Останься до завтра

Дилюк стоял за барной стойкой, уже готовя таверну к закрытию. Он и не ждал, что после того глупого действа Кэйа решит зайти внутрь, поэтому лишь вторя своим мыслям, пожимал уставшими плечами. Альберих на ватных от усталости ногах, игнорируя стучащую в висках кровь от неведомого ему волнения, сухо поморщился, слушая, как скрипит захлопывающаяся за ним дверь. Винодел бросил на капитана быстрый взгляд и отвернулся, нарочито перебирая уже тысячу раз натертые до блеска бутылки. — Я пришел заплатить, — бросил Кэйа, приближаясь к барной стойке. — Не смею тебя задерживать. Рагнвиндр не обернулся. Только несколько раз болезненно сжал пальцы, впиваясь ногтями в ладонь до красноты. Пару медяков, брошенных на стол, звонко прошелестели и тут же затихли, сменяясь звуками удаляющихся шагов. Какая-то выдуманная гордость щемила в сердце, не давая заговорить. Голова кружилась, словно забытая всеми карусель в пустующем парке, заржавевшая, старая и измученная от осознания собственного одиночества. Он устал приходить на винокурню и украдкой глядеть на подаренную Кэйей вазу, напоминающую о нем. О теплых руках, мягкой улыбке и светящихся каким-то непонятным для Дилюка чувством глазах. Устал лишь потому, что хотел смотреть на человека, а не на подаренную им вещь. — Кэйа, — прохрипел Рагнвиндр, беря в руки бутылку «Полуденной смерти». — Почему? Альберих остановился, пошатнувшись от усталости, и ненадолго застыл, глядя прямо перед собой, на дубовую массивную дверь. — Что почему? Капитан кавалерии развернулся и припал к барному столу, стараясь удержать равновесие. Все же, алкоголь брал свое, туманным облаком опускаясь на разум мужчины. По крайней мере, проявляющийся на его скулах и щеках румянец, говорил об этом. Прежде чем ответить, Дилюк прокрутил стекло в руках, стараясь через него разглядеть хоть отдаленный силуэт Кэйи. — Почему ты убегаешь от меня? — Ты ведь сам просил меня не появляться у тебя на глазах, мастер. — Я бы не смел такого сделать. Винодел вздрогнул, понимая, что сказал лишнего. В таверне повисла мутная тишина, нарушаемая лишь шумным дыханием Кэйи, старающемуся принять то, что сейчас услышал. — Ты сказал, что мое присутствие здесь раздражает тебя. — Мне не нравится лишь то, что ты не видишь меры в алкоголе. Дилюк вернул бутылку на место и развернулся, чтобы наконец взглянуть на Кэйю не через стекло его любимого напитка. Растрепанный, уставший, в помятой рубашке, расстегнутой до солнечного сплетения, Кэйа снизу вверх глядел на Рагнвиндра, хлопая длинными ресницами. Каша, уже заваренная в его голове, и состоящая из того, что Дилюк ненавидит и презирает его, бурлила и вскипала, расплескиваясь во все стороны. Альберих пытался остановить это, подливая в котелок «холодной воды», которой выступало терпкое вино из «Доли ангелов», но это лишь сильнее раззадоривало его мысли, заставляя собственноручно копать их взаимоотношениям могилу. Уже стоя в ней по пояс и захлебываясь в собственной каше, Кэйа вдруг почувствовал, как его схватили за руку. Крепко. — В тот вечер вы вывели меня из себя. Капитан кавалерии нахмурился, пытаясь вспомнить хоть часть того злополучного вечера. Он смутно помнил, что тогда произошло, но именно в тот момент, когда Дилюк со злостью в глазах отчеканил те две больные фразы, Кэйа протрезвел. Да так, что аж в груди стало тесно. Помнится, тогда помимо него в таверне была еще Розария и Венти, выпившие половину запасов винодела. Бесконечный флирт с посетителями, глупые шутки, море алкоголя и бьющиеся бокалы… Что из этого разозлило Дилюка больше всего? — Извини, — глухо прошептал Кэйа. — Мы действительно натворили того, чего не стоило делать. Дилюк промолчал. Только еле заметно кивнул, утопая в слишком тихом голосе Альбериха. Он и сам не понимал, почему в тот вечер сорвался. Такие действа стали для него привычкой, но почему-то именно тогда Рагнвиндр почувствовал необузданную ревность. Да, именно ее. Холодную и резкую, как неожиданный удар крио мага бездны в спину. — О чем вы говорили? — Дилюк помолчал, а затем продолжил, улавливая во взгляде Кэйи нотки непонимания. — С Розарией. — Ничего особенного. Пережитки счастливого прошлого. — Кэйа. — Да, Люк? Винодел ухмыльнулся уголками губ и прикрыл глаза. Давно он не слышал этого прозвища. И, если признаться честно, даже скучал по этому короткому «Люк». — Не сидите больше на улице, там холодает. Зима близко. — Как скажешь, — улыбнулся Кэйа, укладываясь на стол. Дилюк никогда не умел извиняться. Не мог прямо сказать «прости» и покаяться в содеянном, умоляя о прощении. Он выражал это через другие слова, мягкие, как пушистые облака, спрятанные за колючими грозовыми тучами. Мужчина и не ждал этого. Ему хватило той последней фразы с просьбой не мерзнуть и не прятаться. — Я скучал, — выдохнул Дилюк, глядя на разбросанные по стойке волосы Альбериха. — Я рад, что ты пришел ко мне, Кэйа. Ответа не последовало. Только ветер постучался в окно, тут же убегая куда-то вглубь сонного города. Капитан сопел. Уставший от душевных ран и тяжелой ссоры с дорогим сердцу человеком, он наконец смог успокоиться. Наверное, это и есть то самое потерянное ими обоими счастье.