Падение обязательно будет.
Сентябрь, 2008.
Уютный деревянный домик в природе Корка в такой тёплый и прекрасный сентябрь — это совсем не то, что она заслуживала. Гермиона сидела в плетённом кресле на крыльце, укутавшись в плед серого цвета, а на столике рядом стояла чашка уже с холодным чаем. Ей явно требовалось выпить что-то гораздо крепче чая, но спорить с Поттером она не стала. В ней не осталось сил абсолютно ни на что. Только сейчас Грейнджер задумалась о том, что никогда не заглядывала в своё будущее — никогда даже не пыталась себе представить свою жизнь после того, как все красные ниточки будут сожжены. Неужели можно было поверить в призрачные надежды на то, что ей резко станет легче и она со спокойной душой сможет вернуться в Америку? Наверное, сила ненависти была слишком велика, но не больше чёртовой любви. Гермиона почувствовала, как по щеке скатилась слеза. — Ты как? — Гарри сел на корточки перед ней, касаясь руками её колен. — Как чувствуешь себя? — Ты накачал меня какой-то дрянью, что я чувствую себя, как живой труп, — бесцветно протянула девушка. — Я даже не хочу знать, что это такое… — Прости, — брюнет не сводил с неё глаз. — Мне пришлось прибегнуть к этому. Не будь ты в состоянии «овоща», то я не мог бы ручаться за твою жизнь. — А есть смысл за неё ручаться? Кому она нужна? — Гермиона слабо усмехнулась. — Ты так яростно отстаивал свою позицию о том, что я тебе лгала и стала другой, а теперь сидишь передо мной на коленях, пытаясь спасти мою никчёмную жизнь. Жизнь убийцы, Гарри… Нет, ты не подумай, я не стараюсь сейчас как-то вызвать твою жалость, это скорее насмешка над собой же. У неё и не было мыслей о жалости, лишь презрение. Кажется, одна из её личностей, которая отвечала за «мясо», просто ушла в тень, уступив место какому-то новому альтер-эго. Гермиона снова вспомнила о Скарлетт, и с глаз сорвалась новая порция слёз. Ведь ей говорили все, предупреждали и пытались удержать от падения в бездонную пропасть, но Грейнджер была такой самонадеянной. Она слепо следовала за своей ненавистью, думая только о том, как увидит страх и боль в глазах Малфоя, но по итогу напоролась на лезвие собственного ножа. Гермиона действительно больно ранила Драко, и знала об этом, пусть тот и почти не рассказывал об этом. Настолько больно, что сама чувствовала эту боль — их чёртова связь. И речь сейчас была далеко не о связывающем заклинании между поручителем свободы и заключённым. — Ты больше не его адвокат, — Поттер проигнорировал все её вопросы. — Ты отстранена от дела из-за плохого состояния здоровья. Малфой будет продолжать оставаться под магическим домашним арестом в Мэноре, но и поручитель больше ему не требуется, так как большая часть обвинений были сняты. — Я прям честно отработала свой чек, — съязвила Гермиона. — Тебе нужно просто забыть об этом… Я думал над тем, чтобы частично лишить тебя воспоминаний. Это самое разумное решение, но выбор только за тобой. Я не могу бесконечно держать тебя на этой «дряни», как ты выразилась, а без неё ты снова почувствуешь боль. — Предлагаешь начать жизнь с чистого листа? — Это я предложил, — на крыльце появился Блейз, который всё это время стоял за стеклянной дверью, наблюдая за Поттером и Грейнджер. — Привет, Гермиона. — Привет, Забини. — Я оставлю вас, — Гарри поцеловал её в лоб и вернулся в дом. Девушка медленно повернула голову, наблюдая за удаляющейся фигурой лучшего друга. Она точно знала, что ей сейчас невыносимо больно, но эта боль была надёжно заперта, до определённого момента. Блейз подтянул ещё одно кресло и сел рядом, дожидаясь пока Грейнджер начнёт разговор. — Наверное, мне было бы интересно узнать, как ты тут оказался… Я не знаю, что мне сейчас интересно. — Я сам пришёл к Поттеру, когда не застал тебя в Мэноре. До меня дошли слухи, что ты потеряла сознание во время судебного заседания, а когда тебя не оказалась в поместье, то я и подумал, что он может знать, где ты. — Он остался со мной, Блейз. Ты можешь себе это представить? — Могу, потому что он — твой друг. Настоящий лучший друг. — У меня даже дружба — это какая-то больная зависимость. Похоже, что вся моя чёртова жизнь — это что-то не от нормального мира. — Не бывает здоровых людей, Гермиона. Бывают лишь те, кто пытается казаться нормальным и здоровым, а бывают такие, как мы, которые не стесняются своего безумия. — Не нужно говорить со мной так, словно я просто разбила набор дорогой посуды, — девушка сверкнула карими глазами в сторону мулата. — Вы носитесь со мной, как с писанной торбой в то время, когда я жестоко расправилась с невиновными людьми. С беременной женщиной и ребёнком! И ещё с некоторыми людьми. Ей не хватало сил на то, чтобы самостоятельно встать, но что-то внутри уже успело несколько раз перевернуться и больно разбиться. Она нуждалась не в жалости, а в наказании, чтобы достичь той точки, которая так напрашивалась под конец всей истории. Тут не должно было быть каких-то оправданий и размышлений, потому что Гермиона продумывала этот план, пусть и не совсем хорошо это помнила, она вынашивала в себе эту месть. Попадись ей такой подзащитный, и она бы его отмазала, но для себя адвокатом Грейнджер становиться не собиралась. Ей не нужен был адвокат. Только судья, обвинение и приговор. Без какого-то следствия. Может быть, когда-то она и пыталась ухватиться за жизнь, желая себе лучшего будущего, но те времена давно остались позади. Гермиона жила намного дольше отведенного ей срока. Теперь ей было плевать на то, перекрывали ли её боль и страдания её поступок — ей больше не хотелось жить. — И что ты предлагаешь? Расскажешь всему миру об этом? — А есть смысл скрывать это? Зачем, Блейз? Зачем ты сидишь тут со мной и пытаешься говорить? — Нам помогали эти разговоры. — Да, когда я была жертвой, тогда они нам и помогали. Я не понимаю, разве вас не смущает всё это? Ты знал Асторию, а я убила её! Я будто бы говорю со стенкой. — Да, Гермиона, ты — убийца. Ты — сволочь и последняя мразь, ничем не отличающаяся от Малфоя, а что дальше? У самых известных серийных маньяков есть родные, которые несмотря ни на что, не отворачиваются от них. Таких мало, но они есть. Почему ты заставляешь меня возненавидеть тебя, когда я на самом деле ненавидел Малфоя? — Потому что так правильно, Блейз. Мы должны сделать что-то правильное в конце. Месть — мощный эмоциональный механизм, зовущий человека к действию, и Гермиона попалась на эту удочку. Жажда мести дала лишь временное облегчение, но со временем превратилась в замкнутый круг, в котором Грейнджер чувствовала себя всё хуже. Она достигла той точки этого круга, на котором пришлось разворачиваться и снова проходить путь с самого начала — с того самого начала. Гермиона вновь пережила ненависть, но вернулась по итогу к любви. Или что это такое? До поры, до времени месть не являлась для неё ошибкой эволюции, а служила очень полезной цели. Она выполняла функцию сдерживающего фактора, который помогал выжить, но это не могло длиться бесконечно. Со сломанными костями и открытыми ранами Гермиона ползла по осколкам своей нормальной жизни, чтобы расквитаться с убийцей своей человечности. Она переложила на Малфоя самую большую ответственность, но и на себя взяла непосильную роль палача. — Это дело не закроют без меня, — выдавила из себя Гермиона. — Предлагаешь Малфою до конца жизни сидеть под арестом? — Это не худший исход для него. — Я там была под оборотным зельем, а Малфой видел меня, но я подправила все его воспоминания. Когда-то мистер Саламандер подарил мне книгу о чарах разума, и, как оказалось, они мне неплохо даются. — Монтегю не было в городе, когда Драко якобы с ним встречался. — Не было, — она усмехнулась. — И Гарри это понял только потому, что я подбросила ему колдографию, а самое примечательное, что я не помню, как сделала это. Просто знаю, что сделала, но как и когда… Кажется, я подсознательно хотела, чтобы он догадался обо всём. Только в последние дни её сознание понемногу прояснялось, заполняя недостающие фрагменты большого и очень сложного пазла. Она понимала, почему так получалось и что для этого служило причиной, но толку было об этом говорить? Скарлетт Питерс увидела в ней этот «изъян» намного раньше, но Гермиона это посчитала лишь глупой догадкой. Девушка достаточно много на своей адвокатской практике повидала психов, самых настоящих безумцев, но не думала, что когда-то окажется в их когорте. Тяжелая эмоциональная травма, полученная в юности, привела её к редкому психическому заболеванию, при котором личность Гермионы разделилась, и теперь в ней жило несколько личностей, которые так и не выходили на свет и не представлялись ей, желая остаться в тени. Грейнджер просто жила себе, временами отключаясь от жизни, а потом обнаруживая, что успела проделать немало работы. Она списывала это на усталость, на увлеченность работой — на что угодно, но не на то, о чём подозревала Скарлетт. Однако события последних месяцев послужили спусковым крючком к началу катастрофических перемен в её голове. Вдруг она поняла, сколько разных личностей живет внутри неё, и барьеры между этими личностями начали рушиться. Грейнджер смотрела куда-то вдаль, обдумывая всё это и ужасаясь с того, что это — её жизнь. — Я не согласна на Обливиэйт, — заявила девушка. — Я знаю, что это такое, а с учётом моего нестабильного психического состояния есть большая вероятность того, что он сработает очень и очень криво. Представь, если я вдруг начну новую жизнь, а потом что-то начнёт всплывать. — Давай поговорим с тобой о том, что ты чувствуешь. Просто поговорим, как тогда в саду Мэнора. Это был всё тот же Блейз, готовый поставить своё плечо, чтобы Гермиона плакала столько, сколько ей угодно. Не хватало только бутылки огневиски, чтобы хотя бы на миг перенестись на много лет назад. Наверное, это было одно из того, что ещё напоминало о прошлом. Как бы всё могло сложиться, если бы они подружились раньше? Она всё чаще думала о том, как бы всё сложилось, если бы было по-другому. — Я уже тогда была убийцей. — Ты говоришь всё только из-за того, что любишь его, — протянул Забини. — Если бы ты по-прежнему ненавидела его, то сейчас была бы довольна своей работой. — Всё дело в этой чёртовой любви. — Ты могла бы быть счастлива. — Я не привыкла быть счастливой, и поэтому не считала счастье чем-то обязательным для себя. Но вместе с тем я не забыла, потому что женщина никогда не забудет свою первую любовь, несмотря на то, как плохо она закончилась. Кажется, тут даже и не думало что-то заканчиваться… И тишина. Блейз больше не пытался с ней говорить, а Грейнджер выдохнула с облегчением, что не нужно отвечать на бесполезные и смешные уговоры друга. Они так просидели до вечера, пока не начало темнеть. В доме загорелся свет, а на крыльце появился Гарри. Гермиона видела его, но казалось, будто бы она наблюдала за всей этой картинкой откуда-то со стороны, словно душа давно покинула тело. Ей бы в действительности хотелось умереть, чтобы получить своё, но это были лишь игры воображения. Она слышала, как внутри между собой ругались все её личности — между ними разгоралась самая настоящая гражданская война. Они обвиняли друг друга в провале, кидались предъявами и защитными аргументами, но не могли прийти хоть к какому-то компромиссу. Внезапное, насколько его возможно таковым назвать, осознание того, что в ней живут несколько личностей, да ещё и порой воюют между собой, для Гермионы было как гром среди ясного неба. И в какой-то момент ей показалось, что больше она не в силах с этим справляться. Ей хотелось бы познакомиться с той личностью, которая родилась после всего, и попросту не помнит всего этого ужаса, живя своей обычной жизнью, но пока что на контакт никто не выходил. А Грейнджер лишь оставалось принять этот факт, и уживаться в своей голове со своей новой компанией «друзей». Теперь она больная не только на словах, но и по факту. Возможно, что она могла бы справиться, если бы обратилась за помощью. И снова это «если бы».***
Все последующие недели она молчала, заперевшись в себе со своими личностями. Гермиона слышала и видела, как к ней в комнату заходили по очереди Гарри и Блейз. Даже Рольф приехал, но она не реагировала на их слова и действия. Это было похоже на состояние комы — душевной комы, потому что внешне она выглядела неплохо, но вот внутри что-то медленно загоралось, и это не чувство надежды. Сколько раз ещё должен случиться этот «переломный момент»? Сколько раз ещё должен был сработать спусковой крючок смертоносного механизма? Где-то внутри, глубоко под рёбрами, на могиле с красными колючими розами плакала юная гриффинидорка, моля о помощи, но никто этого не слышал. Гермиона была сломана в очередной раз, как очень качественная, но старенькая игрушка, которую чинили уже не один раз. Хронология жизни постепенно восстанавливалась в воспалённом сознании, и это травило её ещё сильнее. Гарри уже не требовалось делать ей уколы, чтобы сохранять это состояние «овоща». Он частенько приходил к ней поздними вечерами с подносом еды, и начинал что-то рассказывать из их прошлого, но Грейнджер даже бровью не повела. Несколько вечеров подряд Поттер читал ей «Сказки барда Бидля», но это только потревожило очень старые воспоминания о Войне. С каждым днём казалось, что шансов больше не осталось. Гермиона смогла вывести на свет три своих личности, но точно знала, что в потёмках пряталось ещё несколько, но вот точно сколько, она не знала. Первая — это тринадцатилетняя гриффиндорка, называющая себя «Джи-Джи» — так её в детстве называл отец, передразнивая её второе имя. Это была самая обычная девочка, которая была мечтательницей и окрыленная незнакомым ей чувством — первой влюбленностью. Одетая в школьную форму, но только мантии не было, и с необузданной копной волос на голове. Она призналась, что очень редко выходила на свет, и всё больше гуляла по саду с цветущими вишнями, который находился на юго-западе души. — Это единственное место, где безопасно, — призналась Джи-Джи. — За пределами сада очень холодно, темно и страшно. Там завывают дикие звери, а повсюду болота и почти никогда не наступает рассвет. — Там нет болот, — категорично заявила её вторая личность, вышедшая на свет. — Там везде камни. Очень холодные и большие. Это была «Луна». Личность, рождённая в тот роковой вечер на полу Выручай-комнаты. Она очень пугала Гермиону своим внешним видом — до тошноты и боли в области желудка. На ней не было ничего, кроме рванной белой рубашки в тёмно-красных подтёках. По её бледному лицу бесконечно стекали слёзы, а из свежих ран вытекала кровь. Казалось, что на теле не осталось ни единого живого дюйма, всё изрезано острым ножом и осколком стекла. Луна была просто на грани жизни и смерти, но стойко стояла на ногах. — Там везде камни… И очень много осколков. Ты не знаешь, откуда там столько осколков? — Они вылетели из окон дома на Эбби-Роуд, — подала голос третья личность. — Когда я там кричала, то они вылетели… Прости, если они ранили тебя. — Они появились значительно раньше, — глухо отозвалась Луна. — Нет, Грейнджер, они появились гораздо раньше. Третья личность — «Грейнджер». Та самая, которая ползала на коленях, собирая останки своих родителей, родившаяся в марте 1998-го на Эбби-Роуд. Все трое они стояли перед Гермионой, рассказывая о своих историях так, словно она их не знала. Но куда страшнее было смотреть на то, как выглядели олицетворенные трагедии. Все с карими глазами, с новым шрамами на сердцах и тихим голосом. — Есть ещё, — сказала Джи-Джи. — Я слышала, как они проносятся с криками мимо сада. Они очень опасные, и я никогда не решалась на них посмотреть. За ними следуют страшные безобразные тени. Гермиона пыталась их дозваться, но без толку. И была её основная личность, которая помнила почти всё, объединяя в себе всю эту боль и страхи. Пока что она и оставалась на свету, проживая день за днём, как неживая тряпичная кукла в кресле-качалке. — Я принёс тебе тёплое молоко, — в комнате снова появился Гарри. — Тебе снова пришло письмо от Малфоя. Я их все складываю в деревянную шкатулку, ты потом сама решишь, что с ними нужно сделать. Гермиона сидела всё в той же позе, но прекрасно слышала слова Поттера. Ей казалось, что она пока что просто не готова отвечать ему, но процесс регенерации или его жалкое подобие был внутри запущен. Общими усилиями трёх знакомых ей личностей, в душе началась общая уборка острых осколков. — Дело Малфоя вышло на финишную прямую, — продолжил парень. — Я немного посуетился, но всё идёт как надо. Монтегю задержали и предъявили ему обвинения в убийстве Астории Малфой и Скорпиуса Малфоя. Я еле сдержался, чтобы не размазать его прям там по стене. Уж кто-кто, а он заслужил на это. По лицу скатилась горячая слеза, но ни одна мышца не дёрнулась. Одна часть неё порывалась вскочить с места и упасть в объятия Гарри, но вторая велела сидеть на месте. Та пропасть, которую сама Гермиона выкопала между ними своим молчанием начала уменьшаться после всех откровений, но теперь снова увеличивалась с подачи этого гнетущего молчания. Она нуждалась в свободе. Свобода начинается, когда мы учимся принимать случившееся. Свобода означает, что мы набираемся смелости и разбираем свою тюрьму по кирпичику. Нужно было просто немного усилий, но очень много времени. — А ещё я видел, как на него смотрел Малфой. Возможно мне показалось, а возможно и нет, я не пытаюсь оправдать этого мерзавца, но он смотрел на Монтегю с такой же ненавистью, как и я. Казалось, что мы ненавидим его за одно и то же. — Принеси мне его письма, — хрипло выдала Гермиона. — Пожалуйста. Это были её первые, и пока что последние слова. Она скучала по Малфою всё это время, не прекращая думать о нём. Ей ничего не снилось — вообще ничего, теперь во сне была просто темнота и пустота, но она так хотела увидеть там Драко. Это было похоже на наваждение, на сильную наркоманскую зависимость, но отрицать её было бы просто глупо. Через несколько минут Гарри вернулся с деревянной шкатулкой в руках, протягивая её подруге: — Он хотел с тобой встретиться. Несколько раз спрашивал меня о том, не знаю ли я, где ты сейчас находишься. Я сказал ему, что ты вернулась в Америку, а после решила отправиться в неизвестном направлении, чтобы немного побыть наедине с собой. Он подождал, пока Грейнджер хоть как-то отреагирует, но она просто приняла шкатулку, и продолжала молчать, всматриваясь в орнаменты на крышке. — Нарцисса тоже искала встречи с тобой, — продолжил Поттер, не получив никакого ответа. — Она говорила, что в Мэноре остались твои вещи, но я их не забирал. Здесь есть всё необходимое, я купил тебе новую одежду, постельное, полотенца… Мне казалось, что ты бы не хотела прикасаться к тем вещам, но если вдруг нужно, то я могу их забрать. Гермиона отрицательно замотала головой, и брюнет вышел с комнаты. Он забрал молоко, которое успело уже остыть и оставил свою подругу наедине с целой шкатулкой, в которой была частица Малфоя. Девушка провела тонкими пальцами по резанному орнаменту, а потом всё же открыла деревянный «сейф». На верхнем конверте она сразу же узнала аккуратный почерк Драко, но достала самое нижнее письмо, которое должно было быть первым из всех. Мисс Гермионе Джин Грейнджер Нижняя губа дрогнула, а сердце начало бешено стучать в груди. Она чувствовала аромат его духов, исходящий от письма, а по коже пробежало его тепло — такое особенное, только от Малфоя такое могло исходить. Его почерк был ровным, что свидетельствовало о силе воли и спокойствии, но вот некоторые буквы слегка отличались — Малфой растерял немного уверенности, запинаясь в то время как выводил её имя. Он писал под наклоном 20-30 градусов вправо, этого в школе не было. Такой наклон свидетельствовал об открытости и выражении своих чувств. Гермиона точно помнила, что во время обучения в Хогвартсе, его почерк больше уходил влево — контроль своих эмоций и скрытность. Годы сказались на всех, и Драко не был исключением. Часть мозга, а может и целая личность, отвечающая за её профессиональные навыки была в порядке. Гермиона провела указательным пальцем по конверту, но не спешила открывать его, словно хотела что-то ещё сказать о Малфое, применяя свои знания в области графологии. Но ведь он больше не был её клиентом. Он больше не её подзащитный. Я ждал, что ты вернёшься, но ты просто исчезла. Ты развеялась, как сон с первыми солнечными лучами. Сейчас два часа ночи, а я решился написать тебе письмо. Раз за разом я прокручиваю в голове наш последний разговор, и мне становится с каждым разом всё больнее. Я более, чем уверен в том, что схожу с ума. Мои глаза мечутся по поместью в поисках тебя, но ты просто исчезла. Гермиона полностью ушла в эти строки, покинув собственное тело и даже не заметила, как на свет вышла ещё одна личность. Она пряталась за её спиной, заглядывая одним глазом в письмо Малфоя и тихо всхлипывала. И похоже, что в представлении эта личность не нуждалась — она была сестрой Джи-Джи. Только вот если та малышка просто была единственной счастливицей из них всех, потому что гуляла по вишнёвому саду, то именно эта четвёртая личность помнила все унижения Малфоя. Это она терпела каждый его удар, но продолжала бежать за ним. И имя ей — Флокс — разновидность полевых цветов, которые когда-то любила Гермиона, и которые ей тайно приносил слизеринец. Мне кажется, что без Астории не было так пусто в Мэноре, как без тебя. Я должен думать о своей умершей жене и сыне, но я думаю о тебе. Когда-то я уже такое переживал, и тогда это закончилось плохо для тебя. Но сейчас я не хочу причинять тебе боль, Грейнджер. Я твердил тебе о том, что между нами нет любви и есть только больная зависимость. Теперь я уверен в этом, и я готов называть это любовью, потому что это заставляет меня чувствовать себя живым. Никогда в жизни я не был более живым, чем рядом с тобой. Неважно, тогда или сейчас. Того, кто способен любить ещё можно спасти. Ты откажешься, конечно же, но я подам тебе руку. После того, как сам же толкнул тебя. Гермиона бросила письмо на пол, слыша каждую строчку его голосом, словно Драко сидел рядом и сам всё зачитывал. Ей стало интересно, есть ли внутри Малфоя другие личности? Наверное, да. Иначе было невозможно объяснить такие эмоциональные качели и штормы его настроения. Они друг друга стояли. Девушка поспешно принялась за второе письмо, не отгоняя от себя заплаканную Флокс. Привет, Грейнджер! Пишу так, будто бы мы с тобой закадычные друзья, а не враги. Ты не ответила на моё прошлое письмо, поэтому я снова скажу тебе, что я жду тебя. Мне совсем не хочется тебе писать в своих письмах о том, что там решил суд, что происходит в стенах Визенгамота. Я пишу тебе в надежде получить ответ, но почему-то все меньше и меньше верю в это. У тебя есть полное право игнорировать и ненавидеть меня. Твой голос не выходит у меня из головы, ты всё так же продолжаешь там кричать о любви ко мне, а я не устаю это слушать. Ты была всегда так добра ко мне. Прям костьми ложилась, защищая меня и мои интересы, отстаивая меня, пусть и в ущерб себе. Я говорю не о суде, конечно же нет. Будь ты хотя бы немного жёстче ко мне, и я бы не сломал тебя, а так — я убил тебя. Не один раз. Ты не обязана была сжигать себя, чтобы согреть других. Чтобы согреть меня. В нём по-прежнему было столько власти над её разбитым сердцем. Она была готова бесконечно гореть, если бы он только попросил, и совсем неважно, сколько бы сил на это потребовалось. Гермиона нашла бы их в себе. Она достала со шкатулки третье письмо и на дне оставалось ещё два. Ответь мне, я прошу тебя. Не хочешь возвращаться — не нужно, просто ответь мне. Я схожу с ума без тебя. Сегодня я всю ночь просидел в твоей спальне, и могу поклясться, что чувствовал тепло от простыней. Твой аромат, твой голос — это всё навсегда отпечаталось в этих стенах. Ты как-то заметила, что эльфы не убирали в моей спальне после смерти Астории. Я им запретил убирать и эту комнату, потому что пытаюсь уловить хоть что-то после тебя. Ты прошлась ураганом по моей искалеченной душе, но ты залечила её. Может, потому что я никогда по-настоящему никого и не любил, за одним только исключением. Тут остались твои вещи, и я всё время касаюсь их, чтобы представить, будто бы только что видел тебя, и ты вышла. Ты жила со мной под одной крышей, ненавидела и проклинала меня, но ты была рядом. Это было похоже на то, что было в Хогвартсе — я просто был живым от мысли, что утром мы снова встретимся. Тут навсегда останется твоя не заправленная постель. — Что же ты сделал с нами, Малфой? — тихо прошептала Гермиона. — Что мы оба сделали с нами? Она вскрыла четвёртое письмо, набрала полные лёгкие воздуха и принялась читать. Я готов обойти все города, чтобы найти тебя. Я готов умереть, сгореть и снова воскреснуть, но только бы ещё раз увидеть тебя. Я готов на что угодно, только бы хоть на минуту увидать тебя в гостиной Мэнора. Ты спрашивала меня «почему?» так много раз. Я отвечу, хотя тогда можно больше не надеяться на то, что ты когда-то ещё появишься на моём пороге. Ты заслуживаешь эту правду, хоть ничего хорошего в ней нет. Правда редко бывает сладкой на вкус, почти никогда. Почему я не сказал тебе всех этих слов раньше? Потому что я — трус. Мне было важнее одобрение отца, нежели ты. Я всегда стремился ему угодить, а признайся я в своих чувствах к грязнокровке, то стал бы самым большим его разочарованием. Я был взращён его идиотскими идеалами, его бреднями о чистоте крови и о том, как это важно. Отец всегда был для меня на первом месте. Я восхищался его властью, авторитетом и хотел быть таким же, как он. Я — идиот. Почему я ушёл тогда? Я не ушёл, Грейнджер. Я позвал МакГонагалл, я приносил Помфри ингредиенты, о которых она могла только читать на страницах справочников и старинных книг. Ты можешь спросить у неё, и она подтвердит это, а тогда старуха тебе этого не рассказала, потому что я попросил её. Я не мог стать в глазах всей школы или хотя бы в твоих — героем, потому что это было чревато последствиями. Уже тогда все приспешники Тёмного Лорда активно готовились к его воскрешению, и моя семья не была исключением. Монтегю и Гойл не были моими друзьями, я ненавидел их. Но я был слишком труслив для того, чтобы открыто выступить против них, защищая тебя. Да, чёрт подери, я был малолетним трусом, который единственное, на что был способен — это держаться своей роли. Ведь все привыкли видеть Драко Малфоя заносчивым чистокровным ублюдком. Это не оправдывает меня. Нет. Мне просто хотелось быть крутым и классным, быть достойным своего отца, и я слишком поздно понял, что это совсем не круто. Я делал то, что эти отребья считали «крутым», а потом плакался Миртл. Да, Грейнджер. Я плакался призраку маглорождённой ведьмы о том, какое я ничтожество. Она кричала так громко от своей боли, что Гарри услышал это с улицы. Казалось, что сердце раз за разом пропускали через мясорубку, склеивали «как попало», и снова повторяли. Гермиона упала на пол и вцепилась ногтями себе в бёдра. Она пыталась расцарапать свежие раны, чтобы физической болью заглушить душевную, но в этот раз это не срабатывало. Все девять кругов Ада, что она прошла за свою жизнь сузились до невозможности и сковали её шею. Гермиона хватала ртом воздух, но боялась задохнуться, словно её кто-то топил на дне самого глубоко Чёрного озера. Огонь угасал в жилах, а вместе с ним и надежда в глазах. Все её личности стучались в металлические стенки души, поднимая там самый настоящий бунт, но она не слышала их. — Тише! Тише, Гермиона! — Гарри прижимал её к себе. — Я рядом, моя хорошая. Я с тобой. Слышишь меня? Тише… — Чем я заслужила такую боль?! — выкрикнула девушка. — Чем, Гарри? Почему именно я? Почему я… — Мы вместе со всем справимся, Гермиона, — он начал её убаюкивать, как маленького ребёнка, а рукой приглаживал вьющиеся волосы. — Я всегда буду рядом с тобой. Держись за мою руку, Гермиона. Ты выберешься со своего кошмара, я тебе обещаю. На дне шкатулки оставалось последнее письмо Малфоя. — Прочти последнее, — взмолилась девушка. — Я должна его услышать. Поттер не стал перечить и потянулся за конвертом, небрежно разрывая его. — «Я проснулся на полу у твоей комнаты, — начал Гарри. — Я даже не помню, как оказался здесь, но только тут меня не мучают кошмары. От тебя так и нет ответа, но, как я уже писал в прошлый раз, я и не надеюсь. Я рассказал тебе всё, что мог рассказать о своей любви. Всё остальное останется навеки заперто в моей душе. В той комнате пожар не угасает уже много лет, а сейчас там бушует самое настоящее Адское пламя. Но если ты когда-то попросишь меня, то я расскажу тебе... Одно твоё слово, Грейнджер, и я упаду на колени, я всё тебе расскажу. Говорят, что любовь рождается выше облаков, но только не в нашем случае. Похоже, что наша была рождена где-то в самом сердце Преисподней. Это в самое сердце, на поражение, Грейнджер. Думаю, что ты понимаешь о чём я говорю. Мне нет прощения, я и не прошу тебя о нём. Если мы когда-то ещё встретимся, если я когда-то всё же смогу тебя отыскать, то стану самым счастливым человеком. Мне хотелось бы верить в то, что когда-то ты позволишь мне вручить тебе весь мир, потому что это малейшее, что я могу тебе предложить. Прости, что позволил твоему кошмару сбыться. Немного любви в холодном Мэноре — это то, что осталось после тебя. Пусть и безумной. Больше никто не оставлял тут такой след, Грейнджер.» — Немного любви в холодном Мэноре, — хрипло повторила Гермиона. — Это как название романа, но только далеко не о нашей с ним любви. Такая бы история была о чём-то прекрасном. — Мы со всем справимся, моя хорошая, — Поттер откинул в сторону письмо. — Я тебе обещал, и я сдержу своё слово. — Я согласна на Обливиэйт, Гарри, — она посмотрела на друга. — Я больше не смогу всё это выдержать. Ты знаешь, что мне нужно оставить, а что нужно стереть. И Джи-Джи, и Луна, и Грейнджер, и Флокс — все они услышали её решение, а поэтому быстро разбежались в разные стороны, подальше от окраин души, чтобы успеть спрятаться. — Всё будет хорошо, Гермиона… Она знала, что Поттер ждал этого решения, а поэтому даже не сомневалась в том, что где-то на нижней полочке в его кабинете уже хранилось несколько флакончиков с видоизменёнными воспоминаниями его лучшей подруги — Гермионы Джин Грейнджер. Её сломали очень красиво. — Под матрасом лежит моё письмо. Отправь его, пока я буду без сознания. Гарри кивнул, а следом достал палочку из внутреннего кармана пиджака. Его глаза заблестели от слёз, потому что он не думал, что когда-то его палочка будет направлена в сторону лучшей подруги, а на языке будет вертеться такое отвратительное заклинание. — Обливиэйт…***
Здравствуй, Драко Я видела, как приходили твои письма, но я их не читала. Я их обязательно прочту, но письмо пишу тебе уже сейчас. Ответное письмо, потому что могу догадаться, о чём ты напишешь мне. Ты будешь писать о нашем последнем разговоре, о том, что наша любовь — это что-то неправильное, но оно тебе на даёт покоя. Я это знаю, потому что сама всё это переживаю сейчас. А мы ведь так сильно с тобой похожи — больше, чем кто-то мог бы себе представить. Я — разбитый хрусталь. Я — разрушена. Я не могу больше не смотреть на солнце, я просто не вижу его, и это полностью твоя вина, Драко. Самая большая вина на тебе, а потом уже на Монтегю, Гойле и всех остальных. Но ты же и сам это прекрасно понимаешь, не так ли? Ты — мои раны. Ты — мои шрамы, но и это тебе тоже известно. Если бы ты только знал, сколько зим холодных ты мне снился — их просто не счесть. Я бы могла поднять нашу любовь к солнцу, я бы нашла на это силы, но по итогу мы с тобой стали жертвами совсем другой Войны. Я мечтала жить, а не выживать, но ты ведь даже не поинтересовался у меня. Я была готова верить в каждую твою ложь, какой бы она не была — я была готова абсолютно на всё. Иногда мне хочется быть морем, в котором ты бы наконец-то захлебнулся, но нет же. Я всё равно брошусь тебя спасать, я же знаю себя. Я уже проверила это, и эксперимент с треском провалился. Ты превратил мою любовь в груду ненужных чувств, которые со временем начали ломать меня изнутри. Ты превратил меня в самую худшую версию меня, но мне это так долго нравилось, пока я не преступила все дозволенные небом границы. Я была предана тебе, и предана тобой же в ответ. Как оказалось, у тебя нет сердца, а я чуть было не вручила тебе своё. Хотя нет, постой... Я всё-таки вручила тебе своё, а ты начал медленно вонзать в него острые иголки. Не наша любовь была неправильной и жестокой, а мы. Поверь, я ударила тебя в ответ, и ты уже чувствуешь эту боль, но дальше будет только хуже. Мы храним секреты друг от друга, и они очень страшные. Гермиона Джин Грейнджер.