JONY — ты беспощадна Oxxxymiron — мне скучно жить Земфира — жить в твоей голове
…
Сережа облегчённо вздохнул в своем кресле, откинул голову на спинку, расслабляя затекшую спину. — Зачем приходил? — Темная фигура Олега материализовалась будто из пустоты. Он был в лакированных туфлях, но звука от его каблуков или вибрацию шагов невозможно было услышать. Лаконичный вопрос снял спокойствие, как рукой. Программист подпрыгнул на месте и нервно смахнул длинную челку с глаз. Он был весь как оголенный провод, вот только ударял током по самому себе. Резиновых перчаток или деревянной палки на помощь ему сегодня никто не собирается предоставлять. — Интересовался, можно ли узнать первоисточник трансляции… — Сережа сглотнул вязкую и сладкую из-за газировки слюну и не сводил глаз с приближающегося Волкова. — А чем заинтересовался ты? — Волк уже подошёл вплотную к столу и смотрел на парня сверху вниз. — Он тебе понравился. — Вопросительной интонации не было. Шансов оправдаться тоже. — Нет. Нет, Олеж. О чем ты говоришь? — Синие глаза отрывисто, будто участившиеся пульс, метались по лицу Олега. Наконец, моторчик в центре груди останавливается, кровь медленно сбавляет обороты по системе сосудов и вен, пытаясь донести крупицы кислорода к клеткам, которым уже все равно. Финал предрешен. Морские глаза остановились, как все процессы в организме. Олег дёрнул парня на себя за ворот футболки. Тот намеренно не вскрикнул, только сжал зубы, втягивая воздух со свистом. Дышать пока приходилось, вопреки желанию оказаться в лучшем месте. — Тебе мало нас? — Ледяные, завораживающие, как северное сияние, глаза смотрели, не мигая. Волк хмыкнул и медленно улыбнулся. Доброжелательностью от этого безумного оскала не сквозило. Мужчина толкнул его в грудь, агрессивно откидывая обратно на стул, который прокатился на колесиках, вынуждая парня схватиться за край стола, и сделал шаг назад, продолжая возвышаться над Разумом. Глаза приняли неестественное животное сияние, будто Олег — хищная, жестокая большая кошка, приглядывающая из тени тропических листьев за своей хорошенькой мышкой. Слабой и маленькой, оставшейся с ней один на один. Образ Олега помутнел, будто глаза заслонила стена слез или дождя. Волна разделилась на двое — привычный, но такой не родной потемневший Олег и Птица, важно раскинувший свои вороньи крылья. — Ну здравствуй, малыш. Волк сложил руки на груди, а Птица прошёлся черными когтями-спицами по двубортному пиджаку наемника. Огненно рыжие волосы встрепенулись, будто змеи на голове Горгоны. Существо обратно перевело взгляд на Серёжу. — Ты ведь подумал о нем. О его грубых руках, сжимающих кожу… — Птица обходил стол с одной стороны, уверенно направляясь к человеку, Олег приближался по другую сторону и вместо разговоров давил молчанием. — О шершавых губах. Сережа свёл колени и втянул голову в плечи, медленно отсчитывая от десяти до нуля, повторял молитву к неизвестному глухому богу. «Я тебя создал, значит, если я постараюсь, ты исчезнешь. Уходи. Уходи. Уходи. Уходи.» — Не так быстро. Ты от нас не избавишься, как сильно бы этого не желал. — Голос Олега прозвучал над самым ухом, вызывая дрожь и желание передернуть плечами. Вскочить. Запереться в ванной. И смыть с себя холодный пот и грязь с души. — А сегодня мы желаем тебя. Как, впрочем, всегда. — Птица вторил Волкову и наклонился к другому уху, проходя по нему языком. Разум дернулся. Не вскрикнул и не поднялся — бежать было некуда. Да и тяжело избавиться от того, кто живёт в твоей голове. От себя не убежишь. Лоб был холодным, противно липким. В голове шумело, и чувствовался привкус желчи на языке. Парня мутило. Мутило от этих двоих, которые не давали ему покоя своими словами и похотью. Им было плевать на него, хоть они и отнекивались тем, что защищают его, помогают во «Вместе», оберегают. Любят. Для Серёжи это была не любовь. Это было насилие. Безапелляционное насилие над телом, душой в первую очередь. Некоторые не могут ужиться с собственной головой. А что если делишь один череп на троих? Где каждый желает перетянуть одеяло на себя, подставить и вытолкнуть сознание другого. Остаться господствующем «Я» до скончания веков. — Незачем врать, мы все видели здесь, — Птица коснулся лба Серёжи. — Ты поступил плохо. А плохие мальчики получают наказание. Разумовский никогда не лелеял надежды, что эти двое будут внимательными и чуткими с ним, и их первый раз втроём доказал это. Но после такого заявления он не рассчитывал даже, что сможет сегодня заснуть. Следует выбрать путевку в санаторий, подлечить нервы, или же сразу покупать место на кладбище. Осталось решить, что из этого будет рациональнее в данной ситуации. Услышав эту мысль, Птица фыркнул и непривычно мягко улыбнулся, а Олег лишь сильнее потемнел и скривил губы в безликой ухмылке. Они распределили роли: Птица уместился между ног Серёжи, а Олег встал за спинку стула. Их перемещение было мгновенным и обманчиво плавным, из-за чего неизвестность дальнейшего становилась более ядовитой. Ворон сложил руки на бедрах парня и склонил голову к коленям, потерся о них щекой, как лабрадор, утешающий своего хозяина. Поистине королевский питомец. Сережа смотрел на это сверху вниз и не мог оторвать взгляд. Маленькая мышка была загипнотизирована своей кошкой, которая этого и ждала. Сейчас начнется настоящая игра. Жестокая резня и кровавая бойня. Олег тоже посматривал на крылатого прозрачным взглядом. Эта картина заводила его в той же степени, что и Серёжу. Волков начал разминать его плечи, переходя на предплечья. Возвращаясь к ключицам, он опустил ладони на грудь и начал массировать мышцы через ткань футболки. — Расскажи, что ты хотел сделать с тем ментом. — Голос Олега был вкрадчивым и спокойным, из-за чего действовал не хуже приказного тона. Птица расстегнул его джинсы, и потерся носом о полувставший член, и бросил взгляд через плечо программиста на Олега. «Если бы два этих психа были материальны, ебали бы друг друга на всех поверхностях и понижностях» — Сергей только сформулировал эту мысль, как раздался смешок со стороны Птицы. Всё-таки один плюс от общего сознания был — мгновенность передаваемой информации и отсутствие ожидания ответа. «Ты далеко не невинный ангел, Серёж. То, что мы увидели было сильно, не притворяйся, что принял целибат…» — Я не скажу. Никогда. — Принимать правила игры Сережа не хотел до последнего. Оставшиеся крохи сопротивления ещё были живы и готовили контраргументы к бою. Птица всмотрелся в его глаза, нашел для себя в них какой-то ответ и задал наводящий вопрос: — Давай так, мы не будем сегодня тебя мучить, — ворон прошёлся когтями опасно близко к коже, едва ее не вспарывая, из-за чего слова менее угрожающе не звучали, — для разнообразия, а ты нам все-все опишешь в красках и мельчайших подробностях. Одно дело быть случайным свидетелем в твоей голове, другое — услышать все из первых уст. Не было понятно — ворон так издевается или оказался человечнее по своей природе, чем мог бы. Всё-таки, в привычном понимании, человеком его назвать, язык не повернется. Сергей ему не верил. Никогда и ни по какому поводу. Лучше перестраховаться, чем сесть в лужу или споткнуться о собственную ногу. Вторую личность. — Я не… — Разум только успел открыть рот, как Птица лизнул его сквозь белье. Его руки блуждали по бёдрам, поднялись и обхватили талию. Сережа заскулил, а Олегу просто нравилась картина, развернувшаяся перед ним. Ему на самом деле так немного нужно для счастья. — Солнышко, ты ничего не забыл? — Олег любил руководить. На работе, в башне, в постели. Одно неуверенное и второе гиперуверенное чуда каждый раз приходилось направлять или держать в узде. Олег шагнул к столу, скинул свой пиджак и закатал рукава черной рубашки. Он заправил одну прядь Серёже за ухо и властно погладил его шею. Парень схватился рукой за подлокотник и сжимал его до побелевших костяшек пальцев, до скрипа обивки стула; другой рукой он пытался кулаком приглушить свои стоны. Олег заметил это и отстранил его руку прижав своими пальцами к подлокотнику. «Музыка для ушей» — мысль прошла через три сознания. — Я хотел, чтобы Игорь был настойчивее, — Птица приспустил его белье полностью, — чтобы намекнул или сказал прямо, — Олег опустился на колени слева от стула, — что он хочет меня, — ворон прошёлся языком и взял головку в горячий рот, — чтобы он… — Сережа запнулся на своих словах, потерял равновесие между мыслями, упал во множество букв. Кто бы протянул ему руку и помог подняться? «Да, Серёж, а дальше?» «Чтобы он «что»? Скажи нам!» Полифонизм прервали стоны. Птица взял член глубже, помогая себе одной рукой, надрачивая круговыми движениями. Сережа сжал его длинные рыжие волосы и ногой надавил ему на пах. Олег поглаживал колени Разумовского и вылизывал ушную раковину ворона. Втроём они снова зажили как единый организм. Три души помещенные в одно тело. Единство и гармония — такие редкие составляющие их жизни. Крики, но не в спальне ночами. Споры, приводящие к одному и тому же концу. Недоверие, развивающее паранойю. Агония, страх и ненависть — вот три столпа их совместной жизни. Безумия Разумовского. То, как можно было нежно, как можно было любя, не показывалось, не обозначалось. Откуда им — сиротским детям и духу из другого мира — знать, как любить? Как быть за кем-то, а не впереди планеты всей? Как быть с кем-то, а не укрываться холодным одеялом? Как быть для кого-то, жить и стараться для кого-то другого? Можно ведь было искать любовь друг с другом. Можно было перестать наносить новые травмы и терпеть старые обиды. Да. А ещё им было хорошо и так. Было хорошо не ценить, принижать, ненавидеть. Было нормально. По-другому никто не научил. И сейчас древний дух был дипломатичнее простого человека и его иллюзии. Нашел лазейку в их устоявшихся отношениях. В стабильных жестоких отношениях. У Серёжи было такое чувство, будто руки были везде. Руки пришли ему на помощь. Так неожиданно вытянули из собственной ловушки и погладили по голове. Две пары рук, раньше казавшиеся такими холодными, сейчас покрывали все его тело теплом. — А дальше я хотел, чтобы он прижал меня к стене или близко приблизился к стулу. — Олег оторвался от Птицы и поднялся обратно, наклонился над Разумом и сжал подлокотники руками. — Чтобы он сказал на ухо какую-то глупость. — Олег наклонил голову и поцеловал его в шею. — Что-то глупое по типу: «Просто поцелуй меня, не надо говорить спасибо»? — Волк усмехнулся, его горячее дыхание обожгло кожу, и Сережа слегка откинул голову, обнажая шею. — Ага. А ты бы ответил: «Мне ужасно нравится, как ты выглядишь в этой нелепой шапочке». — Птица выпустил член изо рта и смахнул ниточку слюны. Он поднял руку и погладил ягодицы Волкова в ужасно хорошо сидящих на нем брюках. — Может побольше действий? Мы же договаривались — во всех деталях! Олег уже расставлял засосы на шее парня, создавая понятный только ему узор. Узор боли и желания. Рука Серёжи все ещё была в волосах демона, он дёрнул его на себя и поцеловал в губы, проходясь по ранке от пощёчины. Птица ощутил уже на себе руки Олега. Они заново изучали его тело, проходились по голой груди, переходили на плавный изгиб позвоночника, оглаживали ямочки Венеры на копчике и остановились на ягодицах. Насколько сильно Птица любил господство, настолько и подчинение. Он был ходячей хорни-катастрофой. Стебал абсолютно всех и заводил абсолютно всех. Волк начал вылизывать его спину, оставляя множество укусов. Он покусывал выпирающие косточки шейного отдела позвоночника, трапециевидную мышцу, языком повторял каждую ямку, изучая красивый рельеф спины. Он спустился ниже и прошёлся языком по сфинктеру. — Дальше я хотел, чтобы Игорь взял меня на столе. — Ворон оттолкнул программиста и захлебнулся собственным стоном от языка Волкова. — Чтобы он грубо толкнул меня на столешницу и стянул штаны. — Птица оперся о его колени грудью и стал целовать подрагивающий пресс. — Чтобы он использовал только слюну и пальцы. Заставил меня кончить лишь от стимуляции внутри. — Сережа ударил головкой по губам Птицы, и тот послушно взял в рот. — А потом я бы отсосал ему, прямо как ты сейчас. Демон втягивал щеки и старался взять член глубже. На каждое движение Олега он скулил и пускал вибрацию по члену. Сережа абсолютно довольно вытер его слезы и погладил по горлу, чувствуя себя внутри. Олег всегда работал старательно и делал все идеально. И сейчас он хотел как доставить максимум удовольствия, так и максимально хорошо подготовить Птицу. Все протесты и стеснение Сережи улетучились, оставив только полное наслаждение властью, которой он никогда не обладал. Контроль, который передали в его руки, опьянял не хуже игристого. Перед глазами будто лопались пузырьки, а он, неопытный дегустатор, не мог определить качество перляжа. Что ж, всему можно научиться. Олег с причмокивающим звуком отстранился от своего занятия, когда демона можно было растянуть двумя пальцами. Он перевел нечитаемый взгляд на Серёжу, не разрывая зрительного контакта, начал повторно выцеловывать спину Птицы. Его прозрачные глаза из-под густых бровей напоминали глаза хищника, который не собирался делиться добычей. Или же он собственнически показывал свои права. «Нам нечего делить, Олеж» «Только если тело, и смотря чье» Шутка воздействовала на всех троих, заставив улыбнуться и немного передохнуть. Разумовский дёрнул демона на себя и снова впился в его губы. Он кусался и оставлял новые трещины на коже, а затем заново проходился по ним языком. Целовался он недолго, но с оттяжкой, вынуждая просить то ли ещё немного тепла от чужого тела, то ли холодного воздуха между ними. Иногда, поцелуи с укусами не являются выражением страсти. Они могут являться завуалированной агрессией партнёра к вам. Если бы Серёжу спросили об этом, он бы без зазрения совести так бы и ответил. Будто может разбираться в собственных чувствах, когда его голову мотает на три разные стороны. — Может на диван? Стул нас троих не выдержит. — Серый все-таки отпустил Птицу и пытался хоть немного задержать его внимание на себе. Не найдя отклика в его глазах, он посмотрел на Олега. — Отличная идея. У нас уже колени красные, как у долго-долго сосавшей хуй девочки. — Кто что сосал. — Птица вернулся в реальность и вытер саднящие губы. Не мог позволить себе не съязвить. — Птенчик, тебе ещё работать и работать. — Ещё один желающий оставить последнее слово за собой, пусть даже никакого спора не было. Олег помог подняться Птице и придерживал его за талию, будто он неумелый первокурсник на посвящении. Главное, чтобы пить не понравилось до такой степени, чтобы он потом несколько лет не просыхал. Всякое бывает, а потом скажет, что ты ему жизнь на той попойке испортил. К сожалению, сегодня оставаться трезвенником никому из них не удастся. Пока эти двое ковыляли к дивану в центре огромного кабинета, Сережа подошёл к бару, в котором были не только химозные газировки. На одной из полок нашелся неплохой коньяк в футуристичной квадратной бутылке. Крышка отлетела на пол, с дребезжащим тонким звуком проходясь резным краем по полу. Разум сделал глоток и прижал запястье к лицу, вдыхая свой запах. Ванильные нотки напитка приглушились мускусом горячей кожи. Когда он вновь открыл глаза, Олег уже усадил Птицу на диван и начал снимать с себя одежду. Первыми пошли в ход пуговицы на рубашке — пальцы Волка с кругловатыми ногтями легко расправились с каждой. Уверенность и методичность была в каждом его движении. За мужчиной было просто интересно наблюдать, уже не говоря о том, что его можно было касаться и целовать. Сергей направился к безумной парочке и, не мешая Олегу, в одно движение снял с себя футболку и оказывался рядом с демоном. Разумовский взял его за подбородок, притянул к себе и залил в рот темный напиток. Олег наконец снял рубашку и расстегнул ремень на брюках, а когда снова поднял глаза, на секунду замер, не в силах даже моргнуть. «Когда-нибудь я запомню, что выиграл лотерею «секс с близняшками». «Заткнись, или мы всерьез подумаем, что оказались в разделе «зрелые» на порнхабе». Сережа вновь целовал Птицу, перекатывая вкус коньяка по языку. Они были абсолютно голые, с идентичным оттенком кожи, яркости волос, расположением родинок и веснушек на теле. Парни сидели в пол оборота на диване и соприкасались бедрами. Демон был совсем разомлевшим, тянулся к рукам и просил больше контакта и прикосновений. Он так красиво играл, что можно было взаправду, не зная его, поверить, что он ангел во плоти. Ну или относительно во плоти. Птица был искусным манипулятором — всегда все шло так, как он запланировал. Как представил в своем извращенном воображении, и как захотелось его черной душе. То, что сейчас он был в принимающей позиции, значило только то, что он этому поспособствовал. И только он за это отвечал. Он мог управлять мыслями, мог вклиниваться в беседы и выкрикивать свое мнение. Он мог ни с кем не считаться. Мог принуждать, причинять вред, калечить. Мог притворяться. Играть людьми, будто пешками на шахматной доске. Это ведь интереснее, чем торчать в голове одного гения вечность. Но как же они были похожи. Как бы Сережа не противился, это его голова. Исключительно его герои, его кровожадный советник и темный рыцарь. Его помощники. Его свита. Его желания, его тайны, мысли, которых сам Разумовский боялся выпускать из шкафа, как страшное чудовище, способное пойти на контакт только с ним, опасное для общества, но абсолютно беззащитное перед толпой. Только Птица мог озвучить его желания. Только он мог открыть Серёже глаза. Они были и антиподами, и карикатурными двойниками друг для друга. Были на разных полюсах, разных взглядов, но, на контрасте, их слабые стороны выходили из тени. Как чудовище из шкафа. Это и бесило Сергея. Это и забавляло Птицу. Олег же был двигателем, исполнителем, важным соединительным винтиком между ними. Он был незаменимой деталью механизма; аргументом при принятии решений; третьим, более приземлённым взглядом в спорах. Сережа всегда думал возвышенными, альтруистическими категориями, Птица — слишком эгоцентричными и плотскими. Олег был мостиком, был человеком между льдом и пламенем, водой и камнем. Был важным и по-своему любимым. Волков уже присоединился к ним, сел по другую сторону от Птицы, привлекая к себе его внимание. Он завладел его ртом и опустил руку на голое колено. Демон прошелся выпущенными когтями по его загривку и, будто девушка в романтической комедии тридцатых годов, закинул руки ему на плечи, подтверждая свою покорность. Сережа покусывал его круглое плечо со своей стороны. Одной рукой он приобнимал его за талию, а другой вольно поглаживал внутреннюю сторону бедра, опасно близко к возбуждённому члену. » Давай вдвоем…» «Ебаать» Сережа сразу же понял, о чем толкует мужчина, только потому, что увидел следом в своей голове. Как они вдвоем берут Птицу, как в нем горячо и слишком тесно для них двоих, как сам демон дрожит и сгибается пополам то ли от боли, то ли от безумного желания. Птица тоже не пропустил эти картины и застонал, схватился за руку Разумовского на своем бедре. — Ты хочешь этого, да? — В ответ на прикосновение Сережа дёрнул ворона за волосы, заставляя его откинуть голову и обнажить кадык. — Попроси. Гордость — это ничто, когда ты несколько минут сидишь с возбуждённым членом и только грезишь о разрядке. Гордость — это ничто, когда ты и без приказа выполнил бы, что угодно. Гордость — это ничто, ведь всё идёт по плану, и ровно так, как задумал ворон. — Пожалуйста, трахните меня. Вы оба. — Демон без промедления произнес это, сглотнул вязкую и сладкую из-за коньяка слюну, от чего его кадык дернулся, натягивая кожу. Улыбка с лица ворона перешла, будто чума, на губы Олега и Сергея. — Как скажешь, птенчик. Похоть была словно пожар — сметала на своем пути вековые здания, уничтожала достояния культуры, приносила жертвы. Убивала человеческие чувства, оставляя только первобытные инстинкты; разрасталась с каждой секундой все больше и больше, оставляя фантомные горящие прикосновения на коже. Трое переместились на диване, оказавшись сбоку к спинке и прижимаясь друг к другу в болезненном желании слиться, стать сплошным рыже-черным пятном. Сережа покусывал спину ворона, крепко держал его за талию, прижимался возбуждённым членом между его ягодиц. Он уже давно не понимал, что происходит вокруг. Втроём они будто отцепились от остального мира, создали на время свою реальность и упивались близостью и вниманием друг друга. Руки были на нужном месте, голова приятно пустовала, кожа была соленой и липкой, смазка марала бедра. Сергей продолжил путь рукой с талии на поясницу и аккуратно коснулся ануса, погладил вход и проник внутрь пальцами. Демон прижался к груди Олега и протяжно застонал, почувствовав движение внутри. Найдя в плечах Волкова надёжную опору, он не захотел отлипать от них. Что-то безумное никогда не покидало выражение лица демона. Он мог бросить один лишь взгляд, а ты уже стоишь на коленях перед ним, уже просишь прощение, принимаешь правила его игры. Даже сейчас его маргинальная натура проявлялась в изломе бровей, в складках у губ, в нахмуренном лбе. Он был красивым. Но эта красота была убийственной во всех смыслах. — Я лучше лягу, так будет удобнее. — Олег коснулся Птицы и перешёл рукой на бедро Серёжи. Просто чтобы потрогать, показать, что он рядом. Он устроился под ними, благо диван позволял это сделать. Волков хорошо обращался с оружием. Армия, работа на месте активных боевых действий, усиленные тренировки. Но главным его оружием всегда были глаза. Глаза, что не стесняясь изучали два любимых тела, ласкали взглядом, замечали каждое изменение в лице, ловили любую реакцию. Трогали. Трогали до глубины души, пробуждали в ней что-то давно позабытое, но как-будто знакомое. Такое же чувство, когда приезжаешь в новую страну и влюбляешься в нее, словно жил здесь в прошлой жизни. Может и они друг с другом знакомы так долго? Что и человеческой жизни не хватило быть вместе? — Хватит, я уже не могу ждать. Хочу вас в себе. — Птица абсолютно ровным взглядом посмотрел сверху на Олега и за свое плечо, встречаясь с глазами Серёжи. Он улыбнулся, будто говорил о своем новом убийстве, о новой идее, которая пришла в его больную голову, о новом плане по восстановлению «справедливости» в мире. Склонил голову на бок, из-за чего на лицо упало пара рассветных прядей. Рукой погладил грудь Волка, спустился по прессу, задел лобок, поднял руку и положил на свой живот. — Здесь. Стало жутко даже Волкову, который не привык реагировать на чужие эмоции в принципе. Лоб похолодел, и плечи рефлекторно дернулись, пытаясь сбросить с себя противное чувство. Так даже стало интереснее. Они были больными. Больными, что видели друг друга, больными, что имели такую связь. Больными, что заводились от факта немой угрозы и желания придушить друг друга, раскромсать на отдельные кусочки. Разумовский вынул пальцы, огладил ягодицы Птицы и раздвинул их немного в стороны. Олег поглаживал бедра, любимые тазовые косточки, что так нежно выпирали и создавали обманчивый тонкий образ. Демон упирался коленями в диван, по бокам от ребер Олега. Он опустился на всю длину члена и откинул голову. Олег обхватил его член и оттянул крайнюю плоть. А Сережа обнял его со спины и смотрел на Волкова. Дышал, просто дышал. Потому что то, что он видел, захватывало дух. Олег качнул бедрами — терпеть было уже невмоготу никому из них. Его пресс напрягся; вены, спускавшиеся с самых плеч до кистей, обрамлялись тенями, двигались, будто татуировки змей под нетрезвым взглядом. Волков поглаживал член демона с такими же вздувшимися венами и темной головкой. «Если хочешь, можешь кричать или убить меня потом». «Максимум, что ты услышишь это мои стоны». Сергей вошёл пальцем, немного открыл для себя вход и толкнулся внутрь. В первые их разы он все время думал о смазке, как в привычном сексе ее не хватает. Но вторая сущность была права — это все в его голове и понятие боли в физическом смысле здесь не существует. Наносить можно лишь психологические травмы. Боли правда не было. Но было пиздецки узко. Одновременно они простонали и прикрыли глаза. Нет, это уже потому, что они почти всю жизнь вместе и успели считать привычки и особенности поведения друг друга. Как эффект хамелеона. Отвратительная при безответной любви и местами милая при взаимности вещь. Но тут со взаимностью было сложно. Разумовский уместился бедрами на коленях Олега и мерно дышал. Сущность выгнуло, он цеплялся за чьи-то руки на бедрах, но в этот же момент другая пара оказывалась на талии. Демона разрывало. Разрывало от множества прикосновений и чувств, что не мог переварить мозг. Собрать в одной кучке, рассортировать и разложить по полочкам, создавая целостную картину. Птице нравилось его физическое тело. Нравилось осязать предметы, людей и мир вокруг. Его похоть раскрывалась полностью, как и он, принимая два члена в себя. Если ты дух, сущность, фантом и прочее по списку, ты не ограничен ни в чем, кроме тактильных ощущений. Ты и в плюсе, и в минусе. Ты высшее создание с низшими интересами. Даже за пару лет такое существование может надоесть, не говоря уже о тысячелетиях, поэтому то, что происходило сейчас, так ярко выбивалось из привычной картины восприятия мира. Ничего не складывалось, как бы не подбирался код к разгадке шифра. Все было как в сломанной матрице — бесконечное чёрное поле с бегущими ярко зелёными цифрами. Ничего более. Трехмерной реальности не существует, это лишь чья-то выдумка с целью порабощения человечества и ничего более. Ничего романтичного. Птица сам начал двигаться. Олег прошёлся языком по пересохшим губам, его челка торчала с одного бока, вызывая милое желание погладить непослушные пряди. Затем вцепиться в них пальцами и оттянуть волосы, заставляя запрокинуть голову, смотреть снизу вверх, заведомо признавая чужое господство. Играться, перебирать пряди, пока чужая макушка склонилась над твоим пахом и активно работает. Извращенно-любовно поглаживать по голове при разыгрывании сцены изнасилования. А что, идея. Движения не имели ничего общего с ровным ритмом. Они просто двигались, прикасались плоть к плоти, слизывали пот, оставляли следы. Множество-множество следов, укусов, царапин, синяков после крепкой хватки. Это всё-таки не было любовью. Это было забвение, отрешение от мира, сокрытие и сублимация собственной агрессии. Лучше так, чем в очередной раз идти убивать людей, правда? Маленьких беззащитных людей, прозаично беспомощных. Жалких, мерзких преступников, избегающих наказание. Отравляющих наш город. Вырезать, как разросшуюся опухоль, разбавить желчь щелочью и все равно получить ожог. Сережа придерживал Птицу за поясницу одной рукой, другой направлял в него член. Олег поглаживал их колени и продолжал надрачивать демону, лениво проходясь рукой по стволу. Сущность морщил лоб и вновь отросшими черными когтями вцеплялся в партнёров — то пройдется по коже Волка, оставляя красные открытые линии, загоняя кровь под когти, то Серёже вопьется в руку при слишком сильном толчке. И кровь смешается, и смешаются мысли, станут едиными мотивы и желания всех троих. Поскорее кончить. Дойти до разрядки, которая уже видится мутным силуэтом, делящимся на два. Испытать сильнейшее напряжение в ногах, боль в коленях из-за движений. Острую потребность в кислороде. Вакуум в голове, груди; поджарый втянутый живот. Подрагивающие после оргазма мышцы у ануса и пульсирующий член. Волков приподнимается на локтях и укладывает демона к себе на грудь. Тянется к Серёже и проходится сухим языком по его губам. Держит крепко за загривок и не даёт ему возможности отстраниться. Снова чувствуется его сила, его сталь, власть над ситуацией. Стало очень горячо от дыхания рот в рот, от чужой кипящей головы. «Это не любовь, это просто трение». «Хватит душить. Ты сам этого хочешь. Прими уже наконец себя». Разум может и хотел принять, понять себя. Но это в разы сложнее делать, если никто тебя никогда не понимал, и ты сам в том числе. Демон повернул голову на груди Волкова и приоткрыл губы. Его глаза искрились будто паяльником проходятся по металлу. Сваривают две разрозненные детали вместе, оставляя им шанс в течение нескольких лет поменяться молекулами на месте стыка, став, прямо выражаясь, одним цельным куском железа. Сущность кончал красиво и карикатурно-порнушно. На секунду он замер, прижимаясь щекой к Олегу, перестал дышать и всматриваться глазами в какую-либо точку, взгляд его плыл, зрачки расширились и остановились, будто он словил не одну из самых ярких эмоций, а столбняк. Сережа склонился над ним, рвано дышал на спину, предчувствуя собственный оргазм. Птица уже стонал от возобновившейся паузы во всем теле и излился на живот, марая себя и пресс Волка. Спазм и вибрация прошлись по всему телу. Разумовский кончил следом, а за ним и Олег. Все они лежали друг на друге на узком сером диване, на котором появились темные пятна пота и немного от разлитого коньяка. Сергей вспомнил о нем и тяжело поднялся с чужой спины, немного морщась от напряжения в мышцах. Будто бы они действительно наполнились железом, а какой-то непутёвый рабочий сварил всех троих вместе, принуждая терпеть друг друга всю оставшуюся жизнь. Одинокая бутылка коньяка была оставлена за углом дивана, чтобы случайно не разлить все содержимое на ковер. Сережа приложился к бутылке, запрокинул голову и стоял перед холодным панорамным окном, не стесняясь своей наготы. Позже он ляжет спать в своей комнате, в пустой кровати с несколькими подушками, моментально вырубится от усталости и пережитых эмоций, а на утро проснется от кислоты во рту, дикой мигрени и желания убить себя за вчерашнее. На тумбочке его будут ждать стакан с водой и таблетки «Найз», чтобы скорее прошла голова, и он смог подняться с кровати. «Так все-таки путевка в санаторий?»