри тебя, последнего доступного носителя. «Тогда перестань наблюдать, Редфилд», — говоришь ты, как будто это очевидное решение. Ты проходишь мимо него, намереваясь открыть свою дверь — но тебя останавливают. Крис тянется и хватает тебя за руку, что напоминает сразу же о нескольких вещах. Во-первых, у Криса гигантские руки, если сравнивать, то парень превосходит тебя, даже учитывая скачок роста после Каду. Во-вторых, он силён. Не как Хайзенберг, но всё же достаточно силён, чтобы перехватить инициативу. В-третьих — и это самое главное — Крис редко использует физический контакт, только если хочет подчеркнуть жест, или сделать заявление. Каждый раз, когда он прикасался к тебе ранее, это был важный момент, например, когда он ударил тебя в челюсть, потому что ты пыталась задушить Пса лозой в процессе твоей поимки. Когда ты отдавала своего сына, он положил руку тебе на плечо, сжимая ровно настолько, чтобы напомнить тебе, что он был рядом. Сейчас ты боишься того, что он собирается сказать или сделать. «Ты не хочешь быть здесь», — говорит он низким, почти агрессивным тоном. «Я понимаю. Тебя поставили в невыгодное положение, и ни в чём из этого не было твоей вины. У тебя было будущее, и его украли таким образом, что никто, кроме горстки людей, даже не поверит, что именно произошло. Думаешь, ты одна такая?» — спрашивает он. «Ты единственный человек на этой базе, но ты далеко не единственная, с кем такое уже случалось». Крис кивает в сторону ноутбука. «Будет время сделай поиск файлов по Ракун-Сити, посмотри список известных выживших и спроси меня о ком-нибудь из них». Он отпускает твою руку, его глаза все ещё прикованы к твоим. «Однажды твой сын вырастет и начнет задавать вопросы. Я знаю, что ты до сих пор не определилась, хочешь ли ты участвовать в его жизни, и это твое дело — но я знаю, что ты не хочешь, чтобы он узнал, когда придёт время, что BSAA убрала его мать, потому что она не рассчитывала на долговременную перспективу. Я не хочу этого видеть, твой сын не захочет этого видеть, и я знаю, что Хайзенберг тоже не захотел бы». После этого наступает тишина, вы оба просто смотрите друг на друга, частично из-за пренебрежения личными мотивами, и потому, что не знаете, что ещё можно добавить. Он, конечно, прав. Ты можешь притворяться, что твоя боль и травма настолько сильны, что ты не можешь принять то, что он говорит, но этого просто недостаточно, потому что это правда. И ещё более правдивым является тот факт, что Крис искренне переживает, но не потому, что ты — еще одно ценное биооружие в распоряжении BSAA, а потому, что… ты не знаешь, почему. «Почему тебя это так волнует?» спрашиваешь ты, стараясь сохранить достойный тон, но не в силах подавить лёгкую дрожь в голосе. «Я не понимаю, Крис. Объясни мне». Он колеблется, вынужденный признать, что на самом деле он и сам действительно не знает, или, по крайней мере, никогда не думал об этом. По началу он чувствовал, что ты вытянула самую короткую спичку — когда он приказал команде взорвать фабрику и позволил Итану убить Хайзенберга, ибо он не до конца осознавал ситуацию, в которой ты оказалась. В то время он действительно предполагал, что ты была совершенно невольным участником, и ожидал найти тебя запертой в лаборатории Миранды после того, как проверка на фабрике не дала никаких результатов. Он не знал, что вы с Хайзенбергом стали чем-то большим друг для друга, как ты однажды ему это так красноречиво описала. Он определённо не думал, тогда, что существовал шанс вступить в союз с Хайзенбергом, даже просто для того, чтобы уничтожить Миранду. Когда ты наконец-то объяснила ему все тонкости, заполнила пробелы в отчётах, разведовательных и украденных документах — вот тогда-то и возникло настоящее чувство вины, когда Крис понял, что передать тебя в BSAA ради выживания, было недостаточно. Он подвёл Итана, он подвёл Мию и Роуз, и он умудрился подвести тебя ещё до того, как вы встретились. «Я вижу многое из того, что происходит с людьми после того, как они попадают в…» он жестом указывает на ноутбук. «В такие ситуации.» Он объясняет. «Всё это ломает большинство людей, превращает их в кого-то другого. Я знаю тех, кто прошли через меньшее, чем ты, и с большей подготовкой, и они, возможно, нашли другой выход, но тем не менее не остались прежними. В итоге они становятся сами себе злейшими врагами». Он делает глубокий вдох, пытаясь облечь свои рассуждения в слова. «Я просто не хочу видеть, как ты попадаешь в тот же замкнутый круг», — говорит он через мгновение. «Я…» — он обрывает себя, делая глубокий вдох, решив взять на себя обязательство, его тон немного смягчается. «Послушай, я распознаю защитный барьер, когда вижу его, и я могу понять, почему ты его выставила. Но я уже видел, как этот барьер рушился раньше, и я видел человека, которого он на самом деле защищает. Я в долгу перед тобой». Достойная аргументация, и она… ощущается иначе, но всё же какая-то часть тебя не хочет в это верить. «Почему ты должен мне…» «Потому что мы не нашли тебя вовремя», — вклинивается он. «Потому что я не проинструктировал Уинтерса, как следовало. Потому что мы не сделали твоё извлечение приоритетом». Крис выдыхает и качает головой. «Вся операция была провалена», — признает он. Крис бросает взгляд на единственное свободное место для сидения в твоей комнате — шкаф-кровать — и жестом указывает на неё. «Не возражаешь, если я присяду?» Возникает соблазн сказать «нет» и попросить его уйти, но любопытство берёт верх. «Раз уж у нас тут это самое, то конечно». «Это самое?» повторяет он, принимая твоё предложение, аккуратно присаживаясь на край кровати. «Разговор по душам». Крис поднимает руку и чешет шею, и, откровенно? Если бы ты знала его немного хуже, то подумала бы, что он стесняется. «Похоже, так и есть, верно?» Ты выдыхаешь, садясь обратно в кресло, которое стоит прямо напротив него. Отстой. Ты ожидала взбучки, а не быть уязвлённой перед единственным живым человеком, которому на тебя не насрать …Трудно смириться с этой мыслью. Теперь здесь только он, не так ли? Все, кого ты знала до деревни, не знают, что с тобой случилось, потому что теперь твоё существование засекречено, а все остальные исчезли. В твоей жизни остались только BSAA, которые считают тебя сотрудничающим биооружием, и Крис, мать его, Редфилд. «Мне жаль, что тебе не удалось отдохнуть со своим отрядом», — наконец говоришь ты, избегая зрительного контакта, чувствуя себя немного побеждённой. Самое дерьмовое в одиночестве то, что ты забываешь о том, на кого влияют твои действия. «Это…» Крис задерживается на секунду, потирая челюсть. Боже, ты иногда сбиваешь его с толку. В одну минуту он уверен, что ты настолько ожесточилась во имя самосохранения, что с таким же успехом можешь быть каменной, а в следующую ты становишься восприимчивой, доброй, склонной к самоанализу и всем тем, чем не должен быть тот, кто пережил то, что тебе пришлось. «Я и не собирался. Я уже был на базе, когда они попросили меня поговорить с тобой», — признается он. «…Стриптиз-клубы на самом деле не моё, ты была права». Крис одаривает тебя усталой улыбкой, явно пытаясь снять напряжение. «Я думаю, что тебе всё простят, если отправишь по электронной почте свои извинения», — предлагает он, указывая на ноутбук. «Может начать с объяснения того, что ты не умеешь вытворять с салатом то, о чём говорила.» «Да», — тихо говоришь ты, кивая. «Я могу это сделать». Ты наблюдаешь за ним секунду, думая о том, что, если бы он находился в любой другой части базы, он, вероятно, сейчас прикуривал бы сигарету. Раньше тебе никогда не нравился запах сигаретного дыма, но после деревни всё изменилось — как и многое в тебе. Напоминает сигары Хайзенберга. «Прости, что я все время срываюсь», — тихо произносишь ты, твой голос немного охрипший от всех устроенных за сегодня скандалов. «Я просто… Я не знаю». Ты слегка поджимаешь губы, пытаясь проглотить странное, открытое чувство, которое подкрадывается вместе с сопутствующей паникой, необходимостью скрыть это. С уязвимостью приходит честность, а с честностью приходит уродливое, невыразимое чувство, которое ты пыталась держать взаперти с тех пор, как отдала своего сына. «Иногда становится так плохо, как будто я загнана в угол, а потом что-то просто… берёт верх, и я как будто не могу это контролировать». Как только это признание покидает твои уста, ты начинаешь молча паниковать, та же сила внутри тебя, которую ты только что описала, начинает бороться с тобой за контроль. Тебе нужно выйти. Сейчас же. Или ты снова облажаешься и будешь вести себя неадекватно, учитывая тот факт, что ты буквально только что убедилась, что Крис этого не заслуживает. Крис слегка наклоняется, его локти упираются в колени, и ты отчаянно надеешься, что он сменит тему. «Я просто хочу, чтобы ты поговорила со мной», — говорит он. «Я не могу притворяться, что понимаю, каково тебе было в той деревне, но последствия? Это всё из-за травмы?» спрашивает он. «Единственное, что я знаю вдоль и поперек». Ты так отчаянно пытаешься избавиться от чувства, которое он непреднамеренно разжигает, что тебе срочно нужно переключиться на что-то ещё, но как только ты решаешь попытаться изменить энергетику ситуации, в голове проскальзывает напоминание о том, как много он сделал для тебя и как сильно заботился, что тебе просто нужно держаться. Тебе нужен союзник. Тебе нужен кто-то, кто свернёт для тебя горы, если ты собираешься однажды выбраться отсюда, и прежде чем ты осознала, что сделала — ты подкатила своё кресло прямо перед ним, твоя рука легла на его колено, и, блядь, вот как всё и будет, да? Он смотрит на тебя, сначала пытаясь понять, что ты делаешь, а затем явно пытаясь осмыслить этику этого. А потом, кажется будто в собственной голове он проиграл какую-то внутреннюю борьбу. Ты так потрясена и так зациклена на своём сознании, что когда это происходит, кажется, будто ты едва осознаёшь, больше обращая внимания на то, как он отстраняется, чем на что похож поцелуй. Вы оба смотрите друг на друга, кажется, слишком долго, очевидный признак того, что вы оба не уверены в том, что только что произошло. «Редфилд…» «Чёрт», быстро выдыхает он, вскакивает с места, отводя взгляд в сторону в явном проявлении стыда. Не то чтобы это не приходило ему в голову. Он бы откровенно солгал себе, если бы утверждал обратное, игнорируя, как ему нравится то небольшое свободное время, которое вы проводите вместе, как он может говорить с тобой о чём угодно, кроме работы, как ты выглядишь по утрам, когда в пижаме готовишь хлопья на общей кухне. В его окружении не так много постоянных людей, на которых он всегда может положиться. Друзья? Они у него есть, но их трудно удержать в одном месте. Постоянных? Нет… кроме тебя, конечно. Как бы эгоистично это не звучало, учитывая, что ты заключённая, он втайне находит утешение в том, что ты всегда будешь рядом, когда он прибудет на базу, даже если ты не в настроении разговаривать с ним, и теперь он беспокоится, что полностью разрушил извращённый и запутанный единственный островок нормальности в его жизни. «Мне жаль. Я не должен был… это не…» Он изо всех сил пытается подобрать слова, со стороны кажется, что он вот-вот выскочит из комнаты, но самое тревожное, что ты не хочешь, чтобы он это делал, потому что до этого момента не осознавала, насколько ты была одинока и изголодалась по какой-либо привязанности, а это было волнительно и… «Редфилд, ты…» «Прости», — настаивает он, обрывая тебя, когда проходит мимо. «Это был долгий день». Он останавливается у двери твоей комнаты, прочищая горло. «Просто напиши то письмо с извинениями, а я позабочусь о глобальном подразделении, хорошо?». А потом он ушел. Как будто он не мог быстрее уйти от тебя раньше, а ты осталась сидеть на своём чёртовом кресле-каталке, пытаясь осмыслить, что только что произошло. В твоей голове многое происходит. Например, смущение, хотя трудно сказать, почему. Возможно, ты чувствуешь себя так из-за того, что кто-то не только инициировал поцелуй, но и почти сразу же бросил тебя. Но в глубине души ты знаешь в этом есть и более серьёзная подоплёка. Это чувство терзает тебя, заставляет твой желудок напрягаться, а кровь вскипать в жилах. То, чего ты действительно хотела, что действительно заставляло тебя двигаться вперёд — это контроль. На мгновение ты оказалась в положении, когда у тебя было какое-то право голоса, какая-то власть над чем-то… Ты слышишь глухой стук с другой стороны двери, не заостряя на этом много внимания, понимая — это Крис что-то ударил. У тебя наконец-то появилась какая-то власть над чем-то, и он отнял её у тебя, даже не спросив. И судя по только что случившейся вспышке Криса, он также расстроен этим, как и ты. Тихий голос разума говорит тебе, что это к лучшему, что Крис не похож на того парня, который переступит эту черту, подыгрывая тебе, а потом продолжит жить как ни в чём не бывало — но затем более громкий, страшный, глубинный порыв внутри напоминает, что именно это тебе и нужно, именно этого ты жаждешь: иметь какой-то контроль над ним, иметь какую-то власть после стольких лет. Тебе нужно, чтобы Крис хотел тебя, тебе нужно, чтобы он почувствовал твой вкус и всегда помнил о нём. Тебе нужно, чтобы он думал, что видел самые сокровенные части твоей сущности, чтобы ты могла контролировать отношения. Нахуй. Ты открываешь свою дверь и проходишь через небольшой холл в его комнату, стучишь только один раз, прежде чем войти без приглашения. Он сидит на краю своей кровати с сигаретой во рту, уставившись на тебя, и ты не уверена, злится ли он из-за того, что ты здесь, или просто шокирован. «Редфилд…» «Тебе нужно уйти», — быстро говорит он, вставая и сразу же приближаясь, предположительно, чтобы выпроводить тебя за дверь. «Мы поговорим об этом завтра, когда каждый переспит со своими мыслями…» «Ты можешь просто, блядь, выслушать меня?» ты срываешься. Крис открывает рот, чтобы возразить, но взгляд, которым ты его одариваешь, демонстрирует какой упрямой ты готова быть в этом вопросе, поэтому он останавливает себя. Вместо того чтобы попытаться заставить тебя уйти, он делает долгую, последнюю затяжку сигареты, затем возвращается к пепельнице на маленькой прикроватной тумбочке и тушит её. «Я просто хочу почувствовать что-то ещё, кроме этого», — говоришь ты, жестом показывая на себя, прежде чем пересечь комнату и встать прямо перед ним. «Пожалуйста». Ты ждешь аргумента, какого-то опровержения, твёрдого и опредёленного «нет» — но его так и не происходит. Крис просто смотрит на тебя, и выражение его лица невозможно прочесть, но ты знаешь его достаточно хорошо, чтобы распознать категоричное «нет», после которого он бы вытолкал тебя из своей комнаты и прочитал бы какую-нибудь нотацию. Но он этого не делает. Он, кажется, довольствуется тем, как ты проводишь руками по его груди, разглаживая лацканы его пиджака, пока тебе не удаётся положить руки на его затылок. Ты думала, что будешь больше нервничать по этому поводу, особенно учитывая, отсутствие какой-либо ответной реакции, но ты не нервничаешь. Ты взволнована, и это самое сильное чувство, которое ты испытывала за последние месяцы. «Ты уверена?» — спрашивает он. «Ты — единственный человек, который у меня есть». Ты целуешь его, вставая на носочки, чтобы дотянуться, и хотя он отвечает на нежный и относительно целомудренный поцелуй, он не сдвигается с места. Вместо этого он делает размеренный вдох, задумчиво закрывает глаза и отходит. Ты смотришь, как Крис возвращается к двери, и сначала думаешь, что он её снова откроет, чтобы попросить тебя уйти. Или даже уйдет сам. Но он этого не делает. Он останавливается у двери, смотрит на тебя и тянется в карман пальто, чтобы достать мобильный телефон, после чего кому-то звонит. У тебя замирает сердце: ты предполагаешь, что зашла слишком далеко, и он вызывает подкрепление, чтобы приехать и усыпить тебя, и единственное, что тебе остаётся — это наблюдать и ждать. «Все под контролем», — говорит он в трубку через мгновение. «У нас есть ещё кто-нибудь, кому разрешено остаться на ночь на жилом уровне?» Наступает долгая пауза, Крис внимательно слушает, прежде чем коротко кивнуть. «Хорошо. Держите этаж закрытым, пока я не дам разрешение завтра… Она на взводе, но готова сотрудничать. Я отговорил её, но не хочу рисковать тем, что не тот человек заявится сюда во время перерыва и выведет её из себя. …Хорошо. …В этом нет необходимости. Я сам остаюсь здесь на ночь, так что присмотрю за ней.» Еще одна пауза — на этот раз он улыбается сам себе и сдавленно посмеивается. «Когда глобальное подразделение расщедрится на номер в отеле, тогда мы и получим приличный кофе в столовой. …Я заеду завтра.» Он заканчивает разговор, кладет телефон на стол рядом с дверью — дверью, к которой Крис тянется, чтобы запереть. Вот дерьмо. Кажется началось. Крис подходит к тебе с безошибочной целеустремлённостью, его походка непоколебима, даже когда он одновременно снимает пальто и отбрасывает его в сторону. Добравшись до тебя, он притягивает к себе так неожиданно и так крепко, что ты на мгновение беспокоишься, что это может выбить из тебя дух, но потом он целует тебя на этот раз точно, на все сто процентов, наконец-то позволяя себе просто, блядь, пойти на это. «Не следует этого делать», — говорит он тихо между поцелуями, когда ты отстраняешься, чтобы снять свой лабораторный халат. Но это явно не в знак протеста, судя по тому, как он сразу же начинает дергать за нижний край твоей рубашки. Он хочет убедиться, что у тебя есть ещё один выход на случай, если ты не до конца всё обдумала, будто ты вообще беспокоишься о своём положении. «Это этический кошмар…» Ты целуешь его настойчиво, прерывая. «Боже, Редфилд», тихо стонешь ты, «поживи хоть немного». Крису, видимо, этого достаточно: он стягивает рубашку через голову и отбрасывает, прежде чем снова притянуть тебя к себе, руки блуждают по обнажённой пояснице, когда ты в свою очередь снимаешь с него водолазку, но немного отвлекаешься на то, что твои руки чувствуют под ней. Тот факт, что Крис чертовски рельефный, вряд ли стал для тебя сюрпризом, но вот прикосновения к его телу — это нечто иное. Этот мужчина словно высечен из камня. Он отстраняется ровно настолько, чтобы снять с себя водолазку, делая это так, как делают парни, когда стягивают верхнюю одежду через голову, хватая сзади за ворот и дергая вверх. Так. Редфилд однозначно горяч, теперь это можно признать. Ты точно с ним справишься. Твои руки хватаются за пряжку его ремня, когда он снова целует тебя, его руки гладят изгиб твоей талии, а затем он поднимает и бросает тебя на кровать, заставляя удивленно пискнуть, когда ты подпрыгиваешь на матрасе. Крис, похоже, находит это забавным, улыбается твоей реакции, а затем быстро тянется вниз, чтобы расстегнуть застежку на своих ботинках, расшнуровывая верхнюю часть минимально, чтобы их снять. Глядя на него, до тебя доходит, как редко ты видишь его улыбку — настоящую, искреннюю. Это мило. Ты уже была без обуви, думая, что остаток дня проведешь в своей комнате, поэтому ты засовываешь большие пальцы за пояс брюк и вылезаешь из них, прекрасно осознавая, что глаза Криса прикованы к тебе. Для кого-то, кто был против этой идеи менее пяти минут назад по профессиональным соображениям, Крис всем видом намекает, что, вероятно, у него уже давно было что-то подобное на уме. То, как он сейчас смотрит, может растопить масло, что и происходит с тобой. Прошло так много времени с тех пор, как ты чувствовала себя такой желанной, и, честно говоря? Осознание того, что это крайне противоречиво с этической точки зрения, что Редфилд должен быть ответственным за тебя человеком, а ты собираешься трахнуть его — заводит ещё больше. Вы друг для друга запретный плод. Крис наблюдает, как ты раздеваешься до нижнего белья. Перед ним. На его кровати в его комнате. Это плохо. Это непрофессионально, и ему, вероятно, не следует этого делать — но наконец, он может удовлетворить своё любопытство, подтверждая догадки, что без одежды ты смотришься также хорошо как и в пижаме, которая по какой-то неведомой причине сейчас просто выдает все твои секреты, драпируясь как надо и демонстрируя твою фигуру, а не скрывает её, как обычно. Ему приходится на секунду напомнить себе, что совершенно нормально сексуализировать тебя прямо сейчас, потому что ты буквально собираешься заняться с ним сексом, и тут его осеняет, как сильно вы оба нуждаетесь в этом. Он забирается на кровать и нависает над тобой, чтобы поцеловать, проделывая путь от губ к скулам, далее к шее, а затем к ложбинке между грудью. Он сможет разгадать причину всего происходящего, но позже. Сейчас важно то, что на его кровати лежит красивая, опасно близкая к обнажённости женщина, и всё, чего он хочет — это услышать, как она произносит его имя, и наблюдать, как она выгибает спину. На самом деле Крис хотел бы сделать с тобой много разного, но всё это точно не для первого раза. То, что он хотел бы сделать с тобой требует небольшой проверки почвы, а сейчас ему нужно просто исследовать тебя. Узнать, что тебе нравится. Выяснить, что тебе нужно. Боже, Крис просто… сложен как кирпичный дом. Столько всего хочется потрогать, и особенно тебе нравятся его руки. Они такие крепкие, и такие сильные — поднимают тебя с матраса, чтобы расстегнуть лифчик, как будто ты весишь меньше подушки. Сила для тебя вряд ли в новинку, но такая сила в чистом виде? В (относительно) обычном человеке? Это довольно возбуждающе… Лёгкое покусывание твоей шеи заставляет тебя вздохнуть. «Это было не слишком, верно?» спрашивает он, делая секундную паузу и давая тебе возможность спустить бретельки бюстгальтера с плеч. Не удержавшись, ты улыбаешься и, прижимая чашечки топа к груди, освобождая руки, поднимаешь бровь на вопрос. «Серьезно?» смеешься ты. «Слишком? Для меня?» Он не должен удивляться — твоя история с Хайзенбергом, по его мнению, яркий пример слона в комнате, и, хотя ты никогда не говорила о своих отношениях с ним, не выходя за рамки поверхностного уровня, Крис готов предположить, что Хайзенберг увлекался какими-то странными вещами, по сравнению с которыми игривые укусы выглядят как дружеское рукопожатие. Хотя мысль о том, чем ты занималась с Хайзенбергом, по мнению Криса, может выбить его из колеи… но это не так. Происходит обратное, сейчас перед Крисом стоит сложная задача — бюстгальтер спадает, обнажая твою грудь — мужчине необходимо признаться самому себе, что ход его мыслей был скомпрометирован. Его губы опускаются обратно к твоей шее, кончики пальцев нежно скользят по твоим бокам так легко, что это заставляет кожу покалывать и даже дрожать, его другая рука обнимает тебя особым образом, который удерживает его достаточно далеко, чтобы избежать контакта с твоей грудью, но достаточно близко, чтобы ты могла чувствовать тепло, исходящее от его тела. Это приятно. Это отличается от того, чего ты ожидала — стремительного, захватывающего и мгновенного удовлетворения. Он не торопится, что делает тебя всё более нетерпеливой. Он прав — это этический кошмар, хотя наверняка его представление об этом носит более профессиональный характер, чем твоё, которое является сугубо личным. Когда его рука, наконец, касается твоей груди с нежностью, которую ты не ожидала получить от Криса (ты думала, что он будет трахаться, как типичный квотербек — быстро и неловко), к тебе закрадывается мысль, что, возможно, ты делаешь это не для того, чтобы взять себя в руки или держать его под контролем. Может быть, ты делаешь это в виду грусти и одиночества, что тебе просто нужен кто-то, а Крис рядом весь такой хороший и заботится о тебе. Ты отбрасываешь эту мысль, позволяя отвратительному чувству в твоей груди поглотить ее целиком, когда ты снова целуешь его, одна рука движется к пряжке его ремня. Не сегодня. Сегодня ты этого не сделаешь. Он немного приподнимается и, наконец, снимает штаны, останавливаясь на трусах, зацепляется большими пальцами за твои и, стягивая их, оставляет тебя полностью обнажённой. Он встает между твоих ног и кладёт руки тебе на колени с намерением раздвинуть их, и ты точно знаешь, к чему он клонит — но ты тянешься и останавливаешь его, кладя руку на одно из его плеч. «Нет», — тихо говоришь ты, встречаясь с ним взглядом и одаривая его очень мягкой улыбкой. Ты благодарна за попытку, но это слишком интимно, слишком… лично для того, что между вами двумя прямо сейчас происходит. «Иди сюда», — шепчешь ты, жестом приглашая себя поцеловать, наконец позволяя своим ногам раздвинуться, когда он выравнивается с тобой, и давая ему достаточно времени, чтобы снять с себя нижнее белье. Ты не можешь не улыбнуться, когда чувствуешь, как неловко он всё делает, и подносишь руки к его лицу, целуя. Чем комфортнее тебе становится, тем больше удовольствия ты получаешь от этого. Это запрещено. Глобальное подразделение сошло бы с ума, если бы они когда-нибудь узнали об этом. Ты не просто восстаешь против Криса, ты восстаёшь против всего грёбаного BSAA прямо сейчас, трахаешь их золотого мальчика, ставя под угрозу всю его репутацию. Это весело. Ты снова наклоняешься, чтобы попытаться понять, с чем тебе предстоит иметь дело, и ох, неплохо. Ты громко сглатываешь, когда обхватываешь его рукой, понимая, что даже не можешь нормально обхватить. Чёрт. Хорошо, не паникуй. Ты предполагала, что он будет большим, но визуальное подтверждение пугает — по крайней мере, до тех пор, пока ты не понимаешь, что Крис вздрагивает от твоего прикосновения, ты чувствуешь, как его торс напрягается, отчего он утыкается лицом в твою шею. О. Это было давно, не так ли? Хорошо. Ты хочешь, чтобы он целовал песок, по которому ты ходишь после того, как ты закончишь с ним, и идея поставить его на колени (метафорически, конечно) немного тебя заводит. Поднимаясь, ты кладёшь руки ему на плечи и отталкиваешь от себя, обхватывая ногами его бёдра, когда он перекатывается на спину, утягивая тебя с собой, чтобы ты оказалась сверху, твои руки упираются в его грудь, которая, честное слово, тверда как камень. Сколько Крис тренируется? Ты редко видишь его в спортзале, неужели это всё из-за полевых операций? Охренеть. Ты наклоняешься, целуя его в шею, когда его руки скользят вверх по твоим бёдрам, стараясь немного пошевелиться, чтобы он действительно почувствовал, как твоя грудь прижимается к нему. Теперь твоя очередь кусать его за шею, и на этот раз ты намеренно делаешь это сильнее, чем нужно, превращая нежный укус в сосание с намерением оставить след. Никто больше не узнает — ведь Крис любит свои водолазки и большие пальто — этот жест скорее для тебя. Ты хочешь, чтобы он думал о тебе каждый раз, когда выходит из душа и видит себя в зеркале, как будто он — твоя территория. От прилива сил у тебя немного кружится голова, а звук, который он издает… Срань господня. Что-то пробуждает в тебе! Ты понятия не имела, что он может звучать так хорошо — ты так привыкла к тому, что он напряжён и всё такое… он часто ведёт себя как полицейский. Но звук, который он только что издал, был чертовски непристойным и каким-то мягким, похожим на поражение. Он размером с баржу, и ему пришлось столкнуться с ужасами, которые даже ты не в силах постичь. Он посвятил свою жизнь насилию, борьбе, тому, чтобы быть сильнее того, что находится в тени — а ты всё это разрушаешь своим ртом. И подумать только, что у него хватило наглости обвинить тебя в притворстве. «Не хочу портить настрой, — внезапно говорит он, хоть и немного задыхаясь, когда ты поднимаешься выше и целуешь нижнюю часть его челюсти, — но обычно у меня не бывает компании…» «И что?» спрашиваешь ты между поцелуями, сопротивляясь желанию оспорить это, потому что посмотрите на этого парня — наверняка от противоположного пола у него нет отбоя, да? «…Итак», — он нежно поднимает твое лицо, его пальцы держат твой подбородок. «У меня нет никаких…» «Редфилд», — ты почти смеешься, приподнимая бровь. Ты смотришь на него мгновение, прежде чем ухмыльнуться, откидываешься назад, садишься на него верхом, раздвигая ноги, прекрасно осознавая, насколько он сейчас тверд, потому что ты чувствуешь, как он упирается в изгиб твоей задницы. «Я знаю, что ты сейчас отвлёкся, но попробуй пошевелить мозгами». Ты делаешь паузу, приподнимаешь бёдра, встаёшь на колени и отодвигаешься назад так, чтобы оказаться в позиции, позволяющей взять член. «Что было первым, на что меня посадило BSAA, когда мне разрешили покинуть камеру?» Он наблюдает за тобой, когда ты берёшь его в руку и ухмыляется, когда ты оттягиваешь его, направляя туда, где ему нужно быть, но на полпути останавливаешься. Ты ждешь, когда он ответит, утверждая свою власть, и Крис не может удержаться, чтобы не распахнуть глаза. Он привык видеть тебя сердитой, иногда даже угрюмой, и то, как ты справляешься с ударами, а не поглощена этими чувствами, является частью того, почему он так восхищается тобой — но это? О, это что-то другое. Это абсолютная уверенность, это доминирование, и хотя обычно это не его дело, он понимает, что тебе нужно взять на себя эту роль и чувствовать себя так прямо сейчас, и осознание того, что он делает это для тебя, представление о том, как это должно быть захватывающе для тебя — то, как ты обращаешься с ним, будто только что выиграла самый большой приз? Он так сильно хочет тебя прямо сейчас, что это причиняет боль. Ты определённо сейчас что-то переживаешь, и Крис Редфилд более чем счастлив расслабиться и помочь. Господи, все, чего он когда-либо хотел, это… «Редфилд?» — спрашиваешь ты, отрывая его от размышлений. «Мне нужно остановиться?» Он прочищает горло. «Нет. Я …» он снова пытается осознать, что с ним происходит, в каком положении он находится. Слишком много всего свалилось сразу, столько разных аспектов, которые все складываются в нечто невероятно сексуальное, и у него сейчас нет времени заниматься математикой, иначе он рискует наскучить тебе или заставить сомневаться в том, что этот шаг, который ты сделала, абсолютно опьяняет его. «Просто вспоминаю, как быстро они посадили тебя на противозачаточные». Он делает паузу, на секунду ухмыляясь, решая подтолкнуть тебя и попытаться поощрить ещё больше. «Думаю, они знали, как сильно ты захочешь…» Крис не успевает закончить эту мысль, потому что ты опускаешь бёдра, и звук, который вырывается из тебя, когда член входит внутрь, сразу же становится его любимым звуком, без которого он не знает, как когда-либо обходился. Он хочет запрокинуть голову, чтобы насладиться твоими ощущениями, но не может отвести от тебя глаз, потому что твоё уверенное и хитрое выражение лица превращается в то, что выглядит как смесь агонии и удовольствия, ваш первый раз — это то, что он запомнит на всю оставшуюся жизнь. Он ругается себе под нос, когда ты медленно принимаешь все дальше и глубже, позволяя себе приспосабливаться, расслабляясь ровно настолько, чтобы дать ему больше доступа к тебе, все еще сжимая его, как… Господи, он даже не может описать, как ты чувствуешься. Ты ощущаешься сладко. Такое вообще бывает? Может ли кто-то дарить такие ощущения? Ты однозначно. Он пытается не выдать, насколько он полностью поглощён твоим присутствием, что ты выиграла безмолвную битву за доминирование, которую вела, но то, с какой силой его пальцы впиваются в плоть твоих бёдер, что после вполне могут появиться синяки, предает его. С одной стороны, ты наслаждаешься тем, что мучаешь его вот так, вбирая в себя потихоньку, медленно, как только можешь, дюйм за дюймом, заставляя его напрягаться, чтобы контролировать себя, потому что вы оба знаете, что если он попытается взять верх, то всё будет кончено. С другой стороны, тебе нужно время, потому что ты чувствуешь, что он может разорвать тебя, если ты сделаешь хоть одно неверное движение, и хотя сначала было немного больно, потом стало чертовски приятно. При другом раскладе ты бы умоляла его растянуть удовольствие, доставить приятную боль и трахать тебя до тех пор, пока язык не будет заплетаться и ты не сможешь говорить, но не сегодня. На этот раз ты главная. Всё происходит на твоих условиях, и пока кажется, что Крис это понимает и даже наслаждается этим. Возможно, это была не такая уж плохая идея — у тебя есть ощущение, что Крис определенно принимает это, учитывая то, как он выглядит совершенно потрясенным, когда ты, прикусив губу, вбираешь в себя его последнюю длину. У тебя создаётся впечатление, что Крис Редфилд, возможно, в прошлом испытывал трудности с поиском женщин, способных выдержать его — сегодня он, похоже, нашёл такую, но сразу возникает встречный вопрос, сможет ли он выдержать тебя? Крис всегда считал тебя объективно привлекательной, учитывая нынешние обстоятельства, он немного охотнее признаёт, что лично ему ты уже давно кажешься привлекательной. Его собственная предвзятость сыграла свою роль, когда он изначально предполагал, что Хайзенберг держал тебя в качестве совершенно безвольной заложницы, потому что он не мог смириться с тем, что красивая женщина захочет иметь что-либо общее с Карлом Хайзенбергом, если только ей полностью не промыла мозг Миранда. Но прямо сейчас? То, как ты смотришь на него сверху, сумев взять его целиком, прикусив губу, требуя секунды, чтобы сориентироваться? Ты самая красивая женщина, которую он видел за очень, очень долгое время. Ты выглядишь чертовски неземной, и когда ты медленно и осторожно начинаешь двигать бёдрами, Крис становится настолько сражен тобой в этот момент, что какая-то часть его беспокоится, что это как-то связано с твоими способностями — неужели это феромоны? Не мог бы кто-нибудь из прислужников Миранды сделать это? Похер. Кого это волнует? Ты немного откидываешься назад и кладёшь руки на его бёдра, чтобы подпереть себя, и когда садишься на него, одним только взглядом он показывает насколько благодарен, что ты выбрала его. Ты так сильно взмокла, что он задается вопросом, не думала ли ты об этом втайне так же долго, как и он, хотя он никогда бы не осмелился спросить. Он более чем уверен, что это не так. Он видит, от чего ты возбуждаешься, что, в свою очередь, также сильно возбуждает его самого. Ты откидываешь голову назад, стон наконец вырывается из твоего горла, полностью снимая маску притворства, позволяя ему знать, насколько тебе это нравится. Крис благодарен за это, если бы ты только увидела выражение его лица, когда он это услышал? Ты бы поняла, что он будет принадлежать тебе всю жизнь. Обычно Крис гораздо более самостоятелен, чем сейчас, но на этот раз он подумал, что просто позволит тебе делать свое дело, потому что видит, что тебе это нужно, и, честно говоря, он рад, что сам решился на это, иначе он бы корил себя за упущенный шанс. Он очарован тобой, рассматривая каждую частичку — изгиб твоего живота, когда ты вытягиваешь туловище назад и откидываешься, седлая его, подрагивающие бёдра, колышащуюся грудь, покрасневшие ключицы и шею — боже, этот цвет напоминает ему мягкую, сочную персиковую кожуру. Ты выпрямляешься и кладёшь руки ему на грудь, темп набирает обороты, и до Криса доходит, что ты почти не обращаешь на него никакого внимания и счастлива просто позволить ему пустить всё на самотёк и наблюдать за тобой, и, черт возьми, может быть, ему это нравится. С тобой. Он просто хочет, чтобы тебе было хорошо, и когда твоя голова наклоняется вперёд, и твой стон превращается в мелодичный скулёж, и ты выдыхаешь его имя, он смотрит в твои глаза, и впервые с момента встречи с тобой взгляд кажется нежным, он задается вопросом, не совершил ли он ошибку и не выложил ли свое сердце на всеобщее обозрение, чтобы его украли. Твое выражение лица сейчас, мягкий взгляд, влажные губы и раскрасневшиеся щеки — это все, чего он в этот момент хочет — чтобы ты смотрела на него так как можно чаще, как можно больше раз, как можно дольше. Ты слишком долго вела себя враждебно, холодно, не давая возможности подобраться ближе, оберегая себя, но Крису удалость обнаружить, что пряталось за защитным барьером — всё в тебе, твое тело, лицо, глаза, то, как ты произносишь его имя — всё такое мягкое и теплое, похожее на солнце. Хотя Крис знает намного больше, он понимает, что не хочет, чтобы это случилось всего лишь раз. Но в этом-то и вся твоя прелесть, не так ли? Ты бы никогда ему не позволила. Он гость в твоей жизни. Возможность сделать это с тобой — это подарок… подарок, о котором он слишком много думает. Черт. Он слишком, слишком много об этом думает. Впрочем, это не имеет значения, потому что ты снова произносишь его имя, и это выводит его из задумчивости, когда он замечает, что у тебя начинают дрожать ноги. Он протягивает руку и хватает тебя за бёдра, и, хотя ты ожидаешь, что он удержит тебя на месте, пока не начнет трахать снизу, как и любой другой партнёр, с которым ты была в позе наездницы, но он неожиданно поднимает тебя, вынуждая скакать на нем. Ты не представляешь, какие тренировки в BSAA проходит этот мужчина, но ты чрезвычайно благодарна за их результаты, потому что, черт возьми, демонстрация такой чистой силы, служащей тебе и твоему удовольствию…? Блядь. Ты должна была это сделать давным-давно. Ты никогда по-настоящему не была той, кто использует секс для удовлетворения своих собственных желаний или целей, но сейчас это ощущается чертовски здорово. Крис контролирует почти все остальные аспекты твоей жизни, но прямо сейчас? Он твой. Он как глина в твоих руках. Он здесь для твоего удовольствия, и пока он делает всю тяжелую работу, ты можешь освободить одну руку и начать массировать свой клитор, потому что ты так чертовски близко к разрядке и чувствуешь себя настолько наполненной, что не можешь отказывать себе так долго. Поначалу ты чувствуешь боль, но втайне даже наслаждаешься ей, потому что она сопровождается гораздо более сильным и нарастающим удовольствием, которое исходит от его размера и формы — ни один уголок тебя не остается без стимуляции. Ты можешь только представить, каково это, если Крис возьмёт контроль в свои руки. Это должно быть чертовски жестко, и идея кажется тебе безумно заманчивой. Может быть, в следующий раз — «в следующий раз» — мысль, которая мгновенно тебя посещает. Это будет тяжело устроить, но ради такого? Однозначно стоит. Ты представляешь, как Крис хватает и швыряет тебя на стол или что-то в этом роде, всем своим телом прижимает к его поверхности, полностью доминирует над тобой, и это возбуждает. Ты задумываешься о том, как ему удаётся полностью сохранять контроль с тобой, и глядя на него, ты понимаешь, что могла бы заставить его просить у тебя разрешения на его собственный оргазм, если захочешь, и… «Бля-я-ядь!» Ты вскрикиваешь, чувствуя, как начинаешь дергаться вокруг него, заряд, похожий на небольшой электрический импульс, быстро нарастает. «Редфилд, я…» Ты даже не успеваешь закончить фразу, обеими руками цепляешься за него, практически сгибаясь пополам, твои бедра отчаянно прижимаются к нему, как будто это чертова чрезвычайная ситуация, когда ты практически бросаешься всем своим телом на него. Твои руки держатся за все, что могут, одна за его плечо, другая за бицепс, и ты зарываешься лицом в пространство между его шеей и плечом, надеясь, что этого достаточно, чтобы заглушить крики, которые ты издаешь, когда кончаешь так, что можно описать только как первый настоящий оргазм, который ты испытала за последние годы. Ты не уверена, как человек может настолько себя контролировать, но Крису удается выждать несколько минут, в течение которых ты кончаешь, а он все ещё находится внутри тебя, прежде чем он наконец произносит хриплое и отчаянное «Может, поменяемся?» Ты беззвучно киваешь головой, пытаясь говорить, но всё на что тебя хватает это утвердительный стон, ты хнычешь, когда его член выходит из тебя. На мгновение ты забеспокоилась, что он собирается остановиться на этом, но, к счастью, ему удалось перевернуть тебя на спину менее чем за секунду, его сила снова спасла тебя от борьбы, которую ты бы с удовольствием выдержала. Он не задерживается, как только ты оказываешься на спине, берет тебя сразу же, как только вы оба оказываетесь в позиции, и хотя ты ожидаешь, что он сразу же возобновит твой темп, чтобы догнать тебя, он этого не делает. Крис делает паузу, чтобы действительно, по-настоящему взглянуть на тебя, не в силах ничего с собой поделать. Видеть тебя в таком состоянии кажется более запретным, чем трахать, и он почти чувствует себя виноватым за это, но какая-то эгоистичная часть его сознания быстро напоминает ему, что вы оба явно нуждались в этом. Тебе явно нужно было выпустить пар и поделиться тем, что копилось в тебе два года, а для Криса это просто… в этом нет ничего простого. Это чересчур. Столько всего нужно обмозговать, но это может подождать, пока у него не будет на это времени. Он не тратит слишком много времени на то, чтобы трахать тебя. В пылу момента ты протягиваешь руку и снова целуешь его, и этого достаточно, чтобы он полностью потерял себя, опустил голову и спрятал лицо, чтобы кончить, твои ноги обхватывают его за талию, когда он делает это, что почти похоже на инстинктивный жест, какая-то первобытная или подсознательная потребность заставить его чувствовать себя желанным гостем и даже в безопасности с тобой в самый уязвимый момент. То, что происходит дальше, немного сюрреалистично: вы оба обмениваетесь энергией, которую можно описать только как тёплую и предельную. Крис сползает с тебя, вы оба разделяетесь, он кладёт голову на одну из подушек, прежде чем протянуть руку, чтобы поправить и подготовить другую для тебя — молчаливое предложение отдохнуть рядом с ним, которое ты принимаешь. Его рука вытягивается, зарываясь под подушку, позволяя тебе положить голову ему на плечо, пока вы оба приходите в себя и переводите дыхание, ожидая наступления неизбежной ясности после секса. Он почти уверен, что ты откажешься от этого жеста и поспешишь уйти, но когда он чувствует, что твоя голова опускается ему на плечо, он невольно вздыхает с облегчением. Эти эмоции трудно выразить словами. Сегодня он увидел в тебе что-то такое, что его немного потрясло, что-то, что, как он знает по собственному опыту, не разделяют люди, пережившие то, что пережили вы двое. Это привилегия. Дар. Но самое главное то, что, теперь появилась надежда на что-то, о чём Крис не знал, или отрицал, но теперь нуждается. Есть кто-то, кто понимает его, и она красивая, умная и жизнерадостная, и он понимает её, и она хочет его хотя бы в каком-то смысле. Ясность после секса, которую вы оба ожидаете, обходит Криса стороной. Тридцать часов без сна наконец настигают его, и он засыпает вскоре после того, как твоя голова ложится на его плечо. Хотя это сразу же поражает тебя, у Криса будет шанс испытать это, когда он проснётся. Ты предполагаешь, что он нуждается во сне так же сильно, как ты нуждалась в сексе. Когда он просыпается на следующий день, тебя уже нет. Он проверяет часы — девять часов сна. Неплохо. Обычно он укладывается в пять, но секс, вероятно, воспрепятствовал этому. Черт. Секс. Он садится, вытягивает шею, размышляя об этом, чувствуя дополнительную ясность от того, что наконец-то выспался. Определенно плохая идея. Абсолютно плохая идея. Он проводит несколько минут, сидя на краю кровати, обхватив голову руками. Он не должен чувствовать ничего, кроме сожаления, но он его не чувствует — и это настораживает. Нет, он чувствует небольшое сожаление, но его больше занимает всё остальное, что он чувствует. О чём, черт возьми, он думал? Думал ли он? Нет. Скорее всего, нет. Его телефон пищит, напоминая ему, что он оставил его на столе и не проверял бог знает сколько времени, и хотя ему страшно представить, какие сообщения могут ждать его, он знает, что должен проверить его, и с неохотой делает это, как только надевает штаны. Там несколько сообщений, большинство из них касаются общих операций, но есть и некоторые примечательные. Несколько от Лобо, одно от руководителя BSAA и… одно от тебя. Ты никогда не пишешь ему. Это нехорошо. Боясь открыть твоё сообщение, он кладёт трубку и прикуривает сигарету, надеясь, что это немного облегчит его беспокойство, прежде чем открыть, как он предполагает, более легкое сообщение от Лобо. И, как и ожидалось, оно таковым и оказалось. Лобо, очевидно, решил, что Крису нужны свежие новости о вечеринке отряда, включая несколько компрометирующих фотографий Пса в сомнительном развлекательном заведении для взрослых. Похоже, у них была хорошая ночь. Они заслужили это — в последнее время они были на взводе. Затем он открывает сообщение от руководителя отдела исследований и разработок, ожидая худшего, возможно, что-то о расследовании или об отстранении тебя от работы. «Капитан, Сегодня утром получила электронное письмо с извинениями от Терры. Сначала я подумала, что у меня галлюцинации, но она действительно это сделала. Искреннее извинение без всяких оскорблений. Никогда не думала, что доживу до этого дня. Я отправила электронное письмо в глобальное подразделение и отозвала свою жалобу. У всех нас бывают плохие дни, но иногда я забываю, что травма перестраивает мозг. Не знаю, какую терапию вы ей назначили, но это явно работает. Продолжайте в том же духе.» Крис смотрит на сообщение в течение целой минуты, прежде чем действительно его мозг обрабатывает информацию. Письмо с извинениями? От тебя? Без принуждения? Это на тебя не похоже. Это вообще на тебя не похоже. …Впрочем, как и секс с ним. Крис очень, очень долго затягивается сигаретой, хмурясь при мысли о том, что ты сделала прошлой ночью. Не то чтобы он сожалел об этом — нет, он беспокоится, потому что это не так. Он переживает из-за того, что почувствовал, когда проснулся сегодня утром и понял, что ты уже ушла, хотя прекрасно знал, что ты ни за что не осталась бы ждать. Он выдыхает, отгоняя дым от своего телефона, когда открывает сообщение от тебя — честно говоря, полностью готовый к какому-то шантажу или угрозе. «Спасибо, что помог мне все обсудить вчера вечером. Ты единственный, кто это понимает.» Он улыбается, перечитывая сообщение несколько раз. И затем. Блядь. Он вляпался по полной, не так ли? Крис не может сказать, что он удивлен. Разочарован в себе? Да. Удивлен? Нет. Это была возможность, которая какое-то время маячила в глубине его сознания, но до сих пор он никогда не был готов к ней. Его жизнь и жизнь всех, кто его окружает, сложна, естественно, сложны и их отношения. У Клэр была целая вереница бойфрендов, у Леона были постоянные отношения с несколькими известными личностями, а Крис… чем меньше говорить о его опыте в этой области, тем лучше. Это никогда не заканчивается хорошо, не со всеми этими путешествиями по миру, постоянной опасностью, испытаниями, в которые обычные люди даже не поверили бы, если бы он им рассказал. Для большинства людей огромный багаж, да и в принципе, слишком трудно найти тех, кто проживал бы ту же жизнь, что и он. Если кто-то и мог бы подойти по всем параметрам под это описание, то, возможно, только ты — но Крис не питает никаких иллюзий на этот счет. Может быть, ты и подходишь, но также являешься биооружием, которое по сути является собственностью BSAA. Биооружие с погибшей второй половинкой, за смерть которой Крис частично несёт ответственность, если уж на то пошло. Он сделал всё возможное, чтобы загладить свою вину перед тобой, попытался защитить тебя, как только мог, попытался спасти от… Крис потратил много времени, убеждая себя, что он пытается спасти тебя от самого себя, но в глубине души он знает, что это не так. Он также пытается спасти тебя от ситуации, в которую он тебя поставил. От BSAA. От беспорядка, который он в какой-то степени сам и создал. Даже, если бы Крис на секунду подумал, что у тебя когда-нибудь появится к нему интерес за пределами этой физической границы, которую вы оба решили пересечь прошлой ночью… что тогда? Больше опасности для тебя? Больше риска? Ты станешь не только пленницей и оружием организации, которой никто из вас не доверяет, но и мишенью для того, кого Крис разозлит в любой другой день? Нет, он не позволит, чтобы это случилось с тобой. Он уже и так достаточно сделал. На данном этапе это было бы очень жестоко, независимо от того, что он чувствует по этому поводу. Приняв душ и одевшись, он направляется в общее жилое помещение, надеясь позавтракать — хотя сейчас уже время обеда — и надеясь (или, скорее, предполагая) тебя не встретить. Однако, оказавшись на кухне, он понимает, что просчитался. Сегодня суббота, лаборатория закрыта, а это значит, что у тебя выходной, и ты сидишь за столом с книгой в одной руке и рогаликом в другой. Когда Крис осознает свою ошибку, он, должно быть, выглядит так, будто увидел привидение, потому что твой признательный взгляд быстро превращается в равнодушное покачивание головой, после которого ты возвращаешь свое внимание к книге. Он продолжает готовить себе миску хлопьев, борясь с тишиной. Ему никогда не нравилось такое молчание, неловкое, как сейчас, когда явно есть что обсудить, но никто не хочет этого касаться. Это съедает его точно так же, как тихие дни без работы не оставляют ему ничего, кроме худших собственных мыслей и воспоминаний. Не выдержав, он прочищает горло, поставив молоко обратно. «Хорошая книга?» — спрашивает он. Ты пожимаешь плечами. «Вторичная». Тишина, повисшая в пространстве, пока ты откусываешь свой рогалик, жуешь его и глотаешь (все это, не отрывая глаз от страницы), мучительна, Крису становится настолько не по себе, что он решает пообедать с кухонного острова, а не присоединиться к тебе за столом. «Хотя нынче всё вторичное», — добавляешь ты, откладывая рогалик на тарелку, бросая на него взгляд и заставляя его молча сокрушаться, что твой холодный, отчужденный барьер снова поднялся. Он кивает сам себе, используя полный рот хлопьев как возможность переварить осознание того, что то, что он видел прошлой ночью, вероятно, было всем, что он когда-либо увидит от той версии тебя, немного скорбя на микроуровне. «Мне попросить отдел закупок заказать тебе что-нибудь ещё для чтения?» — спрашивает он. «Руководство позволяет мне теперь заказывать вещи для себя через интернет», — отвечаешь ты. Крис кивает на это, заглядывая в свою миску, чтобы зачерпнуть побольше еды — он помнит, что недавно на брифинге что-то говорилось об этом. Очевидно, он подписался под этим. Позволить тебе самой покупать себе одежду и развлечения — это самое малое, что они могут для тебя сделать, учитывая, что они не дают тебе никакой другой свободы. «Но скоро мой день рождения, если ты подумываешь подарить мне что-нибудь». Крис делает паузу, опускает ложку обратно в миску, поднимает глаза и видит, что ты смотришь прямо на него. Ты не улыбаешься, но и не хмуришься. …И, возможно, он слишком много об этом думает, но… «Это был бы конфликт интересов, не находишь?» — спрашивает он. Это является своего рода тестом. Замаскированная проверка почвы, которую вы оба, кажется, каким-то образом понимаете, секретный язык, выработанный за два года тщательно формулируемых эмоционально нагруженных заявлений, чтобы скрыть истинный смысл от службы безопасности BSAA или тех, кто обычно подслушивает. Ты пожимаешь плечами, одаривая Криса такой крохотной улыбкой, что он мог бы её не заметить, если бы не знал тебя так хорошо, как знает, отражающуюся в уголках твоих глаз. «Это будет конфликтом интересов, если мы кому-нибудь расскажем». На мгновение вы оба держите зрительный контакт, и если бы в комнате был кто-то еще, он мог бы подумать, что вы общаетесь друг с другом телепатически. В конце концов, Крис молча кивает, возвращаясь к своим хлопьям, а ты возвращаешься к своей книге. Больше ничего не нужно говорить вслух.