Сладкое Наказание Для Моего Омежки

      Запахи окутали его свинцовым туманом. Антон был готов поклясться, что его собственный запах для них едва слышен, не смотря на всю остроту нюха альфы. Омега сидел на краешке кожаного сиденья, не позволяя себе даже дышать, как в детстве, когда он замирал, лежа в своей кровати и глядя на освещенную луной груду одежды на стуле. С той лишь разницей, что та угроза была эфемерна, и ее парализующий эффект был лишь признаком слабого духа, а сейчас…       Сейчас он копался в воспоминаниях, пытаясь сохранить рассудок хотя бы в подобии порядка. Антон вспоминал, как брат приходил ночью, встревоженный очередным молчанием омеги. Брат еще в раннем детстве заметил, что Антон тихо сопит, когда спит. Этот звук был признаком того, что малыш успокоился.       Когда же тишина становилась слишком вопиющей, альфа шел к своему маленькому братику, напряженно смотрящему в стену, и ложился рядом, позволяя Антону отвернуться к стене. Даже во взрослом возрасте мальчик сохранял привычку спать спиной к стене, чтобы если что всегда иметь перед глазами дверь в коридор.       Потому что ведь кто-то может прийти из коридора!       Но никому так и не пришлось и не довелось. Антон сам нашел свою смерть, совершив цепочку ошибок. Первоначально он малодушно думал, что первой ошибкой в этой цепочке был уход из дома.       Но со временем пришло понимание — ведь его грех в том, что он оступился!       Антон предал брата своей трусостью. А ведь Аркадий никогда не оставил бы его в беде, никогда не сбежал бы, едва дав трудностям появиться на пути. Омега подумал, что если каким-то чудом ему удастся сегодня не умереть, больше он не оступится, как бы тяжел ни был дальнейший путь. Именно так поступил бы брат, ради которого все это и было задумано.       Боль расцвела на левой брови, ее шипастые тернии овили лоб. Страх не позволил Антону даже всхлипнуть — слезы брызнули из глаз, но пришлось сохранить безмолвие. Когда все нервы оказались выжжены и боль практически прекратилась, альфа убрал тлеющую сигарету и окончательно потушил ее о костяшку среднего пальца правой руки. Всей душой омеге хотелось ее сжать, чтобы хоть чуть-чуть облегчить боль, но он не посмел.        — Что, не больно, пидор?! — ухмыльнулся альфа. Это оказался заросший мужик лет сорока, постаревший раньше срока. Антон не осмелился рассматривать его опухшее лицо.        — Отъебись от него, — прошипел с переднего сиденья паренек не старше самого омеги. — Ликой велел не трогать.        — Он, блядь, не знал об этом пидорке, пока ты не распиздел ему! — взорвался мужик.        — Ты знаешь, что сделает он, если узнает, что ты ослушался, — спокойно заметил тот, кто говорил со шлюхами. Этот альфа так и не открыл лица, ведя машину в своей балаклаве. — Так что прислушайся к Дрону.        — На клыка-то ему дать можно?! — в голосе бугая вдруг зазвучала детская наивность. — Пацаны, вы же трепаться не будете?       Его вопрос остался без ответа.       Антон не успел даже вздрогнуть, как мощная лапа альфы обрушилась на его затылок и с силой, едва не сломавшей ему шею, опустила корпус к паху. Послышался треск молнии, в нос ударил гнилостный запах и горячая плоть ткнулась омеге в нос.        — Соси, сука, — раздался сверху приглушенный голос.       Омега не почувствовал вкуса, когда головко вошла ему в рот, — настолько велики были его отвращение и ужас. Когда орган вошел глубже, Антон понял, что он сильно искривлен. Крючок царапнул ему язык прежде, чем парень осознал происходящее. Пустой желудок изогнулся, скованный рвотными позывами, и буквально мгновение спустя его заполнила жидкость. В его сперме не было ничего здорового — Антон не удивился бы, увидев, что она черно-желтая.       В какой-то момент нервы омеги не выдержали. Вспышки всех цветов радуги затанцевали вокруг него, уши заложило, перед глазами расползлась тьма. Что-то тяжело бухало в его голове, не давая прийти в чувство…       Очнулся Антон от плевка, медленно растекающегося по лицу.        — Вы совсем ебланы? — вкрадчивый холодный голос не хранил в себе ни капельки гнева, но одного слова, едва слышно сказанного им, хватило бы, чтобы изничтожить мужество в сердцах целой армии.       Шаст не осмеливался открыть глаза, но это не укрыло бы его от внимания Ликого. Запах, исходящий от обладателя голоса, был не похож ни на что другое, половую принадлежность по нему не смог бы определить даже врач.       Антон услышал тихий плач. По голосу он понял, что плакал тот самый мужик.        — Его нельзя было пользовать даже в рот, долбоеб, — сокрушался самый младший из группы, обращаясь, видимо, к плачущему. — Как ты вообще мог об этом подумать?        — Завали ебало, — прошелестел Ликой, и голос пацаненка затих. — Благодарите Хозяина, что он не оказался брюхат. Эй, пидор, — в живот омеги прилетел носок сапога, — я знаю, что ты не спишь.       Антон робко раздвинул веки. Лицо Ликого, склонившегося над ним, наполовину скрывал воротник куртки. Все внутри сжалось от безразличного взгляда альфы, до боли напоминавшего Антону взгляд того, кто давно оставил его. Подсознание шевельнулось, пробуждая зыбкие тени воспоминаний. Шастуну не удалось понять, почему, но страх в его душе вдруг сменился тоской. Так, как будто он встретился с чем-то сотой частью своего существа ему знакомым, но давно забытым.        — Тебе холодно? — поинтересовался Ликой, поднимаясь с колен. Ерзнув мимолетным взглядом по окружению, Антон понял, что сидит в лесу, облокотившись о дерево. Лишь сейчас он осознал, что на нем нет ни лоскутка одежды. — Хочешь его шкуру?       Ликой подошел к одному из деревьев и сдернул с сука черный пакет. На этот раз омеге не удалось сдержать крика. Он едва снова не лишился сознания, увидев, что скрывал пакет…       Наивный разум омеги сделал предположение, что к мощному стволу прибит манекен. Но это был не манекен — голый человек без ног и кистей висел вниз головой, прибитый к коре гвоздями. Два металлических штыка пронзали обрубки ног, гвоздями поменьше пробили локти и запястья. Стальная головка торчала даже из шеи, которая (омега был готов клясться) поднималась и опускалась при вдохе и выдохе.       Но самое чудовищное они сотворили с тем, что могло бы в будущем быть человеком, — огромный раздутый живот покрывали многочисленные синяки, прямо поверх которых большими буквами было вырезано «ШЛЮХА». Кожа от паха до пупка была содрана, ничего не скрывало порванные мышцы. Парень достал грязную ватку из кармана, смочил ее какой-то жидкостью и провел ею по обнаженной плоти.       То существо, что когда-то было обычным омегой, глухо застонало, как корова, дергаясь на своих гвоздях. Фыркнув, Ликой приложил сигарету к паху. Пламя тут же заплясало меж двух обрубков.        — На самом деле, — начал вдруг Ликой, прислушиваясь к стонам жертвы, — я не хочу, чтобы ты был на его месте. Твой запах слишком хорош, чтобы так просто растрачивать его. Мы пока отпустим тебя, хорошо? Парни рассказали, что очко тебе уже кто-то порвал. Мы пустим тебя по кругу, и через год ты вернешься к нам с выблядком. Хорошую породу надо множить.       Сзади послышался чей-то лающий смех.        — Но мы сначала должны убедиться в твоей верности… — озабоченно добавил Ликой.        — Пожалуйста… — Антон плакал. — Умоляю, отпустите… Я все сделаю…        — Как шумно, — Ликой прикрыл уши, резко пнув омегу в челюсть. Затылок Антона впечатался в дерево. — Ты многовато пиздишь, сука. Ничего, мы это исправим.       Один из альф поднес ему стальную миску, из которой торчала зеленая бутылка из-под водки. Ликой щелкнул пальцами, и его подчиненный без колебаний разбил ее о свою голову. Упав на колени и судорожно собрав осколки, он наполнил ими миску, дополнительно голыми руками их еще подавив.        — Приятного аппетита, — Ликой поставил миску перед омегой. — Чтобы через пять минут все съел! Иначе будешь висеть вместо этой бляди… — он плюнул в корчащуюся жертву. — И будь усерден, тщательно жуй. Другой смазки, кроме твоей крови, у нас нет, так что старайся.       Антон молча смотрел на вой ужин — груду осколков, слегка измазанных кровью. Слезы разбивались об острые края. Не собираясь больше терпеть, Ликой замахнулся для очередного пинка, как вдруг…       Что-то просвистело в воздухе и, вонзившись в сонную артерию висящего омеги, мгновенно оборвало его страдания. Приглядевшись, Антон увидел сверкающую в лунном свете сталь метательного кинжала.        — Соррян, браток, — послышался голос из-за дерева, к которому прижимался Шастун, — ты, походу, края попутал…       На освещенную луной полянку между деревьями, поигрывая еще двумя кинжалами, вышел Арсений Попов.        — Эта сука принадлежит мне, — процедил он сквозь зубы.