О важности сна и приемов пищи

Над Пилтовером только-только всходило солнце. Джейс, однако, уже не спал – еще до первых янтарных лучей, упавших в окно его комнаты, глаза успел открыть; разве можно спать дольше пяти часов, когда прогресс буквально тащит тебя за шкирку вперед? Виктор, видимо, считал немного иначе – что спать не обязательно вообще. Джейс толкает высокие двери, вешает на лицо дежурную – но весьма искреннюю – улыбку для таких же ранних пташек-коллег, однако, почти никого не встречает. Виктор же, конечно, уже был в кабинете. Либо вообще его не покидал. Кажется, эта картина уже успела отпечататься на сетчатке глаза Джейса: тонкая ссутулившаяся фигура, неподвижно стоящая у стола и рассматривающая доску с заметками; в пылу озарения, расчерчивающая ее мелом; в секундном приступе отчаяния, когда расчеты, эти самые расчеты, на которых держалось то, что успели окрестить «делом всей своей жизни», оказывались неверными. – Ты хоть спал? Виктор вскидывает голову, дергает приветственно уголками бледных губ. Либо же, что Джейсу кажется более вероятным, его изящное лицо сводит судорогой от недосыпа. – В этом месяце – да. Точнее не скажу. Про завтрак, наверное, можно было и не спрашивать. Медленно, миллиметровыми шажками, но они продвигаются вперед; и так же медленно, по капле, по мельчайшей песчинке, тает Виктор. Несколько месяцев (полгода, быть может?) прошло с начала их партнерства – с того момента, как тогда еще только ассистент декана остановил его от безрассудного желания положить конец всему, и с каждым днем Джейс видел, как сильнее впадают скулы Виктора. Он уже не всегда понимал, решительный ли блеск чужих глаз, или же болезненный. Остальные будто бы не замечали этих перемен – коллеги, да даже сам декан, изредка их навещавший, совсем не обращали внимание на Виктора. Который, кажется, действительно перестал и спать, и завтракать. Не может же быть, что Джейс чаще смотрит на Виктора, чем на расчерченную схемами и формулами доску. Слушать, как Виктор рассуждает, было сплошным удовольствием: янтарные, как рассветное солнце, глаза сияли, выражение лица менялось на что-то совершенно необъяснимое, казалось, что сам мужчина становится выше. Он даже забывал про собственную хромоту и трость в такие моменты. Однако, не сегодня: вот уже больше двух часов Виктор не сказал Джейсу и слова. Неужели настолько погрузился в работу? Или же устал? – Прекрати это делать. Джейс вздрагивает. Когда он успел так задуматься, что проглядел момент, в который коллега оторвался от своих записей и хмуро уставился на него? Мимика у Виктора действительно была выразительная. Синяки под глазами придавали убедительности его недовольному выражению лица. – Что.. Что именно делать? – хохотнул Джейс, нервно вытягивая ноги. Подавляя желание пододвинуть свой стул, сегодня стоявший непозволительно далеко, ближе к Виктору. Виктор выдыхает, приоткрыв рот. Темные брови не прекращают хмуриться. – Ты правда думал, что я не замечаю? Того, как ты смотришь на меня. Ох, черт. О чем это он. Оставалось надеяться, что Виктор не сумеет разглядеть появившийся румянец на его, Джейса, щеках. – Пойми меня правильно, – кажется, тот действительно старается подбирать слова. Или же действительно устал. – Ты мне не мать. Я благодарен, конечно, за беспокойство, но хватит смотреть на меня, как на умирающего. Вот черт. – ..как будто я не смогу поспать подольше завтра. А вот тут злиться пришла очередь Джейса. – Действительно, не мать! Тогда бы я уже давно попросил тебя не гробить себя и хотя бы по ночам возвращаться к себе. И заметь – я ничего вслух не говорил. – Кажется, его слова не нравятся Виктору. Плевать, будь, что будет – а потому что не надо его за неозвученные мысли отчитывать! – Ты думаешь, будет польза, если ты себя насмерть загоняешь? Серьезно, Виктор! Мне больно смотреть на тебя в последнее время. Хотя бы сейчас – сходи в кафетерий, да куда угодно. Перекуси. Выспись. Потом возвращайся – у нас, в конце концов, не почасовая оплата... Что, казалось бы, он мог сказать не так? Однако, недовольный взгляд Виктора сменяется на злобный и какой-то загнанный. Затем он отворачивается обратно. – Тебе надо – ты и иди. Кажется, мы уже выяснили, что ты не моя мамочка. Мертвая тишина у них стоит до самого вечера. Когда Джейс неловко прощается, Виктор ему не отвечает. Следующее утро Джейс успешно просыпает: половину ночи парень ворочался в ставшей слишком неудобной постели, гадая, стоит ли извиняться перед коллегой, который уже, как самому Джейсу казалось, стал ему другом. Не учитывая общую его привлекательность с этими густыми волосами и добавлявшими какой-то загадочности серыми тенями под глазами. Которые, впрочем, в последнее время разрослись до полноценных синяков – и вот поэтому Джейс недоумевал, за что ему просить прощения? За элементарную заботу? Глаза удается продрать, только когда обычно ласково приветствовавшие его солнечные лучи бьют точно в лицо. Не успевая ни побриться, ни позавтракать, Джейс торопливо делает сэндвич – с салатом и рыбой. Перекусит спокойно на работе. Только упаковывая завтрак в пергамент, он осознает, что сделал два сэндвича вместо одного. Чудесное совпадение – скажет, что в качестве извинения принес. – Ну, как работается? – открывая дверь в кабинет, Джейс уже готов покорять сердце коллеги своей искренностью и сэндвичем, как в недоумении захлопывает рот. На первый взгляд, Виктора на рабочем месте не оказывается. Пройдя внутрь и приглядевшись, он понимает, что тот успешно слился со столешницей, на которой и уснул, положив голову прямо на свои записи. Сон – хорошо, конечно, но не в такой позе. Частенько Джейс засыпал так, когда только начинал учиться, и по утру шею было не разогнуть. Он мягко кладет ладонь на плечо спящего Виктора. – Виктор.. Виктор, как слышно? Доброе утро. Спустя секунду, тот открывает глаза, и почти сразу же сонно приподнимает брови, перехватывая взгляд Джейса. – А?... Какого?... – он приподнимается за столом; шея отзывается хрустом. Виктор издает короткий стон, и Джейс сам не замечает, как его ладонь плавно перетекает на шею, легонько ее массируя. Спросонья Виктор кажется бесконечно беззащитным; однако, еще несколько секунд, и осознает все, снова еще выпустит когти, как вчера, поэтому Джейс тут же начинает: – Правда, послушай меня. Иди сейчас к себе, поспи. – Свободной рукой, он подталкивает по столу сверток пергамента в сторону Виктора. – Вот, возьми с собой. Как выспишься и поешь, возвращайся, и неважно, сегодня или завтра. Видя, что до конца проснувшийся Виктор собирается возразить (и где-то в глубине души отмечая, как заалели чужие бледные скулы), Джейс делает свое, как ему кажется, самое просящее лицо: – Я правда беспокоюсь за тебя. Виктор хмыкает, распрямляется, неосознанно (ли) стряхивая ладонь Джейса с шеи. Через пять минут Джейс остается в кабинете один.