***
А ночью, во сне, она вернулась на стрельбище, и все было так же, но немного иначе. Изменения тоже не сразу заметны, однако, если приглядеться... Джинкс пригляделась. Силко был некрасивым. Не только из-за шрама, который визуально все равно делил его лицо на две половины, и его неровность только углубляла эффект, даже несмотря на то, что он использовал макияж, чтобы его сбавить. Его глаз, похожий на разорванную звезду, не закрывался, когда он моргал, и это чуть-чуть пугало. Низкий, щуплый, с тонкими губами, с неприятной мимикой. А еще ей не нравилась его прическа. Но когда он взял ее за руку, внутри Джинкс что-то выстрелило, и это точно был не пистолет в пальцах; что-то разбилось, и точно не банка, в которую она целилась. Она позволила себе представить, что было бы дальше. И его ладонь, как зачарованная, переместилась выше, к предплечью, затем — к плечу. Указательный палец мягко коснулся щеки, когда Джинкс повернулась к Силко лицом. Он улыбался ей, и это было самое красивое, что она когда-либо видела. Мягко. Тепло. Понимающе, принимающе, как будто знал все ее тайны и одобрял их. — Разве тебе не противно? — спросил он. — Ты самый красивый мужчина, которого я знаю, — ответила она. Она не врала; не думала, что это можно назвать ложью. Джинкс проснулась ровно в момент, когда чужие губы коснулись ее собственных.***
Сердце колотилось в груди, и Джинкс подумала на мгновение, что в ней поселилась бешеная кошка, прыгающая с кости на кость. Дыхание сбилось. Широко распахнутые глаза смотрели в ночную тьму. Силко настаивал, что спать надо в полной темноте, чтоб ничего не светило, но сейчас ей было необходимо зажечь хоть что-то, чтобы проверить — это реальность? Нет ли его в комнате, здесь, в ее кровати? Джинкс успокоилась лишь минут через десять, когда проверила все места, где мог спрятаться (зачем?) Силко (но ведь они были на стрельбище?). Она расхохоталась, упав обратно на кровать. Ей было необходимо завтра все проверить. Этой ночью она так и не уснула. — В чем дело? — спросил Силко, не отрываясь от бумаг. Джинкс сидела сверху, на недавно сколоченном Укромном Местечке, и рисовала на потолке оранжевые круги. Ее бесил этот цвет, но она все равно пыталась к нему привыкнуть; в итоге довольно быстро не выдержала и злобно скинула фломастер вниз. Он упал прямо в чашку Силко, которую она уже разукрасила ранее. — Ни в чем. — У тебя круги под глазами. — Ты оттуда ничего не видишь! — Считай, что чувствую. Силко потянулся к чашке — холодный чай устал его ждать — и вынул фломастер, положив его рядом с собой на салфетку. — Знаешь, что такое «апельсин»? — Нет. — Это такие фрукты. Растут на юге, спасают от искривления костей. Вот они такого же цвета. — Тогда я их заранее ненавижу. Отвратительный цвет! Джинкс неудачно махнула рукой, и лишь чудо позволило ей удержаться на перекладине. Сумочку с мелками, фломастерами и карандашами чудо не постигло. — Артобстрел? Спускайся. Силко взял чашку в руку, и в следующий миг туда, где она стояла, плюхнулось тело. Он едва заметно, краями губ, усмехнулся. Джинкс вперила в него взгляд. Узкое лицо. Длинный нос с горбинкой. Шрам на пол-лица. Больной черный глаз, не выражающий ничего. Брови, знающие лишь две эмоции — разочарование и насмешку. Некрасивый. Она сглотнула от желания поцеловать его сейчас же, а потом сглотнула еще раз — от удивления, что ей это вообще пришло в голову. Силко, расценив все по-своему, протянул ей чай и встал, начав бродить по комнате. Джинкс переползла в его кресло, спрятав лицо за чашкой. — Меня не будет неделю. Надо разобраться с новой поставкой, посмотреть на новых ребят Севики и Дамиана, эти шуримцы — все сумасшедшие, агрессивные, это можно использовать. Говорят еще, что в Пилтовере закончили строительство. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что Силко перед ней отчитывается, но это было бы полуправдой: просто он знал, что иначе Джинкс начнет трясти из него душу, и было легче рассказать все сразу, чем доводить. Любопытство не порок, говорили они… — Вот этой махины? — Да. — Представляешь, как красиво она раскалывалась бы? Медленно, кусочек за кусочком. Длинные трещины, идущие по центру, и замершие внизу крысы Верхнего. Бум! И никакие деньги не помогли бы им спастись! — Ну и ну. Только не взрывай ее раньше времени, ладно? Сначала нужно понять, что это из себя представляет. — Но потом — можно?! — Потом — можно. Он всегда такой был: рациональный, собранный, думающий, и все про «потом», то есть в единственный нужный момент. Джинкс этого не понимала, но пыталась перенять. Она уже научилась делать его не впечатленное лицо, поджимать губы, как он, когда что-то не получалось, топать и кричать, когда злилась. Джинкс редко видела Силко злым, что не мешало ей хорошо запомнить две вещи: первая — лучше все-таки не злить, вторая — тебе не сбежать. Интересно, каким он был тогда? До того, как ядовитая река разъела его лицо? Носил ли другую прическу? Был ли популярен у женщин? Каким его помнил В̷а̴н̶д̸е̷р̶? От воспоминания В̴̮̒̈́а̶̖̹͆͗н̷͔̈́̌д̸͓̅͑е̴͓͝р̵͕̯͛ӓ̵̨̞́̃ голова неприятно закружилась. Джинкс встала с кресла, поставила чашку обратно, подбежала и обняла Силко со спины. Она жадно потянула его запах — дорогой (видимо, подумала она, на заказ) одеколон и что-то еще, чем Силко острее пах по вечерам, и табак. Когда она впервые увидела его с сигарой, то подумала, что это для демонстрации статуса, но, судя по всему, Силко и вправду нравилось курить — просто так, для себя. — Я буду ждать, — сказала она тихо ему на ухо, почти повиснув на спине, как маленькая заводная обезьянка. — Мы еще успеем пообедать, — произнес Силко и подхватил ее под коленями, и так и понес вниз по лестнице, к шуму «Последней капли». Он почти никогда ее не катал — сил не было, подумала Джинкс, он же совсем не выглядит сильным. То ли дело В̵̪̓а̵̩͠н̸̮͗д̷͕͝е̴͕̊р̴̧̈́… В̴̼̰̏а̸̡͖͗͝й̴̟͖͘… Она крепче сжала его плечи, будто боясь упасть, жмурясь. — Не уроню, — сказал Силко, но его голос был далеким, туманным. — Джинкс, ты поставишь мне синяк. Она все равно его не услышала; пришла в себя уже напротив тарелки, виновато глядя на то, как Силко потирает ключицы — и не смотрит на нее.***
А ночью все повторилось вновь и стало еще хуже. Одним поцелуем не обошлось, и Силко теперь действительно был в ее кровати. Тьма скрывала его лицо и контуры тела, но Джинкс знала, что это он — он дышал, как Силко, пах его одеколоном, табаком и чем-то еще, и она не могла перепутать его руки с чьими-то еще. Джинкс запустила руку в его короткие волосы, стараясь не то потянуть, не то подразнить. Силко перехватил ее запястья и зажал над головой. В животе расцветало солнце — горячее, золотое, такое, что и не снилось снобам из Верхнего. Джинкс поерзала бедрами. Ее синяя, под цвет волос, пижама не казалась ей нелепой в такой ситуации, и она расставила дрожащие ноги, пуская Силко дальше. Ей было интересно — каково? Что он сделает? А если застонать, он же не испугается? Из Джинкс рвалось что-то, что показалось ей животным, и она кусала губы почти до крови, чтобы… И вправду кусала. Она проснулась — неизменно одна в своей постели, и хотя одна тьма не могла смениться на другую, то, что рядом не было Силко, больно ударило по ней. Еще хуже было жжение в паху — раньше она такого не ощущала. Прикусив на сей раз подушку (ее, в отличие от губ, не жалко), Джинкс закрыла глаза и попыталась представить, что могло быть дальше. Ее пальцы — это его пальцы, и они изучающе скользят вдоль узких бедер, вдоль плоского живота в облаках. Солнце между ними разгорелось еще пуще, и Джинкс без страха скользнула ниже, под мелкие темно-синие волоски, трогая себя, познавая себя. Было жарко и влажно; от малейшего движения подушечек пальцев хлюпало. Она дотронулась до шарика и крупно вздрогнула — слишком чувствительно, почти что больно. Вот если его медленно гладить вдоль, а потом возвращаться круговыми движениями — так будет хорошо… Она кончила при мысли, что это мог бы сделать Силко, если бы не пропадал где-то со своим чертовым мерцанием, Севикой, Дамианом и прочими мудаками. Чертов Силко.***
Джинкс спустилась из своей комнаты уже глубоким вечером. Она задернула голову капюшоном, косы намотала вокруг шеи — получился пышный синий шарф. В кои-то веки она натянула закрытую одежду. И все ради того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Борделей в Зауне было не так уж много, а в одном ее точно знали. Прошмыгнув внутрь ярко освещенного здания, она прижалась к стенке, чтоб ее не заметили. Так Джинкс стала узнавать не себя, но других. Женщины были так себе, мужчины — скорее, отвратительными, чем нет. Она заглядывала во все приоткрытые двери, однако видела примерно одно и то же: девушка в маске стоит на коленях и улыбается, пока по ее губам скользит... ну, что-то там скользит. Джинкс едва сдержалась, чтобы не захохотать. Шутки про размер, который не главное, рвались из нее, как конфетти из хлопушки. Все это было так... пошло, грязно, не по-настоящему. Как «по-настоящему» Джинкс не знала, но — как угодно, только не так. Ушла она все равно почти утром, хотя время суток в Нижнем отличалось разве что количеством попрошаек и бездельников на улице. Если вывеска горела, то горела всегда. Солнце все равно к ним разве что спускалось. Джинкс веселилась у себя, пока ее не сморило. Она надеялась, что все увиденное и услышанное (все-таки стонать было нормально?) выбьет всякую дурь из ее головы. Она была разочарована. Или все-таки нет?***
Силко тянул зубами ее нижнюю губу, пока она плавилась, жмурилась, выгибалась в его руках. Она была почему-то сразу голой, он — одетым, и ткань, сколько ни была бы дорогой и элитной для этих мест, грубо скользила по ее чувствительной коже. Джинкс задрожала, когда Силко, натерзавшись ее ртом, спустился к шее, к груди, лизнув сосок, затем ниже, ниже... Она довольно вскрикнула и прижала руки к его голове, когда почувствовала язык Силко в себе. Все было так ярко и детально, что Джинкс мгновенно поверила в реальность происходящего. Она царапала его затылок, когда он нажимал на тот шарик кончиком языка, она тянула его за плечи наверх, когда ее ступни стали дрожать, безвольно вися в воздухе. Ее бедра плотно закрыли Силко уши, и она подумала: «Жаль, что ты все это, что из меня тянется, не слышишь». Она проснулась с тягучим чувством внизу живота и теперь не стеснялась помочь себе рукой. Один палец скользнул внутрь, затем второй. Джинкс выгнулась и зарычала, не успев толком начать в себе двигаться — ей уже хватило. До возвращения Силко оставалось четыре (или пять?..) дней. Если раньше Джинкс смеялась над обвинениями в сумасшествии, то теперь не была уверена в том, что не сойдет с ума окончательно, пока эта, в общем-то, обычная командировка не кончится. Наверное, проблема в том, что она не замечала, как начинает спать. Или в том, что ей снилось, как она лежит на кровати — будто на мгновение проснулась. Или в том, что ей вообще такое снилось. Джинкс старательно гнала от себя любое чувство вины. Она называла это любовью. Хорошо, что мозг все-таки щадил ее, и дальше пальцев и языка дело не шло. На шестую ночь она сама потянула руки к его паху, но Силко всегда перехватывал контроль, а у нее не было сил ему сопротивляться.***
Вернулся он тоже ночью, почти незаметно. Сквозь дрему Джинкс услышала усталые шаги вверх по лестнице. Она немного подождала, быстро соскользнула с кровати и тихо открыла дверь в его комнату. Силко обернулся, переодеваясь в домашнюю одежду; он застегивал рубашку, в которой обычно спал. — Здравствуй. Не спишь? — Я ждала тебя. Силко повел плечом. — Нет причин беспокоиться. Все хорошо, когда сам следишь за всеми делами. — Я могу сегодня поспать с тобой? — Конечно. Я достал тебе пару апельсинов. Надо их съесть, это полезно; на самом деле, их всем бы здесь поесть… — Да плевать мне на апелексины, — сказала Джинкс недовольно, обняла Силко и повалила вместе с собой на кровать. Она не смотрела на его лицо, но чувствовала, что он улыбнулся. Его теплые руки обвили ее плечи. Она хотела ему во всем признаться. В том, что мечтала о его руках между своих ног, в том, что хотела бы увидеть его голым и сравнить с тем, что было во сне. Хотела спросить, правда ли он такой доминантный, или все-таки давал возможность проявить инициативу. Хотела поцеловать и присвоить себе, как вещь, как очередную игрушку — впрочем, очень-очень дорогую ее сердцу. Много чего хотела, и желания разбегались внутри ее и без того беспокойной головы, но вместо этого всего — вместо подросткового возбужденного бреда — неожиданно сказала правду, которую сама от себя не ждала. — Мне страшно, — прошептала Джинкс ему в плечо. Она помнила, что недавно сделала ему больно, и неловко поцеловала место, где должны были еще быть следы. — Почему? — спросил Силко в тон, будто не заметив. — Не знаю. Страшно и все. Он тепло обнял ее еще крепче, заставляя зажмуриться, и почти уложил на себя, целуя в синюю макушку. — Разве тут есть чего бояться? С тобой я и твои изобретения. Не знаю защитников лучше. Джинкс улыбнулась, прижалась к нему и расслабилась. Страх потихоньку отступал, и она растеклась, как лужица, между Силко и одеялом, которым он их укрыл. Она начала засыпать. — Я люблю тебя, — медленно произнесла Джинкс, чмокнув его в щеку. — Как мужчину. — Да что ты? — в его голосе сквозила насмешка. — Дорасти до женщины из маленькой девочки, тогда поговорим. — А вдруг это пройдет к тому времени? — Значит, ты любишь меня иначе. — Силко вздохнул и положил ладонь ей на голову, заботливо приглаживая волосы. — Ты растешь. Тело адаптируется, мозг адаптируется. Завтра будет проще, а потом — пройдет. Это просто такое время... и нет ничего удивительного в том, что ты выбрала меня. — Это просто вре-е-емя, — протянула она, передразнивая, выворачиваясь из рук Силко, чтобы упереться ладонями ему в грудь и нависнуть. — Это не какое-то там «время»! Это мои чувства! И ты их обесцениваешь! Силко расхохотался, чем вызвал в Джинкс желание дать ему тычок, но она только надула губы и уткнулась носом в плечо обратно. — Дурак! — Ага. — Ты! Дурак! — Да, да. Спать-то будем? Мне завтра вставать рано. И я тоже тебя люблю. Правда. Как дочь. Она неловко обняла его снова и положила голову на грудь. Вскоре сон вновь накрыл Джинкс, но ничего странного больше не снилось. С другой стороны, теперь она приходила спать к Силко и почти каждую ночь — когда он не был против — могла использовать его в качестве успокаивающей подушки. В следующий раз она сказала ему «я люблю тебя» уже без того подтекста, что был раньше, и, как Джинкс показалось, это сделало их жизни немного легче.