Большие Надежды

Всю следующую неделю Персиваль занимался тем, что получалось у него лучше всего — сублимировал свою тоску в текст, свято веря, что ему будет не так паршиво, если он выговорится. Писать у него всегда получалось в разы лучше, чем говорить. И если бы Криденс в самом деле был воображаемым, как герой… героиня его книги, то ему было бы проще объясниться, выразить все, что он испытывает. Страницы впитали бы в себя его боль и отчаяние, смятение и непонимание. Персиваль все же написал портрет Криденса, как тот и хотел, постаравшись вложить в его образ всю бурю эмоций, которую испытывал сам и которая должна снедать Криденса. Ведь нельзя же и правда быть таким каменным и непробиваемым. Через пару дней ему стало физически плохо от текста и того, что Криденс преследовал его даже тогда, когда его не было рядом. Персиваля в буквальном смысле тошнило от напитанных болью строк, и он не придумал ничего лучше, чем выйти на улицы Нью-Йорка. Ему хотелось оказаться ближе к людям, чтобы хоть ненадолго отвлечься, как четыре года назад, когда он написал львиную долю материала для Больших Надежд, пока гулял по флоридским пляжам. Нью-Йорк был иным — буйным, задорным, ярким, строптивым, как и его жители, мечтающие отхватить от Большого Яблока кусок побольше, чтобы почувствовать вкус к жизни. Город задавал свой неумолимый и неутомимый ритм. Ему хотелось поддаться, позволить бурному потоку подхватить себя. Персиваль старался выбирать места поспокойнее, чтобы слышать собственные мысли, и часто приходил в Центральный парк, где царил свой порядок. Блуждая по аллеям, он делал записи обо всем, что видел, наблюдая за спешащими клерками и милующимися на скамейках влюбленными парочками, кормил уток, кидая им с моста Боу угощения, и невольно воображал, что мог бы точно так же гулять вместе с Криденсом. Как и все эти парочки. Он даже последовал его совету и позвонил через два дня после их безумного секса, но тот ответил, что никак не получится, и на ближайшие дни у него все расписано. Во всяком случае, он ответил, а не стал сбрасывать звонок, что уже о многом говорило. Зато Персивалю за ланчем составила компанию Куини, чтобы из первых уст рассказать, как продвигаются дела с книгой. — Все практически раскуплено! — с восторгом объявила она, едва они успели поприветствовать друг друга, и уже после, когда они сделали заказ в ресторане, поделилась более подробными новостями. — Роберт хочет запустить в печать дополнительный тираж, — поправив волосы легкого золотистого оттенка, призналась она и полезла в сумочку. — Понимаю, что тебе нужно подумать, но я совершенно случайно, — Куини подмигнула ему, — прихватила в издательстве дополнительное соглашение к контракту, чтобы ты мог спокойно прочитать его дома. — Я подпишу и так, — со слегка потухшей улыбкой возразил Персиваль, хотя и старался приложить усилия, чтобы не казаться вконец убитым. Куини не была виновата, что у него вновь наступила черная полоса. — Подожди, не спеши. Вдруг тебя не устроят условия, цена… — она протестно замотала головой, доставая скрученную в трубочку папку. Новость должна была тронуть Персиваля, но он не испытал ровным счетом ничего, потому что душа его болела совершенно о другом. Он принял решение… но пока не научился с ним жить. Достав из кармана ручку, Персиваль задумчиво пощелкал кнопкой, дожидаясь Куини, которая разглаживала папку, прежде чем протянуть ему. — Прочитай хотя бы сейчас, — посоветовала она, в ее голосе проскользнула тревога. По всей видимости, Куини уже жалела, что так поспешила. Персиваль раскрыл документы, но больше для вида, потому что мозг совершенно не желал усваивать информацию. Ему пришлось минут пять пялиться на текст, который точно написали на чуждом ему языке, чтобы Куини больше не настаивала на взвешенности решений. После этой дешевой пантомимы он поставил везде свой росчерк, точно опять раздавал автографы, и протянул подписанные документы. — Ты как будто сам не свой, — робко заметила Куини, сворачивая папку, чтобы убрать обратно в сумочку. — Я встретил свою любовь… и вновь ее потерял. Теперь уже навсегда, — с горькой самоиронией в голосе проговорил Персиваль, взбалтывая в бокале напиток и наблюдая, как тот играет на свету, прежде чем опрокинуть в себя остатки. — Это тот молодой человек, который пришел за автографом? Твой старый знакомый, — нерешительно проговорила Куини, с грустью изучая его лицо. — Да, это он. — Персиваль поставил бокал на стол, и тот стукнул громче, чем ему бы хотелось. — Ему собираются делать предложение. — Нельзя сдаваться и отступать, — с жаром тут же заметила она, назидательно ткнув пальцем. — Ты должен бороться за свою любовь. Персивалю было лестно, что Куини так тревожится за него, но одновременно неловко, что говорит все это ей. Имеет ли он право грузить ее личными проблемами? Сколько времени они вообще знакомы?.. Но отчего-то делиться с ней переживаниями было невероятно легко и свободно, будто они с ней знали друг друга долгие годы и были отличными друзьями. — Я боролся за него столько, сколько себя помню. Откинувшись на спинку стула, Персиваль удрученно покачал головой. — Тогда тем более ты обязан довести это дело до конца. — Оно уже доведено. Без моего участия. — Помолвка еще не свадьба. Пока он не сказал «да», еще ничего не потеряно. Но и тогда… еще есть шанс. Пусть и крохотный. Слова Куини не давали Персивалю покоя до самого вечера, но что он мог сделать, если уже перепробовал все средства? Криденс прекрасно знал, что он любит его. Какие еще нужны подтверждения? Чего он хочет, театрального жеста? Чтобы Персиваль явился на свадьбу и потребовал остановить весь этот цирк? Он скорее получит тонну насмешек, чем Криденс бросит Генри Шоу у алтаря ради Персиваля и кинется ему на шею. Он был для Криденса забавной игрушкой, живой и чувствующей, но все равно неизменно позволяющей делать с собой все, что угодно. Персиваль тянул время, не понимая, что делать дальше, и чтобы чем-то занять себя, каждый день приходил в парк, потому что так можно было хоть как-то притворяться и оправдать его прокрастинацию. Он провожал взглядом все тех же безликих клерков и бизнес-леди, с завистью проходил мимо влюбленных пар, будто не знающих тревог, и поднимался на мост Боу, чтобы покидать уткам купленные для них угощения. Только птицы и были рады ему, подплывая к мосту тесной группой, чтобы опередить соперников и соперниц. Персиваль старался угостить всех, и потому, когда самые активные начинали грудиться возле места, куда он бросил корм, то отходил поодаль, чтобы дать еды наименее нахальным и проворным. — Только не прыгай с моста, — попросил голос позади. Персиваль круто обернулся, увидев перед собой Криденса. Он немного натянуто, но все же искренне улыбался ему, кутаясь в длинный тонкий плащ. — А ты бы меня спас? — хмыкнул Персиваль и подступил ближе, скользнув взглядом по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости никого нет. — Не в этой одежде, — заулыбался Криденс уже шире и расслабленней, делая навстречу Персивалю несколько шагов. — Сегодня мы ужинаем в ресторане, так что у меня нет времени, чтобы поехать домой и переодеться. — Ты мог бы просто зайти в любой магазин и купить… — А ты все еще болтаешь о пустяках. В интонациях Криденса не звучало укора. Он вновь улыбнулся ему, на этот раз едва уловимо, забирая из рук бумажный пакет, и сунул в него ладонь. Подойдя к перилам, он кинул пригоршню корма на подернутую рябью гладь пруда, и утки тут же окружили место, куда упали угощения. Птицам было все равно, Персиваль перед ними или Криденс… Вот бы и Персивалю развить в себе такое же безразличие. — Я могу быть серьезным, — немного рисуясь перед ним, заверил он, облокотившись на перила рядом с Криденсом. — Вот как? — подначил тот.. Криденс был так близко и так далеко в этот момент. Есть ли у Персиваля право прямо сейчас сгрести его в объятиях, чтобы больше уже никогда и никуда не отпускать? Но он не мог себя заставить даже дотронуться до его плеча. Прямо как те рыцари из легенд, которые сходили с ума лишь по одному прикосновению к локтю возлюбленной. Но пусть Персиваль и носил рыцарское имя, рыцарем на деле он не был. Хотя Гондульфус и Куини наверняка бы сказали ему, что судьба вновь дарит ему шанс проявить отвагу. Не исключено, что в последний, раз Криденс сам пришел к нему. — Генри уже сделал тебе предложение? — А ты и правда умеешь быть серьезным, — хмыкнул Криденс, переводя взгляд с него на дерущихся за очередную порцию корма уток. — Значит, сделал, — подвел итог Персиваль. Ему не стало легче, но и не охватило волнение. Видимо где-то внутри он уже был к этому морально готов. Вот уже несколько дней его подсознание само приняло этот факт без его ведома. Что-то в его душе безвозвратно отмерло, раз сейчас он может принимать эти слова как данность. — Ты, конечно же, согласился, — продолжил Персиваль, надеясь, что его слова уколят хоть кого-нибудь из них, чтобы убедиться, что кто-то из них все еще живой и чувствующий. — А у меня был выбор? — Криденс криво улыбнулся, оттянув в сторону уголок рта. Черт побери, конечно у него был выбор! Этот выбор стоял сейчас прямо перед ним, позволяя вытирать о себя ноги. Не лучший выбор, если уж на то пошло. — Ты надолго в Нью-Йорке? — не услышав ответ, спросил Криденс. — Мой контракт продлили. Дополнительный тираж. Так что я пока остаюсь, — бездумно признался Персиваль, не понимая, к чему все это, если между ними уже разверзлась пропасть. На какие встречи им еще надеяться? Он уже не один раз прокручивал все это в голове и пришел к неутешительному выводу, что будущее с каждым днем будет становиться все мрачнее и болезненнее. — Что же, — Криденс пихнул ему бумажный пакет обратно в руки и коснулся дыханием щеки, — может как-нибудь еще увидимся. Он оставил на коже невесомый прощальный поцелуй и тут же отпрянул, сунув руки в глубокие карманы плаща. — Удачи с тиражом! — бросил он через плечо, но не оборачиваясь так, чтобы посмотреть на него напоследок. Персивалю хотелось кричать от отчаяния или и правда сброситься с моста. Криденс вновь давал ему шанс, но его руки будто онемели, и он не мог протянуть их, чтобы забрать столь ценный дар. Не мог сказать важные слова, точно страх и неведение парализовали его. Не разбирая дороги и не видя перед глазами ничего, кроме мутной пелены, он направился в противоположную сторону моста, но перед этим все же сообразил вытряхнуть из пакета остатки корма. Только когда добрался до границы парка, он наконец понял, откуда взялась эта самая пелена. В его глазах стояли непролитые слезы. Слезы по ушедшей любви и похеренным возможностям. От него будто отрезали здоровенный кусок, отхватили часть плоти от сердца и оставили захлебываться. Умом он понимал, что если бы Криденс остался с ним, то жизнь их не была бы похожа на сказку, она оказалась бы вечно бурлящим вулканом на пороге взрыва, когда внутрь уже обрушивается кальдера и с шипением плавится расплавленный камень. Но без Криденса жизнь в этом вулкане потухнет навсегда. Он слишком врос в него, слишком долго отравлял, чтобы теперь можно было повернуть назад, обходиться без него, помыслить свою жизнь без него. Персиваль не хотел потухнуть, не хотел умирать душой. Ноги сами несли его, он слонялся по улицам, пока наконец не набрел на смутно знакомый дом. Он уже когда-то проходил мимо него, заглядывал в окна с противоположной стороны улицы. Табличка с адресом на доме — именно этот адрес Криденс написал на выдранной из его книги странице. Дом с улицы выглядел не менее роскошно, чем флоридская усадьба, из чего Персиваль уже давно сделал вывод, что он также полностью принадлежал Бэрбоунам, но томился в пыли, пока хозяева жили на юге. Бог знает, откуда у Мэри Лу на все это взялись деньги… и кем были ее родители, если унаследовала все это состояние. Пусть Криденс и рос в извращенной философии своей матери, но хотя бы никогда ни в чем не нуждался. В окнах на первом этаже горел свет. Значит, Криденс все же дома? Он говорил, что они ужинают в ресторане, но… возможно, уже вернулись? Вернулся. Один. Без Генри. Все же они помолвлены, а не женаты. Так с чего бы им торопить события, пока еще есть шанс расстаться и отдохнуть друг от друга в одиночестве? На улице начинал накрапывать дождь, так что Персиваль посчитал это добрым знаком, чтобы подняться на крыльцо и встать под козырек. Ноги не зря принесли его сюда. Глубоко вздохнув, но понимая, что все равно не сможет набраться мужества в последний момент, он нажал на кнопку дверного звонка и замер, дожидаясь своей участи. За дверью буквально через минуту послышались неуверенные шаги, и Персиваль позвонил еще раз, чтобы дать понять, что никуда не ушел, и собирается ждать до последнего. Наконец-то будет стоять на своем. И ни Генри Шоу, ни кто либо еще не станет для него сейчас преградой. Он не будет просить, не будет умолять или еще как-то унижаться. Он просто поцелует Криденса, заключит его в свои объятия и скажет, что больше не позволит ему уйти, нравится ему это или нет. Персиваль проявит настойчивость и твердость. Ведь именно этого же хотел Криденс? — Криденс, я знаю, что ты там, — постучав по дверь, крикнул Персиваль. «Ты привязал меня к себе и намеренно отравлял мою жизнь. Но я не могу иначе. Не могу без тебя». Дверь наконец отворилась. Но вместо красивого, недоступного и такого любимого Криденса на пороге стояла его мать. Мэри Лу Бэрбоун. Ее появление несколько поумерило пыл Персиваля, и он ошеломленно застыл, рассматривая ее. За те годы, что они не виделись, она не сильно изменилась, разве что морщины залегли глубже, а взгляд стал чуть менее осмысленный. — Милый мальчик, — пропела она, — давненько я тебя не видела. — Добрый вечер, мадам… Криденс дома? — спросил Персиваль, наперед зная, что не получит ответ сразу. Мэри Лу лучезарно улыбнулась и отступила назад, пропуская его в дом. — Только посмотри на себя. Красивый, высокий, взрослый и статный. Настоящий… мужчина. Персиваль был не в том настроении, чтобы слушать все те расплывчатые монологи, которые она имела обыкновение вести. — Помнишь, ведь я предупреждала тебя? Предупреждала или нет, что этот мальчик будет играть с тобой, как кошка с мышкой? — Почему он так поступает? — с оторопью спросил Персиваль, настороженно переступая порог. — Я научила его, — с гордостью поведала Мэри Лу и повела плечом, будто красуясь. — Я говорила тебе однажды, но ты видимо не слушал… Много лет назад я была тоже влюблена, как и ты, если можешь себе такое представить. Мэри Лу громко и презрительно фыркнула, направляясь по коридору в сторону распахнутых двустворчатых дверей, и Персиваль был вынужден последовать за ней. — Я доверила себя мужчине, отдала ему всю себя… Свою чистоту, свою душу. Но в день свадьбы он так и не явился. Бросил меня, как полную дуру. Мужчины… — многозначительно проворчала она, подхватывая с каминной полки бокал с клубнично-розовым напитком. Персиваль переступил порог гостиной, невольно оглядываясь по сторонам и изучая богато и немного старомодно обставленную комнату — глубокие пузатые диваны и кресла, столики, этажерки, картины. Огромный камин был растоплен как раз под стать сырой погоде за окном. — Испорченные создания. И теперь ты один из них, мой милый. — Потому вы так поступаете со мной, — без труда догадался Персиваль. Это было бесчестно, глупо и жестоко. Разве заслужил он тогда, будучи подростком, еще не успевшим наломать дров, такого обращения? Только из-за того, что когда-нибудь ему тоже придется повзрослеть. Но ведь нельзя же равнять всех людей по одной линейке… Это несправедливо. Но он и не ждал от Мэри Лу справедливости. Она прикрыла густо подведенные глаза, закивав, и расплылась в широкой улыбке, а потом пригубила из своего бокала. — Я воспитала моего Кроянса… И посмотри теперь на него, — она повела рукой широким жестом, будто могла показать все достижения этого воспитания и заслуги, которых добился Криденс. — Разбивает мужчинам сердца направо и налево. Приблизившись к Персивалю, Мэри Лу коснулась его левой щеки, мазнув пальцем по родинкам. — Этот Генри Шоу так долго тянул с помолвкой… Ты оказался как раз кстати. Конечно же это и твоя заслуга, мой дорогой, — флегматично поведала она, но после продолжила уже с мягким снисхождением. — Криденс учился на тебе, но… Ты оказался легкой добычей. Кроянс флиртовал с тобой, играл как кошка с мышкой. А ты, глупыш, думал, что нужен ему? О, Криденс будет сиять после всего, чему она его научила. Как бы Персивалю не было больно все это слышать, он не хотел верить ни единому слову. Она не понимала. Мэри Лу не понимала его. Не понимала их обоих. Если бы Криденс только забавлялся, пока еще был подростком, то уже давно бы забыл Персиваля. Но он вернулся в его жизнь, хотел, чтобы его спасли, пусть и не мог сказать этого прямо. Все эти уроки… на самом деле Криденса ото всего этого тошнит в глубине души. Он любит Персиваля, но не знает как выбраться из того омута, в который его втянула Мэри Лу. В мыслях всплыла их самая первая встреча, когда Персиваль оказался в особняке Бэрбоунов. Он не знал, как донести еще свою мысль, чтобы Мэри Лу поняла, а потому взял ее руку, которой она все еще касалась его щеки, и поднес к своей груди, прижимая ладонь рядом с сердцем. — Знаете, что это? Во взгляде Мэри Лу мелькнуло узнавание и понимание. Прикрыв глаза, она мягко улыбнулась ему, кивнув и не убирая руки. — Сердце, — проникновенно подсказал Персиваль дрогнувшим голосом. — И оно разбито. Мэри Лу распахнула глаза, уставившись на него, будто видела впервые. Скорбно поджав губы, она замотала головой, пытаясь выдернуть руку, но Персиваль не позволял ей отнять ладонь от своей груди. — Что я натворила… — севшим голосом пробормотала она. Ее лицо исказила гримаса боли. — Вы знаете, где сейчас Криденс? — безжалостно прервал он ее, не испытывая в этот момент никакого сострадания. Она сломала им с Криденсом жизнь. В глазах Мэри Лу Персиваль заметил слезы. Капли набухли на нижних накрашенных ресницах и скатились по щекам узкими ручейками, оставляя темные грязные разводы. — Что я натворила, — убито и уже с надрывом повторила она. — Прости меня, мой милый… Мой благородный рыцарь… …Персиваль не стал терять ни минуты, чтобы поймать такси. Дождь усилился, но и он не мог остановить его. Персиваль бежал по улицам навстречу своей судьбе, наступая в лужи, и те брызгами разлетались во все стороны, окропляя и без того намокшие брюки. Рубашка и пиджак насквозь пропитались водой, холодная ткань липла к телу, но Персиваль будто не замечал этого, ведь его сердце согревала надежда. Крохотная надежда, что еще не слишком поздно. Он не представлял, сколько бежал, пока не добрался до ресторана, адрес которого ему назвала Мэри Лу. — Он ужинает с Генри и друзьями. Так сказала она. С Персиваля ручьями стекала вода, будто он вылез из пруда, в котором все же искупался, когда он толкнул стеклянные двери азиатского ресторана и с видом утопленника прошел мимо оторопевшего официанта, встречавшего посетителей. — Сэр… Сэр, у вас забронирован столик? — в смятении и легком отчаянии крикнул тот вдогонку, но не стал нагонять. Должно быть его остановило то, с какой мрачной решимостью Персиваль прошел в зал. Оглядев помещение, он мигом узнал любимую черноволосую макушку, пошел мимо столиков, не обращая внимания на таращившихся на него гостей ресторана. Наверняка они думали, что он только что выплыл из Гудзона. Сидящая к нему лицом Винда удивленно округлила глаза и слегка толкнула Юсуфа плечом. Заметивший это Генри обернулся и пораженно хмыкнул. Но Персиваль не смотрел на него, не считая достойным внимания. Лишь один человек в этом ресторане, этом городе да и на всей планете имел для него значение. Подойдя к столику, он замер перед Криденсом, жадно ловя его жесты — то, как он неторопливо поворачивает голову, как трепещут ресницы, как неподвижны и безмолвны губы. — А, Персиваль, — тут же сориентировался Генри. — Могу я предложить вам стул? Или… может, лучше полотенце? Он засмеялся над собственной шуткой, но вышло это сухо и натянуто. — Ты потанцуешь со мной? Персиваль протянул руку, и Криденс, будто только этого и ждал, грациозно поднялся и принял его ладонь. На его лице не дрогнул ни один мускул, когда холодные мокрые руки Персиваля легли ему на талию, тут же оставляя влажные пятна на тонкой нежно-розовой рубашке. Растерянный Генри не спешил их останавливать, когда ладони Криденса легли на плечи Персиваля. — Вы ведь помните мистера Грейвза? — обратился он к друзьям. — Писатель, друг Криденса… Качнувшись пару раз под мелодию, звучащую в ресторане… которая, как предполагалось, должна задать гостям приятный легкий настрой, Персиваль потянулся к руке Криденса, отпустив его талию. Будто угадав его следующее движение, Криденс потянулся в ответ и сжал его кисть в своей горячей ладони. Не оборачиваясь, не прощаясь и позабыв свой плащ на спинке стула, Криденс завороженно последовал за Персивалем к выходу, ускоряя шаг, пока никто не посмел их окликнуть или хоть как-то задержать. На улице шипение воды, точно они очутились внутри клубка змей, ненадолго оглушило обоих. Под проливным дождем волосы и одежда Криденса мигом намокли, второй кожей обнимая его тело. — Что ты делаешь? — перекрикивая гул дождя, спросил Криденс. Он щурил и без того по-евразийски слегка раскосые глаза — вода заливала лицо и намочила густые ресницы, каплями срываясь с кончиков вниз, точно слезы. — Похищаю тебя, — крепко сжимая в ответ его ладонь, крикнул Персиваль. — Ты не против? Гулко выдохнув, Криденс шагнул к нему, кладя ладонь на холодную щеку, и улыбнулся. Должно быть впервые за долгие годы он наконец-то улыбался от восторга и счастья, не вымучивал из себя улыбку, не пытался играть или задеть до глубины души надменным изгибом губ. Он улыбался по-детски свободно и невинно. — Никогда в жизни не хотел ничего, сильнее этого, — прошептал он в губы Персиваля, прежде чем прижаться к нему горячим ртом. Но Криденс не стал углублять поцелуй, когда в то же мгновение ощутил ответное движение губ. Он мягко, но настойчиво отстранился. Однако Персиваль не чувствовал больше страха, не ожидал, что сейчас Криденс вновь покинет его, получив желаемое и насладившись спектаклем, который он устроил в ресторане. Криденс хотел остаться с ним. За пару минут он уже успел вымокнуть до нитки и был в этот момент ничуть не лучше Персиваля, который мысленно прошел ведь путь до Голгофы, пока несся по залитым дождем улицам Нью-Йорка. — Ты же сказал, что не полез бы в воду в этой одежде, чтобы спасти меня, — счастливо улыбаясь, усмехнулся Персиваль, с обожанием изучая его лицо и наблюдая за тем, как слипшиеся мокрые пряди обрамляют точеное скуластое лицо. — Но ведь это ты спасаешь меня, — не отводя взгляда и с точно таким же упоением разглядывая его лицо, ответил Криденс. — Не наоборот. Персиваль высвободил ладонь из сжимающих ее пальцев Криденса и вновь протянул ему руку, на этот раз с большей степенностью. Будто предлагал руку, а вместе с ней и сердце. Но ведь именно так оно и было, хотя и предлагать особо было уже нечего, потому что и душа, и сердце были уже давно отданы ему. Криденс вновь крепко сжал его ладонь и отступил назад, увлекая за собой. Персиваль сделал сначала пару неуверенных шагов, будто заново учился ходить. Но, поравнявшись с Криденсом, прибавил скорости… и к перекрестку они уже бежали вдвоем, насквозь мокрые и замерзшие, но счастливые, оставляя позади не только прошлое Криденса, но и прошлое Персиваля. А вместе с ним все страдания, которые им пришлось вынести за эти годы взаимной, но разделенной любви. Очарованные моментом, будто дети, прыгающие по лужам после знойного летнего ливня, они бежали, не боясь того, как на проказы отреагируют взрослые. Все, что им было нужно, это ладонь возлюбленного, чтобы сжимать ее до дрожи в сердце и сладкого еканья в груди. Персиваль ни секунды не сомневался, что это так, когда искоса поглядывал на одухотворенное лицо Криденса сквозь косые линии дождя. Лишь только они переступили порог небольшой квартирки Персиваля, не идущей ни в какое сравнение с масштабом особняка Бэрбоунов, как Криденс прижался к нему своим продрогшим телом, целуя мокрое лицо и холодные губы. Расстегивая пуговицы на его розовой рубашке, Персиваль увлек Криденса к постели, на этот раз зная, что после секса он больше никуда не уйдет и наконец останется с ним. Не покинет его, вынуждая прозябать в одиночестве. Обнаженный Криденс, устроившись среди подушек и одеяла, нетерпеливо следил, как Персиваль торопливо избавляется от сырой одежды, небрежно бросая ее на пол. Его губы больше не шептали возмутительные колкости, лишь шелестело рваное дыхание и срывались сладкие вздохи, когда Персиваль накрыл его желанное тело своим, когда вошел него. Овладел им. На этот раз не только физически, но и духовно. Исцелял нежными прикосновениями и чувственными поцелуями, которыми покрывал лицо, пока двигался внутри него. Но и Криденс исцелял Персиваля в эти мгновения, обнимая за голые плечи и тесно прижимая к своей груди. Он раскрывал себя перед ним не только разводя шире бедра и обнимая стройными ногами поясницу. Он открывался ему ментально. Персиваль знал это, потому что видел его глаза, которые тот не закрывал в момент экстаза. В его ответном взгляде он видел счастье и умиротворение. И любовь. — Я люблю тебя. Слова звучали в сознании Персиваля и, поглощенный их таинством, он не мог до конца понять, происходит ли это только в его мыслях или он обронил признание вслух. Быть может, слова слетели даже не с его губ в перерывах между поцелуями, а принадлежали Криденсу. Но разве это не имело значение? Ведь когда Персиваль излился в него после того, как Криденса сотряс оргазм, тот не позволил ему отстраниться, вцепившись в его тело. Поцеловав кожу рядом с соском, разомлевший и разгоряченный сексом Персиваль устроил голову на его груди, улыбаясь, точно безумец, наконец-то обретший то, что так долго искал. — Я люблю тебя, — прошептал Криденс, касаясь пальцами его волос. — Ты ведь знаешь это? — Я всегда это знал, — низким голосом с хрипотцой ответил Персиваль. Ему казалось, будто он родился заново, будто ему дали волшебный эликсир, исцеливший его раны. Проклятие с его принцессы-дракона наконец-то было снято после того, как он все же проявил бесшабашное рыцарство, похитив Криденса. Осажденная крепость наконец-то пала. — Я все же написал твой портрет, — ненароком заметил Персиваль, жадно упиваясь их близостью. — Хочешь посмотреть? — Боюсь, что теперь он уже далек от оригинала… Тебе придется написать его заново. Откинув голову назад к его плечу, Персиваль поймал его насмешливый взгляд, и тот громко фыркнул, но почти через мгновение сделался настораживающе серьезным. Будто снова собирался уколоть его словами, но на этот раз наконец-то сомневался, стоит ли оно того. — Ты, конечно, не скоро меня простишь, это я хорошо понимаю… — ровным и спокойным голосом проговорил Криденс, касаясь губами его волос. — Но, может, однажды… — Теперь это уже неважно, раз ты больше никуда от меня не уйдешь. — Персиваль с нежностью сжал его горячее, податливое тело в своих ладонях и приподнялся, чтобы видеть лицо. Криденс был ошеломлен и растерян, но на дне его темных, почти черных глаз теплилась зарождающаяся робкая надежда. — Почему? — только и смог промолвить он. — Потому что я тоже люблю тебя. Сердце Персиваля больше не кровоточило.