Всё не так просто

Терпение не входило в число безусловных достоинств Йоханнеса. Нет, он, конечно, мог в течение какого-то времени прикладывать усилия и ждать воплощения планов в жизнь. Однако чем дальше становился конечный результат, и чем сильнее давили препятствия, тем большее раздражение и неудовлетворённость он чувствовал. Причём ладно бы в тотальный хаос скатывалось всё остальное, а он сам сохранял контроль над ситуацией. То, что этот самый контроль так лихо выскользнул из его рук совсем недавно, порядка и успокоения совершенно не вносило. Вообще-то, он вполне справедливо готовился к тому, что Матвей, если не кинется к нему в объятия, то хотя бы не будет делать так, как он собственно и сделал. Челюсть до сих пор ныла, между прочим. Чёрт бы побрал его загадочную русскую душу в общем. Реакция Елисеева стала для норвежца крайне непредсказуемой, поэтому он с трудом справился с изумлением. Это был не просто оглушительно звенящий колокольчик, сигнализирующий, что не всё складывается как надо, а этим колокольчиком его сверху ещё и огрели. К тому же, Йоханнес невооружённым взглядом видел, как он скорее улучшил отношения между Сашей и Матвеем, чем окончательно их разрушил. Может быть, он и был неплохим тактиком, но с долговременной стратегией справиться оказалось куда сложнее. Приходилось признать, что где-то он свернул не туда. Однако признанием это и ограничилось. Чисто спортивный азарт уже не позволял отступить. Возможно, этим действием он окончательно сломает то, что между ними всё-таки могло быть, но и проигнорировать произошедшее считал невозможным. Он очень хотел показать Матвею, насколько уязвлённым себя чувствовал. Начинало казаться, что качество, принятое им вначале за открытость, тоже часть какого-то лихо закрученного плана. Как и многие, Йоханнес привык мерить других людей по себе и невольно приписывал и Саше, и Матвею собственные мотивы и поступки. Он искренне не понимал, что продолжает его удерживать, почему несмотря ни на что он просто не сделает вид, что всё так и задумывалось. Конечно, это было бы громадным самообманом, да и проигрывать он совсем не привык. Как и не привык резко обесценивать то, на что уже затратил столько усилий. Он продолжал ощущать странное стеснение в груди, но его природу всё ещё старался отрицать. Только сейчас Йоханнес начал с горечью признавать, что Тарьей оказался очень даже прав — он испытывал чувства к русскому, и это не то чтобы слишком здóрово. Да и не здорóво, если честно, тоже. В голове раз за разом прокручивалась сцена, как лицо россиянина с крупными, но правильными чертами резко меняется от печали и апатии к ярости, такой, что даже молнии из глаз. Гнев шёл ему почти так же как и робкая влюблённая улыбка, которая, увы, всегда доставалась не норвежцу. Затем неожиданный, несмотря на раздражение, удар и, кажется, шок и непонимание одновременно на обоих лицах. У Бё возникло два крайне противоречивых желания: то ли вернуть удар да покрепче, то ли насильно сорвать поцелуй с губ. Он остановился на том, что пригрозил, но пока был не до конца уверен, что воплотит обещанное в жизнь. Он хотел бы, чтобы кто-то отговорил его от выполнения и как будто для этого написал брату. Однако тот лишь вселил уверенность, пообещав, что поможет в случае чего. Вообще стоило Йоханнесу взглянуть на время, он сразу понял, почему Тарьей так быстро от него отделался, постоянно поддакивая и подбадривая. Почти перевалило за полночь, но хотелось, чтобы время шло ещё быстрее. Он задумчиво смотрел на только что написанный емейл, не решаясь наконец нажать на кнопку. В конце концов, этим он окончательно убьёт все шансы на то, что их отношения будут добровольными в своей основе. Йоханнес презирал и желал его почти одинаково сильно.

***

Саша обернулся, чтобы всё-таки разбудить Матвея. Если бы не переезд в Эстерсунд, где состоится наконец-то последний в этом сезоне этап, он, может быть, позволил бы Елисееву ещё немного поспать. Однако Матвей проснулся сам, словно от одного внимательного Сашиного взгляда. Его лицо сразу приобрело мягкое, почти мечтательное выражение, но он явно заметил изменения в настроении Логинова, и в уголках рта залегли тревожные складки. Матвей постепенно возвращался в реальность, что была печальной и пока что полной проблем. Тем более нереальными видениями, почти галлюцинациями начинали казаться все события прошлой ночи. Может быть, Саша уже сожалел о своём неосторожном, опрометчивом признании и хотел взять свои слова назад? Вдруг, вот сейчас всё взвесил и решил, что все эти сложности ему даром не нужны? Александр пристально посмотрел глаза в глаза, полностью забирая его внимание, и как будто приготовился что-то сказать, но Матвей перебил ещё немного хриплым ото сна голосом: — Саш, если считаешь, что вчера сказал лишнего и ещё рано давать такие обещания, — я всё понимаю. Логинов нахмурился и покачал головой, чувствуя растущее негодование. Впрочем, Матвей повёл себя вполне предсказуемо, им всё ещё нужно учиться доверять друг другу, и это не то чтобы сильно лёгкий процесс. Саша осторожно взял его лицо в ладони и произнёс, едва не утопая в ласковых и печальных глазах, как в патоке: — Я не отказываюсь от своих слов. — он прикоснулся к губам Матвея нежно, почти целомудренно. Елисеев охотно подставился, приоткрыв рот и словно предлагая углубить поцелуй. Однако Саша отодвинулся от него, но одарил улыбкой, полной тепла и света. Той, что видели немногие и не часто. Матвей выглядел довольным настолько, что ему малодушно захотелось умолчать и продлить этот момент спокойствия. Правда установка «больше никаких тайн» ведь не на пустом месте появилась. К тому же, чем быстрее они вместе найдут решение проблемы, тем меньшие потери понесут. Подумать об этом оказалось проще, нежели сделать, — Александр невольно промедлил до момента, когда уже собравшийся Матвей взялся за дверную ручку. — Подожди. Елисеев замер в дверях, развернулся и, чувствуя как скользкой змейкой тревога сворачивается в животе, спросил: — Что-то всё же случилось? Саша сделал пару движений по экрану и молча передал телефон ему. Кровь резко отхлынула от лица Матвея. — Я пока не знаю, что делать. После честного признания Саше стало значительно легче. Однако необходимость искать решение, что освободило бы их обоих, продолжала нависать дамокловым мечом. Он снова посмотрел Матвею в глаза, на этот раз растерянные, но яростные и увидел в них ещё не до конца сформировавшееся, но уже вполне ясное намерение. Логинов не дал ему произнести это вслух: — Я ценю, что ты готов снять последнюю рубаху и положить голову на плаху, но давай с этим подождём. Не нужно приносить себя в жертву. — Да не в жертве дело, Саш. — у Матвея вырвался нервный смешок. — Ты же потом в меня даже плюнуть побрезгуешь и будешь абсолютно прав. Он только напомнил о том, что Логинов и так понимал, — если не выкрутиться, обе ситуации будут проигрышными. Или карьера, или не менее важное недавно обретённое чувство окажутся разрушенными. Причём любовь, как самая хрупкая субстанция, самоуничтожится в любом случае. К тому же, Саша не хотел проговаривать это вслух, но оно само так и витало в воздухе. Он ревновал. И поэтому просто не мог представить, как Матвея страстно целует, крепко обнимает или, чего ещё не хватало, шепчет на ухо всякое, кто-то другой. Особенно Йоханнес. Правда от внимательного взгляда Елисеева это всё-таки не укрылось. Он даже не стал констатировать этот факт, не желая сделать Александру неприятно, но тот вдруг передумал и отрывисто произнёс сам: — А как ещё мне к этому относиться? Возможно, мне вообще надо было кое-кого на дуэль вызвать. — Угу, и повесить на меня два трупа, — хмыкнул Матвей. Ни он, ни Саша явно не говорили совсем уж всерьёз, но это был ещё один шажок, чтобы наконец-то настроиться на одну волну. Светлая мысль, почти сразу пришедшая в голову Логинову, казалась очевидной до неприличия, но Матвей выглядел озадаченным. — Видимо, придётся провернуть похожую схему. — Боюсь, ни ты, ни я не обладаем тем же уровнем мастерства, — Матвей развёл руками. — а вообще, в этом есть что-то неправильное. — Конечно есть, — Саша кивнул. — но не мы первые это начали. Елисеев пока не собирался дать уговорить себя на опасную, хоть и, похоже, неизбежную авантюру. Однако от Сашиного «мы» в груди невольно разлилось приятное тепло от долгожданного чувства сопричастности. Тем не менее, ему отчаянно не хотелось делать то же самое, что и Йоханнес. В его представлении это рвало последнюю ниточку, ту, которая давала ему возможность чувствовать свою правоту. Если её разрезать, Матвей в собственных глазах станет законченным подлецом. Впрочем, у них, видимо, нет другого выхода. В конце концов, если Саша всё же уступит требованиям, усилия многих лет могут пойти прахом и оказаться совершенно бесполезными. Матвей этого совсем не стоил. К тому же, Елисеев и не был больше способен удовлетворить притязания норвежца. Теперь не был. Александр, в свою очередь, следил за тем как он хмурил брови, отчего на лбу появлялась вертикальная морщина, придававшая лицу суровый вид, как при этом в движениях глаз и губ угадывались все моральные дилеммы, что испытывал Матвей. Саша никогда бы не подумал, что предложит Матвею то, что предложит, однако всё вышло именно так. Он даже в каком-то порыве суеверия не произнёс это вслух, а прошептал, наклоняясь к его уху: — Видимо, мы уже не сможем обойтись без огласки. Матвей посмотрел на него с выражением священного ужаса в глазах. — По-моему, это даже хуже того, что написал Йоханнес. — Если у тебя есть предложение получше, я внимательно слушаю. Саша усмехнулся беззлобно, но в его голосе отчётливо слышалась абсолютная уверенность в правильности сказанного. Решение, скорее всего, только такое. То, что оно не нравится им обоим и гарантированно не понравится Бё, пожалуй, только доказывает его обоснованность.

***

С тех пор как в России этапы Кубка мира больше не проводились, они уже привыкли завершать сезон в Норвегии. Матвей давно забыл как это — соревноваться в Тюмени или Хантах, где знаешь каждый камешек и по количеству проведённого времени запросто можешь считать эти стадионы местами постоянного проживания. Однако в этом году последний этап Кубка обещал стать не таким ярким и радостным для всех, как обычно. Дело было, конечно, в треклятом вирусе. Из-за него соревнования из почти традиционного Холменколлена переехали в шведский Эстерсунд, к тому же с отменой разных приятных бонусов, вроде всегда проводившейся в конце сезона вечеринки. Вообще-то здесь они обычно начинали соревноваться ещё в ноябре и бегали вечерние гонки при искусственном освещении, что добавляло особый шарм. Правда сейчас в конце марта никто так делать, конечно, не будет, но фирменные Эстерсундские ветра, способные полностью поменять расклад буквально за один огневой рубеж, никуда не денутся. У Матвея была ещё одна причина радоваться проведению этапа в Швеции, а не в Норвегии, кроме того, что последняя — родина Йоханнеса. Небезызвестная Стокгольмская лаборатория, в которой, по слухам, иногда проверяли допинг-пробы и биатлонистов тоже. Он всё-таки надеялся, что это окажется правдой и, возможно, он даже выйдет из-под подозрения после повторного анализа проб. Может быть, рассуждать таким образом было излишне наивно, но Матвей всё же не разуверился в своей невиновности, несмотря на все сопутствующие события. Йоханнес просто воспользовался больной мозолью российской команды, а то, как развивалась ситуация — разве такое сильно его волновало? Елисеев, конечно, не знал возможных пределов влияния лидера кубка мира, но справедливо полагал, что даже у него уже нет возможности управлять происходящим. Это в какой-то степени успокаивало и создавало иллюзии, что все они одинаково сильно увязли. За почти две недели он почти адаптировался к подвешенному статусу и пометка о зависшем непонятно где допинг-тесте в системе АДАМС лишь заставляла неуютно поёжиться. Самое главное, чтобы проверка не затягивалась. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Именно с этим крайне весёлым сочетанием пофигизма и обречённости Матвей подходил к завтрашней гонке. Он, видимо, уже не будет отстранён и это теперь радовало — всегда есть чем себя занять, и он это в полной мере оценил. Однако сосредоточиться всё равно не выходило — только что на тренировке пули летели куда угодно, но только не в мишень. Впрочем, ему за это сильно и не влетело, так как не только Матвей испытывал проблемы. Они все погрузились в атмосферу противной усталости и ощущения «скорее бы сезон закончился». Наверное поэтому Матвей искренне удивился, когда старший тренер вдруг заявил, что желает сообщить ему кое-что наедине. Ничего хорошего он по понятным причинам совсем уже не ждал. Да и с первой же фразы особо хорошего не предвиделось: — Пришёл ответ из Стокгольмской лаборатории. В горле у Елисеева немедленно застрял ком, почему-то мешающий не только глотать, но и дышать. Вот и будет ему сейчас тот самый ужасный конец. Матвей лишь дёргано кивнул, не в силах выдавить из себя хоть что-нибудь. — В общем, ты чист. Эти несколько слов подействовали на Матвея, словно удар тупым тяжёлым предметом по голове. Пришлось прислониться к стене конференц-зала, чтобы не потерять равновесие. Каминский скользнул по нему равнодушным взглядом, но состояние спортсмена всё же бросилось ему в глаза. — Не хочешь ничего сказать? — Это очень хорошая новость, — глухо произнёс Матвей. Юрий Михайлович, кажется, вполне удовлетворился такой реакцией Елисеева, потому что сдержанно махнул рукой: — Можешь идти. Завтра обсудим план на межсезонье, когда всё переваришь. Матвей ощутил опустошение. Он успел несколько раз похоронить свою карьеру, набросать примерный текст для иска в КАС и прикинуть приблизительные расходы на адвоката. За пару минут, что он стоял здесь, всё это снова пронеслось в голове. — Вообще тебе очень повезло. Обычно всё заканчивается не так хорошо. — Да-да, я понимаю. — Матвей рассеянно развёл руками. Его мысли уже унеслись далеко. Облегчение, конечно, было, но оно по определению не могло оказаться полным. Во-первых, затраченных нервов и волнений уже не откатишь назад. Во-вторых, у него и Саши никуда не делась большая проблема с Йоханнесом. А ещё в глубине души Матвей хотел, чтобы тренер если не извинился перед ним (это было практически невозможно), то хотя бы сказал, что не должен был рубить с плеча. Открыв дверь наполовину, он всё-таки решился сказать это вслух: — Может быть, вы считаете нужным что-то добавить, Юрий Михайлович? — Нет, Матвей. Ступай к остальным. Елисеев не сомневался в ответе, который получил и, не обманувшись в ожиданиях, почувствовал мрачное удовлетворение. Большие начальники не извиняются и не признают ошибок и перегибов, — этот урок он вроде бы давно усвоил. Однако снова предпочёл наступить на эти грабли — вдруг на этот раз изменения произошли бы? Возможно, вера в то, что если долго мучиться, что-нибудь обязательно получится, осталась тем немногим, что ещё держало Матвея на плаву.

***

Естественно, что первым, кому Матвей поведал относительно радостную новость, был Саша. Тот, кажется, был искренне рад и немедленно обнял его, а когда отстранился, внимательно и открыто смотрел сияющими глазами. — Хоть с тобою всё обошлось. — Надеюсь, ты не думаешь, что я теперь оставлю тебя одного? — Звучит как угроза, — усмехнулся Саша. — А это она и есть. Матвей подмигнул, и Логинов в очередной раз ощутил лёгкое сожаление. Очень хотелось иметь возможность многого избежать и оставить только моменты понимания и сопричастности друг другу. Впрочем, он был вполне доволен и тем, что эти моменты вообще наступили. Эстерсунд всегда был с переменным успехом благосклонен к россиянам. Вот и сегодня они выдали не особенно выразительную гонку, так что двое даже в преследование не попали. Однако Матвей не слишком придал этому значение. В конце сезона такие результаты были более чем ожидаемы. Заложенная база давно закончилась, и несчастный организм выдавал последние силы, нередко залезая в резервы, что могло закончиться очень плохо. Да и откровенно говоря, он теперь чувствовал себя ещё более ответственным за необходимость разрубить связывающую их троих верёвку. Всё-таки именно его проблема разрешилась, но у Саши всё могло быть не так гладко. При этом как ни старался и Йоханнеса он ненавидеть не мог. Потому что понимал его. Саша не понимал, а он — да. У Матвея не получилось определиться хорошо это или плохо, пришлось просто смириться с тем, что так есть. Самое главное, чтобы осознание не помешало ему в самый неподходящий момент. Он задумался, отчего голос норвежца будто проник в его мысли, пока он не осознал, что его окликнули наяву. В первую секунду, ему даже показалось, что это и есть Йоханнес. Правда сразу же он понял, что голос всё же другой, хоть и похожий. Матвей обернулся — так и есть, старший Бё как-то уж чересчур любезно махнул ему рукой, приближаясь всё ближе. — Мои поздравления, — улыбка норвежца сделалась просто в край обворожительной. — Радостно знать, что в вашей сборной ещё остались чистые спортсмены. Елисеев не мог не восхититься этой словесной конструкцией. Она ещё не была настолько оскорбительной, чтобы с чистой совестью слать далеко и надолго, совершенно забывая о приличиях. Правда и комплимент здесь заметил бы только не очень далёкий человек. — Остались, как видишь, — Матвей скрестил руки на груди. — Ты не очень-то приветлив. Матвей слышал, что добрая половина девушек и, пожалуй, почти треть парней находили Тарьея Бё чертовски привлекательным. Теперь это в определённой степени работало и на нём: при довольно отталкивающем поведении норвежца он совсем не злился, испытывая лишь настороженность по вполне очевидным причинам. — Да и ты как-то не особенно, — россиянин усмехнулся. — Тебя интересуют те же вопросы, что и Себбе? К ним совершенно бесшумно подошёл Саша. Он крепко, но осторожно взял Матвея за локоть и, наверное, даже излишне демонстративно спросил, глядя на норвежца исподлобья: — Всё в порядке? Если Матвей ещё старался сохранить на лице хотя бы подобие дружелюбия, то Саша смотрел остро и враждебно. Двигала им, конечно, обеспокоенность за возлюбленного, но не только она. Тарьей не раз публично показывал насколько ему неприятен Александр как бывший допингист, и не то чтобы это было всегда обоснованно. — В полном. Елисеев искренне постарался передать уверенность спокойным кивком головы. Он был безмерно рад и польщён, но не хотел, чтобы Саша лез на рожон. При всей его выработанной годами осторожности что-то всё равно могло пойти не так. Норвежец следил за обоими с почти заметным ехидством и также насмешливо провожал глазами спину Логинова. Его это всё, похоже, начало развлекать. Тарьей перевёл на него пристальный взгляд, и до Матвея само собой дошло, что его оценивают. Сравнивают так сказать затраченные усилия и предмет их приложения. Причём явно не в пользу предмета. Россиянину показалось, что, прищурившись, он прочтёт между недовольно сдвинутыми бровями Бё следующее: «Не мог выбрать кого-нибудь постатуснее и посимпатичнее». — Всё же, в чём дело? Тарьей ответил неожиданно прямолинейно: — Ты нравишься Йоханнесу. — Как ни странно, я заметил. Интересно, почему бы ему не сказать мне это лично? Мы достаточно часто виделись в последнее время. Матвей и не думал, что на норвежца хоть как-то подействует столь дешёвая ирония, однако на мгновение тот всё-таки утратил преувеличенное дружелюбие. Правда в его словах этого совсем не прозвучало: — Ему просто нужно больше доверия с твоей стороны. Матвей отвёл назад плечи, непроизвольно вздёрнув подбородок и проговорил, ощущая как маска учтивого безразличия начинает трескаться на его лице: — Твой брат исчерпал все возможности для него. Можешь расспросить, если хочешь. Бё это замечание по непонятной причине сильно развеселило — он искренне рассмеялся. — Думаю, у тебя скоро будет прекрасная возможность узнать Йо ещё ближе. Например, завтра вечером. Лучше не медли. Россиянин всё ещё не знал точно, к чему выведет их разговор, но уже начинал догадываться. В принципе, на это он и рассчитывал, однако сразу поспешил принять максимально незаинтересованный вид: — Мне это не нужно. Тарьей скорее обрадовался услышанному, отчего у Матвея возникла мысль, что он мог бы стать неожиданным союзником. К тому же, он честно сообщил Елисееву: — Да и мне не особенно, но этого очень сильно хочет он. Матвей понял, что помогать ему, конечно, не будут, но и Йоханнесу старший брат не горит желанием содействовать. Ну что ж, и на том спасибо. — Странно тогда, почему всё это ещё продолжается. — Матвей вполне искренне недоумевал, при этом не забыв закинуть ещё одну удочку. — Йоханнес привык добиваться своего, и я не собираюсь ему мешать. Но если на этот раз у него не получится, будет только лучше. — норвежец выразительно выгнул бровь. — Я понял.

***

— Я сделаю это сам. Не хочу прятаться за твоей спиной. — Слабоумие и отвага, как всегда, — проворчал Саша скорее обеспокоенно, чем недовольно. В принципе, то, что Матвей внезапно заартачится и решит проявить самостоятельность в решении их проблемы Сашу совсем не удивило. Да и злиться на него за это было всё равно, что раздражаться на солнце за то, что оно восходит на востоке и садится на западе. — И то, и другое — только для тебя. — Матвей взглянул на него выразительно-проникновенно. — Ты просто неисправимый подлиза, — Логинов укоризненно цокнул языком. — А ты — законченный ревнивец. — Елисеев не остался в долгу. Матвей вообще изо всех сил пытался сохранить хорошую мину, играя с самим собой в увлекательнейшую игру «покажи Саше, что всё в порядке, особенно учитывая, что ты только что прибежал сорок пятым в преследовании». Саша только вздохнул, выпуская ладони Матвея, которые всё это время держал в руках. Затем он, деликатно касаясь пальцами, провёл по скулам возлюбленного, мягко поглаживая. Матвей прикрыл глаза, ластясь в ответ, и сразу стал похож на огромного кота. Так и хотелось за ухом почесать. Александр не стал себе в этом отказывать, отчего Елисеев едва не замурлыкал от удовольствия. Саше пришло в голову, что он уже даже не знает, это Матвей наступает на грабли или грабли наступают на Матвея. Причём лично он всё больше склонялся к последнему. Ну не было у него иных объяснений такого невероятного примагничивания неприятностей. Саша отвёл руку, отодвигаясь, и Матвей поневоле выплыл из состояния активно тающего весной снега. Логинов резко посерьёзнел и почти устало спросил: — Ну почему ты сам стремишься сделать себе хуже? — Потому что ты не должен быть в этом замешан, пусть лучше буду я. Елисеев воровато оглянулся вокруг. Он, кажется, совершенно утратил чувство времени, а они всё ещё сидят в вакс-кабине, куда в любую минуту мог зайти кто угодно. Не то чтобы это его сильно беспокоило, но создавать неловкую для всех ситуацию не хотелось. Тем временем, недостающие детали пазла наконец-то сложились у Саши в голове. Всё это время Матвей как умел старался оградить его от того, что считал для него опасным и вредным. Правда, получилось в итоге нечто странное и на взгляд стороннего наблюдателя, и на какое-то время и Александра тоже, выставляющее Елисеева в крайне неблаговидном свете. — Я понимаю, что ты пытался уберечь, но не нужно было. — Только так я могу загладить вину. Матвей непреклонно поджал губы, на что Саша лишь неодобрительно покачал головой. Спорить с ним в таком состоянии было абсолютно бесполезно. В подобные моменты он становился упрям, как сто баранов. Однако Логинов всё же решил попробовать: — Пожалуйста, не рискуй. Теперь это стало слишком опасно. — Доверься мне. Кажется, что на этот раз должно получиться. На иной ответ Саша и не рассчитывал. К тому же знал, что если продолжить спор, тот получится бесплодным и только остатки нервов им вытреплет. Правда от колкости всё-таки не удержался: — Когда кажется, креститься надо. — Да я уже, — с улыбкой парировал Матвей. — Сейчас всё будет лучше, я уверен. Саша хотел сказать ещё что-то ободряюще-ласковое и даже наклонился к его уху, как в вакс-кабину предсказуемо зашли. Кто это оказался можно было без труда установить именно по двум произнесённым словам: — Воркуете, голубки? Собственно, Женя и неловкость явно были понятиями несовместимыми. Так что Матвей без зазрения совести съехидничал, поворачиваясь к винтовке и любовно поглаживая её ствол: — Жень, я ни на что не намекаю, но в этом году у меня девяносто два процента на «стойке». Павлова неожиданно недовольно сморщилась и, проворчав что-то про «тараканов в голове без чувства юмора», от души приложила видавшую виды дверь. — По-моему, ты переборщил. — Вижу. Нервы совсем ни к чёрту. Елисеев почти с трудом выдавил короткие отрывистые фразы, хоть и Женю обидеть совсем не хотел. Просто правда как-то не рассчитал силу подкола. Да и у самой Евгении могло быть очень уязвимое настроение в силу веских причин. Естественно, в миксзоне её уже не было. Пришлось в спешке, с трудом попадая пальцами по сенсорным клавишам писать сообщение с извинениями. Только поздним вечером Матвей получил короткое: «Да ладно, забей». Однако когда он вернулся в совместный с Эдом номер ему уже было не до жениного ответа. Уверенность, с которой ему даже удалось убедить Сашу в своей правоте, стремительно улетучивалась. Только осознание насколько сильно всё зависело от этого последнего шага заставило Матвея довести задуманное до конца. Без него всё сделанное и сказанное не имело никакого смысла. Латыпова он в возможные подробности сегодняшнего вечера посвящать не собирался, но очень недолгой игры в гляделки хватило, чтобы Эдуард понял многое и укоризненно проворчал: — Тоже мне рыцарь без перца и укропа. — Он самый. Матвей припечатал эти слова закрывающейся дверью. Он использовал ненадолго вернувшееся самообладание, чтобы дойти до крыла, где жили норвежцы. При этом перед номером Йоханнеса он ощутил привычное замешательство и остановился ненадолго, переводя дыхание. Вдох-выдох. Что ж, завтра случится одно из двух: он проснётся или в объятиях Йоханнеса (Матвей никак не мог выкинуть из головы эту возможность, несмотря на множество попыток), или в центре очень крупного международного скандала. Ещё неизвестно, какая из этих перспектив хуже. Его неуверенность могла стоить им всем очень дорого. И то, как холодные пальцы норвежца до боли сомкнулись на его запястье, увлекая внутрь, совсем не настраивало на благоприятный исход.