***
Дребезжание ключа в замке разбило тишину карцера. Сергей поежился. Яркий свет из коридора резанул по глазам. Ладонь дернулась прикрыть их. Ремень впился. Софья Леонидовна сомкнула красные губы. Нечто крупное и металлическое нехорошо поблескивало за её спиной. Показалась растрепанная мышино-русая косичка. Медсестра крутила в бледных пальцах пробирку с раствором на донышке. — Возьмешь как обычно. Сергей едва не застонал. Это значило, что из него вытянут пять пробирок крови. Её потерю переносил плохо. На фоне жажды и стресса казалось, что берут до полуобморочного состояния. В такие моменты обладательница ярко-красных губ напоминала насосавшуюся крови вампиршу. Он давно перестал спрашивать зачем им столько и когда следующий раз. Были проблемы посерьезнее. Птица чуял уязвимость. Стоило ослабить контроль, монстр выползал из своего логова. Сергей сдерживался, как мог. Вытерпел иглу, проткнувшую кожу у сгиба локтя и вену под ней. Отвернулся, чтобы не смотреть на утекающую из своего тела кровь. Медсестра не прокомментировала этот поступок маньяка. Стоявшая в дверях чиркнула что-то на бумаге. Мир пошел помехами. — Всё, — неожиданно мягко сказала бравшая тому, кто едва не отправил на тот свет её коллегу. Почему Сергею казалось, что он выжил? В противном случае медсестра бы попыталась превратить процедуру в пытку. Журналисты бы галдели в холле о новом убийстве в исполнении Чумного доктора. Сергей сомкнул губы. Только бы не раскрыл пасть Птица. «Главное шоу впереди», — шепнул монстр. И не прогадал. Сергей думал, что вспышка произойдет, когда его развяжут. Тишина. Птица подозрительно молчал до самого возвращения в палату с окнами, залитыми дневным светом. Даже повторное надевание смирительной рубашки проигнорировал. Он заворочался, когда сквозь сетку долетел стук подошв. Он ускорялся, будто их обладателя подгонял невиданный энтузиазм. Только один человек будет нестись в клетку к психу.Глава 2. Вороны и кровь
13 января 2022 г. в 11:00
Дождь непрерывно стучал по зарешеченному окну. Сергей старался не вслушиваться. Вдруг различит щелчки птичьего клюва или хлопанье крыльев?
Сетка и решетки уродовали вид — железо раскраивало частичку природы на мелкие квадраты. Пациент опасался смотреть на них слишком долго, ведь между ними могут промелькнуть черные перья. Когтям Птицы мелкоячеистые переплетения проволоки не помеха.
Стук участился. Потоки размывали находящееся за окном. Ливень настолько сильный, что срывал с черных ветвей грязно-желтые листья. Вода в жестяной кружке казалась Сергею ненамного чище. От горсти таблеток рядом с ней воротило. Голод кислотой выскребал желудок. Пока не выпьешь очередную дозу, не получишь баланду. Её гордо именовали приемом пищи. Для такой оказии пациента даже высвобождали из смирительной рубашки. Не то чтобы мутный бульон и суховатый хлеб вызывали сытость. Скорее, ощущение голода притуплялось.
Скованные мышцы едва управились с простейшей задачей — закинуть между губ несколько кругляшей и капсул, не рассыпав их по пути. Таблетки горчили на языке. Кто-то из персонала постучал по заготовленному шприцу. Пациент намек понял. Они прошли вниз по пищеводу.
Открыл рот. Пусто. Санитар пригляделся. Таблетки не за щекой, не прилеплены к нёбу.
Пациент доказал, что не выплюнет при походе в туалет, каким-то чудом обманув конвоира. Санитары любили, когда им не досаждали. На этот раз поднос положили аккуратно. Не плюхнули так, что четверть содержимого тарелки расплескалась вокруг, заляпывая истертый серый пластик.
Перепады аппетита накатывали волнообразно. Иногда инстинкт требовал поглотить источник калорий, чтобы организм выжил. Чаще это желание отключалось. Совсем редко нападал такой лютый голод, что Сергей был готов просить добавки варева или кусать собственные костяшки. Сегодня второй случай. Пришлось через сжимающиеся зубы заталкивать еду в себя. Вылакал баланду. Санитарам не придется возиться с зондами и приготовлением питательной смеси.
Пациент дал завернуть себя в смирительную рубашку. Ремни затянули до предела. Жаловаться бесполезно.
Язык ощущался шершавым как наждачка. Сколько воды в себя ни вливай, её казалось мало. Сверх нормы, определяемой теми, кто никогда в жизни не мучился от жажды из-за чужой указки, не получишь. Преступник должен нести наказание.
— Как же, — гаркнул Птица, — разве Зильченко понес наказание за умирающих от онкологии и загаженный город? Нееет. Пока мы не вмешались.
Предназначенные парализовать недуг таблетки сковывали только тело Сергея Разумовского. Монстру они ни по чем. Наркоз ввели. Однако его то ли слишком мало, то ли организм сильно отличался от стандартного. В итоге чувствовалось всё. Это можно было сравнить с тем, что скальпелем вспарывали кожу и пробирались сквозь нервы, но парализованный не мог сказать об этом. Не в состоянии шевельнуть пальцем или моргнуть, подать хоть какой-то знак хирургам, потому что все мышцы тела повисли веревками из-за миорелаксантов.
Здесь обладателям скальпеля даже на мольбы всё равно. Резали здоровую плоть, пока опухоль захватывала мозг.
— Даже от опухоли пользы больше, чем от тебя, — Птица не спешил принимать материальную форму, но его отчетливо слышно сквозь ливень.
Сергей не возразил. Навеянная лекарствами слабость проникала в каждую клеточку тела, требуя улечься хоть на голом полу в уголке палаты. Хуже уже не станет. Отморозит почки? Лекарства по ним били куда чаще и больнее.
Закованный в смирительную рубашку свернулся на жестком подобии спального места. Видениями из иного мира казались воспоминания о широкой постели с комфортным матрасом. Её устилали цветные простыни, пышные подушки и теплое одеяло. Неужели рядом был белоснежный пушистый плед, которым Сергей мог укрыться от сквозняка в любой момент? За окном мелькнули черные перья. Реальность и кошмарный сон сплетались воедино, как змеи в клубок.
Гулкие окрики санитара и призывы подниматься, переплетенные с руганью, не подействовали на пациента. Он определенно не избежит уколов. «Всё равно», — вяло подытожило одурманенное сознание.
Софья Леонидовна пришла, когда небо потемнело настолько, что на нем не различить черных крыльев Птицы. Сергей сделал попытку извиниться. Язык едва ворочался.
— Я не намерена с вами беседовать. После вчерашнего приступа это непродуктивно, — отсекла женщина за сеткой в ответ на вопросительный взгляд пациента.
Как же хотелось поговорить хоть с кем-нибудь не на повышенных тонах! Даже с тюремщицей. Немного рассеять морок, вырваться из окружения загораживающих мир крыльев.
— Какое сегодня число? — жаждущий информации извне почти взмолился.
Запротестовали остатки личного достоинства, которые пока не смыли мутные струи душа под наблюдением.
— Вам этого знать не нужно. Не тратьте свое и чужое время, — предупредила она.
Ключ лязгнул в замке. Поджав красные губы, Софья Леонидовна наблюдала за крепким санитаром. Тем самым с обожженным лицом. Следом зашла блеклая медсестра. Её потряхивало, как и тонкую растрепанную мышино-русую косичку чуть ниже девичьих плеч. Бледные пальцы стискивали шприц. Того гляди пластмасса треснет. Объем жидкости внутри на уровне последней черной черточки на корпусе. Острая игла прикрыта зеленым как гной колпачком.
Сергей лег на живот. Лоб уперся в пропахшую хлоркой и отбеливателем жесткую поверхность спального места. Санитара это не переубедило. Железная хватка сковала. Беспомощность, как у схваченного хулиганами рыжего мальчишки с блокнотом, пронизывала тело. Теперь она с ним навсегда.
— Не крутись. Сделаешь себе только хуже. Всё равно вколют, — в подтверждение колено санитара надавило в районе копчика.
— Да, ты можешь сделать только хуже, — прокаркал Птица, выделяя «ты» так противно, что зубы свело.
Потеря контроля неожиданная. Будто ещё секунду назад держался за покачивающиеся тросы подвесного моста. Вдруг доски под ногами проломились. Ухнул вниз, где бурлила река. Удар о воду выбил воздух из легких, хлестнул по мышцам. Сколько бы ни барахтался, тонул в черных, как перья воронья, глубинах.
Игла сверкнула. Птица раскинул крылья. С нечеловеческой ловкостью он извернулся, и медсестра промазала: пациент не почувствовал укола. Санитар выругался. Сергею удалось поднять голову и увидеть, что происходит. Крепкий мужчина неожиданно побледнел. Прижал руку к горлу. Шприц выпал из рук медсестры. Он был пуст. Получивший препарат вместо буйного психа повалился на пол, как срубленное дерево.
Сергей вздрогнул. Осознание медленно рассекало морок препаратов. «Видишь, от чего я тебя защищаю?!» — загомонил в голове Птица. «Из-за твоих выходок пострадал человек», — едва выдохнул Сергей под грохот распахиваемой железной двери.
«Ты Исаеву убил? А как же иначе, она бы свою долю в банке не продала. Или ты просто не желал тратиться на эту гниду? Сына Зильченко на глазах у матери сжег? Да. Не щадил ни женщин, ни детей, получается. Не хотел делать парнишку сиротой вроде нас? Или не горел желанием возиться с многоступенчатым выкупом свалки у малолетнего наследника?» — мысли вспыхивали, и Сергей не понимал какие принадлежали ему. Над головой гремела ругань.
Софья Леонидовна прижалась к стене. Командовала оттуда же. Недобрыми словами поминала Рубинштейна, запретившего колоть что-то там. «Вот трусливая», — щелкнул когтями Птица. Закованного в смирительную рубашку вздернули на ноги. Плечи отдавали болью.
Его проволокли мимо отделения реанимации. «Карцер», — понял проштрафившийся Разумовский. Это было последней ясной мыслью. Птица буйствовал. Вокруг него искрами разлетелись черные перья.
Вспышка боли в спине вымела их из поля зрения. Смирительная рубашка бесполезным куском ткани у койки. Сергей ощутил, как толстые ремни вгрызлись в конечности. Зашуршала упаковка шприца. Сжался, зажмурился. Дернулся. Хотел оттянуть неизбежное. Его перехватили. Игла ужалила дельтовидную мышцу. Больнее обычного, даже зубы сжались. Рот заполнился солоноватым привкусом. Плечо пульсировало, будто сокращениями мышц пыталось вытолкнуть инородный предмет.
— Обломилась. Засела там. Тащи пинцет и спирт, — уловил пристегнутый к койке сквозь шум в ушах.
Смоченная в спирту вата мазнула по коже. Тесную палату заволокло запахом этила. Глаза заслезились. Он выскреб ноздри, вытесняя всё остальное. У Разумовского закружилась голова. Если бы не ремни, свалился бы вниз.
Медсестра царапнула обнаженную кожу железными концами пинцета. Копнула глубже. Ласка по сравнению с тем, как терзал Птица. Наконец, выцепила обломок иглы.
Почему-то взбрело, что над Сергеем сжалятся и просто оставят в одиночестве. Как бы не так. Медсестра вздохнула, но приняла ампулу и новый целехонький шприц. Всё равно вколют.
Мышцу обожгло. Очередную мешанину препаратов вводили медленно. Новый санитар, из мордоворотов, рявкнул не возиться. Сам взялся за инъекцию с таким рвением, что пристегнутый к койке прочувствовал все «прелести». Сердце забилось быстрее. Лоб взмок. Конечности мелко задрожали. Рот наполнился слюной, которую лежачий едва успевал проглатывать.
Медсестра со вздохом опустилась на корточки, проверяя крепления ремней. Убедившись, что пациент не навредит окружающим, вышла вслед за санитаром. Кошмар только начинался.
Карцер он и есть карцер, даже если назвать его одиночной палатой. Тесная комната без окон едва освещена. Затхлость царила в воздухе, примешивалась к амбре пота. Пристегнутый к койке чувствовал, как капля стекала со лба к виску. Не то чтобы от неё можно было избавиться раньше, но смирительная рубашка позволяла хотя бы сесть, выпрямиться, походить, пусть и смотрели на это настороженно.
Бум-бум-бум. Легкие сдавило. Воздуха ощутимо не хватало. Сердцебиение заглушило всё остальное, заполняло черепную коробку. Так в хоррорах обозначали запредельную близость маньяка. Он не замедлил явиться. Над изножьем койки сверкнуло золото глаз.
— Никакого эффекта, кроме устрашения, — скорбно возвестил Птица, — ни карты-ключа, ни даже жалкой скрепочки для отмычки не нашлось у дуболомов.
Для большего эффекта он щелкнул когтями. Всхлип вырвался из уст Сергея. Ему не вырваться. В уголках глаз собралась влага.
— А что полезного совершил ты? Посмотри, что с тобой сделал кусочек металла, — выговаривал Птица, — Чумному доктору он был бы ни по чем. Как и пули. Ножи. Прими меня, если хочешь выжить.
— Если хочу, чтобы ты убил меня, — прохрипел Сергей. Влага катилась по щекам.
Он не питал иллюзий. Птица хотел обладать телом единолично и ради этого не гнушался прикидываться защитником. Вот только истинную натуру не спрячешь. Вся ласка и мнимая забота о Сергее — обман. Порой монстр аккуратно брал в когтистые руки бледное лицо. Рассматривал и вкрадчиво обещал. Грел, укутав крыльями. Стоило дернуться в сторону, когти раздирали кожу.
— Чшшш. Всё не так. Я просто сильнее тебя и нужно это признать, — коготь стер слезу со скулы.
— И как же такой непробиваемый оказался в психушке, не подскажешь? — предпринял попытку воспротивиться Разумовский.
Сергей знал, что дорого поплатится за это. Когти впились в щеки.
— Ах так, — прошипел Птица.
Перья царапали тело. Птица пользовался беспомощностью носителя на полную катушку. Зашвырнул его в ту клетку, где сам просидел больше десятилетия. И дозволил лишь бессильно наблюдать за происходящим.
Аспидно-черная хищная птица обламывала крылышки говорливой пичужке с красным оперением. Отрывала ей голову под крики бьющегося о решетки. Отчаянные настолько, что у Сергея сердце сжималось. Закрыть бы лицо руками! Даже этой свободы не оставили. Только прижать подбородок к груди и упереться взглядом в однотонный пол. Его окропляли капли крови.
Когда Сергея вышвырнуло в реальность, он не догадывался как долго тянулась пытка. Здесь не отмеряли время. Сколько прошло? Минута, час, день? На вопрос «Сколько ещё?» не отвечали никогда.