Примирение

      Ставни окон в богато оформленной господской спальне, где вовсю горел камин, были плотно закрыты. Тяжёлые портьеры из синего бархата задёрнуты, горящие в канделябрах у двери спальни и у большого ростового зеркала свечи освещали помещение и создавали тени на стенах молодого мужчины и девушки, находящихся сейчас в комнате. Девушка — худощавая блондинка, чьи длинные и густые волосы ниже талии можно было сравнить по цвету с расплавленным золотом, а глаза в обрамлении густых тёмных ресниц — с парой сапфиров, одетая в белую сорочку, сидела на застеленной шёлковыми простынями постели и поджимала к груди колени, обняв себя за плечи. На её лице с тонкими и нежными чертами застыло выражение грусти и сожаления, смирения перед тем неизбежным, что последует после всего, что было ею рассказано ранее. Молодой мужчина, одетый в белую рубашку и тёмные штаны — обладатель густых и длинных чёрных волос до плеч, высокий, крепкого сложения, напряжённо всматривался в пляшущие языки пламени в камине, словно надеялся получить от них какие-то ответы, иногда подкладывая в камин немного дров, чтобы в комнате стало теплее. Тонкие губы его были сжаты в линию, иногда его взгляд останавливался на девушке, которая стыдилась встретиться с ним взглядом. — Можете не отводить стыдливо ваш взор, мадам, — проронил с невесёлой иронией молодой человек, отвлекшись от своего занятия и подойдя к кровати, занимаемой девушкой. — Оливье, я понимаю, что ударила ножом в спину, предала ваше доверие — когда в страхе отмалчивалась, — робко произнесла девушка, придвинувшись чуть ближе к нему. — Я прошу у вас прощения, хоть не надеюсь на него! — Я принимаю ваши извинения, Анна. Если это вообще ваше настоящее имя, — Оливье задумчиво потёр виски и прикусил нижнюю губу. — Вас точно звали до венчания Анна де Бэйль? — Нет, имя правда моё. Да, я утаила от вас до нашей свадьбы, что меня клеймили, и при каких обстоятельствах это было. Но я не врала вам, что люблю вас… Мне было так страшно думать, что вы отвернётесь от меня, узнав правду, что я стану вам омерзительна… Что же вы решили насчёт меня? — ледяной хваткой страх сжал её сердце, в животе Анны тоже поселилось ощущение холодной пустоты. С боязнью прочесть в глазах мужа отвращение и ненависть, с робкой надеждой и виновато Анна смотрела в прекрасное лицо своего супруга, напрягшись всем телом и сжимая в замок тонкие ладони. Больше всего на свете она страшилась услышать от единственного дорогого и близкого человека ответ, что она ему противна, что он бы многое отдал — лишь бы никогда она не появилась в его жизни, что он ненавидит её, потому ей лучше убраться прочь из его земель — если не хочет, чтобы он придушил её своими руками. До свадьбы и после Анна с трудом привыкала к любящему и заботливому отношению к ней Оливье, к наличию рядом с ней надёжной опоры и его готовности её поддержать, уберечь. Все те дни, миновавшие до и после свадьбы девушки, пока не произошло того случая на охоте — когда она упала с понесшей лошади и лишилась сознания, были подаренным счастьем. Но всё грозила разрушить всплывшая тайна о том, что два года назад Анну заклеймил цветком лилии из мести по личным мотивам палач города Лилль. Везение явило себя в том, что клеймо на плече юной графини де Ла Фер видел только её муж, решивший не поднимать лишнего шума и вызнать у жены правду дома наедине. Анна хотела сознаться, но не при таких обстоятельствах, когда её прижали к стенке, и ей нет иного выхода, кроме как выложить всё подчистую. Молодая графиня де Ла Фер хотела сознаться, только при немного других обстоятельствах — когда Оливье будет в более весёлом расположении духа, или когда она будет ожидать появления на свет их первенца. Девушка надеялась, что тогда её супруг будет более мягок с ней. Но разоблачение оказалось очень болезненным — как и для её мужа, так и для неё самой. Оливье, которому случалось проявить вспыльчивость, если какое-то событие уж очень сильно выведет его из терпения, как бы сильно ни была ранена его гордость сегодня, всё же пощадил свою жену и не сдал её в руки властей, решив разобраться во всём самостоятельно. Смысла лгать уже не было. Нет проку в том, чтобы скрывать от законного мужа всю правду о том эпизоде, который навсегда опорочил жизнь Анны, когда она была ещё мало что понимающей в жизни и в отношениях с людьми девчонкой четырнадцати лет. Раннее сиротство, уничтожение алчными родными всех доказательств законности брака Антуана де Бэйль с простолюдинкой Шарлоттой Баксон — покойными родителями Анны. Попадание в монастырь, домогательства давно не юного священника тридцати лет, обещающего устроить побег — отца Пьера, додумавшегося украсть священные сосуды и попытаться свалить кражу на четырнадцатилетнюю девочку. Суд и приговор для Пьера к клеймению и десяти годам галер, а для Анны — водворение в монастырь. Анна не пожелала мириться с таким поворотом событий и украла ключи у стражника, который стерёг её камеру, и сбежала в соседний город, где устроилась работать в трактир. Старший брат того священника, Жильбер, смог её разыскать и клеймил знаком государственной изменницы, за отказ ему отдаться, и за то, что по приговору суда он должен был заклеймить родного брата — в чём Жильбер обвинил Анну. Едва оправившись после случившегося и прибившись к странствующим цыганам, Анна добралась до Парижа и устроилась работать белошвейкой, где её и разыскал сбежавший из тюрьмы Пьер. Вдвоём они обосновались в провинции Берри, выдавая себя за брата и сестру. Говорить мужу или нет о том, что не всё в её прошлом было гладко и благополучно, Анна раздумывала не очень-то и долго, когда он потребовал от неё откровенности, которую она раньше боялась себе с ним позволить — мучимая страхом, что муж отшвырнёт её от себя с гневом и брезгливостью. Но этого не случилось. Над ней не учинили расправу как над героиней когда-то прочитанного ею произведения, её никто не вышвырнул на улицу из замка, никто не сдал её служителям закона. Даже руку на неё поднимать и оскорблять её никто не собирался. Всю правду о себе ей пришлось открыть супругу в этой комнате. — А как ещё прикажете с вами поступать, Анна? Предлагаете избить вас до полусмерти, казнить, выгнать с позором из земель, сдать в заботливые руки служителей закона? — лёгкой колкостью отдавала ирония Оливье, скрестившего руки на груди и пристально глядящего на жену. — Пусть я пока не могу так просто перешагнуть через то, что вы мне лгали, с другой стороны — я могу понять ваш страх, что от вас отвернутся и отринут — если правда выплывет наружу. Я бы хотел испытывать к вам злость, но не могу — зная, какой была ваша жизнь… — Подождите, Оливье, что вы сказали? Неужели это правда? Так вы не держите зла на меня, что я поступила по отношению к вам не самым достойным образом? — немного боязливо девушка придвинулась к мужу, несмело прильнула к нему и склонила на его плечо свою голову. — Радостей в вашей жизни было не очень-то и много, чем и воспользовалось одно двуличное ничтожество, а другой двуногий скот бросил зловещую тень на всю вашу дальнейшую жизнь — хотя он не имел права, приговора суда клеймить вас не было. И по-хорошему его бы привлечь к суду за самоуправство, — непререкаемо отрезал молодой мужчина, взяв за подбородок лицо жены и повернув к себе, ладонь его погладила поражённую Анну по щеке. — Если бы вы знали, как я боялась услышать от вас обратное, стать вам ненавистной… простите меня, простите… я не думала, что вы не отвергнете меня, узнав обо мне такую правду, — горячо шептала Анна, недовольно утирая заволакивающую глаза пелену из слёз, струящихся по бледным щекам. — Меня сейчас больше заботит не то, что на вашем плече знак государственных изменников. Обещаю сделать всё, чтобы вас публично признали невиновной и пострадавшей. Я хочу привлечь к ответственности этого скотину, который вас клеймил. Если выпадет случай — на лоб ему эту лилию впечатать, — мстительно процедил сквозь зубы Оливье, привлекая к себе жену и успокаивающе гладя её по светлой макушке. — А потом уже взяться за ваших родных, которые обобрали вас до нитки и спихнули в монастырь. — Так я правда не стала вам противна, вы не ненавидите и не презираете меня? О, Оливье, прошу вас, не нужно стараться меня пощадить, — с горечью и неверием во всё происходящее проговорила девушка, взглянув мужу в лицо. — Вы очень благородный и добрый человек, но лучше скажите прямо, если не хотите быть связанным брачными узами с такой как я. — Я дал клятву у алтаря любить вас и быть вам опорой, защитой — пока смерть не разлучит. Отвернуться от вас, когда вы нуждаетесь больше всего в понимании и сочувствии, будет куда худшим грехом, чем то немногое, что вы совершили, — дал такой ответ уже всё для себя решивший граф де Ла Фер. Руки его переместились на спину жены, крепче прижав её к себе. «Она же всего лишь запутавшаяся в жизни и повидавшая немало зла от людей девчонка, не так давно она была подростком, ни одного близкого человека рядом… Много ли будет стоить моё слово, если я выброшу её из своей жизни после всех уверений в любви? Она не совершила никакого преступления, пусть даже она о многом умалчивала… так ведь из страха, что от неё отвернутся! Как можно держать зло на человека, который за шестнадцать лет пережил больше тягот, чем я за свои двадцать пять?» — крутились в голове у молодого человека мысли. Всхлипнув и шмыгнув носом, Анна сердито вытерла предательски льющиеся слёзы из глаз тыльной стороной ладони и уткнулась лицом в рубашку мужа, крепко цепляясь за ткань и дрожа всем телом. «Он не отвернулся, боже мой… значит, я напрасно боялась, можно было рассказать правду раньше и не выжидать удобного случая, и Оливье правда любит меня! И я больше не буду одинокой!» — одолевали мысли голову Анны, боящейся того, что всё происходящее — лишь плод её воображения.