MGPD Preferences 2

Игорь всегда старался не слишком погружаться в истории тех, с кем работает. В его профессии это просто противопоказано, потому что встречаться приходится с самыми разными людьми разной степени паршивости, и почти у каждого, даже самого отпетого ублюдка, есть какое-то оправдание, какая-то трагедия за плечами. У кого-то заболела мама, и он решил украсть деньги у старушки-соседки. Кого-то с детства высмеивали, и он решил отомстить детским обидчикам, перерезав им горло. А кто-то… кто-то просто настолько погряз во тьме, происходящей в жизни, что не смог выбраться. Такое тоже бывает. И если проникаться всеми этими историями, то работа полиции станет неэффективной. Преступник и есть преступник, какие бы причины ни были у его поступка. Жертвами тоже проникаться себе дороже. Кто-то на деле оказывается не таким уж невинным, не хуже преступника, а за кого-то просто слишком больно. И если бы Игорь слишком погружался во все эти истории, то давно бы выгорел. Все просто. Никаких привязанностей — эффективная работа. Только один случай останется в голове навсегда. Уж слишком жаль было несчастных жертв и слишком омерзителен был преступник. И слишком неожиданное завершение было у этой истории. И совокупность этих множественных «слишком» прочно осталась в памяти. Игорь тогда еще совсем молодым был, совсем зеленым, только на службу к Федору Ивановичу Прокопенко поступил. Тот и взял-то его, потому что отца хорошо знал, так-то бы точно отказался — зачем ему своевольный рядовой, который никогда не слушается приказов и действует так, как ему хочется? Удивительно, как академию-то закончил с таким самолюбием. Отдавать ему простые дела было бесполезно: решит быстро, а потом будет к старшим по званию коллегам лезть и выведывать, что там за преступления они расследуют. Преследуя какие-то юношеские мечты, Гром хотел сразу всем помочь, цеплялся за каждое дело мертвой хваткой и отдавать не хотел. Тогда-то Федор Иванович и решил его проучить. А может, просто действительно других сотрудников не было. В любом случае, дело Евгении Хвостовой, пропавшей за неделю до того, как муж подал заявление в полицию, Прокопенко отдал именно Игорю. А тот и рад был: снова схватился за папку, бросил быстрое «спасибо» и отправился изучать материалы. Еще и безутешному мужу пообещал: найдем мы вашу пропавшую, точно найдем. Игорь навсегда запомнит красное от слез лицо мужчины, когда тот едва ли не в пол кланялся и благодарил: «У нас дочка маленькая совсем, найдите ее, пожалуйста, мы без нее же сгинем». Тогда Грому казалось, что дело удастся расследовать быстро, как и все прежние… Нет, так вообще-то и получилось, только вот результат был совсем не таким, как ожидалось. Неделю спустя на крупной питерской свалке какие-то бомжи нашли пакет, от которого уже несло чем-то гнилым. А на выброшенной кем-то маленькой грязно-белой стиральной машинке эти же люди обнаружили буро-красные потеки. Игорь тогда скучал в отделении, потому что никаких продвижений по делу не было, поэтому, когда информация о найденном пакете разнеслась по участку, он сорвался с места и понесся на ту самую свалку Тот запах он еще несколько недель не мог вымыть из своих волос, а одежду пришлось выбросить, потому что Грому постоянно казалось, что от него несет мертвечиной. Пакет уже вскрыли прибывшие ранее сотрудники полиции, и Игорь сразу же, еще не подойдя к месту вплотную, увидел чуть потемневшую кисть женской руки с ярко-розовым маникюром. Кисть продолжалась предплечьем и была обрублена где-то на уровне локтя. Коллеги сообщили, что также в пакете была и вторая рука и часть ноги. В тот день Игорь перерыл всю свалку, но обнаружил наконец еще два пакета — в одном было тело бедной женщины, а в другом голова и другие не поместившиеся в первые пакеты части. На труп он старался не смотреть. Не только потому, что его едва не вырвало позорно на глазах у коллег, но и потому, что слишком страшно было видеть слипшиеся от засохшей крови волосы, бледно-серые губы, потемневшую местами кожу… Экспертиза быстро выяснила, что найденная бедная девушка — та самая Евгения Хвостова, которую Игорь клялся и божился найти в целости и сохранности. И теперь ему предстояло как-то сообщить об этом несчастному вдовцу и теперь единственному родителю маленькой девочки. Муж погибшей воспринял новость неожиданно спокойно. Он больше не плакал, только кивнул сдержанно и коротко ответил: — Я надеюсь, вы найдете ублюдка, который ее убил? И именно в тот момент только начавшее зарождаться профессиональное чутье ощутимо кольнуло в груди. Только вот Гром, никогда не умевший им пользоваться, не послушался его. Зря, наверно, потому что чертов убийца не ходил бы на свободе так долго. Его все равно посадили. На допросе муж погибшей клялся, что в этом нет его вины, что его подставили, но улики говорили лучше всяких слов. Поэтому Игорь с непередаваемым удовольствием ворвался в квартиру убийцы самостоятельно и насильно притащил его в участок. О том, что в квартире была еще и маленькая девочка, он тогда не подумал, только потом догадался вернуться. Малышка мирно спала в своей маленькой кроватке. Когда Игорь осторожно коснулся ее крохотной ручки, она издала короткое хныканье, проснулась и посмотрела на него своими светло-голубыми глазами так, как будто и правда что-то понимала. Девочка была порядком истощена, чертов ублюдок-отец явно не слишком заботился о том, чтобы вовремя накормить ее, поэтому следом за этим слишком странным прямым открытым детским взглядом последовал истошный плач. А Игорь тогда испугался и скорую вызвал — пусть сами разбираются. Отца девочки посадили, когда он сам признался, что задушил жену в порыве ревности, а затем поспешил избавиться от тела, а девочку пообещали отправить в дом малютки после того, как лечение подойдет к концу, потому что она действительно была слишком истощена. И на этом, наверно, все должно было закончиться. Только вот никак не вылезала из головы малютка Т/И, ее слишком печальный для младенца нескольких месяцев от роду взгляд… Когда приговор отцу девочки был приведен в исполнение, Игорь под вечер пришел к дяде Феде. Они сидели в полной тишине, пили что-то крепкое — сейчас Гром и не вспомнит, что именно, и даже тетя Лена не была против этого. Потому что она тоже знала о произошедшем и понимала, как тяжело должно быть на душе у молодого полицейского, прежде не встречавшегося с такими ужасами вживую. Были грабежи, конечно, были кражи, были даже нападения, но убийств, еще и таких жутких, не было никогда. — Ну чего ты, Игореш? — спросил в какой-то момент дядя Федя, наклонившись к Игорю и мягко положив руку ему на предплечье. — Все, убийца наказан. Отпусти это дело и живи дальше. Он говорил с таким сочувствием в голосе, что Игорь вдруг шумно выдохнул и высказал все, о чем думал в последние дни: — Да девчонку жалко, дядь Федь. У нее ж никого не осталось, ее в детдом отправят. Федор Иванович понимающе кивнул и опрокинул еще одну рюмку алкоголя одним коротким движением. — Думаю, так ей лучше будет, чем с отцом-убийцей, — хрипло сказал он, прожевывая соленый огурец, который догадалась принести заботливая тетя Лена. — Вы б видели ее глаза, она так смотрела… Не могу, дядь Федь, думаю о ней постоянно. — Хочешь к себе ее забрать? — дядя Федя улыбнулся тогда, а у Игоря глаза распахнулись широко от испуга: — Да ну, дядь Федь. Я был бы никудышным отцом. Точно бы не справился, — только вот себя обмануть у Игоря не вышло, поэтому эти слова прозвучали слишком печально. — Знаешь что, Игорень, — тихо ответил на это Федор Иванович. — Ты когда родился, мы с твоим папаней были совсем молодыми, детьми почти. Ну, по разуму так точно. Дядя Федя хрипло засмеялся, и Игорь нервно подхватил этот смех. — Твой папка так перепугался, когда узнал, что мама твоя беременна, что сбежал из дома после того, как она рассказала. А потом к нам с Ленкой пришел, все плакался, мол, зачем ребенку такой непутевый отец? — Он не был непутевым отцом, — Игорь сжал зубы. Воспоминания о папе все еще причиняли боль. Отец был, вероятно, самым близким для Игоря человеком. — Я ему сразу и сказал: «Ты не будешь непутевым отцом, потому что человек ты хороший». Ну, он и вернулся к твой маме, цветы притащил. Первое время, правда, на руки брать тебя боялся, но потом привык… Федор Иванович замолчал на какое-то время, задумчиво покрутил ус, глядя куда-то перед собой с едва заметной улыбкой, словно слишком погрузившись в те времена. А Игорь сидел, не смея привлечь его внимание. — Так что я тебе вот что скажу, Игореш: если ты считаешь, что так будет правильно, делай. К тому же так ты, может, глупости творить перестанешь. Тогда Игорь ничего не ответил, а Федор Иванович, кажется, решил, что парень передумал. Только вот в голове Гром уже прокручивал, что нужно будет сделать перед тем, как ребенка себе брать. Потому что жить в таких условиях он бы и сам ребенку не позволил, не говоря уже о соцработниках.