Сену
Винифред очень понравились поездки и прогулки с пользой, так что я старался как можно чаще вывозить её в интересные места. Она всегда с нетерпением ждала очередной вылазки, а мне только в радость провести время вместе с ней. В этот раз прибытие было на место отдалённое и дикое, так что пришлось взять охрану с собой, лишней не будет. Мы полетели опять на моём корабле, в последнее время очень много работы, так что тратить драгоценные часы не хотелось. Приземлились на территории лесной базы, вокруг сплошная растительность, внутри которой имелся один ухоженный участок самой базы со зданием и оградой. — И где мы? — Лесная база отдыха, но мы тут долго не задержимся, прогуляемся. Винифред с радостью и неподдельным интересом осматривалась, пока мы шли в гору. Место, которое я хотел показать омежке, находилось на возвышенности, дорога к нему была ухоженной, края обрыва оборудованы перегородками. Вмешательство в природу в меру, достаточное, чтобы сделать прогулку для скёрнов приятной и чтобы не потревожить местную живность. А она тут процветала! Только и следи, чтобы какая-нибудь зараза не посягнула на тоненькую и нежную кожу Вин. — Какая красота! Лапа встала и завороженно наблюдала, как обманчиво пёстрая мелочь подлетает к ней. Винифред даже ручки раскрыла, создавая из ладошек площадку, куда могла бы присесть эта гадина. Краем глаза заметил, как Лонз рыпнулся в её сторону, но я был ближе и сам расправился с угрозой. Один взмах ладонью, и большие разноцветные крылышки улетели на добрые пять метров, потерявшись в кустах. — Ну и зачем? Она была красивой. — Красивой, не спорю, но тварь кровососущая, больно бы укусила. Винифред, смирившись, вздохнула. Я не злюсь на её неосторожность и доверчивость, прелесть не знакома с нашим миром, а потому особенно беззащитна и уязвима. Это лишь напоминает мне, что следить надо не то что за каждым её шагом — за каждым вздохом! Вин как шебутной детёныш. Однако такие переживания окупаются её радостью и умилением самым обычным для скёрна вещам. Слышу, как раб принюхивается, хочет убедиться в своих догадках, прежде чем меня беспокоить. — Хозяин… — Чую, — перебиваю, так как не хочу тревожить Винифред. — А? — лапа оборачивается и в замешательстве смотрит на меня. — Ничего, всё в порядке, — ласково уверяю её. Запах тухлятины ни с чем не спутаешь. Это, кстати, объясняет, почему тут так тихо и одиноко. Никто не хочет портить себе прогулку неприятным ароматом, что ветер доносит из густой синевы внизу. К счастью, Винифред обделена острым чутьём, кроме лесной свежести она не почуяла ничего. Удивительно, как может пахнуть жизнь. Самые острые её стадии для чужого восприятия — это смерть и размножение, будь то цветение или течка. Разлагающееся тело может зазывать на пир, распространяя смрад на далёкие километры, хотя для тех, кто ими питается, подобное ощущается как самый аппетитный аромат. Течка априори воспринимается самым лучшим, что могут уловить обонятельные рецепторы. Учуяв, животному сложно не поддаться уговорам природы на продолжение своего рода. Ещё забавно то, что новая жизнь никак не пахнет, стараясь не привлекать к себе внимания, пытаясь выиграть время. Довольно грустно осознавать, что предки Винифред утратили этот способ коммуникации. Запах позволяет многое узнать. Лишиться его — всё равно что лишиться слуха или вкуса. Конечно, она не полностью утратила обоняние, сможет услышать только очень резкие и насыщенные аромы, но вот определить, откуда те пришли, или разобрать по ноткам она не способна. — Что это? Зрение у омеги хорошее, и она всё-таки углядела источник недосягаемого ей запаха, встав к ограде и разглядывая даль леса. Я подошёл к ней, запирая в своих руках. Крона синеватой зелени была нарушена, на земле неподвижно лежала васильковая туша огромного зверя. — Фильтратор. Они обитают высоко в небе и фильтруют воздух, питаясь насекомыми и другими нерасторопными летунами. Всю жизнь проводят в воздушных потоках. — Значит, он уже не живой? — Да. — Жалко. — Почему? Он стал обедом многим зверям в округе. Кто-то не умрёт с голоду. Тем более сейчас, после сезона бурь, как раз сезон у зверья. Новорожденные детёныши голодать не будут, — мои слова вызвали у неё слабую улыбку. — Да, такую тушу не захоронишь, только на мясо растаскать. — Что сделать? — Хоронить. Ну, предать земле. У вас так не делают? — Нет, — мы потихоньку продолжили идти. — А как у вас принято? Когда скёрн умирает, что делают с телом? — Сжигают. — У нас закапывают. Есть специальные территории, где это делают, а на месте захоронения оставляют плиту с именем, датой и фотографией. — Зачем? — Чтобы родственники и друзья могли навещать. Это помогает справиться с горем утраты. — По-моему, это только подстёгивает. — Кому как. Это часть культуры многих народов с давних времён. Хотя есть некоторые другие интересные способы. Где-то сжигают, где-то отдают зверям, могут мумифицировать, но чаще всего это всё-таки закапывание тела, иногда вместе с монетами или драгоценностями. — Зачем? Умершему это явно ни к чему, а вот живые будут рады заполучить драгоценность без труда. — Считается, что они могут помочь человеку на том свете. — Тот свет? — Люди считают, что помимо этого мира есть ещё загробный. Опять же, представления о нём очень разнятся в зависимости от народа, но они соглашаются в одном: после смерти есть жизнь. Слышу, как за спиной бета-охранник выдыхает в немом смешке. Одного моего взгляда хватает, чтобы приструнить его, заставив опустить голову и прижать уши в подчинении. — Какое странное у вас представление о мире. Зачем так усложнять? — Это помогает справиться со страхом смерти. Многим она кажется болезненной, страшной и неминуемой. — Ну, так и есть. То, что мы боимся опасности — это нормально, страх и защитные рефлексы позволяют нам жить как можно дольше, а вот чтобы бояться абстрактного понятия… Все рано или поздно умрут. У нас к этому относятся проще — это часть природного процесса. — В том-то и дело, что люди не считают себя частью природы. Считают себя выше её. — А-а. Понятно. То, что создатели вмешались, ещё не означает, что мы не подчиняемся элементарным законам. — Нет. Ты не понял. Люди вообще о создателях не знают. Забыл? — Почему тогда? — Не могу точно сказать. Возможно, из-за нашего эго или глупости. Я как-то не размышляла и не спрашивала об этом. Может, из-за того, что мы поняли, как она устроена, и начали сами ею управлять. — Ну и как, успешно? — я был осведомлён о их проблемах с экологией, поэтому было особо смешно сейчас это слышать. — Нет. — Забавные вы — люди. Нарциссивные, глупые, но забавные. — У нас даже в религии есть подобное. Считается, что бог сначала создал вселенную, потом природу, а под конец уже нас — людей. Даже в этой сказке мы отделены от природы, не являемся её частью, лишь дополнением. — А кто же создал бога? — На этот вопрос нет ответа. — Как удобно. — Мда. Но как уже сказала, это просто сказка, в которую верит всё меньше и меньше людей. Сейчас уже никто не сомневается в эволюционном происхождении. — Всё-таки принимают себя частью природы? Винифред лишь пожала плечами. Омега остановилась и с удивлением посмотрела на меня. Я забеспокоился и быстро подошёл к ней, опуская руку ей на спину. Что же могло вызвать у неё такую реакцию? — Я только сейчас поняла, — с придыханием сказала лапа. — Что такое? — Воздух. Атмосфера такая же, как на моей планете! Любое, мельчайшее отличие отразилось бы на мне. Это не может быть совпадением! — Да. Ты права. Просто эта природа, как и твоя, скорее всего, были искусственно созданы, — было забавно наблюдать, как вполне логичное заключение вызывало у неё такую бурю эмоций. — На самом деле, изменить состав атмосферы или вовсе создать её с нуля несложно. Долго, но не невозможно. Вы же и сами имеете такие технологии. — Да, но не на всей планете. Мы устанавливаем необходимые условия в закрытых пространствах, а терраформирование всей планеты пока что в процессе. — У нас самих пригодные условия только на одной колонии, есть ещё одна в процессе. Другие не нуждаются в этом. — И что же делают на других? — Скоро узнаешь. Мы уже подходили к нужному месту, кусты становились всё реже, открывая вид на обширные дикие просторы. Вдали виднелась половинчатая гора. Винифред тоже её заметила, но перед тем, как она успела задать вопрос, мы остановились перед стендом: стеклянная панель с чернильными рисунками недостающего далёкого очертания. Под нужным углом складывалась правильная картина. — Что произошло? — Семьсот лет назад тестировали технологию быстрой добычи минералов. Как видишь, тот прототип вполне справился со своей работой. Половина горы отсутствовала. Ровный гладкий спил от заснеженной верхушки до крон деревьев у подножия открывал вид на многослойную породу. — На рисунке показано, что и лес затронуло. — Природа смогла восстановиться за столько времени, но, как видишь, не всё даже ей подвластно. Это нам показывает, что не каждую ошибку можно исправить, что-то оставит неизгладимый след, который будет напоминать о себе. Раньше тут была полноценная гора, обычная, невзрачная, но стоило уничтожить её половину, как тут же все завопили, что лишились такой красоты. — Не ценили, что имели, а как лишились, так расстроились. — Да, но у нас немного другая философия. Не обязательно ценить каждый камень под твоей ногой, просто помни, что, пнув его, могут быть последствия, будь то разгневанный зверь, в которого ты попадёшь, или нарушение цельной картины, которой он был частью. Возможно, тебе это учение и не пригодится в жизни, но все скёрны должны помнить, что любое действие влечёт за собой последствия. Мы выбрали это отдалённое место для теста, и вот что получили. — Я запомню. — Вот примерно такие штуки, но, понятное дело, усовершенствованные, работают на добывающих колониях. — Страшно представить, на что похожа там земля. — Там и земли толком нет. Просто серый булыжник в далёком космосе. Мы не трогаем планеты, где есть жизнь, максимум — добыча древесины и других биологически-химических образцов на изучение. Тотальный геноцид не по нашей части. На обратной дороге Винифред не утратила детского интереса к каждому кустику, что попадался ей на пути. Достаточно было ветерку пошевелить листок, как омега тут же обращала на него внимание, пытаясь разглядеть несуществующую букашку. Даже обычная поросль, состоящая из ярких нитей, сплетённых вместе в замысловатую форму, вызвала в ней восторг. Да, природа лучший художник, архитектор, инженер и шутник, но вместе с тем безжалостный тиран и затейник. Ветер дул с обрыва, всё ещё донося зловонный запах разложения. В этом был мой просчёт. Засмотревшись за копошением Вин, я позволил хищнику подобраться незамеченным слишком близко. Шестилапый зверь выскочил из леса, набрасываясь на самого слабого из группы. К счастью, моя реакция спасла Винифред, я успел подсунуть свою руку в раскрытые челюсти, переводя внимание на себя. Даже визг за спиной не заставил высшего хищника переключиться на омегу, хотя вряд ли он это смог, зверь некрупный, похоже, подросток. За эти три секунды охрана смогла достать оружие и начала стрельбу. Животинке я подставил правую руку, левой же загораживал Винифред от массивных и когтистых лап. Парочки попаданий хватило, чтобы подпалить шкуру, и зверь отскочил назад, готовясь к новому прыжку. Я успел достать своё оружие и попасть хищнику в морду, на носу и губе останется ожог, зато этого достаточно, чтобы отбить желание на дальнейшую агрессию. Зверьё обежало нас на приличном расстоянии, спрыгнуло с обрыва, тормозя падение шестью лапами, и скрылось в лесу. Быстрая, но запоминающаяся встреча. Первым делом я обернулся к Вин, охрана тоже подбежала. Малышка дрожала всем телом, но, к счастью, никаких повреждений не было. Отделалась испугом. Я попытался приобнять её, чтобы успокоить, но она с рыданием оттолкнула меня. — Сену! Твоя рука! Винифред с ужасом смотрела на капающую кровь и разодранный рукав. Зверь не сильно потрепал, но на предплечье и самом плече оставил неприятные раны. Я хотел отправить Вин вместе с охраной быстрее к кораблю, но опасался ещё одной такой неприятной стычки, а при ней перевязывать раны не собирался, дополнительно её шокировать ни к чему. — Всё в порядке. Всего лишь пара небольших царапин. — Простите, хозяин, мы не заметили… — Вы бы и не смогли, он против ветра шёл. — Обычно в этих краях они не водятся. — Повезло, что оказался подростком, похоже, недавно из стаи ушёл, на обед спешил. Мы просто попались на пути. В итоге ускоренным шагом шли вместе. На ходу я старался следить, чтобы Винифред не засматривалась на руку, каждый раз отводя её взгляд и успокаивая парой фраз. На самом корабле Лонз проводил трусишку до места, я же с бетой зашли в небольшой отсек, где он помог обработать и перевязать руку. Раны неглубокие, кожаная куртка хорошо мне послужила, но шкуру добротно мне потрепал. Больше крови, чем повреждений. Пропитанную влагой одежду я бросил на пол, пришлось ехать так. Долетев до дома, я первым делом приказал Даррену осмотреть Винифред. Как я и был уверен, повреждений он не обнаружил, только дал успокоительного. Омега хотела пойти со мной, но я твёрдо запретил. Нат и приближённая прислуга сидели и успокаивали бедняжку. Вот надо было так испортить прогулку!***
Прошло пару дней с той неприятной истории, Вин уже вечером того дня успокоилась. Сегодня был выходной, редкие двенадцать часов свободы. Выезжать никуда не хотелось, а потому я придумал интересное занятие дома. Заглянул в комнату к Винифред. Я зашёл без стука, не хотел тревожить её и не лишать себя удовольствия немного понаблюдать за ней. Прелесть уже с утра сидела за рабочим столом и была очень сосредоточена. Изящная шея оголена, волосы собраны в плетёный хвост с лентами, немного свисающими пушистыми кончиками. Красный ей явно не идёт, но придётся потерпеть. — Винифред, — она резко и немного испуганно оборачивается. — Привет. Что такое? — Ты внимательно прочитала свою программу? — Ну, да. А что? — Одень что-нибудь простенькое. Буду тебя ждать. — Не-е-ет. Нет! Скажи, что ты пошутил! — меня забавляла её реакция. — Да! Давай, жду на третьем этаже. Прождал я минут двадцать, думал, уже послать прислугу, чтобы привели её, но малышка сама пришла. Вид у неё был раздосадованный и несколько обиженный, но гордость заставляла терпеть. — Это правда необходимо? — Нормативы часть экзамена. Никто не просит тебя наращивать мускулатуру, но гибкость и ловкость тебе лишними не будут. Да хотя бы для общего здоровья! — Ну Сену! — Давай! Сегодня, так и быть, мучать не буду, просто посмотрим твои пределы, над чем стоит работать. Для начала пара кружочков лёгким бегом. — Что-то мне подсказывает, что над другими омегами так не издеваются! — Ты права. Просто их подвергают физическим нагрузкам другого рода. Презрительно фыркнув, она развернулась и начала наворачивать круги. Зал был не маленький, так что ей хватит пространства, чтобы разогреться. Я же присел на скамью и не смог отказать себе в удовольствии полюбоваться ею. При беге коса болталась за спиной, размахивая красными лентами. Бегло оглядев её тело, сделал замечание. — Умница, двигаешься, конечно, изящно, но всё же если что-то делать, то правильно. Спинку держи ровно и плечи расправь. Ступай не на пятку, на носок. Она быстро подобралась и продолжила занятие уже правильно. Лапа, видно, предполагала, что отговорить меня не получится, потому подготовилась и пришла в красных шортиках и лёгкой футболке. Повторюсь, красный ей явно не идёт. На ней лучше будет смотреться зелёный, ну или блекло-голубой, подчеркнёт глазки. Яркие цвета не нужны, она сама довольно яркая особа. Пока Винифред бежала, я то и дело ловил на себе недовольные взгляды, однако на втором кругу её взор смягчился. Закончив разминочный бег, лапа стала подходить ко мне. Шаг изящный, уверенный, но глазки-то холодные. Даже интересно, что она задумала. — Ну Сену, ну сжалься. Прелесть уселась ко мне на коленки, причём не в пол-оборота корпусом, а прямо. Тоненькими ручками обвила мне шею и с их помощь подтянулась, устраиваясь удобнее и хватаясь за мою футболку на спине. Она выпрямилась и припала губами к моим. Честно, она меня очень удивила, до последнего не думал, что прибегнет к этому. Было кощунством упускать такую возможность. Охотно пустил её, Вин очень настойчиво просилась, а как оказалась внутри, пылу не сбавила. Всё-таки малая неуверенность в её действиях присутствовала, но это лишь из-за отсутствия опыта. Малышка дразнила, поддевала своим языком мой, словно приглашая. Я наконец позволил себе не сдерживаться, а мой напор ничуть её не спугнул. Иногда только приходилось направлять, чтобы она не царапалась о мои клыки, они не острые, но неприятно могут сделать. Это порядком затянулось, но Винифред и не думала останавливаться. Я выпил всё, что она предлагала, бедняжка уже с трудом дышала, но продолжала целовать, ожидая, когда сдамся я. Предпринял попытку стряхнуть хрупкое тельце, встав со скамьи. Разница в росте заставила бы её оторваться от меня, но лапа смогла сориентироваться и обвить ногами. Пришлось поддержать, не без толики удовольствия чувствовал тёплую гладкую кожу её бёдер. — Прелесть, я всегда с радостью приму от тебя ласку, но ею ты меня не подкупишь. Вин смотрит на меня не озлобленно, что я не пошёл на поводу, а как-то обиженно, расстроенно, губки надула, реснички опустила, словно отругали. Отпускаю ножки, при этом придерживая за талию, чтобы малышка успела встать. — Не ленись и не грусти. Улыбка тебе больше к лицу. Проходя мимо, я легонько шлёпнул её по ягодицам. Вин сразу обернулась с нахмуренным личиком и вздёрнутым носиком. Хех, ближайшее время она точно спину мне подставлять не будет. Разминку провели вместе, а дальнейшие упражнения Винифред выполняла под моим пристальным надзором. В основном упор делали на растяжку и проработку мышц спины и ног. У меня же была другая программа. Все задания она выполняла почти без недовольства, что порадовало. — Что вообще будет входить в мои нормативы? — интересовалась лапа запыхавшимся голоском. — Подумаю. — Разве нет чётких критерий? — Я оставляю за собой право изменять требования, — слышу, как она обречённо стонет, развалившись на полу. — Как насчёт пари? — Пари? Я чую подвох. — А вдруг? Последнее упражнение на сегодня. Кто дольше простоит в планке, но не меньше минуты. — Ты издеваешься? — Сегодня нет. Не выполнить задание она всё равно не смеет, но от пари отказываться не стала. Мы расположились друг напротив друга на согнутых в локтях руках, я засёк время, и мы начали. Вин хорошо держалась первые двадцать пять секунд, следующие десять пыталась скрыть дрожь, оставшееся время её сильно трясло. Укрепляющие упражнения будут полезны ей, а то она и меня выдержать не сможет, просто сломается. Как только браслет выдал минуту, Винифред рухнула на пол, жадно глотая воздух. Для вида простоял ещё пять секунд, после чего поднялся следом. — Тебя даже не затрясло! Это нечестно. — А на что ты рассчитывала, соглашаясь на спор, прекрасно зная, что в этой области у меня преимущество? — Не знаю. Ну и что ты хочешь? — Пока ничего. Сохраню до случая. Пока она выполняла свои упражнения, я тоже не бездельничал. Одежда уже вся мокрая и противно липла к телу. Я снял футболку и кинул в сторону, наскоро обтёр тело полотенцем, что висело под рукой. Присел на скамью, налил в стаканчик воды из кувшина, стоящего на столике неподалёку. — Будешь пить? — Винифред обернулась и застыла на мне взглядом, игнорируя вопрос. — Всего пара царапин? На руке красовались подзажившие раны, что оставил зверь. Беспокойство в её голосе льстило, но я на автомате поспешил успокоить. — Да. Их обработали. Корка сойдёт, даже шрамов не останется. Вин подошла на негнущихся ногах и немного склонилась, проводя кончиками пальцев по рубцу. — Прости. — За что извиняешься, прелесть? — Ну как, ты же… Из-за меня тебе пришлось подставить руку. Это должно быть очень больно. Мне жаль тебя. — А что по-твоему я должен был сделать? Отдать тебя на растерзание? Я легонько притянул её к себе на колени. Вин уселась так же, как перед занятиями, и стала осторожно наглаживать плечо, спускаясь по предплечью. На её щеках краснел румянец смущения, но жалость в ней была сильнее. Омеги — создания очень нежные, даже в эмоциональном плане. Получил серьёзные ранения и выжил? Для одних это подвиг, для омеги чудо! Она своего защитника не похвалит, не поблагодарит, нет. Приласкает, пожалеет! Почему-то некоторые альфы в штыки воспринимают такую заботу, утверждают, что они не слабаки и не нытики, чтобы их жалели, не осознают, что в первую очередь это важно для самой омеги. А как ещё они могут наладить связь со своим альфой? — Ну чего ты, лапа? Ласково приобнимаю левой рукой, поглаживаю хрупкую спину. Другой же наконец могу избавить от ненавистной ленты, высвобождая и распрямляя волосы. — Преступно связывать такую красоту! Волос не густой, тонкий и мягкий, словно шёлк. Улавливаю новый запах, но такой слабый, что не придаю значения. Моё внимание привлекает пощипывание на руке. Винифред, наверное, и сама не заметила, как поглаживания перешли на ощупывания. Тоненькие и слабые пальчики чуть ли не в обратную сторону выгибались, когда она с силой надавливала, пытаясь добраться до жёстких мышц. Интерес к моему телу быстро распространился с руки на всю верхнюю часть. Малышка поглаживала плечи, иногда сцепляя руки за спиной и прислоняясь к груди, утыкалась носом в шею и легонько целовала. Губки прикладывала совсем невесомо, щекочуще. Лапа совсем разнежничалась. Льнёт ко мне всем телом, обнимает крепче, целует чаще. Уже сам не различаю, жалеет всё ещё меня или ластится. Независимо от этого, без ответа я её не оставляю. Также легонько целую шею, почмокивая и вдыхая её аромат. Как же хочется обнять покрепче, затискать, укрыть, но знаю, что даже небольшая сила может причинить ей боль, а сейчас особенно нельзя ошибаться. Я и до этого не был скуп на ласку, другой вопрос, просила ли она у меня? Пугливого зверька нельзя трогать, нужно ждать, пока сам придёт на руки. Если не стерпеть, против воли взять, пусть и тепло, нежно, да вот только зверёныш этого не заметит, в страхе трястись будет. — Лапка моя, хвостик мой, прелесть ненаглядная. Шепчу в маленькое ушко, не забыв потереться носом о щёчку. Только сейчас слышу этот запах и долго ещё не верю, принюхиваюсь, не прекращая ластить. Малышка течёт! Пусть несильно, но наконец она открывается мне. Решаюсь на довольно рисковый шаг, но и оставить это так не могу. Винифред всё ещё сидит, уткнувшись носиком в изгиб моей шеи. Немного нагибаю голову и легонько прикусываю шею, одновременно расстёгиваю ей шортики. Замочки состояли из крючка и двух петель, так что расцепить их было не сложно — чуть-чуть стянуть и отпустить. Теперь стараюсь как можно незаметней проскользнуть пятернёй вдоль спины. Только когда средний палец погружается в расселину между сладких ягодиц, Вин дёргается и старается выпрямиться ещё больше, пытаясь уползти от опасности. — Сену, что ты делаешь?! Только сейчас она поднимает на меня свои болотные глазки, что грозят затянуть и задушить за такую дерзость. Лицо раскрасневшееся, и не поймёшь, от чего: недавних тренировок, возбуждения, злости или всё сразу? Важно сейчас показать, что я не воспринимаю это как игру, а вполне серьёзен в своих намерениях. Излишняя весёлость не успокоит, а разозлит. Стараюсь говорить спокойно, полушёпотом, наклонившись как можно ближе. — Хочу помочь. — Н-нет! — Нет? Останавливаюсь, когда палец почти достал до нужного местечка. Если она категорически откажет, я готов уступить и извиниться. Однако Винифред протестовала только голосом и то, неуверенно. Сама же продолжает сидеть, глубоко и рвано дышать, всё ещё обнимает меня. Чего же ты ждёшь? Наклоняюсь и заглядываю в личико. Глазки мечутся, губы прикусаны, чуть ли не плачет от собственной неопределённости. Выбирать сама не хочет. — Ну, тише, счастье моё неземное. Потихоньку продолжаю, наконец дотягиваюсь до сочной сердцевины. Прелесть немного вздрагивает, приподнимается, не осознавая, что этим только помогает мне. А я ведь только сейчас вдумываюсь в свои слова. Я держу на руках существо из другого конца галактики! Да, она омега, но только по бумагам. У неё нет чутья, запах слабый, инстинкты на нуле. Наконец до конца осознаю, во что я влез! У Вин нет природного голоса, который бы успокоил, подбодрил, что она поступает правильно, что так и должно быть — сидеть на руках сильного самца и принимать ласку, не сомневаться, что её не обидят. А ведь если убрать это животное начало, по всем законам логики она давно должна была удрать от меня. Но она сидит и сама не понимает, почему. Почему позволяет? Что её держит? Ей страшно больше, чем хочется — это точно, но Винифред продолжает сидеть и обнимать. Очень интересно было с её стороны отдать инициативу мне. Чтобы не допустить ошибок, я должен знать её лучше, чем она сама себя понимает. Задача кажется непосильной, но я постараюсь и очень надеюсь на её помощь, что она будет прощать мне небольшие огрехи. Легонько поддеваю влажную складку, играю, но к активной стимуляции не приступаю. Омега очень чувствительная и быстро отзывается на несмелые действия. Свободной рукой всё ещё прижимаю хрупкое тельце к себе, нежно обнимаю. Тоненькие ножки немного дрожат от долгого неудобного положения. Она вся напряжена, как струна, что вот-вот лопнет. — Успокойся. Расслабься. Я тебя не обижу. И вправду расслабляется, вновь падая мне на колени, ещё плотнее прижимаясь к руке. Крепче обнимает за шею, трётся носом о кожу. Голос мой слышит, хороший знак. Я аккуратно провожу пальцами вперёд-назад, словно зарываясь ими. Всё время слежу за её состоянием, любое изменение грамотно оцениваю. Она дышит глубоко и часто, сердце быстро колотится, запах усиливается. Свободной рукой я беру её за подбородок и разворачиваю личико к себе. Целую пухленькие губки нежно, медленно, успокаивающе. Ручки перемещаются со спины мне на голову, Винифред зарывается пальцами в негустых волосах, не хочет отрываться. Парочка круговых движений, без проникновения, и малышка сильно вздрагивает. Неожиданный вскрик глушится поцелуем. Ну что за сладость! Однако вопреки всем радостям, сейчас наступает самый опасный момент. После оргазма пелена возбуждения спадает быстро, а ясный разум болезненной стрелой возвращает в реальность. Что же сделает Вин? Накричит? Оттолкнёт? Убежит? Но и тут прелесть удивляет. Винифред неслышно расплакалась и крепче прижалась, пряча лицо у меня на груди. Просит жалости и утешения у меня же! Кажется, я сильно вымотал её эмоционально. Нервной системе явно нужен отдых. Разумеется, истязать дальше не буду. — Ну, прелесть, тише. Всё хорошо, — нежно шепчу, успокаиваю, обнимаю. Я отнёс омегу в её комнату и уложил на кровать. Она уже почти не реагировала на меня. Немного посидел с ней, но Вин так и не выказала желания поговорить, лишь чаще и дольше закрывала глаза. Поцеловал на прощанье и оставил её отдыхать. Всё равно не покидает это гадкое чувство, что поспешил. Ладно, впереди ещё много времени всё обсудить, и извиниться, и исправить.