Рассвет над пепелищем

      Танец — вот самый верный язык чувств!       Так говорила Мириам Кусланд, тогда ещё совсем юной дочери тейрна, готовившейся к своему первому балу, орлесианка, которую — назло сварливому дворянству, не иначе — отец пригласил обучать детей придворным танцам. Даром что орлесианка была в годах — тогда она казалась Мириам совершеннейшей старухой! — вела себя бойко, громко, требовательно. Сухонькая и вытянутая, она заставляла Мириам ступать мелкими шагами и двигаться плавно, неспешно — совершенно непривычно после танцев с сэром Гилмором с деревянным мечом в руках на заднем дворе. Мириам злилась, пыхтела… И совершенно не понимала, в чём прелесть танца, кроме как пройтись в красивом, расшитом мелким жемчугом платье по залитой тусклым дрожанием сальных свечей бальной зале под руку с Фергюсом — или самим Королём Кайланом.       Теперь, кажется, поняла.       Музыканты в таверне были не самыми искусными — не чета придворным — с плохонькими инструментами, однако играли так, что заходилось сердце. И эль, который они с Натаниэлем заказали, чтобы согреться после долгой дороги, которую прорубали мечом, потом и кровью, ударил в виски жаром и мутным полубезумием. Протяжно заплакала скрипка в тёмном углу в руках худенькой эльфийской девчоночки, и Натаниэль Хоу неожиданно, бросив тугие перчатки из плотной кожи на стойку, протянул Мириам Кусланд ладонь. А Мириам Кусланд внезапно приняла.       Немногочисленные посетители, долгое время отрезанные от всего Ферелдена набегами порождений тьмы, отвыкшие в совершеннейшей южной глуши, засуетились, загрохотали столами, заскрипели ножками стульев по исцарапанной древесине.            Впрочем, Мириам думалось, что всё это было лишним: места им хватало сполна.       Несмело вложив напряжённую ладонь в мягкую тёплую руку Натаниэля Хоу, которая за день выпустила столько спасших её стрел меж глаз гарлокам, Мириам соскочила с высокого стула. Кто-то из музыкантов захлопал в бубен. Ноги, выдрессированные бесконечными плясками в боях, задвигались мягко, ритмично, уверенно; Натаниэль Хоу увлекал её в танец. И Мириам Кусланд подстраивалась под его по-хищному стелющийся шаг, коротко сжимала его ладонь — Мириам Кусланд поддавалась Натаниэлю Хоу. И музыке.       Она ступала не по половицам — по воспоминаниям, мерцающим россыпью звёзд в серо-голубых, мрачных, как небо Амарантайна, глазах.       Первая встреча. Неловкий реверанс. Смущённый смешок и крепкое рукопожатие. Первая поездка в царепуть в Амарантайн. «Вот наши владения…» — «Они всегда могут стать нашими». Укоризненный взгляд Фергюса, ледяная ярость в серых глазах.       Новая лошадь, чёрная, с пятном на лбу. Надменная усмешка на маленьких губах. «А мне не нужен никакой провожатый, чтобы кататься по Амарантайну на своем жеребце». Холодная постель и бесконечная ломота во всём теле, горькие отвары, вонючие припарки. Узкая нескладная тень на пороге покоев, шероховатое прикосновение к руке. «Без тебя охота — совсем не то. Ни Томас, ни Фергюс — не ты. Выздоравливай».       Мириам Кусланд не пальцы переплетала, чтобы изящнее и легче скользнуть под рукой Натаниэля Хоу, — воспоминания одно к одному складывала и сжимала в кулак сильнее.       Невесомое прикосновение к плечу, перехват поводьев за миг до падения. Уверенный твёрдый взгляд и принятая рука помощи. «Доверься мне, Кусланд» — «Зови меня просто Мириам, Нат».       Холодная влажная трава под окнами, пальцы, заплетающиеся в чёрных влажных после тренировки волосах и грохот отцовского смеха. Фергюс укоризненно поглядывающий на них из-за угла, и несмелые мечты о славе под холодное свечение далёких звёзд.       Первый — и последний — поцелуй, отдающий горечью слёз, мерцавших лунным сиянием на их лицах.       Рендон Хоу, его кривой оскал, лужа крови, заливающая сапоги Мириам. И дрожь во всём теле.       Лязг мечей, взлетевший под потолок главной залы. Треск. И огненная жаркая вспышка, больно отбросившая их друг от друга. «Я тебя ненавижу, предатель!» — «Убийца! Я требую права крови» — «Передо мной Стражи из благородных семей или сброд Ферелдена?»       Потрёпанный Мором охотничий домик Хоу, кровь на хлопковом платке, тусклый проблеск надежды где-то на дне голубовато-серых глаз, и слёзы, разъедающие веки. «Всё ведь закончилось, да, Кусланд?»       Плач скрипки оборвался дрожью, пронзившей всё тело, таверна застыла, не смея даже вдохнуть.       Они оказались прижаты друг к другу, как будто бы не осталось больше места: только жалкий клочок фут на фут, и их разгорячённое взволнованное дыхание нос к носу, губы к губам.       Натаниэль Хоу был по-прежнему сдержан, холоден — в нём не было горячей пылкости эльфа, впитавшего в себя традиции Антивы, не было страсти.       Натаниэль Хоу не пел на чужом, почти забытом языке так, что сердце сжималось, а в глазах застывали слёзы, не залечивал нежными прикосновениями душевные раны.       Натаниэль Хоу не обнимал её ночами теплом и силой, собственную спину безрассудно подставляя всему злу мира, только бы её дрожащая спина осталась нетронутой.       Натаниэль Хоу не был похож на тех, с кем Мириам Кусланд кидалась в битву, пропахшую смрадом крови порождений тьмы и горечью потерь, на тех, ради кого Мириам Кусланд сейчас без раздумий пожертвовала бы жизнью: он был далёкой тенью того худощавого юноши, которого Фергюс считал названым братом, неприветливым, сдержанным — частью той жизни, которую Мириам целый год пыталась оставить в прошлом. Однако только рядом с ним мир подёргивался какой-то дурманной дымкой и сердце вжималось в рёбра, как узник в прутья решётки, желая выбраться прочь.       — Как вам танец, миледи?       Улыбка тонкая, как лезвие, скользнула по лицу, озаряя его какой-то невероятной красотой, от которой дыхание сбилось совершенно.       — Я никогда прежде так не танцевала…       — Я рад.       Мягко сжав её пальцы, Натаниэль поднёс их к лицу и галантно — и непозволительно коротко! — коснулся их губами. Мириам рвано выдохнула и не нашлась, что сказать. Наверное, стоило вырвать руку, отвесить Хоу звучную пощёчину на радость публике и, поправив ножны на поясе, отправиться искать ночлег.       Но Мириам стояла и продолжала, как под чарами, смотреть в глаза Натаниэля Хоу. Он едва уловимо улыбнулся. Снова. И поцеловал её.       Губы его были такими, какими она их запомнила с того самого поцелуя под окнами охотничьего домика Хоу, шершавыми, горячими, горькими. Но на этот раз они горчили не слезами — элем; и пьянили до дрожи в коленках.       Кто-то потребовал бармена налить музыкантам, его поддержали бойким улюлюканьем. Мириам Кусланд вздрогнула, словно очнувшись от тяжелого сна, попятилась, замотала головой и, слабо толкнув Натаниэля Хоу в грудь, вылетела в ночь первопада.       Порыв ветра, спускавшегося зимой с Морозных гор, остудил жар, дробно бьющийся в жилах, больно хлестнул по щекам, и Мириам, судорожно выдохнув, закрыла лицо руками. В таверне вновь забренчала музыка, куда более бодрая, застучали деревянные подошвы не на шутку развеселившихся постояльцев, в леске неподалёку кто-то душещипательно взвыл.       Мириам поддела носком сапога камешек и громко всхлипнула. Испугавшись собственного голоса, прижала ладони плотнее. Хотелось не то плакать, не то смеяться, не то напиться местного эля так, чтобы ничего не вспомнить ни на завтра, ни когда-либо ещё…       Хлопнула дверь таверны.       — Кусланд!       — Ты! — она обернулась, рука невольно сжалась в кулак. — Что ты делаешь?       — Я? — Натаниэль Хоу хмыкнул, сложив руки под грудью, но предусмотрительно замер на месте. — Что я сделал?       — Ты! Ты! Ты… — Мириам замотала головой и выкрикнула, зарывшись пальцами в волосы: — Выжил.       — То же самое я мог бы сказать о тебе.       Скрипнув зубами, Натаниэль Хоу сделал два широких шага к Мириам. Она не шелохнулась. Только посмотрела на него сквозь пальцы.       — Мне кажется, Карон отчаянно хочет саботировать восстановление Ферелдена, — неожиданно ровно усмехнулся он и присел на хлипкую невысокую ограду. — Иначе не объяснить, почему он с таким завидным упрямством швыряет нас то туда, то сюда. Я законный наследник Амарантайна в глазах знати, пускай формально и лишённый этого после вступления в Стражи. Ты… — Натаниэль многозначительно махнул рукой. — Он хочет избавиться от нас, клянусь.       — Он мог избавиться от нас ещё там, когда мы обнажили клинки, — мрачно откликнулась Мириам, торопливо смахивая навернувшиеся было слёзы. — Или забыл?       — Такое забудешь… Я тогда был в ярости… Хотя уже знал об отце. В общих чертах. Даже понимал тебя. Но у меня в голове был только долг крови — долг рода, долг Хоу…       — Как и у меня. Я когда тебя увидела… — Мириам рассерженно растёрла глаза тыльной стороной ладони. — У меня просто мир как будто снова рухнул.       — Почему?       — Я ведь попрощалась с тобой, ещё тогда, давным-давно. Ты мне даже не писал. А после этого… Я попрощалась со всеми. Похоронила всех, понимаешь? Даже Фергюса. И сейчас, когда он вернулся живой, я… Я всё ещё не нашла в себе силы к нему прийти. К брату! А ты… — голос сорвался, но Мириам всё-таки прошелестела: — Ты больше…       Натаниэль Хоу озадачено скользнул ладонью по лбу.       — Зачем?       — Что?       — Хоронить...       — А ты ещё не понял? — нервно хмыкнула Мириам Кусланд; ночь Посвящения, кровавая горечь в кубке, вопль Архидемона вспышкой пронеслись в сознании. — Мы мертвы. Отравлены кровью порождений тьмы и воскрешены магией крови. Живые мертвецы с отсроченным сроком жизни. И я так старалась... Не знаю: смириться. А потом появился ты.       Мириам Кусланд покачала головой и сжала переносицу. В сущности, Натаниэль Хоу не был ни в чём виноват: разве что в том, что она влюбилась в него когда-то, да ещё немного в том, что поверил собственному отцу. Хотя кто бы на его месте не поверил!       Он не был виноват в том, что письма попросту не доходили до него, потому что никто не хотел сообщать Мириам верный адрес. Он не был виноват в том, что Мириам успела умереть и возродиться. Он не был виноват в том, что Мириам нашла покой в объятиях других людей, однако так и не сумела забыть его.       Он не был виноват в том, что в её душе ненависть так тесно сплелась с тёплыми воспоминаниями о детской невинной влюблённости, продолжения которой не должно было быть. Да и не могло.       Лелиана — не Хоу! — была рядом, когда Мириам терзали сомнения. Алистер — не Натаниэль! — сжимал её в объятиях, когда ей снились кошмары, когда ей было плохо, больно, тошно. И только Алистер целовал так, будто бы по капле вливал жизнь в мертвеющее тело — Натаниэль целовал так, как будто бы смерть близка…       — Хорошо, — выдохнул Натаниэль, опуская руки. — Тогда, может быть, действительно стоит попробовать начать всё с самого начала? Так, как будто не было Кусландов, Хоу. Были только Серые Стражи, которые не поладили в самом начале. И для которых каждое задание может стать последним. Начать как... Натаниэль и…       — Мириам… Зови меня Мириам, Нат.       Мириам мелко-мелко затряслась. Плавным широким жестом Натаниэль привлёк её к себе, заставляя уткнуться лбом в грудь, и Мириам расплакалась. Натаниэль несмело сомкнул руки под её лопатками, коснулся сухими губами горячего, в испарине, виска, так мягко и бережно, как когда-то делал Фергюс, и громко прошептал:       — Я больше не нарушу твой покой, обещаю. Мириам.