Глава 1. Точка невозврата
30 декабря 2021 г. в 11:00
Вспышки со всех сторон. Огненный жар. Ледяной кафель. Въедающийся в ноздри и мозг соленый душок крови, который полз вниз по глотке. Избитое тело. Откуда столько ран? Рядом матерятся, бормочут, переговариваются. Воют сирены. Сергея Разумовского сковало молчание. Конечности не подчинялись, стояли неподвижно будто одна из древних колонн в фойе. Столько раз по нему вышагивал. Недоумевал, откуда там эти черные пятна гари, от которых поднимался дымок.
Объяснение ударило под дых. Боль ослепила, оглушила. Осознание случившегося разорвало рассудок. Будто лезвие гильотины гулко ударило о деревянную плаху, рассекая жизнь на до и после.
До. Детдомовский парень, который своим талантом смог улучшить жизни тысяч. Вот только на каждую тысячу находились ещё сотни нуждающихся, сколько бы нулей ни прибавлялось к банковскому счету под фальшивые улыбки общества. Будто делаешь один шаг вперед, но ветер тут же сдвигает назад. И с каждым разом цель всё сильнее отдалялась. Холодный ветер всё больнее резал незащищенную бледную кожу. Где-то наверху гаркнула птица, примериваясь, откуда выклевать кусок посочнее. Взмахнула черными крыльями. Первые камешки полетели с обрыва.
Несколько столкнулись, высекли искры. Они упали на подходящую почву: высушенную поборами и отравленную мусорной свалкой сухую траву, сверху политую горючим алкоголем с элитных вечеринок. Сергей Разумовский разжег пламя. Оно ослепительно вспыхнуло, взревело, опалив весь Петербург. Столько слепцов ходило по его улицам, уродуя других. Дым пожаров до сих пор въедался в легкие. Не такой ядовитый, как со свалок Зильченко, но всё равно.
После Сергей Разумовский стоял среди обломков того, что построил.
Верный Олег? Его разорвало на куски взрывом под безжалостным сирийским солнцем. Сергей всегда ненавидел войну. Толку? Ему вручили лишь несколько скупых печатных строк. Они ощущались суше, чем песок в пустыне. Красная печать «Погиб» алела над ними, будто хлещущая кровь из раны на груди. Сколько бы министерских и спецслужбистских файрволов программист ни пробил, проклятая надпись чернела в базах данных, как лента на траурном венке. Даже лучшего друга по-человечески похоронить не вышло.
Команда Вместе, чьими силами создана крупнейшая социальная сеть и воплощены десятки благотворительных проектов? Пособники преступника, которых часами мурыжили в душных отделениях полиции словно отпетых уголовников.
Изящные статуи, которые радовали всевозможных наблюдателей сотни лет, стали расколотыми кусками мрамора. Возможно, они отправились на свалку наравне с ошметками баррикад последователей Чумного доктора.
Глубже в это болото заходить не хотелось. Пациент Сергей Разумовский увяз в другом. Когда-то каменный форт Александр I полукруглым щитом заслонял город на Неве. Несмотря на суровость окружающей природы и предназначение, он был живописно декорирован. Во внутреннем дворе размещалась полубашня с винтовыми чугунными лестницами, прямо как в средневековых замках. Ворота украшали львиные головы, якоря и флаги. Любителю искусства доводилось видеть их изображения. А потом в щите отпала надобность. Тогда здесь стали изолировать особо опасные инфекции, выкашивавшие сотни людей даже в начале двадцатого века.
Здешняя психиатрическая больница не отступилась от этого предназначения. Тут по-прежнему заключали носителей смертоносной заразы. Сергей Разумовский соглашался с такой характеристикой. Это он сделал даже без понуканий санитаров и врачей.
Вот только другие аспекты новой реальности принимал с трудом. Амбре лекарств, рвоты, резины, спирта, мочи, йода и хлорки въедалось в нутро. Горчило на языке. Особо поганым был пропитавший всё пот. Как иначе при прохладном душе раз в неделю? Да и то Сергей старался закончить побыстрее, чтобы пресечь бдительное наблюдение за собой.
Не повесится ли на белой от известки лейке душа, стремительно накинув удавку из украденного катетера? Скакал же по крышам в тяжеленном костюме, будто он ничего не весил. Вот только сейчас Сергея хватало разве что доковылять до матраца в углу палаты-одиночки.
Не отколет ли кусок плитки, чтобы перерезать вены на руках? Тут примеряться надо слишком долго. Синие, фиолетовые, зеленые и пожелтевшие синяки от инъекций перекрывали вены, которые раньше ярко выделялись под бледной кожей.
До заключенного в палате-одиночке доходили лязг ключей и замков, хлопанье дверей, шаги персонала, скрип инвалидных колясок и каталок, бормотание и крики «соседей».
Осужденный смутно помнил, как его вели через двор. Вроде над ним возвышались деревья. Может быть, на их ветви садились птицы и выводили свои трели. Сергей понятия не имел, так ли это. Прогулки полагались в качестве особого поощрения за беспрекословное послушание. Сергей Разумовский ни разу не заслужил. Вместо этого дышал спертым воздухом палаты. Её потолок в несколько человеческих ростов, а всё равно тесно. Худшие оковы в голове. Особенно если ты надел их сам.
Ещё и это окно. Огромное, выше Разумовского. В ясные дни солнечные лучи пробивались сквозь него, решетки и сетки. Слепили. Прожектором высвечивали пылинки, которые крутились в пропахшем дезинфектантом воздухе. Дождливые дни наступали чаще. Капли били по мутному стеклу, будто мелкие пульки. Подобными баловались мальчишки в детдоме. Сергей таких игр не любил. Зато вырос и поспособствовал перестрелкам с уже настоящими пулями по всему Петербургу.
Сергей любил запах асфальта после дождя. Вдохнуть бы его полной грудью… От этого пациента психиатрической клиники в ведении Федеральной службы исполнения наказаний отделяли запирающиеся на ключ двери, замки и надзиратели. Где-то далеко, за толстыми каменными стенами волны накатывали на скалы. Раствориться бы в шуме морской воды.
Мертвенная белизна стен, застиранных простыней и пластмассовых лотков, куда скидывали использованные шприцы. Как правило, она очень скоро переходила в серость. Та отдавала железом игл, решеток и сеток. Вот и вся палитра.
Смирительная рубашка сковывала движения. Сергей извернулся. Наблюдатель за сеткой зазвенел ключами. Готовился отпереть дверь в случае чего. Но Разумовский не дал повода. Просто уставился на краешек внезапно открывшегося пейзажа. Обычно взгляд упирался в каменную стену форта.
Кажущиеся вороными на фоне пасмурного неба ветви дерева чернели за окном. Будто уголь на серой вате. Как же легко они вспыхнут…
В голове Разумовского расклад ещё хуже. Белые стены, черная птица. Каждый божий день внутренний демон показывал Сергею, что с ним случится. Он хотел вырваться. На обрывки вестей извне Птица с интересом склонял голову, скрывая когтистые лапы под обманчиво мягкими перьями.
Сгущенный до непроницаемой темноты концентрат порока не хотел уничтожать тело Сергея Разумовского. Его лучше оставить неприкосновенным. Как иначе распинать людей на строительных лесах, взрывать, сжигать?
Остатки человечности вскрикивали. Силящийся сохранить их испуганно распахивал голубые глаза. Птица гневно клекотал. «Тряпка,» — гаркал под конец и перья шумели, будто листы железа.
Птица больше не таился. Отпала нужда. Образ самого близкого человека он уже изуродовал. Сергея до сих пробирали мурашки, когда Птица услужливо вытягивал это воспоминание на свет божий. Лучше бы ему рухнуть в ад. Кожа на лице Олега плавилась, стекала как воск с горящей свечи. Кости и мышцы вытягивались, будто конечности человека на дыбе. Промелькнул клюв из розовой плоти. Зрачки опухолями разрослись, вытеснив голубую радужку. Может, это длилось доли секунды. Для Сергея они растянулись до вонзающихся в память минут.
Клюв щелкнул, прежде чем исчезнуть вместе со зрачками-опухолями. Новый хозяин тела сверкал золотым взглядом сытого хищника. В болезненно-обострившихся чертах Разумовский почти не узнавал себя.
Разум должен был догадаться, что дело нечисто. Взять хотя бы то, что Олег не попадал в кадры для журналов и даже постов во Вместе, несмотря на сотни щелкающих затворами фанатов и журналистов. Как-то Сергей пошутил об этом. Образ Олега утешил Сережу, что это и есть работа телохранителя — быть незаметным, но неотступно следовать за нанимателем. Обнадеживающе потрепал по рыжей шевелюре. И Сергей поверил. Правда, перед этим улыбнулся и сказал, что Олег для него нечто большее, а не просто очередной исполнитель.
Где-то вдалеке насмешливо заклекотали. Разумовский инстинктивно повернул голову в направлении источника звука. Он утих. Перед глазами только стена с трещиной. Начиналась она под самым потолком и ветвилась до карниза огромного окна. За дверью загремела каталка.
Очевидно, Птица решил взять перерыв. Обычно после такого он откалывал номера, которые стоили пациенту дополнительных инъекций и нескольких часов головокружения.
В тот далекий вечер Сергей купился на сладкую, желанную до боли в груди ложь. Для любого разумного человека подобная странность должна была стать тревожным звоночком. Как и то, что образ Олега говорил с ним одним. Никто из окружающих не обращался напрямую к Волкову, хотя он был ближе всех к Разумовскому.
Их быт тоже переменился. Сережа просил приготовить что-нибудь, а любитель кашеварить Олег почти всегда отказывал. Вместо разнообразной домашней еды стол полнился однотипными позициями меню доставки.
То, что Олег раскрывался только один на один, списывалось на сдержанный характер друга. Кто-то в офисе отметил, что шеф сменил парфюм. Прямо как у… Сотрудник почему-то стушевался. Окончание «У Олега Волкова» — Разумовский оставил при себе. Если окружающим нравится развивать нелепые теории, пусть. Те, кто по-настоящему ценили Сергея, никогда в них не верили.
Но были перемены, которые тогда не объяснялись никак. Властные прикосновения Волкова отдавали холодом. Он предпочитал подходить сзади. Подпускал кого-то к Разумовскому, будто делал одолжение. Если кто-то из допущенных к телу слишком уж сближался, находилось по несколько способов отбросить каждого. И десятки других мелочей, которые сейчас били набатом… Вот только поздно править код, если хакерская атака уже опустошила электронный кошелек. Больше его нечем пополнять.
Сейчас-то Сергей понимал. У него просто не поднялась рука выбросить личные вещи покойного друга. Они были последним напоминанием о нем. Бритвенный набор, который пережил общагу, чехарду съемных квартир и службу по призыву. Неизменный темно-синий флакон с ароматом хвои и моря. Ещё полуголодным студентом Разумовский подарил его, как только получил первую повышенную стипендию. С тех пор Олег практически не пользовался другими духами. Сережа был не против.
Вот Птица решил поддерживать иллюзию. Поиграть на чувствах. Облегчить себе проникновение, втеревшись в доверие. Чтобы добивающий удар вышел ещё больнее.
Кое-где Птица всё же прокололся. Сергей позволил себе посмаковать эту ошибку паразита. Уголки потрескавшихся губ приподнялись. Слишком уж манерный Олег у него вышел. Прилизанный донельзя. Сговорчивая фантазия, предназначенная отводить взгляд, пока яд пробирался к сердцу и рассудку.
Серость за окном сгустилась. Вечерело. Сергей позволил себе предположить, что сегодняшние неприятности ограничатся только утренней тошнотой, вялостью и некоторой путаностью мыслей. Понадеялся на то, что получится сомкнуть глаза и восстановить силы. Зря.
— Как там чумной шизик? Хотя чего я вообще спрашиваю. Симулирует, потому что знает — за свои художества отъедет на Севера баланду хлебать в каменном мешке. Психи таких денег не заколачивают. Врет, как дышит. Детдомовский ж. На жалость давит смазливым личиком. Актеришка погорелого театра. Только и всего, — сыпались одна за другой издевки проходящего мимо палаты, где содержался особо опасный буйный преступник. Кто-то из новых санитаров поддакивал.
Скованный в смирительную рубашку не ответил на провокацию. Явную настолько, что даже его перемолотый рассудок её различал. Глупо бросаться на железную дверь со связанными руками. Нелепо. Да и в конце концов в детдоме приходилось терпеть штуки похуже, чем словесные оскорбления. В бизнесе конкуренты играли ещё крупнее. Вот только некоторые подозрительно утихали. Не Птицы ли заслуга?
Провокатор мелькнул ещё раз перед отбоем. Сергей узнал его по громкости голоса. Сам мужчина не такой крупный, как остальные, но подтянутый. Из-под рукава униформы торчала нижняя часть татуировки, напоминавшая кончик хвоста некой рептилии.
Стук пальцами по замку. Сергей интуитивно поднял глаза на источник звука. Напоролся на серый взгляд. Колкий взгляд свободного человека, который наблюдал за опасным беглецом, которого наконец-то поймали и упрятали в непробиваемую клетку. Заключенный потупился. Не дал повода к драке и инъекциям. Провокатор хмыкнул. Убрался.
Большую часть времени Сергей Разумовский пребывал в молчании к удовольствию работников пенитенциарного учреждения. Он не видел смысла отпираться. Чумной доктор — преступник, убийца, разрушитель. Птица поднял голову. Он смаковал то, в чем его обвиняли, красовался им, будто медалями на покрытой черными перьями груди. Разве что позволил себе толику сожалений о поимке. Но ничего, это нужно было тряпке. Пусть прочувствует, что теперь его может пнуть каждый.
Особенно этим отличались крепкие, будто мордовороты из американского ужастика или экшена, санитары. Таким впору быть в службе безопасности какой-нибудь серьёзной компании, а не с психами возиться за нищенский оклад. Одна медсестра обмолвилась, что появились они как раз после прибытия пламенного организатора массовых беспорядков.
Тогда именитый пациент сдержал при себе предположение, которое пробилась сквозь марево болезни. Обрубили бы двумя фразами «мания величия» и «бред преследования». «Бред — это верить, что их жизни станут лучше, пока мы под замком,» — это заклекотал чужеродный голос в голове. Сергей вздрогнул, поднял голову. Отросшая сальная прядь мазнула по лбу, закрывая обзор слева. В палате ничего, кроме гула лампы сверху. За окном сгустилась чернильная темнота.
Гул нарастал, как тряска перед землетрясением. Рык приближающегося хищника. Разумовский задрожал. Как в детстве закрыл глаза в надежде, что, когда он их откроет, проблема исчезнет. Он обманывался. Снова и снова.
Этот голос не мог принадлежать живому существу. Он пробивал каменные стены, запирающиеся на ключ двери, замки и надзирателей.
— Хватит трусить. Посмотри, что себе позволяют эти гниды. Я всё возьму на себя, раз ты такая тряпка и не способен правильно вести дела, — протянул Птица. Он озирал владения.
От этого «правильно» Сергея пробрало, как от порыва обжигающе-ледяного ветра. В больном разуме чужеродного чудовища это слово значило пожирающее любого несогласного пламя. Разве у этого монстра может быть что-то общее с тем хорошим человеком, чей лик он присвоил?!
Сергей обессиленно открыл глаза. Теперь Птице нет смысла скрываться, щадить носителя. Антрацитово-черная когтистая лапа водила по белой смирительной рубашке и почти слившейся с ней бледной коже. Уголь мазал по бумаге. Огненное дыхание опалило ухо и шею скованного. Коснулось исхудавшей щеки. Аспидный коготь царапнул её, с обманчивой лаской отодвигая мешающую рыжую прядь.
Птица предстал в своем истинном образе. Дергающемся как судорога. У Сергея они случались всё чаще.
Повод для них приближался. Всё громче гремела тележка с лекарствами для буйных. Птица не уходил. Сергей сжимался при нем, как перед ударом. Если санитары заподозрят неладное…
Этаж потонул в тишине. Только кто-то кричал. Тележка остановилась. Заметили? Идут в палату к самому буйному и опасному? Чем, чем он себя выдал? Пара рваных движений и всё. Незачем тратить сильнодействующий препарат, который хранился в сейфе… Грохот сократил расстояние до предела.
Пожалуйста, пожалуйста, только не это… Сергей вновь зажмурился. Лязг ключа в замке почему-то не дошел до него. Не почувствовал он и острой иглы, которая пробивала лихорадочное марево Птицы. Перепуганный приоткрыл один глаз. За дверью мелькнула пола халата медсестры. Угроза прошла.
Марго на подобные эпизоды паники в присутствии не-Олега реагировала недоумением. Создатель грешил на недоработку искусственного интеллекта. Но нет. Марго просто не фиксировала наличие постороннего человека в комнате и оставляла это при себе. Умница не дала создателя упечь в дурдом раньше времени. Пламя продолжило скользить по фитильку и достигло пороховой бочки. Итог известен всему Петербургу.
Сергей понятия не имел как себя чувствует Марго. Высокие технологии и Чумной форт плохо сочетались. Обрывки вестей с воли для заключенного в палату были глотком воды для страдающего от обезвоживания. Самый освежающий был десять кормежек назад.
— Сергей, здравствуйте! — прозвучал в коридоре голос, который Разумовский настраивал часами. Создатель Марго вспорхнул душой.
Вот только опасному преступнику никто не вручит смартфон с Интернетом. За запертой дверью русоволосый парень из старого состава санитаров удивительно вежливо просил голосовую помощницу составить плейлист для учебы.
Ещё немного и Сергей бы повис на сетке лишь бы взглянуть на свою разработку. Как она? Не появилось ли багов, критических уязвимостей?
И вот всю эту сцену заметил лечащий врач Разумовского, Рубинштейн. Сверкнули очки. Больше этого санитара Сергей не видел. Может, нашел оклад повыше. Или нервы сдали. Учеба и поганая работа не по специальности плохо клеились. По Олегу знал.
Потом кто-то из санитаров удивился как это ещё не отключили Вместе, послужившую трибуной для зачинщика беспорядков. Это было пять или шесть кормежек назад. По ним считать надежнее. Персонал старался не переговариваться с опасным пациентом. Даже в вопросе о дате видели подвох. Птица периодически устраивал провалы в памяти, поглощая целые дни. Еда его не интересовала.
Свет в коридоре приглушили, но сон не шел. Там ждут только кошмары. В них жесткий матрац в углу белой палаты превращался в костер. Ветки впивались в спину, минуя смирительную рубашку. Дым застилал глаза. Смердело горелой плотью. Иногда она шкворчала, будто под ухом Сергея поджаривали мясо на сковороде. Если это не перекрывало карканье. Птица кружил вокруг, как стервятник над умирающим животным. Припоминал, что запах человеческой плоти на огне не очень отличается от свиной.
Подмывало взвыть от бессилия. Мысли возвращались к самому близкому существу на свете. Голова опустилась. Подбородок уперся в пропахшую отбеливателем смирительную рубашку.
— Олега твоего разворотило, — с показной любезностью напомнил Птица.
Сергей стиснул зубы. Не дождется.
— Признаю, Гром этого заслуживал больше, — напустил ноток сочувствия. Получалось так же неестественно, как у плотоядного хищника, который утверждал, что не навредил ни одному живому существу. За сегодня.
Игорь Гром шел отдельной строкой. Птица характеризовал его «Истукан, читающий нотации про закон до тех пор, пока им оправдывается рукоприкладство». Он не выносил майора. Птица всей душой желал ему мучительной гибели за то, что Гром посмел встать поперек его планов господствовать. За отказ признавать верность суждений убийцы.
Игорь чем-то походил на Олега. Надежностью? Готовностью протянуть руку помощи? Голубыми глазами? Когда-то Сергей мог разглядеть в Олеговых несколько оттенков синего и рассказать о каждом. Теперь он помнил лишь один цвет. Да и то не факт, что его не испоганила темная сторона. Возможно сходство было надуманным. Разумовский не мог полагаться на свой рассудок. Будто отчаянно искал пропавшего близкого в толпе и был готов принять за него любого мало-мальски похожего.
У Сергея мурашки по коже пробегали от того, что этот монстр хотел сделать с Громом. Птица не терпел конкурентов. Он алкал сжечь их дотла.
С некоторыми особами он растянет удовольствие. Вызнает о самых основах Грома и вырвет их у него из-под ног так, что всё вокруг треснет и польются реки крови. Тело завернутого в смирительную рубашку сжалось. Даже руки к глазам не прижать. Он согнулся, желая закрыть обзор.
Громову не в меру любопытную девку убьют так, чтобы бравый майор всё видел. Пусть он станет птичкой в клетке, бессильным наблюдателем. И это глупое и слабое создание не сможет ничего поделать, кроме как броситься на прутья. Красными будут не только волосы. Красное польется и из-под оторванной головы…
— О… Олег! — не выдержал Разумовский. Он отнял голову от коленей и тревожно оглянулся. Хоть бы не разбудил медсестру на посту.
Зов о помощи дорого обошелся. Место Грома занял самый близкий человек Сергея. Черный ошейник змеей обвился вокруг шеи Олега. На нем крепилась капсула с взрывным устройством, плавающим в оранжевом топливе для огнемета. Оно издевательски блестело.
Олег неверяще смотрел на лучшего друга. Лицо искажено отчаянием. Будто только что они мирно сидели рядом и вдруг Сергей вогнал в его живот нож. Не в силах видеть предателя, Олег закрыл глаза и опустил голову.
— С Исаевой хорошо сработало, согласен?
Под её руководством у людей отбирали последнее, перемалывали их за фасадом хитро составленных договоров и превратно истолкованных законов. А когда Сергей узнал на что Исаева пускала украденные деньги… В ту ночь Птица взял верх, несмотря на все угрозы.
— Она была обманщицей, как и твой Олежа. «Обязательно вернусь,» — говорил он. Просто уже тогда знал, что тебя не достоин и сбежал, чтобы не утруждаться. А ты лишь млел.
— Уйди… Уйди, уйди! — тихо надрывался скованный смирительной рубашкой. Птица елозил когтями в самом сердце, задевая легкие.
— Неправильный ход! — он ухмыльнулся, демонстрируя клыки. Глаза вспыхнули золотом.
Как и содержимое капсулы с бомбой. Заключенный в клетке раскрыл глаза. Сергей набрался смелости посмотреть в них. И в то же мгновение капсула треснула. Тонкая струйка топлива полилась на черное пальто Олега.
— Что?! — возмутился Птица. — Тогда переключим на ручное управление.
Когти впились в худую кисть и подняли её, несмотря на сопротивление. Она тряслась. Сталь пистолета между пальцами пронзила холодом.
«Откуда, откуда он здесь?» — билась мысль.
Птица наставил дрожащее дуло на грудь конкурента. Сергей мог слышать рваное дыхание Олега. Сдавил указательный палец своей марионетки. Прогремел выстрел. Первая пуля угодила в цель. Прыснула кровь. Её капли окропили стрелка. Этого было мало. Вторая, третья, четвертая. Последняя, пятая настигла Олега, когда он повалился на пол.
— Будешь сопротивляться? Будешь? — допрашивал Птица.
— Уйди!.. — тянул Сергей. Голова раскалывалась. Из глаз против воли текли слезы.
— Я-то уйду. Но последствия расхлебывать тебе.
Демон на прощание махнул черным крылом, прежде чем раствориться в полумраке палаты. За окном светлело.
Говорят, нечисть боится солнечного света. Вот только Сергей убедился, что Птице время суток ни по чем. Он будил носителя, проводя обманчиво-мягкими черными перьями по лбу. Вторгался в сны.
Звуков стало больше: отпирались двери, шагали по лестницам. Голова привычно гудела. Нечего и надеяться, что полегчает после горсти таблеток и порции баланды. Птице сильнодействующие вещества нипочем. Разве что он ещё громче потешался над Тряпкой. В отличие от Сергея, чьи симптомы варьировались от мелко трясущихся конечностей до молотящего по ребрам сердца. На отсутствие улучшений все без исключений отмахивались: «организм привыкает к лечению».
Нет, унижаться и молить этих о спасительной дозе успокоительных не станет. Скорее в очередной раз искусает нижнюю губу до крови. Бессмысленно пытаться что-то изменить. Как решили наверху, так и будет. Пальцы Разумовского сжались.
В коридоре застучали каблуки. Чем ближе к палате Разумовского, тем медленнее. Их обладательница опасалась Чумного доктора. Софья Леонидовна застыла на расстоянии шага от сетки, прижимая к груди, будто щит, папку с документами. «Будто это её защитит» — весело вклинился Птица в напряженные мысли Разумовского. У него чуть не вырвалось «Заткнись!». Вот только такая несдержанность при помощнице лечащего врача обойдется в болезненный укол.
Она зыркнула на замок. Убедилась, что заперто. Чуть ослабила захват на толстой папке, к которой каждый день прибавлялись новые страницы.
— Здравствуйте, — медленно проговорила молодая женщина. Голос у неё низкий. Ненависти к Разумовскому в нем не ощущалось.
Иногда, если особо опасному пациенту везло, у неё даже находилось несколько таблеток действующего успокоительного. Тогда Разумовский проваливался в забытье на целый день. Ни жажды, ни тремора, ни голода, ни Птицы.
А ведь ячейки сетки крупные. Подскочить, просунуть пару пальцев, ухватить за отглаженный халат и вдавить лицо в железо так, чтобы на светлой коже красным отпечаталась сетка. Или выдернуть клок волос из прилизанного каштанового каре до плеч. Попутно наслаждаться визгом. Птица размечтался.
Зубы человека в палате сжались. Медик уловила перемену. Последовали бестолковые расспросы. Разумовский не отвечал. Сохранял бдительность, чтобы не открыть Птице дверь на волю.
— Вениамин Самуилович — великий человек, он на вас свое время тратит, а вы… — не выдержала и упрекнула та, что пыталась добиться ответа.
Сергея Разумовского тоже называли великим человеком, и? Посмотрите, где он сейчас. Сергей пытался сдержаться. Вот только приход санитара со шприцем наготове и пара высказываний этого амбала все перечеркнули. Птица захлопал крыльями. Готовился к шоу.
Он двигал губами упрятанного в палату и поганые слова выходили наружу. В прежней жизни Сергей бы впал от них ужас. Софья ахнула. Однако Птица выталкивал из мыслей всё, чего не желал. Закрывал обзор своими черными крыльями. Перья с них падали. Вонзались в кожу как иглы. Забивались в горло, перекрывали дыхание.
Птица выклевывал глаза, его карканье разрывало барабанные перепонки, раскалывая голову. Когти потрошили запястья, грудь, живот, колени и щиколотки. Сергей запоздало осознал, что это были ремни. Крик эхом дошел до него.
— Как вы можете не слышать?! — хрипло вырвалось у терзаемого.
— Твои оры-то мы прекрасно слышим. Окажи услугу, заткнись, — санитар избавлялся от опустошенного шприца. Шея ныла.
— Может, всё-таки… — почему-то приникшая к стене Софья подала голос. Она не решилась войти.
Сергей бросил тревожный взгляд на её шевелюру. Цела. И на белом халате ни капли крови. Успел задержать Птицу.
— Не приказано, — отсек санитар, — преступил черту — неси наказание.
Поводов ненавидеть Сергея Разумовского в новой ипостаси предостаточно. Ему было больно признавать это. Маниакальная одержимость за считанные недели разрушила то, что он по кирпичику отстраивал годами. Чумной доктор разжег такой большой костер, что он опалил многих жителей города. Персонал психиатрической больницы исключением не стал.
Один санитар старался скрыть каштановой челкой борозды свежего ожога на лице — попал в радиус поражения бутылки с горючей смесью. Кому-то пришлось вкалывать сверхурочно, чтобы покрыть штраф племянника за вандализм под эгидой "вершителя справедливости". Знакомый одной медсестры с трудом выплачивал миллионные кредиты за угробленный во время беспорядков магазинчик. Не одна банкирша Исаева отправляла коллекторов за такими. Сергей бы выплатил ему компенсацию с лихвой. И всем остальным пострадавшим. Только кто даст особо опасному пациенту острого отделения распоряжаться своими средствами? Ни-кто. Прощай свобода, на которую раньше даже не обращал внимания.
Некоторые грехи не искупишь никакими деньгами. В ту ночь чью-то сестру изнасиловали ошалевшие от вседозволенности. Брат потерпевшей отплатил бы Разумовскому несколькими ударами по почкам да нельзя: как выразился санитар, «подвалят правозащитники и разорутся так, что стекла затрещат».
— Вот чего ты сопротивляешься? Хватит. Последствия всегда тебя достанут. Я могу сделать их легче, знаешь? Не придется слушать тряпок, неспособных защитить своих близких. Прямо как Олег тебя. Или ты его, — завел свою фальшивящую шарманку голос в голове.
— Сопротивляюсь, чтобы последствий от тебя стало меньше! — носитель был гораздо тише.
Как бы его ни унижали, кое-что Сергей всё же мог. Он будет сдерживать разрушителя столько, сколько возможно. Соберет ошметки силы воли, разбросанные по расколотому сознанию, и не даст Птице вырваться за стены, которые защищали Петербург от смертоносных инфекций.