Там, где его место

Когда вместе с Эклсом он выходит на сцену, то знает, что это будет подобно взрыву маленькой — всего лишь десятикилотонной — ядерной бомбы. Он знает. Они проходили через это сотни, тысячи раз. И в каждый зал вспыхивал за мгновение. Зал разносило эмоциями и восторгом от лицезрения — сразу двоих — кумиров на сцене. Он знает, и все равно натягивает на волосы шапку, а на лицо — самую обезоруживающую из улыбок. Ямочки на щеках, и Дженсен (не только, но важен лишь он) прилипает к ним взглядом, напяливая на макушку ковбойскую шляпу. Все как всегда. И все при этом совершенно, абсолютно иначе. До ледяного пота, струящегося по спине и затылку, до онемения в ногах, до мерзкого холодка, затаившегося прямо здесь — под рубахой. До миллиардов иголок, пронзающих нервные окончания во всем его теле. Дженсен, поправляющий ему микрофон. Дженсен, заглядывающий осторожно в лицо. Такой виноватый и будто нашкодивший Дженсен. Как кот, который боится приблизиться и вместо ласки получить увесистый пинок. У Джея под кожей рвутся последние нервы и коротит провода. У Джея руки так сильно трясутся, что на пару десятков секунд он их толкает в карманы штанов. Рядом Дженсен скрещивает свои на груди. Кажется, не только Падалеки хреначит ознобом. Так долго. "Дженсен, так долго я ждал, пока увижу тебя на расстоянии руки и опять смогу рассмотреть все веснушки, а еще почти незаметные крапинки по зеленой радужке глаз. Запустить ладони в отросшие волосы, сгрести пальцами пряди и потянуть. Я так ждал". Дженсен ластится перед всей этой толпой по сути чужих, незнакомых людей, которые дружно скандируют: "Джеи! Джеи!" Для них Эклс и Падалеки — одно, они — единая неделимая сущность. Когда-то Дин Винчестер сказал: "Супруги хотя бы могут развестись! А мы как сиамские близнецы! Сросшиеся". Имел в виду себя с братом. А еще, наверное, Джеев. За прошедшие годы все четверо друг в друга так проросли, что теперь уж и не разобраться, где начинался один и продолжался другой. Дженсен говорит ему: — Брат, так хорошо быть здесь с тобой, — и Джаред вспоминает, что значит счастье. И бросается почти через всю сцену , чтобы наконец-то обнять. Врезается в Эклса, едва не снеся его с ног и прижимает его крепко-крепко. До хруста костей и мышечных спазмов. Дженсен шепчет: — Мой здоровяк. Я чертовски скучал, — и мурашки привычно ползут по рукам и загривку, а в животе сжимается жаркий комок. Губы незаметно для кого-то еще прижимаются к шее. Это очень щекотно, потому что Эклс зарос, как какой-нибудь лесоруб. Да и Джаред, если честно, — не лучше. Дженсен просит: — Прости, что возвращался так долго. Кажется, я чуть-чуть заблудился. Джей, прости. Падалеки моргает и улыбается шире, пытаясь не разреветься, как великовозрастный сентиментальный придурок. Дженсен же ждет ответа и, кажется, все это время даже не дышит. — Как же я счастлив, — признается Джей в микрофон. И понимает — это чистая правда. Реакция зала и правда похожа на ядерный взрыв. В двадцать пять мегатонн.