midnight sketches

Persephone, run, run, run Run before I beg you stay please Gaia Meera — Persephone

Когда Друиг просыпается, в старом доме Верховной царит тишина. В первую секунду он даже думает, что очнулся у себя в Поселке. Но под спиной — матрас, а не жёсткая циновка, и пахнет здесь пылью, а не напитанной влагой землёй и зеленью. Он приподнимается, оглядывает комнату, в которой провел ночь. Выцветшие обои с рисунком из весёлых зверят, узкая железная кровать, низенькая мебель. Это была детская ещё до того, как Аяк купила ферму. Вчера вечером Вечный рухнул в кровать совершенно обессиленный: попытка усыпить Тиамута и ранения, нанесенные Икарисом, не прошли даром. Но сейчас он чувствует себя гораздо лучше. Друиг отбрасывает стеганое одеяло, опускает ступни на холодный пол. На секунду задумывается о медитации, но нет. Слишком много отвлекающих факторов. Новое место. Снаружи слышны приглушенные голоса Тены и Серси, ржание лошадей. Сквозь приоткрытую дверь просачивается запах жареного бекона. И по правде, вряд ли он сможет избавиться от мысли поскорее увидеть Маккари. Он наскоро приводит себя в порядок в маленькой ванной в конце коридора второго этажа и спускается вниз. — Доброе утро, — Фастос, не отвлекаясь от телефона, салютует ему кружкой. Спрайт, все еще хранящая обиду за удар камнем, ограничивается коротким взглядом и возвращается к своему тосту с маслом и джемом. — Маккари уже завтракала? — спрашивает Друиг, кладя на хлеб ветчину и сыр в два слоя. — Она ушла. Показала знак «дела» и была такова, — говорит Спрайт. Это совсем не тот ответ, на который он рассчитывал. Но поделать с этим ничего нельзя, и Друиг садится за стол. — Раз уж мы коснулись этой темы, — Фастос встает, чтобы подлить себе еще кофе из большого стеклянного кофейника, родом из дайнера пятидесятых. — Все-таки… Что между вами? — Да он и сам не знает, — вместо Друига отвечает Спрайт. И красноречивый взгляд, которым он ее одаривает, говорит о том, что Вечная права. — Однажды эти двое поспорили, — продолжает Спрайт с мстительной радостью в голосе, — и призвали меня в качестве случайного арбитра. Спор был максимально глупый: Маккари с закрытыми глазами должна была угадать каждый фрукт, что Друиг давал ей попробовать. Ставка была такой: если Друиг выигрывал, то Маккари обязывалась четверть своего времени проводить только с ним, если проигрывал — должен был вызвать Кинго на танцевальную дуэль. Фастос, представив последнее, давится смехом, Друиг пытается вставить в рассказ пару своих слов, но Спрайт лишь отмахивается. — Друиг выиграл. Он накормил Маккари зернами граната, и она не опознала его. — Погоди… Зерна граната… Не из этой ли ерунды ты создала миф о Персефоне и владыке подземного царства? — удивляется Фастос. — Я хороший рассказчик, — пожимает плечами Спрайт. — Но суть в другом. Маккари, разумеется, поддалась. — Неправда, — против воли вырывается у Друига. Спрайт меряет его насмешливым взглядом. — Ты просто идиот, если все это время думал иначе. Вы оба были влюблены, но предпочитали прятать истинные чувства за флиртом и дружбой. Так вот, — она поворачивается к Фастосу, — сдается мне, что за последние четыре тысячи лет ничего не изменилось. Остаток завтрака — Друиг все-таки приканчивает свои сэндвичи — проходит в молчании. Пока Фастос, что-то мурлыча себе под нос, заполняет раковину грязной посудой, а Спрайт исчезает на втором этаже, Друиг выходит на веранду, подобрав с заваленного старыми журналами кофейного столика кубик Рубика. Лет сорок назад волонтеры, посещавшие его поселение в национальном парке, привезли целую коробку пазлов, настольных игр и прочих развивающих гибкость ума развлечений. Друиг запоминает россыпь смешанных цветовых квадратов на всех шести сторонах. И начинает, не глядя, собирать головоломку. Грани кубика едва слышно пощелкивают, когда быстрые пальцы Друига вертят их в разные стороны. Что за дела могли быть у Быстрейшей? Куда она могла направить свои стопы? Внутренний голос, отчего-то сильно смахивающий на высокий голосок Спрайт, едко замечает, что возможно Маккари давно надоело ждать возвращения Друига из перуанских лесов. Возможно, она, как Серси и Фастос, нашла возлюбленного среди людей. И проведывает его после Пробуждения. Друиг делает последний поворот и опускает взгляд на кубик, все грани которого однотонно лоснятся. Если бы с такой же легкостью можно было бы узнать, куда ушла Маккари. Ему как никогда нужно поговорить с ней. Он помнит день спора, как будто это было вчера. Жаркий, ленивый день. Несколько Вечных выбрались на берег озера: искупаться и отдохнуть вдалеке от людей и зоркого ока Аяк. Они втроем сидели в тени раскидистого платана. Спрайт плела пышный венок из луговых цветов, Друиг разорял корзинку Гильгамеша с припасами, пока Маккари уговаривала его отправиться с ней в Навкратис, чтобы поискать следы пропавшей века назад Изумрудной скрижали. Он в ответ мягко попенял, что Маккари обращается к нему только в моменты нужды, и никогда, чтобы провести время в праздности и забавах. «Наглая клевета», — возмущенно всплеснула руками Маккари. Слово за слово, и вот уже Спрайт привлечена разбить их сцепленные замком ладони, подтверждая заключение пари. У Друига и мысли не возникало, что Маккари тогда могла ему поддаться. «Зернистое яблоко» совсем недавно отыскал Фастос, составлявший ботанический справочник Средиземноморья, и после тщательного документирования разрешил Гильгамешу внести его в рацион команды. И Друига грызла мысль, что это он сыграл нечестно, дав его Маккари, которая столетиями могла питаться одним только хлебом и вином и позднее всех пробовала новую еду. Он бы обязательно признался ей в этом и аннулировал результаты спора, если бы не был эгоистично, упоительно счастлив в часы, что они проводили только вдвоем. Маккари, казалось, разделяла его эмоции. Всякий раз, когда они расставались, каждый расходясь по своим делам, Друигу хотелось одного — умолять ее остаться с ним навсегда. Маккари возвращается только под вечер. Друиг, так и не покинувший веранду, замечает издалека красно-золотой вихрь, который обращается в Маккари за десять шагов до дома. «Привет», — она поднимается, садится на перила и спрашивает: «Как провел день?». Друигу бьет в нос соленый запах амбры и водорослей, пропитавший ее волосы и одежду. — В ожидании тебя, — честно отвечает он на вопрос. — Расскажешь, куда пропадала? «Навещала друга. Хотела проведать как он и его народ чувствуют себя после Пробуждения». Друиг хмурится, чувствуя, что возможно худшие из его опасений подтвердились. — Фастос говорил еще вчера, что кроме жителей десятка небольших островов около эпицентра Пробуждения, никто не пострадал. Серси вовремя применила свои силы. «Я знаю, просто… Город моего друга находится в необычном месте. Я боялась, что подземные толчки могли сказаться на нем сильнее», — уклончиво отвечает Маккари. Даже ее пальцы выражают нерешительность, с которой она выводит эти слова. В любой другой день Друиг стал бы дразнить и подкалывать Маккари, чтобы выведать больше о том, что она очевидно должна хранить в секрете, но не сегодня. — Значит, новый друг? — роняет он с безразличным видом, становясь рядом и кладя правую руку на перила, рядом с ее бедром. «Не такой уж новый», — загадочно отвечает Маккари и добавляет такое, отчего сердце Друига делает кульбит. «Знаешь, он предложил мне перебраться в его город, раз уж наша лживая миссия окончена, а Олимпия и вовсе не существует. Ему могут понадобиться воины в скором будущем». «И это то, чего бы тебе хотелось?», — только на пальцах спрашивает Друиг. У него от волнения пересыхает во рту. «Не совсем», — Маккари качает головой, ее руки замирают в воздухе для следующего жеста, но ее перебивает Друиг. — Тогда не делай этого, и останься со мной. Не на четверть своего времени, а навсегда, — быстро говорит он, смотря на нее снизу вверх. «Вспомнил наш старый спор? Что ж, я пятьсот два года игнорировала свои обязательства и в любом случае задолжала тебе сто двадцать пять лет. С половиной», — Маккари улыбается, но как-то натянуто. — Маккари, — Друиг становится совсем близко. — Пожалуйста. Останься со мной. Улыбка стекает с лица Маккари, она смотрит на него серьезно, даже строго. «Почему?». Короткое слово, короткий жест. Пальцы, взлетевшие ко лбу. «Потому что я люблю тебя. Очень, очень давно», — показывает он, не успев как следует обдумать ответ. Может быть, оно и к лучшему. Может быть, хватит делать вид, что их отношения — это головоломка, требующая тщательного обдумывания следующего хода. Маккари задумчиво возводит глаза к потолку веранды. Потом спрашивает: «Сколько сейчас стоит грамм серебра?» Друиг недоуменно смаргивает, пожимает плечами. «Греческая драхма весила около пяти. Помножить на проценты, набежавшие за четыре тысячи лет… Сколько же я должна Спрайт?». — О чем ты? — Друиг настолько озадачен, что ему почти не больно оттого, что Маккари проигнорировала его признание. «В тот день был еще один спор. Спрайт сказала, что мы оба зря валяем дурака. И она побилась об заклад, что ты на самом деле влюблен. Совсем как я». Друиг чувствует, как дергается уголок его рта, но сдерживает улыбку и говорит: — Просто отдай ей один из своих артефактов. Любой из них стоит баснословных денег. Маккари, больше не притворяясь, смотрит на него с озорством и нежностью. Когда он целует ее, то чувствует зной летнего дня и запах луговых цветов.