Спасибо за годы вместе, теперь я
Собираю их в эти грустные песни.
Спасибо за годы вместе, теперь я
Посвящаю всем, посвящаю эти грустные песни.
***
Судьба была настырной. Не зря же её называют злодейкой. Завистливая, лицемерная, жадная, ревнивая, вспыльчивая, гнилая, двуличная, лукавая, поддельная, притворная, фальшивая, испорченная, сырая. Прогнившая полностью так, что живого места не осталось. Если оно, конечно, было. По своей воле она решила забрать всё и не дать ничего взамен. Абсолютно ничего. Пустоту, которая пожирает изнутри и снаружи. Она никак не может насытиться и берёт ещё, и ещё. — "Там ещё что-то осталось?" — "Кажется, что нет". Она любила растягивать момент, время. Тянуть, как жвачку. Наматывать, разматывать, душить. Порой мне казалось, что она обхватывала мою шею своими мерзкими руками и давила. Давила, со всей силой, которая у неё есть. Отпускала, а потом начинала заново. Ей это нравилось, она этим наслаждалась. Садистка, изверг, зверюга, живодёрка, негодяйка, мучительница, кровопийца, тиран, эксплуататорша, палач, фанатик. Она была фанатиком своего дела. Любила портить Судьбы, которыми и управляла. Она издевалась над ними без разбору. Над детьми, подростками, взрослыми, пожилыми, женщинами, мужчинами, здоровыми, нездоровыми. Каждому доставалось, но по-разному. А это уже зависело от её настроения. Хороший день? — Ну держи тебе плохой. Отвратительный день? — А тебе будет ещё хуже. Проблемы со здоровьем? — Ну уж нет, у тебя будут посерьёзнее. Она ненавидела, когда кто-то был лучше неё. Шёл впереди, обыгрывал её или вообще обманывал. Такие значились в особом списке, который пополнялся с невероятной скоростью каждый день. Она чиркала в нём с дикими глазами и мерзкой улыбкой до ушей. А после эти люди получали своё. То, что будет, она будто выбирала "Методом тыка". Отчасти, так оно и было. Но на мне она что-то заигралась. Неужели я столько раз перешла ей дорогу? Обманула, выиграла? Она сама не знает ответа на эти вопросы, ей просто нравится. Нравится мучать, изувечивать, вынимать души, класть вместо них пустую обёртку. В моё сердце она заглядывала миллион раз и каждый раз разбирала его на части. Понемножку, по чуть-чуть. Незаметные изменения, с одной стороны. Но болели они дико, словно всё сердце за раз вытащили. Это будет позже. А пока по капельке, по частичке. По непонятной мне причине она решила начать с самого дорогого, что у меня есть. Самое вкусное — сначала, так же? Крис была чудесным ребёнком, фантастическим, невероятным. В ней было всё то, что должно быть в каждом человеке: доброта, благородство, совесть, дружелюбие, щедрость, смелость, любознательность, поддержка, нравственность, ответственность, сострадание, трудолюбие, терпение, усердие, верность, бескорыстность, честность, а главное — желание жить. Говорят, что желания всегда сбываются. Так вот, это полная чушь. Бред, вздор, нелепость, чепуха. Её желание не было исполнено, как и моё. Главное — верить? Не-а, вера никого не спасла из нас. Как и надежда, и любовь. "Так всегда в жизни: мы-то стараемся, строим планы, готовимся к одному, а судьба преподносит нам совсем другое. Начиная с ненасытного завоевателя, который способен проглотить весь мир, и кончая смиренным слепцом, которого ведет собака, мы все — игрушки ее прихотей. И, пожалуй, слепец, который идет за собакой, следует более верным путем и реже бывает обманут в своих ожиданиях, чем тот, первый слепец со всей его свитой." ( И. Бомарше)***
Сны. Порой они так чужды и непонятны, что больше похожи на бред сумасшедшего. Отчасти, так и есть. Но самым ужасным является то, что они крепки. Большинство людей не проснутся даже если по их квартире проедет трамвай. Пролетит самолёт, рухнут стены или начнётся Апокалипсис. А другие наоборот пробуждаются от малейшего шороха. Неравенство слишком явно, а весы перевешивают друг друга, поочерёдно сменяясь. Во сне можно запросто умереть. Просто никогда не проснуться. Ярый пример я помню из школы с уроков ОБЖ, когда нам рассказывали об опасности утечки углекислого газа. В случае утечки этого вещества происходит быстрое испарение жидкости в воздушную атмосферу. При этом создаётся сверхнасыщенная концентрация, которая может привести к созданию такой серьёзной ситуации, когда человек может погибнуть от удушения, особенно если это происходит в области замкнутого пространства. Помню, как после пары уроков боялась спать. Опасалась больше не проснуться. Что ж, не этого нужно было бояться. Самым главным страхом является боязнь не успеть. Не успеть сказать, сделать, признаться, увидеть, простить или попросить прощения. Самое важное — не успеть помочь. А вот страхи способны сбываться. Как Гоголь боялся клинической смерти. Он всю жизнь переживал по этому поводу, чуть ли не оглядывался в поисках выдуманной опасности. В итоге его главный страх свершился. Как считают учёные, Гоголь заснул летаргическим сном, так как после эксгумации его останков некоторые очевидцы полагали, что скелет писателя принял в гробу неестественное положение. Моему страху тоже было суждено сбыться. Я не успела ей помочь. Я всегда спала, как младенец. Мама в моей комнате могла проводить генеральную уборку, папа двигать мебель, а я могла не услышать ничего из этого. Или не почувствовать. Холода, тепла, абсолютно ничего. Моя природа и погубила же меня.***
Сегодняшний сон настолько правдоподобен и прекрасен, что я не сразу могу с него выбраться. Он затягивает в свои сети, утаскивает к себе и не отпускает. Прижимает, а я и не хочу вырываться. Сны — источники энергии. Благодаря ним мы отдыхаем, наполняемся силами и обрабатываем информацию. Она организуется, будто складывается по полочкам. Не сразу замечаю рядом с собой тепло. Нет, даже не так, пекло. Что-то мельком касается меня, обжигая своей высокой температурой. Слегка приоткрываю слипшиеся ото сна глаза, пытаясь разглядеть сквозь кромешную темноту источник тепла. Маленькую фигурку узнаю почти что сразу и вместе с узнаванием приходит осознание и призыв к действию. Мгновенно поднимаюсь на локтях, трогая лоб девочки. Сон как рукой сняло. Контраст между моими ледяными пальцами и её разгоряченной кожи ощущается сразу. Да у неё жар! Подрываюсь с кровати, включая ночник, освещающий комнату своим тёплом светом. Спешно следую на кухню, доставая с верхней полки огромную коробку с различными медикаментами и принимаюсь искать жаропонижающее. По пути назад успеваю намочить полотенце водой, чтобы охладить её. — Крис, — тихо обращаюсь к ребёнку, пытаясь разбудить, аккуратно касаясь её. — Крис... — повторяю, уже начиная не на шутку волноваться. — Солнышко, просыпайся, — нежные поглаживания по голове не помогают, принимаюсь тормошить её. Девочка не реагирует на любые мои действия, да и вообще не подаёт явных признаков жизни. Нервно оглядываюсь на электронные часы, проверяя время. 2:47. Понимание того, что я сама с ней не справлюсь, побуждает срочно отправиться в Лазарет. Док спит, ничего страшного, разбудим. Нахожу на тумбочке карту, позволяющую войти или покинуть комнату. С лёгкостью подхватываю Крис, укладывая у себя на руках и спешу к выходу. Захлопываю дверь ногой, погружаясь в мрак и пустоту коридоров. Ориентируясь на память и ощупь, огибаю различные повороты, наконец выходя в подсвеченную часть штаба. Лазарет видно издалека благодаря многочисленным подсветкам. Влетаю в приёмную комнату, включая в помещении свет и укладываю ребёнка на кушетку. После следую в личный кабинет Дока, по совместительству его спальню. Открываю дверь нараспашку, заставая врача за сном прямо на рабочем месте. Щека опирается на стопку бумаг, руки обнимают её, а остальное тело сидит на высоком кресле. — Док! — громко зову его, включая яркий свет, ослепляющий глаза. Он сразу же подрывается с места, обращая на меня заспанный и оторванный от жизни взгляд. — Что случилось? — сонно бормочет он, хмуря брови и растирая лицо руками, убирая остатки сна. — Там Крис... — начинаю описывать причину позднего вторжения, тяжело дыша. Сердце стучит, как бешеное, а дыхание спирает. — У неё жар, она не приходит в себя, — окончательно собираюсь с мыслями и выдаю всё на одном выдохе. После моих слов Док резко поднимается с места, вылетая из своего кабинета. Выхожу за ним, наблюдая, как он подбегает к ребёнку и начинает осматривать её. Сначала глазами, а после при помощи различных неизвестных мне аппаратов и приспособлений. — Что с ней? — встревоженно спрашиваю, бегая глазами от врача к девочке. — Ещё не знаю... — немногословно отвечает, продолжая свою работу. — Не мешайся, — строго добавляет он, не смотря на меня. Медлю, оставаясь на месте, а после усаживаюсь на дальний стул, прикрывая глаза всего лишь на пару мгновений. Тишина вокруг настораживает, я даже не слышу звона металлических предметов, которыми пользовался Док. Стремительно возвращаюсь из темноты, понимая, что успела уснуть. — Вирусняк какой-то, — внезапно из угла выходит Док, вытирая руки о полотенце, сопровождая свои действия выводом, к которому пришёл. — Что за вирус? — хрипло задаю вопрос, ровнее устраиваясь на твёрдом стуле. — Выясняю, но пусть она побудет здесь, — настаивает на том, чтобы Крис осталась под присмотром. А вот здесь я совсем не против. — Я с ней, — твёрдо произношу, поднимаясь с жутко неудобного стула и разминая кости. — Иди выспись, — просит меня, жалостливо оглядывая с ног до головы, акцентируя внимание на фиолетовых синяках под глазами и заспанном виде. — Нет, — решительно выдаю, оставляя врача позади себя, направляясь в соседнюю комнату. За спиной слышу тяжёлый вздох, но он заглушается тихим хлопком двери. Бледное маленькое тельце впивается в мою память, кажется, раз и навсегда. Безжизненные глаза больше не светятся тем светом, который излучали раньше. Розовые губки не изгибаются в лучезарной улыбке, они ничего выражают. Переливающиеся на солнце волосы сейчас похожи на солому. Они небрежно раскиданы по белой подушке, а само её положение слишком неестественно. Странновато, чересчур неподвижно, бездыханно. Со скрипом в сердце подхожу к ней, присаживаясь на рядом стоящий стул. Ледяная рука оказывается в моей тёплой ладони. Таким образом пытаюсь согреть её, но все попытки тщетны. Второй рукой приглаживаю её красивые волосы с лёгкой полуулыбкой. Так я и проваливаюсь в сон, опираясь на её широкую кровать. Сквозь преграду слышу несколько негромких голосов и копошение за дверью. Различить их не удаётся, разум ещё находится во сне и категорически отказывается возвращаться обратно в реальность. Лёгкое тёплое касание по плечу призывает всё-таки вернуться. Приходится оторваться от нагретого места и наконец покинуть мир сновидений. — Иди домой, я с ней посижу, — усталый знакомый голос соответствует виду человека, стоящего рядом со мной. Сейчас надо было бы сказать что-то, но я способна только коротко кивнуть и издать звук, похожий на соглашение. Покидаю Лазарет с неспокойной душой. Внутри все клокочет и воет, кошки скребут, только не в привычном своём значении. Тревога затмевает всё тело, не позволяя ему самостоятельно работать. Вновь возвращаюсь в квартиру, подмечая её неизменность. Простынь на кровати так и скомкана в кучу, одеяло раскидано. Заваливаюсь на этот беспорядок, пытаясь отставить свою нервозность на второй план. А в этом мне поможет мой любимый сон. Сон сглаживает, успокаивает. Жаль, что побыть в нём подольше я не могу. Всё-таки волнение нашло меня и там, вытянуло, как за шкирку. Обеспокоенность заставляет меня вернуться к Крис, проверить её, навестить. Я будто чувствую что-то плохое, ещё предстоящее. Коридоры наполнены людьми, Бесстрашные уже проснулись и следуют по своим делам. Быстрыми шагами обгоняю людей, мельком здороваясь с некоторыми из них, ловя на себе удивлённые взгляды. Действительно, куда же я могу спешить ранним утром? "Интуиция – это нечто такое, что опережает точное знание. Наш мозг обладает, без сомнения, очень чувствительными нервными клетками, что позволяет ощущать истину, даже когда она еще недоступна логическим выводам или другим умственным усилиям". — Никола Тесла. Тихо влетаю в стерильное помещение, оставаясь незамеченной. Пройти в палату мне не позволяет случайно услышанная фраза поблизости. — Как я ей должен об этом сказать?! — отчаянный голос раздаётся из той самой комнаты. Медленно подхожу к ней, понемногу начиная догадываться. Широкая щель, к сожалению, не скрывает посетителей и моей особо бледной девочки. Нет, не бледной, белой. Белой, как смерть. Она решила посетить её, забрать к себе. Терять своего ребёнка трудно. Ты отрываешь от себя огромный кусок, отдаёшь свою кровь. Такую потерю сложно пережить, она образует в сердце зияющую дыру, которую, не факт, что возможно починить. Но я никогда не думала, что терять чужого ребёнка сложнее. Чужого, но ставшего родным. Не по крови, но по душе. Прости, Вик, но я не смогла. Мой маленький Ангел улетел на небо. Ангелы же живут там...?***
Как бы это ужасно не звучало, но порой я радуюсь, что так произошло. Хорошо, что она не видела дальнейшего. Ей там лучше. Лучше со своей настоящей мамой. С мамой же всегда лучше, так ведь? Это послужило точкой отсчёта, началом. Судьбе понравилось, как и всегда. Наблюдая откуда то сверху, она коварно потирала ручки, напрягая мозг в поисках чего-то нового, более интересного на её взгляд. Вот только эта её идея отличалась от остальных. Она была коллективной, для всех, общей. Таким образом она убила двух зайцев одним выстрелом. Точнее тысячи людей миллионами выстрелов.***
Человек — биосоциальное существо. У него есть потребности, которые делятся на первичные (врождённые) и вторичные (приобретённые). К первичным относятся естественные. Это потребности, обусловленные биологической природой человека. Например, потребность в дыхании, пище, движении, самосохранении, продолжении рода и тому подобное. Далее идут так называемые экзистенциальные потребности. Безопасность своего существования, комфорт, гарантия занятости, уверенность в завтрашнем дне. Вторичные потребности делятся на три категории: социальные, престижные и духовные, их ещё называют идеальными. Социальные потребности состоят в нужде общения, общественной деятельности, общественном признании и многом другом. Престижные потребности предполагают уважение, признание, успех, статус, власть. И наконец, нашу "пирамиду" завершают духовные или идеальные потребности. Самовыражение, самореализация, чтение, познание, творчество. Человек может обойтись без вторичных потребностей, но нуждается в первичных. Желание к приобретённым потребностям может возникать из-за многих факторов: возможности, условия, характер, окружение. Люди всегда хотят развиваться, становиться "лучшей версией себя". Но человечество никогда не забывало о власти. К ней всегда стремились, её желали. Можно привести множество примеров и с такой же лёгкостью их оспаривать. Но есть один, который сразу приходит на ум. Довоенный, такой старый, что кажется, будто это было в другой Вселенной. На самом деле в девятнадцатом веке. Некий Наполеон Бонапарт мечтал о власти. Он хотел захватить весь мир, стать правителем всего. Из-за чего и была рождена Отечественная война 1812 года, в которой он всё-таки проиграл, а мало того ещё сбежал с поля боя, оставив остатки своей армии на "съедение". Ещё в виде яркого примера можно привести Адольфа Гитлера, который не отличался своей идеей. Великая Отечественная Война 1941 года не принесла ему ничего, кроме нескончаемых потерь. Увы и ах, но не всем мечтам суждено сбыться, и я это проверила на своём личном опыте И не только я. Так, о чём это мы. Точно, власть. При одном её упоминании юноши и девушки мечтательно вздыхали, некоторые даже смотрели с открытыми ртами и пускали слюнки. Так было раньше, ничего не изменилось и сейчас. Около двухсот лет назад такая же война разрушила наш Мир, стёрла всё имеющееся с лица Земли. Система, которую придумали наши предки, работала на "ура", лишь иногда давая сбои. По крайней мере у нас был мир. До поры, до времени. Людям всегда что-то не нравится. У всех разные вкусы, различные взгляды на жизнь. Мы все — личности, обладающие индивидуальными чертами и качествами. У всех они свои, непохожие на другие. Как говорится: "На вкус и цвет товарищей нет". Только вот некоторые товарищи молчат, а некоторые не могут. Жаба, видимо, душит. Свобода слова существует в нашем обществе. Выражение своего мнения и мыслей — это прекрасно, но не силовым путём. К сожалению, не все это понимают и об этом догадываются. "Ума нет, считай калека". Вот из-за таких индивидов нам и пришлось разрушать свой привычный уклад жизни, прощаться со спокойствием и вступать в войну. Долгую и кровопролитную. И терять. Терять, терять, терять. Сейчас я Вам расскажу, как это было, не только от своего лица.***
Бояться монстра под кроватью и темноты раньше было нормой. Когда тёплый ночник в виде зверюшки потухал, прекращая своё действие, просыпались различные таинственные и неизведанные звуки. Шорох, свист, шёпот, топот, скрип. Они всегда были в нашей голове, как бы нам не хотелось в это верить. Они были плодом нашего воображения. И в детстве это было действительно страшно. До мурашек, до посинения. Услышав очередной звук, который в итоге оказывался шорохом осеннего листка за окном, у нас было три варианта развития дальнейших событий: закутаться в одеяло и накрыться с головой, спрятаться под кроватью или убежать ночевать в комнату к родителям. Страшнее была реальность. Чаще всего суровая и несправедливая. Одной из её представителей была война. Она порождает глупость. Причина войны всегда кроется в одном: в желании одних, противоречащих желанию других. Все верят, что они творят добро. Власть развращает людей. Война порождает множество новых чувств и эмоций, чаще всего негативных. Снижаются нравственные стандарты, люди буквально готовы "идти по головам" ради выживания. Вокруг кипит вечный страх и паника, тревога. Война — это самое ужасное, что может произойти с человечеством. Существуют так называемые особые звуки войны. Выстрелы, крики, стоны, взрывы, они становятся настолько привычными, что даже не вызывают никаких эмоций. Поначалу страшно, потом привыкаешь. Страшно умереть самому, потерять своих близких. Никогда не нужно чего-то бояться до дрожи, потому что это и произойдёт.***
— Видел Джея? — пробравшись сквозь скопление людей, задаю вопрос первому попавшемуся Бесстрашному, хватая того за сгиб локтя, останавливая. — Нет, Лидер, — быстро отвечает молодой парень, отрицательно качая головой и удаляясь в неизвестном направлении. Остаюсь на месте, пытаясь высмотреть кого-то из своих через отголоски густого дыма, валящего со всех сторон. Крики и выстрелы мешают сосредоточиться, а дымка щиплет глаза. — Джон! — окликаю друга, приметив его в нескольких метрах от себя. Он вопросительно оборачивается, ожидания дальнейших действия в его сторону. — Где Джей? — спрашиваю у него то же, что и у других, подходя к парню поближе. — Он, кажется, возле штаба был, — отвечает Джон, смотря в даль на наш бывший дом. Половина уже разрушена, а оставшиеся стены служат отличным укрытием, но рано или поздно и их подорвут. Остальная же часть цела, но там спрятались враги, просто вытеснив нас. — Спасибо, — спешно отвечаю, узнав нужную информацию. Второпях огибаю друга, приблизительно наметив самый короткий путь до места назначения. — Эрик, — обращается он ко мне, заставляя обернуться. — Пригодится, — на этих словах он снимает с плеча автомат и кидает мне его в руки. Киваю в знак благодарности, перетягивая ремень оружия на плече. Джон быстро удаляется, оставляя меня в неком подобии укрытия. Долго оно таким являться не будет, нужно найти остальных. Впереди распростёрлось чистое поле. Чистое, потому что все здания и сооружения, стоявшие здесь раньше, больше не существуют. От них остались лишь жалкие обломки. Пыль. Земля покрылась толстым слоем грязи и пороха. Иногда на дороге попадаются большие ямы, созданные гранатами и бомбами. Облака на небе испарились, а оно само затянулось хмурыми тучами. Даже природе это не нравится, что о человеке говорить. Непрекращающиеся выстрелы неподалёку закладывают уши. Взрывы бомб и нечеловеческие крики подкрепляют ужасающую атмосферу войны. К чему это приведёт? Никому неизвестно. Путь от одной точки до другой занимает недолгое время с учётом остановок для прикрытия. Как попадаю в нужный сектор, принимаюсь глазами искать Командира или кого-то из своего отряда. Сейчас Бесстрашных трудно отличить друг от друга. Все в форме, грязные и с горящими глазами. Горящими адреналином, страхом и болью. — Джей! — выхватываю парня из цепких лап стены, к которой он прижимался. Затуманенные глаза с радостью смотрят на меня. Неужели никого из наших уже не осталось? — Эрик, я тебя искал, — облегчённо произносит он, стирая со лба капли крови вперемешку с потом. — Что там происходит? — задаю вопрос, кивая на бывший штаб Бесстрашия позади себя. — Они требуют какой-то код, — задумчиво выдаёт он, с надеждой смотря на меня. — Что за код? — хмуро переспрашиваю у него, пытаясь понять, что он имеет ввиду. — Это я у тебя спросить должен, — нелепо добавляет Джей, слегка улыбаясь. Вот сейчас совершенно не до его доброжелательности. — Никто не знает, но ты то должен, — дополняет он, вновь приобретая серьёзное выражение. Что за код, что за код, что за код? На ум не приходит совершенно ничего. Раз они это требуют, попав в Бесстрашие, значит это напрямую связано с Фракцией. Ничего такого у нас нет, что может содержать секретного пароля. Только вот... — Эрик...? — вопросительно тянет Командир, догадавшись о причинах изменения в моём взгляде. — Что это за код? — боязненно переспрашивает он, вдумчиво заглядывая мне в глаза. — Несколько лет назад под городом мы нашли остатки атомных бомб, — издалека начинаю рассказ, замечая, как его лицо в миг белеет. — Договорились, что они останутся там и не будут использованы до крайнего случая. Чтобы их запустить, нужно ввести код, состоящий из трёх слов. Они разделены между мной, Максом, и... — вспоминаю о третьем человеке, знающим код, опасливо косясь на друга. — Джей, а где... — интересуюсь, внимательно оглядывая округу и не замечая нужного человека. — Эрик, тут такое дело... — тревожно начинает он, с опаской глядя на меня. — Я отправил её с Алексом в обход, а там их окружили, и... — аккуратно бормочет Джей, стараясь не сказать ничего лишнего. — Я же попросил тебя за ней последить! — досадно прикрикиваю на него, хватая за воротник куртки. — Ну я же не знал, что она знает код, — растерянно заявляет он, пытаясь ослабить хватку. — Ты и без кода должен был это сделать, — разочарованно отпускаю его, нервно оглядывая временное укрытие Бесстрашных. — Где Макс? — выжидающе спрашиваю у него. В ответ он глубоко вздыхает, опуская глаза вниз. — Ясно... — скорбно выражаю понимание. — Даже если они получат её код, другие они не узнают. — Вы не знаете коды друг друга? — после моих слов его глаза загораются надеждой на лучшее. Надежда — не тактика. — Нет, в этом то и весь козырь, — хотя бы что-то мы правильно сделали в своей жизни. — Почему не вытаскиваете их? — задаю насущный вопрос, вновь смотря на друга. — Обстрел сильный, не прорвёмся, — отчаянно проговаривает он, хмуро рассматривая даль. — Алекса не вытащим, его ранили в грудь, — грустно произносит он, глубоко вздыхая. — Собирай отряд, — напоследок отдаю команду, покидая это злосчастное место.***
— Алекс! — беспокойно хлопаю по грязным щекам друга, пытаясь привести его в чувство. Грудная клетка еле вздымается, сопровождаясь мерзким хлюпаньем крови. Он неровно дышит, иногда заходясь в лающем кашле. — Ну же, поговори со мной, не отключайся, — умоляюще тяну, прижимая его раненое тело ближе к себе. Темнота вокруг пугает своей неизвестностью. Она заставляет дрожать. И от холода, и от страха. Раненый друг рядом не может вымолвить ни слова, а я не могу ничем ему помочь. Обречённость и безвыходность ситуации заставляет сердце жалобно скулить, тело сжиматься и заходится дрожью. Вновь затягиваю жгут на его груди, больно надавливая, боясь услышать хруст костей. Кровавыми руками проверяю пульс на его шее, который потихоньку угасает. Осознание того, что в моих руках тускнеет ещё одна прекрасная и столько короткая жизнь, приводит в ужас, сулящий надвигающуюся истерику. Сильнее прижимаю его к себе, будто стараясь облегчить ему страдания, забрать боль к себе. И я её забираю, только моральную. Друг издаёт последний протяжный вздох и замирает в моих руках. Громко всхлипываю, опуская голову к его кровавой груди. Сердце, которое так доблестно боролось за эту жизнь последние минуты, уже перестало свою работу. Просто остановилось. Вот так просто всё в нашей жизни. Всё в жизни одноразовое, как и сама жизнь. Ненависть по отношению к этим ужасным людям нарастает внутри. Агрессия разрывает внутренности, вырываясь наружу. Кулаки невольно сжимаются, оставляя в ладонях глубокие следы от ногтей. Закусываю до крови губу, пытаясь заглушить внутри все чувства. Хочется просто лечь и больше не вставать. Дверь в конце комнаты со скрипом открывается, впуская нескольких людей в чёрных масках внутрь. Они синхронно шествуют ко мне, возвышаясь скалами. — Вставай, — грозно произносит один из них, грубо хватая меня за руку и поднимая, как брошенного котёнка. — Не трогай меня, — сквозь зубы шиплю, слегка задирая голову кверху, чтобы прямо смотреть в глаза этим ублюдкам. — Поговори мне ещё, — угрожающе чеканит он, больно прижимая меня лицом к стене и затягивая руки железными наручниками. Закончив своё дело, он с силой толкает меня в спину в сторону выхода, издавая едкий смешок. Его друзья подхватывают меня за руки с двух сторон, с такими же ухмылками ведя к выходу из помещения. Бывшие коридоры Бесстрашия узнаю с трудом. Электричество отсутствует, как и некоторые стены. Остатки Фракции погружены в вечную тьму из которой, скорее всего, никогда не выберутся. Еле волоку ноги, но требовательные тычки сзади заставляют прийти в норму и стать "нормальным человеком". Меня заводят в очередное тёмное помещение, освещаемое лишь одним единственным окном. Сразу же опознаю кабинет Главного Лидера и нахожу его обладателя на своём привычном месте — за рабочим столом. В том же мягком кресле, но с одним различием — зияющей дыркой во лбу. Картина заставляет отвести взгляд, но я никак не могу этого сделать. Дыхание спирает, не хватает свежего воздуха, а сердце ускоряет свой привычный ритм, заходясь в "танце", как белка в колесе. С трудом отвожу взгляд от "отца", ловя воздух. — Присаживайся, — доброжелательно произносит их, как я понимаю, главарь, садясь на край стола и с заботой осматривая мёртвого Лидера. Категорически и безмолвно отказываюсь это делать, но человек, стоящий рядом, с силой надавливает на плечи, усаживая меня на диван. Плюхаюсь на него, слегка ударяясь боком о деревянный подлокотник. Болезненно морщусь, давя в себе желание растереть ушибленное место. — Нравится? — надеясь на положительный ответ, задаёт он мне вопрос, будто художник спрашивает о своём новом творении. — Впечатляюще, — не разделяю с ним его энтузиазма, поэтому ответ выходит сухим. Мужчина, который уже сделался моим личным охранником, неприятно ударяет меня в недавно повреждённый бок. Смеряю его уничтожающим взглядом, поднимая глаза наверх. — Ну что же ты, Брэндон, давай поаккуратнее с нашей гостьей, — мужчина встаёт на мою защиту, изображая благородного принца, выделяя слово "гостья". Ну да, конечно, защитники и освободители Мира сего освободили город от недугов. Как же благородно. — Она может нам многое сказать, — добавляет он, внимательно смотря на меня. Сквозь плотную чёрную ткань вижу на его лице мерзкую ухмылку и прищуренные глаза. — Ничего я вам не скажу! — нелестно прикрикиваю, подаваясь чуть вперёд. Меня дёргают за плечи, грубо усаживая обратно. — Скажешь, как милая, — демонстрирует притворное спокойствие, хотя в голосе отчётливо проскакивает нетерпение и злость. — Солнышко, а не поведуешь ли ты нам код? — сладостно тянет, присаживаясь напротив меня на корточки. Возникает чувство, будто он сейчас достанет из-за спины большой леденец, и с тёплой отцовской улыбкой протянет его мне. Достать он может только автомат, если честно. — Какой код? — строю из себя дурочку, легонько наклоняя голову набок и выводя на своё лицо маску удивления и непонимания. — Ну как же, — терпеливо тянет он, цепко хватаясь за мои глаза своими. Он как будто хочет загипнотизировать меня. — Код, милая, — его терпение на исходе, но он старательно сохраняет искусственное спокойствие. — Не знаю никакого кода, — продолжаю гнуть свою линию, делая лицо, мол: "Что вы ко мне пристали? Я маленький милый Ангелочек и не знаю никаких кодов. И вообще в дела Фракции не лезу". — Не придуривайся, — свирепо произносит он. Оп-па, а вот и "масочка" слетела, обнажив настоящую сущность этого мерзкого человека. — Да как вы можете обо мне такое подумать?! — ошеломлённо вскрикиваю, раскрывая глаза. Надо было мне в актрисы идти, такую бы там карьеру сделала... — Хватит! —громко вопит он, вскакивая ноги, окончательно отказываясь от вида "доброго дяденьки". — Говори код, — настоятельно требует мужчина, наклоняясь ко мне. Маню его пальчиком, прося наклониться поближе. Когда он это делает, сладостно шепчу ему в ухо "Нет". Мужчина вмиг свирепеет, становясь похожим на дикого волка или медведя. — Говори, — упорно продолжает он, больно сжимая мне руку. Морщусь, но не выдаю ни звука. — Достала! — звонко горланит он, доставая из-за пояса пистолет и приставляя его к моему виску, снимая предохранитель. — Не хотела по-хорошему, будет по-плохому, — настоящая маска слетает с его лица, показывая достаточно привлекательное лицо молодого парня. Что же тебя в этой жизни не устроило то? — Последний шанс, — настырно добавляет, предупредительно заглядывая мне в глаза. — Нет, — твёрдо принимаю решение, также не отрывая своих голубых глаз от его похожих. — Нет, так нет, твой выбор, — произносит свои последние слова, разгибаясь и вытягивая руку. Палец ложится на курок, а его лицо не выражает абсолютно никаких эмоций. Ещё бы. Зажмуриваю глаза, готовясь к самому худшему исходу. Летальному. Как говорил Эрик: "Слышишь выстрел, значит не умер". Сейчас меня интересует одно: "А почему я его слышу?" Осторожно приоткрываю глаза, замечая своего несостоявшегося убийцу мёртвым прямо напротив. Несколько человек также окружают меня, уже неживые. Опасливо перевожу взгляд на выход, замечая там одного единственного выжившего с пистолетом в руках, с которого ещё тонкой струйкой валит дым. С замиранием сердца смотрю на него, нервно сглатывая и ожидая дальнейших действий. Он быстро подходит ко мне, доставая из кармана связку ключей и освобождает мои руки от ненавистных железок. — Идём, — второпях произносит, откидывая наручники куда-то в сторону и поднимая пистолет с дивана, широкими шагами следуя к выходу. — Ты кто? — недоверчиво проговариваю, внимательно глядя в его лицо, растирая онемевшие запястья. Он останавливается, скучающе смотря на меня в ответ. — Потом разговоры, сейчас нам пора, — спокойно выдаёт он, вновь разворачиваясь в сторону выхода. Сразу же встаю с дивана. Быстро на ходу разминаю затёкшие мышцы, следуя за ним. Открыв дверь, он выглядывает из неё, проверяя наличие людей за ней. Не заметив никого, он полноценно покидает комнату, умело ориентируясь. Весь короткий путь, занявший непродолжительное время, идём молча. Доведя меня до заднего выхода из Фракции, который по каким-то причинам был свободным и не обстреливался, он останавливается напротив меня, цепко оглядывая. — Про меня никому не слова, скажешь, что сама выбралась, — даёт последнее наставление. — Почему? — хмурясь, глупо спрашиваю у него. — Никто не должен обо мне знать, — поясняет очевидное, открывая дверь на улицу. — Всё, иди, — добавляет он, приглашая покинуть это место. Выхожу на прохладу, глубоко вздыхая, улавливая вдалеке крики и непрекращающиеся выстрелы. Оглядываюсь, желая поблагодарить спасителя, но замечаю пустоту позади себя. Дверь также закрыта, словно никогда и не открывалась. Безмолвная благодарность клокочет внутри меня и этого достаточно.***
Я так и не узнала, кто был этим таинственным незнакомцем, спасшим мне жизнь. Поиски были изначально обречены на провал, да и зачем? Думаю, что он этого бы точно не хотел. Да и не показался бы. Может, он вообще уже мёртв? Можно строить множество догадок, но они ни к чему не приведут. Спасибо, таинственный незнакомец.***
Паника уже стала привычной составляющей нашей жизни. Вечное волнение, страх, переполох, опасение, трепет, тревога, смятения. Эти отрицательные чувства уже приросли к нам, вросли под кожу, захватили разум. Без них невозможно наше существование. Отчаянное, отвратительное, непонятно ради кого. Ради себя, наверное. Это нельзя назвать жизнью, лишь жалким подобием. Существованием — таким бездушным словом можно обозвать её. Страшно, когда умирают твои дети. Страшно, когда погибают друзья. Страшно, когда умираешь ты сам. Но страшнее всего этого — смерть твоих родителей. И мне пришлось с этим столкнуться. Спасибо, навсегда любимая Судьба.***
Хаос. Он вновь и вновь возвращается в наш дом, врывается в наши жизни, сбивая всё на своём пути. Он не любит противостояний, но обожает, когда ему поддаются. Он наслаждается паникой людей, их страхом. Он питается им. Очередное нападение не сулит ничего хорошего. Они уже стали привычными, неудивительными. Порой кажется, что мы без них не можем жить. Существовать. Только это нападение было особенным, отличающимся от остальных. И так было только для меня. Мысли о том, что кто-то смог позариться на мою Фракцию, вызывали внутри карусель чувств. Начиная от злости и агрессии, заканчивая желанием мести. Это всё выражалось внешне, особенно в моих движениях. — Не волнуйся ты так, — ободряюще произносит Джей, внимательно наблюдая за мной уже долгое время. Нервно вздыхаю, переводя дыхание, прикрыв глаза. Волнение никак не хочет покидать меня, а наоборот всё больше усиливается. Руки подрагивают мелкой дрожью из-за чего автомат в руках ходит ходуном. Практически незаметно, но это всё же не укрылось от внимания Лидера. — Я тебя прошу, останься здесь, — настойчиво произносит он, подходя ко мне поближе. — Ты в таком состоянии ничего не сможешь сделать, — добавляет, не упуская попыток уговорить меня. — Нормальное у меня состояние, — обиженно бормочу, хмуря брови. Врёшь сама себе, девочка. — Я вижу, — подтверждает мои слова, насмешливо оглядывая меня. Руки предательски не хотят успокаиваться, а сердце стучит, как заведённое. — Ладно, — покорно сдаюсь, выпуская из рук оружие, отдавая его другому Бесстрашному. Толку от меня там нет и я сама это прекрасно понимаю. — Только... — останавливаю уже уходящего Лидера. — Можешь найти родителей, пожалуйста, — прошу его об одном единственном, жалостливо складывая брови. Он положительно кивает, удаляясь. Часы ожидания были наполнены теми же чувствами. В голове возникали ужасные и удивительные картины. "Откуда они вообще появились в голове?" — этот вопрос никак не хотел оставить мою нервную душонку в покое. Наматывание кругов по некой подобии комнаты уже надоели. Бесстрашные соорудили рядом с полем боя что-то похожее на Лазарет, правда в миниатюре. Услышав смех неподалёку, который не возникал здесь месяцами, улыбка невольно появляется на лице. Значит сегодня всё удачно вышло. Быстро преодолеваю узкие коридоры, сделанные из ткани, попадая на выход. Половина длинной колонны людей уже зашла внутрь. Пробиваюсь сквозь них, плавая, как рыба в воде, только между людьми. Вдалеке замечаю родителей, на удивление, вместе с Джоном. Они ведут бурную беседу, не переставая разговаривать. Неужели что-то общее нашли? Они издалека замечают меня, на их лицах расцветают радостные улыбки, а мои напряжённые плечи опускаются вниз. Облегчение находит на меня, но чересчур рано. Под ноги прилетает большая круглая бомба, вмиг взрываясь. Майкл порывается оттолкнуть моих родителей, но ничего не выходит. Едкий дым заполняет то пространство, глубокая дырка образуется в сырой земле, скрывая изувеченные тела. Кажется, что я стою на том месте Вечность. Ноги приросли к земле, из неё выросли корни, обхватывающие мои голени. Не осмеливаюсь подойти ближе и увидеть их безжизненные глаза. Ранее клокочущие чувства заменяются на новые. Тоска и безнадёжность находят нового хозяина, который с радостью примет их. Вот так глупо я потеряла трёх важных людей в моей жизни. Не опять, а снова.***
"За шаг до края слишком многое кажется ценным".
Лопасти вертолёта, подобные крыльям самолёта, активно крутятся в воздухе, создавая шум, из-за которого практически ничего не слышно, порой даже собственного дыхания. Бесстрашные спокойно переговариваются между собой, стараясь перекричать свист ветра и грохот лопастей. Толстые ремни сдавливают кожу, натираясь там, создавая мозоли. В очередной раз поправляю их, избавляясь от ненужного дискомфорта. Люси наклоняется ко мне ближе, желая что-то сказать. Делаю это же в ответ, готовясь внимательно слушать подругу. — Как думаешь, когда это закончится? — различаю сквозь гам смысл произнесённой фразы. Отрываюсь от неё и возвращаюсь в прежнее положение, внимательно смотря на плывущие облака за окном, раздумывая. — Не знаю, — коротко отвечаю, наклонившись к Люси. — Иногда кажется, что никогда, — грустно добавляю, замечая на её лице понимание. Как же это всё надоело... Сокрушительный удар приходится на лобовое стекло, прямо между двумя пилотами, создавая на стекле огромную трещину. Все молниеносно замолкают, нервно переглядываясь и смотря на пробоину. — Спокойно, это птица, — произносит один из пилотов, пытаясь унять волнение среди пассажиров. Ещё некоторое время Бесстрашные сидят в тиши, с опаской поглядывая на открытую кабину пилотов. Поняв, что опасность миновала, многие опять принимаются к повседневным разговорам. Мы попадаем в зону турбулентности. Вертолёт заметно потряхивает. Это естественное явление больше похоже на тряску в автомобиле на ухабистой дороге. Если в море можно видеть волны, на дорогах — заплатки или ямы, то в небе часто ничего не видно, но на самом деле оно тоже совсем неоднородно. В некой тряске мы находимся некоторое время, после чего "машина" успокаивается, возвращаясь в нормальное и плавное русло. Резкая перемена в направлении вниз отдаёт в сердце заметным ударом. Тревожно перевожу взгляд на пилотов, которые пытаются справиться с управлением. В голове поднимается звон, а руки невольно сжимают ремень безопасности, который уж точно нам не поможет. Ремень растягивается, позволяя людям податься вперёд. Чуть ли не "пашу носом землю", но вовремя успеваю ухватиться за подлокотник. — Мы падаем! — громко оповещает нас пилот, выкручивая руль и нажимая на различные кнопки, только эти действия не приносят абсолютно никакой пользы. — Двигатели отказали! — добавляет второй, также пытаясь исправить ситуацию и предотвратить возможную трагедию. Внутри поднимается липкий страх и паника, желающие захватить разум и поддаться инстинктам. Ремни по какой-то причине напрочь отстёгиваются. Падаю с кресла, скользя по полу и больно ударяюсь спиной о противоположную стену. — Под креслами есть жилеты и парашюты, — сообщает один из пилотов, с трудом вставая со своего места и принимаясь рыскать под сидениями в поисках "спасения". — Я не буду прыгать! — истерично кричит Люси, с нескрываемым страхом косясь на распростёртое голубое небо, скрывающееся за дверью. — Будешь, — приказным тоном отвечает ей Джейкоб, затягивая на её худеньком тельце жилет, который причудливо свисает с неё. Паника, окутывающая это место, мешает разумно соображать. Глубоко вздыхаю, унимая тревогу внутри себя. Встаю, опираясь на стену и следую к первому попавшемуся креслу. Меня перехватывает Эрик, с серьёзным лицом затягивая на мне такой же жилет. — Ты хоть не боишься? — с лёгкой улыбкой, совершенно неподходящей для этого момента, спрашивает он, мельком поднимая на меня глаза, завязывая последние ремни. — Нет, — положительно принимаю его попытки разрядить обстановку, слегка ухмыляясь. — Отлично, — удовлетворённо произносит он, ободряюще смотря, а после отрывается от меня, открывая дверь "на улицу". — Нет! — Люси продолжает упрямиться, вжавшись в железную стену и зажмурив глаза. — Люси, хватит! — прикрикивает на неё Джей, цепко хватая за руку и таща в сторону выхода. Она упирается, твёрдо вдавив ноги в пол. Командиру приходится чуть ли не на себе волочь девушку. Несколько первых человек уже успели прыгнуть. Цветастые парашюты раскрылись в небе, показав всем свои яркие узоры. В кабине осталось несколько человек, включая пилотов вертолёта. Меня подталкивают в спину, из-за чего я камнем падаю в небо, а плотная ткань надо мной шуршит, раскрываясь в воздухе. Замечаю вдалеке от себя Грега, раскинувшего руки и ярко улыбающегося. Впрочем, как и всегда. Жаль, что я не могу разделить с ним радость. — Помнишь, как мы всегда хотели прыгнуть с парашютом? — прикрикивает он, пытаясь перекричать свист ветра. — Помню, — в такой же манере отвечаю ему, выдавливая из себя лёгкую улыбку, вспоминая прошлое. Всегда хотела прыгнуть с парашютом, побывать в небе. Но не в такой ситуации, когда на кону стоит твоя жизнь. От этого полёта я смогла испытать только стресс и последующее облегчение. Мягко приземляюсь на землю, отстёгивая многочисленные ремни, избавляясь от тяги за спиной. Оглядывая всех собравшихся, подмечаю только нехватку Люси и Джейкоба. Стоп, а где Грег? — Все здесь? — также оглядывая присутствующих, задаёт вопрос Эрик, замечая что-то неладное. — А где Джей с Люси? И Грег...? — хмуро спрашиваю, не понимая, куда они могли подеваться. Наше внимание привлекает взрыв неподалёку. Обломки бывшего вертолёта горят ярким пламенем, выделяя тёмный дым. Три цветастые ткани обмотаны вокруг его лопастей, уже начиная гореть. Им уже нечем помочь. Они просто не успели. Мой милый друг, ты осуществил свою мечту. Нашу общую мечту. Вместе до конца. Они же именно так хотели...***
Горький дым заполняет органы дыхания, мешая дальнейшему проходу свежего воздуха. Высокая температура в помещении плавит всё на своём пути, желая расплавить и человеческую кожу. Поглотить кости, мышцы, всё тело. — Что произошло? — выйдя из своей комнаты, спрашиваю у первого попавшегося человека о причине произошедшего, стараясь не вдыхать продукты горения, дабы не отравиться раньше времени. — Нас подорвали, — быстро отвечает он, скрываясь за углом. Мгновенно покидаю комнату, стараясь следовать за мужчиной по пятам, чтобы не потеряться в этих замысловатых коридорах. Лабиринты ещё хуже, чем в Бесстрашии. Мужчина быстро потерялся из виду, будто сквозь землю провалился. Теперь уже в одиночку пытаюсь найти выход из этой "клетки", что не особо хорошо получается. Кажется, словно я здесь уже несколько часов плутаю, ходя по кругу. Голова начинает кружиться, а горький осадок дыма остаётся в горле, заставляя задыхаться. Опираюсь о рядом стоящую стену, пытаясь унять яркие круги перед глазами. Состояние ухудшается, и всё, что мне остаётся — это скатиться по стене и заживо сжариться. — Эй, вставай, идём, — знакомый голос окликает меня, поднимая на ноги. Через пелену узнаю в парне Майкла. Его лицо подсвечивается оранжевым светом, значит огонь уже близко. Тревожный взгляд бегает по округе, а после мужчина намечает путь спасения и следует в каком-то определённом направлении, поддерживая меня за плечи. Дикий жар отдаёт со всех сторон. Возникает чувство, будто мы прямо сейчас здесь поджаримся. Майкл быстро находит выход, препятствуя нашему скорому летальному исходу. Из-за огня или из-за дыма, неважно. Окно является отличным спасением, вот только оно заколочено намертво. Майкл мигом срывает деревяшки голыми руками, пару раз укалываясь острыми гвоздями. Локтем разбивает окно, тихо шепча себе что-то под нос. Думаю, что что-то ругательное. — Иди первой, — пропускает меня вперёд, как истинный джентельмен, подсаживая на подоконник. Рама надо мной начинает скрипеть, а хлипкая стена дрожать. Быстро оказываюсь на свободе, глубоко вдыхая свежий чистый воздух. Лающий кашель захватывает меня, но также быстро отпускает. Оглядываюсь, желая посмотреть на состояние друга. Он на руках подтягивается, почти что выбираясь из злосчастного помещения, но стена обваливается на него, зарывая мужчину тяжёлыми камнями. Обессиленно кидаюсь помочь напарнику, но меня с силой оттаскивают от горящего здания. — Там Майкл! — громко восклицаю, с тревогой смотря на горящие обломки, пытаясь вырваться. — Его уже завалило, ты ему ничем не поможешь, — обречённо произносит Эрик, пытаясь оттащить меня от места трагедии. — Сейчас здесь всё рванет! — прикрикивает он, поднимая меня на ноги и с силой оттягивая. Спасибо, Майкл...***
Я часто вспоминаю их. Их улыбчивые лица и моменты, проведённые вместе. Это был не какой-то промежуток времени, а целая жизнь. Большая и длинная, полная слёз радости и печали, хороших моментов и плохих. Они все были настолько близки, что иногда казалось, что мы знакомы сто лет. С рождения, до знакомства. Мы будто всегда были рядом, всю жизнь. Мы больше, чем просто друзья. Мы — семья. Разрушенная и несостоявшаяся, но семья. Я также часто вспоминаю их безжизненные тела. Чаще всего изувеченные до неузнаваемости. Открытые глаза, в которых застыл страх и ужас, или равнодушие. Закрытые, которые никогда больше не хлопнут своими длинными ресницами и не покроются смешинками. Этого больше никогда не будет. Не будет моментов, от которых хотелось валиться на пол от смеха. Таких, от которых хотелось рыдать навзрыд, но никогда не позволяли друзья, которые вовремя оказывались рядом. Переломных, ключевых, решающих, спорных, позитивных, волнующих, положительных, ответственных, драматических, захватывающих, неловких, трудных, незабываемых, напряжённых, трогательных, неожиданных, спокойных, тягостных, ярких. Наша жизнь состоит из множества моментов, которые не повторяются между собой. Только вот моменты закончились, а жизнь нет. Жизнь продолжается, несмотря ни на что. Времени всё равно на боль, печаль, тоску, радость, страх. Оно плывёт своим чередом, иногда ускоряясь, а иногда замедляясь. Всё когда-то закончится, И жизни наши кончатся, Забудутся, как стёртая тетрадь.***
Красивая живая ель возвышается к высокому потолку, который, как кажется, никогда не закончится. Где-то наверху, вдали, мерцает золотая звезда — макушка нашей красавицы. Разноцветные гирлянды украшают её по всему периметру, светясь различными огнями. Жёлтыми, красными, зелёными, синими, фиолетовыми. Разнообразные игрушки повисли на её хлипких ветвях, опуская их к земле. От неё веет лесом, снегом и Новым Годом. Новый Год — праздник, больше похожий на сказку. Семейный, праздник радости и надежды, со вкусом детства. Волшебный, загадочный, удивительный, неповторимый, чарующий. Он является началом нового жизненного пути. Только как начать заново, не забыв прошлого? Он соединяет прошлое, настоящее и будущее. Помогает забыть старое и обрести что-то новое. Порой кажется, что всё уже прошло. Опасность миновала, оставив после себя множество потерь и боли. Она пожирала долгое время, наслаждаясь каждой частичкой. Потихоньку угасала, уходя на второй план. Время же лечит? Оно лечит, но не всех. Только тех, кто хочет излечиться. Но почему так долго было больно? Тёплое касание по плечам заставляет вернуться в реальность и обратить внимание на нежданное вторжение. — С Новым Годом, — произносит Эрик, приобнимая меня за плечи и поднимая глаза к верхушки ели. В его глазах причудливо отражаются огоньки гирлянд. — С Новым Годом, — отвечаю тем же, вновь обращая своё внимание к роскошному новогоднему украшению. — Надеюсь, что он будет лучше, — мечтательно добавляю, продолжая верить в грядущие перемены и скорый покой. Зелёная ель покрывается красными устрашающими огнями, заменяя разноцветность на один определённый цвет. Самый ненавистный, угрожающий, кровавый. Он не предвещает ничего хорошего, лишь напоминает о ценности человеческой жизни. Оглушительная сирена заполняет коридоры, сообщая о надвигающейся опасности. Нервно переглядываюсь с Эриком, желая увидеть в его глазах хотя бы отголоски понимания. Его взгляд не выражает ни намёка на осведомлённость, значит это не учебная. Срываемся с места, вбегая в один из тёмных коридоров, периодически подсвечивающийся красными лампами и излучающий эхо сирены. Преодолевая ступеньки, спешим к нахождению информации или обнаружению возможной помощи. Мы изначально были обречены. Глупо было надеяться на что-то светлое и хорошее. Судьба сделала нас своими любимыми игрушками, а нам только и остаётся подыгрывать ей.