Любить

Холодное зимнее утро. За окном виднеется яркое солнце, своими лучами падая на снег, находившийся повсюду, — даже на подоконнике, — отчего тот блестел, словно множество бриллиантов. Лучи солнца падают пускай и на небольшую, но на довольно уютную кухонку, но совершенно не даря такого тепла, как летом. Солнечный свет освещает лишь часть комнаты, но это добавляет лишь излишней прекрасности в своеобразную атмосферу холодного зимнего утра. И в этой атмосфере растворяется Лёша, готовя незамысловатый завтрак. Тишину разбавляет лишь скворчание яиц в сковородке, а холодность зимнего утра добавляет блондин, стоя в одних спальных серых штанах. А за ним наблюдает, прислонившись к дверному косяку, Нурлан. И от вида Лёши внутри становится как-то и тепло, и холодно одновременно. Щербаков стоит один, полуголый, такой сонный и беззащитный на фоне открывавшегося из окна, прикрытого лишь легким тюлем, вида белоснежных деревьев и кружившихся хлопьев снега. Хочется укрыть блондина от этого холода, обнять и согревать своим теплом, своей любовью. И в то же время такой милый — со взъерошенными светло-русыми волосами, слишком сонно зевает, затем запрокидывая голову назад и выдыхая. И такой его. Лёшина рука тянется к плите, выключая ту — завтрак готов. Блондин слегка бьёт себя по щекам в попытках хоть как-то прогнать сонливость, и хотя это не помогает, он всё же принимается наливать чай. А Нурлан надвигается к нему. Сделав пару шагов, он останавливается за спиной парня, опуская взгляд на светловолосую макушку. — Доброе утро, — хриплым голосом произносит Лёша, наливая кипяток в чашки, в которых уже находились пакетики чая. От его голоса уголки губ тянутся выше. От его голоса колкие мурашки волной пробегаются от пят до головы. От его голоса теплеет внутри ещё больше. Каждое утро Лёша говорил два этих незамысловатых и, казалось бы, самых банальных слова. И каждое утро было забавно слышать это словосочетание из его уст, поскольку Щербаков каждый раз матерился, нехотя поднимаясь с кровати, желая поспать как можно дольше. Но чёртов будильник не давал этого сделать — Лёша проклинал всё и вся, готовый разбить это чудовище об стенку. Но всё же вставал и тащил себя в ванную, а затем на кухню. Каждое такое утро явно было тяжелым, а уж тем более зимнее утро — когда от одного взгляда в окно становилось холодно. И всё же каждый раз Сабуров слышал это хриплое, но спокойное «Доброе утро». Потому что оно было для Нурлана. А Сабуров улыбался — слишком милым и прекрасным Лёша был в такие моменты. Конечно, Нурлан тоже не любил вставать по будильнику — порой, даже на пару с Щербаковым материл всё подряд, словно это могло продлить возможность поспать подольше. Но всё это было ничем по сравнению с Лёшей, который впоследствии делал его утро незабываемым, на удивление, с помощью самых обыкновенных мелочей. Блондин оборачивается к Нурлану и прислоняется поясницей к кухонному гарнитуру, вновь засовывая руки в карманы. И вглядывается в карие глаза снизу вверх своими голубыми, но такими сонными омутами. На половину лица Лёши падает солнце. Но блондину, кажется, всё равно — он не смеет и глаз отвести от Сабурова, словно стал прикован к нему. Точно так же, как и Нурлан к Лёхе. Брюнет плавно рассматривает черты его лица, — хотя делал это если не сто, так тысячу раз точно, — и в очередной раз словно плавится под напором любимых глаз. Кажется, словно не может насмотреться на него вдоволь, цепко впиваясь взглядом в каждую деталь лица, готовый сожрать всего Лёшу. Поднимает руку и касается ею той части лица, куда падает свет солнца. Подушечками тонких пальцев дотрагивается до щеки, — в районе скулы, — и медленно, миллиметр за миллиметром начинает вести вниз, к подбородку, следя за собственными действиями. И с каждым пройденным миллиметром, кажется, сердце отчего-то начинает биться сильнее. Точно так же, как и желание накрыть родные губы в поцелуе. Всё казалось таким ничтожным в этот момент. Эпицентр чувств, эмоций, — да всего на свете, — был сосредоточен здесь, между ними двумя. Мимолетные секунды длились вечность. Нурлан так трепетно, так нежно вёл пальцами по коже, словно впервые делал это, словно боялся спугнуть Лёшу, словно боясь причинить ему боль. И само прикосновение к его коже усиливало восторг Нурлана всё сильнее. Восторг Лёшей. Карие глаза поднимаются от губ, на которых остановились пальцы, к любимым глазам, из которых сонливость пропала от слова совсем. Распахнутые и полные восторженности и влюбленности глаза четко смотрели на него. Отчего-то хотелось в этот момент счастливо смеяться — словно наркотик радости взорвался внутри, разнося мелкие крупицы этого чувства по всему телу, заставляя губы невольно складываться в полуулыбку. Это резкое и внезапное осознание того, как же всё-таки он любит Лёшу, всколыхнуло всё внутри. Нурлан накрыл второй рукой щеку Щербакова, начав плавно поглаживать её большим пальцем, всё также продолжая цепко вглядываться в голубые глаза, которые Сабуров не то, что любил — он обожал их до мозга костей, до сумасшествия, до безумия. И готов был смотреть в них вечно, словно это давало ему такой необходимый воздух для жизни. — Как же ты прекрасен, Лёш, — не сдерживается Сабуров, шепча так и рвавшиеся с губ слова, на что Щербаков смущенно смеется, накрывая ладонь брюнета своей... Очередное холодное зимнее утро стало намного теплее. И счастливее.