***
Теперь, когда в полной сосредоточенности уже не было почти никакой необходимости, Матвей позволил себе расслабиться и почувствовал, как руки бьёт нервная дрожь. Из-за этого дверь в номер он открыл не с первого раза, на что Эд, который, конечно, заметил конвульсивные подёргивания ручки, неодобрительно покачал головой. — Надеюсь, норвежские черти, которые всё это время где-то тебя носили, оказались достаточно сговорчивы? — Вполне. Сейчас это все речевые усилия, на какие у Матвея хватило сил. Расстояние до кровати показалось почти непреодолимым. Наверное, он даже Саше не сможет ни позвонить, ни написать. Слишком много нужно уложить в голове, и может возникнуть бессмысленное недопонимание. Так что утро вечера мудренее, как говорится. — Может, снотворное? — Мне не понадобится, — Матвей выдавил слабую улыбку. — Лучше тогда успокоительное. После всех злоключений, что не давали расслабиться почти ни на минуту, он настолько изголодался по здоровому сну, что был готов намазывать его на хлеб и есть, непременно запивая чаем с успокоительными. Ну раз уж ничего покрепче он себе позволить не мог. — Кое от кого только совсем недавно ВАДА отстала, — заботливо-ворчливо произнёс Эд. — Так ведь отстала же. Впрочем, Латыпов и не собирался отказывать другу в помощи, а проворчал скорее машинально. Да и лекарства они возили только разрешённые. Поэтому он, не откладывая, полез в сумку за пузырьком с таблетками. Елисеев не без усилий добрался до кровати и прислонился к стене так плотно, словно это была главная и единственная опора в его жизни. Приглушённое освещение, пожалуй, придавало ему преувеличенно замученный вид. Сначала Эдуард взял только одну таблетку, но явно впечатлившись открывшейся картиной, добавил ещё две — максимально возможную и дозволенную дозировку. — Воды? — Да я сам как-нибудь. Матвею и так было очень неловко, что разговор с Йоханнесом отнял столько сил. Причём даже не моральных, а физических. В конце концов, он ведь не сделал ничего особенного, только самое необходимое. — Оно хоть того стоило? — Конечно. Эд подавил тяжёлый вздох. Сейчас совсем не та ситуация, чтобы хоть что-то выяснять, да и он сразу понял, что спросил не то, что его и правда интересовало, а Матвею при этом едва ли захотелось бы отвечать. Однако он всё же решился: — Тебе с ним хорошо? — Очень. Матвей произнёс это, не раздумывая, но буквально физически ощутил, что наступил на очень тонкий ледок. Именно такой, что бывает в это время года — тревожный и опасный. Через время всё обязательно станет как раньше, а сейчас придётся немного поосторожничать. Поэтому он прошептал одними губами: — Прости. — Тебе не за что просить прощения, — Латыпов усмехнулся грустно, но не враждебно. — Отдыхай, ты заслужил. Крепкий сон без сновидений, — пожалуй, лучшее лекарство от ненужных мыслей и прекрасное средство восстановления сил душевных и физических. Елисеев уж точно прекрасно об этом знал. А знал бы, каким станет пробуждение, — только сильнее укрепился бы в мысли, что утро бывает ещё каким добрым. — Вставай уже, спящий красавец. Матвей не жаловался на слишком бедное воображение, но представить, что голос Саши может звучать настолько игриво, в жизни бы не смог. Он благополучно подумал бы, что ему это снится, если бы не пальцы, сомкнувшиеся на плече, а затем осторожное, даже бережное потряхивание. Вдруг захотелось подыграть. — А как же поцелуй? — он приоткрыл один глаз. — Будет тебе поцелуй. — неожиданно покладисто согласился Саша. Он склонился над Матвеем ещё сильнее и прильнул к губам, ласково, но крепко. Свободную руку Саша запустил ему в волосы, безнадёжно взъерошивая и так вечно растрёпанную тёмно-русую шевелюру. Матвей, которому по законам жанра требовалось лежать смирно и как раз пробудиться от расслабленно-чувственного поцелуя, так делать не желал. Вместо этого он даже попытался перехватить инициативу и всё никак не мог найти применение рукам, то кладя их на плечи Александру, то пытаясь обнять его за талию. С каждой секундой его губы казались Саше всё слаще и податливее, и у него даже нашлось бы разумное объяснение этому. Возлюбленного больше не нужно ни с кем делить, и можно было позволить себе заметить то, что раньше сознательно не ощущал. Когда они, нацеловавшись вдоволь, наконец оторвались друг от друга, Александр отсел на край кровати и произнёс с улыбкой, наблюдая, как Елисеев поднимается, ещё немного сонно щурясь, а затем накидывает олимпийку на плечи: — Хорошего понемножку, иначе мы из кровати до обеда не выйдем. — А минусы будут? — в глазах Матвея заплясали чертята. Сашу неторопливое ласково-романтическое утро устроило бы не меньше, но расслабляться было ещё рановато. Поэтому пришлось немного остудить возлюбленного: — Да сколько угодно. Сезон-то не закончился. — Ой, зачем ты только напомнил? — Матвей поморщился, однако озорной огонёк у него в глазах не потух. Логинов и так понимал по реакции собеседника, что всё закончилось настолько хорошо, насколько это вообще возможно, да и в откровенных подробностях копаться совсем не хотел. Однако кое-что сказать было необходимо, так что он начал издалека: — Могу поздравить нас с благоприятным исходом, надо полагать. — А я ведь об этом ещё не говорил. Неужели Эд уже просветил? С одной стороны, Матвей едва ли мог разозлиться на Латыпова за это. В неискренности его было трудно упрекнуть. Да и, скорее всего, друг за них почти радовался. С другой — вмешательство в то, что только их личное, ощущалось в любом случае. — Да нет. Просто если тебя, меня и Йоханнеса нет в какой-нибудь новости с максимально желтушным заголовком, — значит, всё прошло даже лучше задуманного, легко и изящно. — Ага, с изяществом и грацией слона в посудной лавке. — хмыкнул Матвей. На самом деле он ещё не до конца понимал, что финальная точка и правда поставлена. На то, чтобы привыкнуть, потребуется время, которое нужно даже для таких приятных изменений, как эти. Теперь главное, когда приспособишься, совсем уж в эйфорию не впасть. — Вообще-то у слона была небольшая поддержка извне. — вдруг замялся Саша. — Если бы ты не вернулся до полуночи, Эд бы мне об этом маякнул. — И что бы ты тогда сделал? То, что роль Эдуарда неожиданно оказалась куда больше, чем Матвею хотелось, не напрягало, но и не радовало. Безусловно, оставить это в тайне и так не представлялось возможным, — рано или поздно все всё узнают. Однако, что скрыть не удалось совсем ничего, конечно, очень досадно. — Не знаю, импровизировал, наверное. Но я бы тебя не оставил. Я вообще больше тебя не оставлю. — Ох, Саш, и за что ты мне такой идеальный? — вздохнул Елисеев. Логинов помедлил секунду, подбирая слова. То, что Матвей снова заводит ту же шарманку о собственном несоответствии Сашиному, во многом приукрашенному огромной любовью образу, не раздражало, но печалило. Над этим ещё работать и работать. Впрочем, им не привыкать. — За всё хорошее. — Александр мягко, но решительно взял его за подборок, чтобы посмотреть глаза в глаза. — Ну что за глупое уничижение, в конце концов. — Не знаю, смог бы я так же, поэтому и говорю это. — Лучше бы этого никогда не выяснять, согласен? — Естественно. Матвей замолчал, думая, должен ли он рассказывать подробности, или следует громко захлопнуть и так почти закрывшуюся дверь и больше никогда об этом не вспоминать. Логинов, в свою очередь, явно захотел ему на что-то намекнуть: — Да и в любом случае, вчера это было не только моё начинание. Елисеев заподозрил, что сейчас его может ждать откровение уровня того, что уже второй воздыхатель за такое короткое время — форменное свинство. Правда, к большому облегчению, ожидало его совершенно иное. — То есть Эд сам захотел предупредить тебя в случае чего? — Видимо, наши метания уже его достали. Я это вполне понимаю. А в глазах у Саши ясно читалось, что он если не прекрасно всё знал, то хотя бы максимально приблизительно догадывался. У Матвея сразу закрались сомнения, и он поспешил их подтвердить или опровергнуть: — А вы ещё о чём-нибудь говорили? — вместо ответа Саша кивнул, продолжая улыбаться. Вот теперь Матвей себя совсем уж круглым идиотом почувствовал. Оказывается, Александр даром времени не терял. Впрочем, судя по его умиротворённому выражению лица, он остался вполне доволен результатом. — Я уже вообще ничего не понимаю. — Главное, что плохие времена, наконец, закончились. И всё должно стать только лучше. Слышать такое от крайне приземлённого реалиста Саши было просто бесценно.***
Матвей думал, что с трудом выйдет сегодня на масс-старт, и даже жалел, что не может отказаться, выдумав более-менее убедительную отмазку для тренерского штаба, — совесть не позволяла. А вот Саша спокойно сослался на старую травму локтя, которая его действительно часто беспокоила, и, кажется, вообще не приехал на стадион. Знаменитый Эстерсундский ветер ещё утром был силён настолько, что едва не унёс все коврики со стрельбища, отчего организаторы перенесли гонку на вечер в надежде, что он хоть немного утихнет. Погода к вечеру и правда несколько переменилась, по крайней мере, коврики уже не уносило. Однако ветер всё ещё сохранялся на таком уровне, чтобы привнести в гонку как можно больше интриги. Матвей спокойно прошёл бы мимо девушек из родной сборной, что-то увлечённо обсуждающих, но вдруг остановился. Это было немного странно, хоть и можно было подумать, что они просто решили посплетничать. Однако, во-первых, как и в любом довольно часто меняющемся коллективе, не все они близко общались между собой. Это касалось и парней тоже. Так что пошушукаться собрались бы две-три девушки, но не вся сборная сразу. Да и во-вторых, едва он услышал слова «день рождения» кажется, от Жени, то сразу понял, что дело совсем не в сплетнях. Елисеев начал перебирать, кто же именинник сегодня. Он помнил, что в двадцатых числах марта был чей-то очень важный день, это даже вертелось у него в голове, но постоянно ускользало. Наверное, даже со стороны заметно, как со скрипом крутились шестерёнки его памяти. После недолгого мозгового штурма Матвея озарило — да ведь это Эд. То, что такая дата столь легко вылетела у него из головы, — это, конечно, провал. Правда было здесь и смягчающее обстоятельство, — учитывая все пертурбации последних дней, странно, что он собственное имя ещё не забыл. Латыпов обнаружился на стрельбище. Матвей сразу окликнул его, и Эд с широкой улыбкой кивнул ему, убирая винтовку в чехол. — И чего это именинник не дождался поздравлений? — как можно непринуждённее протянул Матвей. — Я уж думал, ты забыл, если честно. Эдуард был весьма недалеко от истины, однако на лице Елисеева не дрогнул ни один мускул. В конце концов, другу было вообще не обязательно знать, что о его дне рождения почти забыли, а вспомнить помогла только случайность. — Какого ты невысокого обо мне мнения. Он обнял Эда вполне искренне. Правда, их объятия всё равно вышли немного деревянными и какими-то слишком подчёркнуто дружескими. Как Матвей и думал, на то, чтобы хорошо объяснимая неловкость ушла, нужно время. — Девчонки уже что-то готовят, но не могу сказать, что конкретно. Не имею привычки подслушивать. — Интриган ты, Матвей. Латыпов беззлобно усмехнулся, а его улыбка стала ещё довольнее. Ему, как и почти любому человеку, было приятно внимание. В то же время Матвей знал, что его главная мечта на этом этапе карьеры — личная медаль. Вот этого ему точно не мог подарить кто-то другой. — Наверное, лучший подарок можешь сделать ты сам. Как насчёт подиума сегодня? — Думаешь, я готов? — Как никто другой. К тому же сегодня твой день. — Эд посмотрел на него с благодарностью. Кажется, именно проговора этого всего вслух ему и не хватало. Елисеев попробовал пристреляться, но быстро понял, что это напрасный труд — ветер был слишком силён и часто менял направление, поэтому сносил пули и не позволял предугадать, куда они полетят. В гонке всё равно будет полная лотерея. Матвей взвалил чехол с винтовкой на плечи и оглянулся на стрельбище. Сегодня они пристреливались рядом с французами, поэтому он совсем не удивился, что едва он отошёл немного, его нагнал и окликнул Жаклен. — Хотел поздравить тебя с благоприятным исходом. — переминался с ноги на ногу Эмильен, явно неуверенный в уместности своих слов. — Спасибо, — Матвей кивнул, и француз сразу успокоился. — Я, ну, то есть не только я и остальные тоже считали, что произошла ошибка. Понятно, что у вас есть проблемы, но не до такой же степени. То, насколько наивно это прозвучало, заставило Матвея спрятать невольно появившуюся на губах усмешку. Он ещё раз благодарно посмотрел на Эмильена, и здесь можно было распрощаться, но француз явно хотел сказать что-то ещё, но не осмеливался. Елисеев сразу вспомнил о его симпатии к Свете. Следом — о её роли в их примирении с Сашей. Захотелось осчастливить её в ответ. Причём даже без кавычек. В конце концов, будет очень глупо, если взаимной симпатии помешает взаимная же нерешительность. — Пригласи её на свидание. Только так вы поймёте, подходите ли друг другу. — Я уже забыл, что ты тоже знаешь, — проворчал француз. — А это её точно не отпугнёт? — Зная Свету, она скорее оценит, если ты проявишь инициативу. — А почему тогда сама так не сделает? Матвей вздохнул, понимая, что объяснять особенности Светиного характера можно часами, да и это лишнее, а значит, придётся просить довериться без разговоров. К тому же у Эмильена обязательно ещё будет возможность прочувствовать всё это на себе. — Сложно объяснить. Просто поверь, что вы оба от этого только выиграете. — Хорошо, — Эмильен всё же посмотрел на него с подозрением. — Вроде бы звучит правдоподобно. — Вот и замечательно. Матвей было протянул руку, чтобы похлопать Жаклена по плечу, но быстро спохватился. Это было бы слишком панибратски и неуместно. Однако француз сам хлопнул его по плечу, широко улыбнувшись, прежде чем уйти. Видимо, у иностранных ребят и правда несколько иные представления о личных границах. Ветер мешал не только на стрельбище, но и на трассе, так как дул навстречу и этим гасил скорость. На первом круге пелатон был ещё плотным, и у Матвея ещё получалось прятаться от него, но дальше стало совсем туго. Да и установка «лишь бы дотелепаться до финиша» тоже особой радости не добавляла. Нет, Елисеев, конечно, считал биатлон делом жизни и амбиций к тому же совсем не был лишён, но знал, что в конце сезона такие мысли посещали большинство спортсменов и не являлись чем-то зазорным. На чистую стрельбу тоже уповать не приходилось. Трудно, знаете ли, закрывать мишени, особенно в ветер, когда в мыслях не ноль на рубеже, а Саша Логинов. Впрочем, он обязательно разберётся с такой даже приятной проблемой в межсезонье. Однако после двух не очень удачных лёжек, двум, в свою очередь, удачным стойкам не помешали даже мысли, «не связанные с работой на стрельбище», как их предпочёл бы назвать сам Матвей. Ну, здесь-то он и с закрытыми глазами мог. После четвёртого рубежа, когда собственное отставание на последнем круге уже было не так важно выяснять, Матвей вдруг спросил у подгонявшего его на повороте Каминского: — А как там Эдуард? Матвей скорее ощущал, чем видел, что друг сегодня выступал куда увереннее и напористее, чем обычно, а на финишный круг и вовсе уходил первым. Неужели день рождения так на него повлиял или просто предпосылки для подиума достигли критической массы? — Четыре от Дестьё. — Каминский был явно удивлён его вопросом, но быстро ответил. А вот это уже не так хорошо. Эд явно терял в скорости, и стало бы очень обидно упустить верный подиум именно сейчас, когда сложилось почти всё, и он более чем это заслужил. Финишируя, Матвей заметил на табло, что Латыпов всё-таки второй. Ну что ж, это очень достойный итог. Он и сам от такого не отказался бы, честно говоря. Уже поздравляя Эда и заключая его на этот раз в более эмоциональные объятия, чему только способствовал момент, Елисеев спиной почувствовал Йоханнеса. Тот ведь тоже на пьедестале сегодня, но на одну ступеньку ниже Латыпова. Матвей сделал вид, что ничего не замечает, и лишь оставив Эдуарда, чтобы уйти в миксзону, невольно взглянул на то, как норвежец пожимает руку его друга. Они встретились глазами не более чем на секунду, но этого хватило, чтобы лица окаменели. Впрочем, во взглядах всё же отразилось понимание, которое скоро должно навсегда исчезнуть и не радовало ни одного, ни другого. Правда, Матвей не ощутил никакого осадка от этого и спокойно отправился на пустые трибуны, чтобы ещё раз порадоваться за Эда на награждении — слишком сильны были другие положительные эмоции. Ещё никто из призёров не успел подняться на пьедестал, как Матвей едва не вздрогнул от неожиданного, хоть и деликатного прикосновения к плечу. Он обернулся, увидев Сашу, уже устроившегося на месте рядом с ним, и не удержался от хитрющей улыбки: — Надо же, какие люди — и без охраны. — Ну, я ведь не мог пропустить такое событие. Да и меня уже девушки подрядили участвовать. — Странно, а меня ещё нет. — Матвей притворно нахмурился. — Не переживай, тебе тоже своя роль достанется. Елисеев, «успокоенный» таким образом и даже заинтригованный, вернулся взглядом к церемонии награждения, где на третьей ступени уже стоял Йоханнес, а на вторую вот-вот должен был подняться Эд. Момент, когда Латыпов пожал протянутую норвежцем руку, ускользнул от Матвея, но не от Саши. На мгновение ему вдруг почудилась открытая симпатия между ними, благо с ближней трибуны их было видно очень хорошо. Александр сразу одёрнул себя — у него, конечно, воображение не такое богатое, как у Матвея, но подкинуть нечто эдакое иногда может. А вообще, скорее всего, это от нежелания хоть когда-либо ещё делить Елисеева с кем-то другим он замечал всякое. Саше было бы однозначно спокойнее знать, что ни тот, ни другой больше ни на что не претендовали. В любом случае только время покажет, а его у них теперь почти сколько угодно. Матвей показал Эду большой палец вверх, на что тот ответил смущённой полуулыбкой, а сам слегка покосился на Логинова, предлагая сделать то же самое. Саша чуть заметно закатил глаза, но просьбу выполнил, а их сокомандник на подиуме просиял совсем уж отчётливо. Саша на ощупь нашёл его ладонь и осторожно переплёл пальцы. Рука Матвея не горячая и не холодная, а именно тёплая. Да и сам он такой уютный и домашний в ласковом ответном пожатии и пронзительно-влюблённом взгляде. А ещё в тихих словах, почти шёпотом: — Не отпускай меня. — Даже не надейся. Для них, пожалуй, всё только начинается. Да и реальность вдали кажется окрашенной только в яркие цвета.