Чужак

Память — сраная шкатулка случайных воспоминаний. И почему-то — особенно перед сном — с большей вероятностью лезла всякая ахинея. Вечная усталость только подбрасывала гнилые дрова в бешеное пламя. Странно, что его до сих пор не потушили все усилия его «учителей». В казарме стояли душный смрад и храп; тело ныло после долгого дня в привычном уже мороке, и Лорн с удовольствием прикрыл глаза, устремляясь в темноту, к мельтешащим воспоминаниям. Только так он мог отдохнуть. Однако тот, кто насылал сны, никогда его не щадил: и там Лорн тоже был пленником. Он чувствовал, как наяву, жар летнего солнца. Испаряясь, болота душили влажным воздухом и смрадом разложения. Воняло навозом, потом и перегаром отчима, ковыряющегося в земле неподалёку. Частенько тот протирал лоб дебильной косынкой — куском старой простыни, по сути — и прикладывался к фляге, думая, что его никто не видит. — Какое же ты тупое отродье! — прошипел он внезапно у правого уха, толкнул в бок и вцепился в тяпку, которую Лорн продолжал держать обеими руками. — Ты корни разрубаешь! Вокруг окучивай, идиот! — Следом прилетает подзатыльник — для наглядности. — Что братья жрать будут зимой, а? А твоя мать? Он всегда так делал — взваливал вину на подростка, а сам выходил чистеньким, героическим папашей. Бабы деревенские обожали его образ «настоящего мужчины», понятия не имея, какой он на самом деле трус. При Ретте он руки тоже не распускал, и только боги знали, доставалось ли Бивилу. Лорн улыбался, зная, что уже скоро этот мудак сдохнет в луже собственной блевотины. Жаль, что не в канаве, а на полу их дома. — Где твой брат? Ты же следить за ними должен, бестолочь! — Так в поле пахать или следить? Определись уже. Новая затрещина отправила его в нужном направлении, однако Лорн не собирался возвращаться. Бивила он, конечно, проведал — и не потому, что так сказали. Этот добродушный щекастый мальчишка всегда вызывал особый душевный трепет, который Лорн усердно скрывал от окружающих. Младший брат словно получил всё то, что Ретта сберегла от него, первенца — сформулировать бы ещё, что именно. Он нашёл детей за домом по забавным заливистым крикам, словно где-то резвилась стайка ослят. Лина и Эми спеленали Бивила свежевыстиранной простынёй, сорванной с бельевой верёвки, и пихали в рот ещё какую-то тряпку. Земля и трава с радостью липли к нему. Завидев подмогу, Бивил закричал: — Лорн, помо… Кляп заткнул крик о помощи; девочки демонически рассмеялись и как-то нехорошо глянули на Лорна. Он усмехнулся. — Мне плевать, чем вы заняты, только ответьте… кто тут ржал как ишак? Эми покатилась со смеху, даже Бивил давился через кляп, а Лина, надув губы, пронзила Лорна уничтожающим взглядом. Дети в переходном возрасте страшненькие, неуправляемые и невероятно тупые. Всё очарование малых сползало с них старой кожей, обнажая взрослую испорченность. Лорн по своей шкуре знал, что уже скоро они все отдалятся — и демоны с ними. Не вечно же нянчиться. Он не вернулся к отчиму, а скрылся в лесу, где они с друзьями отстроили маленькую хибару для увеселений. Вскоре собрались все пацаны его возраста, кто-то принёс самогон — и Лорн напрочь забыл про злобного ублюдка в поле. Как же было весело там, с друзьями, так беспечно! Кто-то хлопнул его по плечу, выудив из кокона радости. Лина — куда более взрослая, чем в прошлом сне, но всё ещё соплячка — дёргала его за рукав с таким выражением лица, что Лорн почувствовал себя распоследним на свете дерьмом. — Ты же обещал, Лорн! Он обернулся на шум в доме: тепло, веселье, семья — всё это не для него. Ретта ждала очередного ребёнка — на сей раз последнего, — а отчим уже давно гнил в могиле. Всем насрать, что сроки с его смертью не сходились. Мало ли, кто захотел вдову утешить. Лорна бесило другое: взваленные обязанности. Да, он остался единственным взрослым — по меркам деревни — мужчиной, но Ретта словно забыла, что он — тоже её ребёнок, а не муж на замену. Бивил уже сам старался помогать, он хороший и добрый парень, и оставлять его на смену Лорн боялся ещё больше. Он уже планировал сбежать в Невервинтер, но не хотел подставлять ни в чём не повинного брата. Хотя почему это Лорн должен принести себя в жертву? Лина упрямо пыталась ухватиться за бутылку, но Лорн успевал уворачиваться; дразнил и смеялся, пока она пыхтела и злилась. Наконец он подарил ей видимость победы — просто потому что столько пить и правда не стоило. Иначе он закончит так же хреново, как мудак отчим. — Почему ты делаешь вид, будто тебе всё равно? Я знаю, ты не такой. Её шёпот резал наживую, потрошил душу, вгрызался и отравлял терпким чувством. Она всегда делала его слабым — и чем старше становилась, тем больнее ранила. В тот вечер Лорн впервые посмотрел на неё иначе и уже не смог отвести взгляд. Ну точно строила из себя его жёнушку. — Ты хреново меня знаешь, — пробормотал он, стараясь не пялиться, а глядеть поверх её макушки. До чего же мелкая выросла, словно недокормленная. На деле же это он пошёл в какого-то великана: в Западной Гавани не было ни одного настолько рослого и широкоплечего мужчины. Ну, мать… — Отлично знаю — может, получше тебя даже, — упрямо возразила Лина и так соблазнительно облизнула губы, что всё тепло устремилось на юг. Лорн прокашлялся, переместился с ноги на ногу, пытаясь сбросить это чувство, но всё было тщетно. Сваливать Лина не хотела и смотрела так выразительно — только идиот бы не понял. К самому рассвету сон всегда оканчивался одним и тем же: он прижимал Лину к стене, подальше от окон, и пьяно шептал ей в ухо помалкивать. Она тряслась в его руках, но не вырывалась, а когда Лорн запустил руку ей под юбку — зажмурилась и откинула голову. Он был противен сам себе, но продолжал, не в силах остановиться: она так доверчиво отдалась ему, веря в свои иллюзии о «хорошем» Лорне. Невинность, которую ему преподнесли, сводила с ума, но Лорн ограничился работой руками. К счастью, хватило ума быстро остановиться. Лина ничего не говорила, только громко дышала. Покачнувшись, Лорн отпрянул; сальный пот катился градом. Влага на его пальцах долго отдавала жаром, запах пьянил. Той ночью он впервые дезертировал, а утром — уже исчез из Западной Гавани. Лучшего повода сбежать и не придумать. Короткий звук горна выбросил его из сладостного кошмара: рассвет наступил, подъём. Десятки таких же отбросов, как он сам, одновременно вскочили с коек, заправили их и оделись за пару минут. Руки всё делали сами, словно нити были привязаны; в голове пустовало. Вот и славно. Наверное, Лорн окончательно проснулся только на построении; откликнулся на своё имя, как собака, и отправился учиться новым командам. Даже учителя ему выбрали под стать — изменника: немногословного угрюмого рашеми по имени Хрол — берсерка по крови, зверя по призванию. Возможно, никто, кроме Лорна, и не смог бы с ним совладать, ибо характером Хрол слыл непредсказуемым и бил быстрее, чем соображал. Как бы Лорн его ни презирал, воина сильнее попросту не было. Лусканцы в принципе делали ставку на незаметность и ловкость, скорость стрел и метательных ножей, затем уже на остроту языка и сокрушительность интриг. Всем этим ни Лорн, ни Хрол похвастаться не могли, разве что соперничали в скорости — когда кровь приливала к мышцам, и зрение концентрировалось только на цели, а не боли. В учебке это умение особенно пригодилось. Со временем тело перестало отзываться на удары; кожа словно огрубела, потеряла чувствительность и без всякой магии. Его практически истязали тяжёлой работой, унижениями, криками и бесконечными побоями за любой неугодный чих. Лусканцы целенаправленно выбивали все мысли из его головы, истощали силы, не оставляя времени на раздумья, превращали в послушный кусок мяса. — Твои желания — это желания твоего хозяина, — вдалбливал Хрол в пустой череп, натаскивал — и снова бил или нагружал работой: в лагере всегда что-то нужно принести, надраить или наколоть. Так тянулись дни, недели, месяцы. Лорн сносил судьбу безропотно, зная, что всё заслужил. Ночами он убегал обратно, цеплялся даже за самые мерзкие воспоминания и ждал, когда же и этого лишится. Однако время шло, а Лина всё не отпускала; её тепло въелось под огрубевшими мозолями. Пока тело выполняло какие-то чужие приказы, по-юношески наивная надежда продолжала биться в мыслях: она ведь продолжала писать письма, несмотря на то, что он сделал, ничего не рассказала — иначе бы Дэйгун выследил его и подстрелил, как бешеного зверя, — ждала, когда он вернётся. Глупая мелкая соплячка. Даже через годы было приятно думать о ней, но Лорн прекрасно понимал, что делало время: наивные фантазии ещё аукнутся им обоим и ударят обухом горькой реальности, чтобы опустить на землю.