***
Уже много дней я слышу только звон собственных цепей, которые удерживают меня в этом темном месте. Открывая усталые глаза, вижу только всепоглощающую темноту, что окутывает меня с головы до ног, не дает прозреть полностью. Каменный пол холодит обнаженную кожу спины, морозит остро очерченные лопатки, отдает болью во всем теле. С трудом переворачиваюсь на бок, пытаюсь положить ладонь под голову, чтобы хоть немного согреться. Опять звенят цепи. Как я попал в подобное положение? Этот вопрос терзает меня до сих пор. Корифей знал про меня слишком много. И я сам позволил это. Сам дал ему подобное знание, наделил силой и жаждой власти. Сам. И сейчас пожинаю плоды своей неосмотрительности. Да, бог не может умереть, но никто не сказал, что он не может чувствовать боль, как физическую, так и душевную. Тело слабо, и Корифей это знает, терзая его. Принять истинное обличье невозможно… Запястья жгут тяжелые металлические браслеты, царапают кожу до мяса. Боль течет во всем теле, сжимая в ледяной хватке хрупкое сердце. Но я отказываюсь сдаваться. Я — Фен’Харел, бог-мятежник! Никто не сможет сломить меня!***
— Дориан? Где мы? — Логичнее был бы вопрос — когда, — ответил маг. — Нужно выяснить — насколько далеко нас занесло во времени. Грязные, затопленные клетки, и тут и там поросшие ядовитым красным лириумом, тянулись по всей длине коридора, где появились Лавеллан и Павус. — Надо найти остальных. Выяснить: живы ли они, — эльфийка уверенно направилась в сторону темнеющего провала, в котором угадывалась лестница. — Пошли, Дориан. Если нас сюда забросили, значит могут и отправить назад. — Для начала выясним: когда мы, — ответил маг. — А там будем действовать по обстоятельствам.***
Скрипит ключ в ржавом замке, отпирая мою клетку. Тяжелые шаги двух человек отдают громом в чутких ушах. Меня хватают за плечи и поднимают на ноги, но они меня не держат. Подламываются. Я падаю, но меня крепко держат. Ставят на колени. Голова безвольно упирается подбородком в грудь. Глаза не открываются, челюсти стиснуты до скрипа зубов, чтобы не закричать, не застонать, не дать мучителям повода для радости. Опять звенят цепи. Браслеты падают с запястий. Кто-то из пришедших зажав мою голову в крепких ладонях поднимает ее, чтобы открылась шея. Второй защелкивает на ней стальной ошейник. Я не вижу, но знаю: к ошейнику крепятся две цепи, которые держат в руках эти двое. Меня опять поднимают и ставят на ноги. Две сильные руки придерживают меня за ошейник, не давая упасть. Я открываю глаза. Я вижу привычную уже картину. Меня волокут по грязной лестнице наверх, к моему мучителю, который думает, что, истязая бога, сможет заполучить его силу. Он ошибается, но он этого не знает.***
— Кассандра, Варрик! — Лавеллан с облегчением выдохнула, увидев старых приятелей. Если живы они — есть вероятность, что целы и все остальные. — Здесь Лилианна, — Искательница выглядела не лучшим образом, но думала, как всегда, не о себе. — И кажется, только кажется, я слышала Соласа. Где остальные мне неведомо. — Солас тоже здесь? — эльфийка не могла сказать, что маг-отступник ей симпатичен, но его знания действительно помогали. Она считала эльфа странным, не от мира сего, чего тот в общем-то не скрывал. Его рассуждения на тему Тени и вообще всего могли утомить любого, когда эльф начинал философствовать, нужно было бежать без оглядки, чтобы не уснуть в процессе его умозаключений. Лавеллан больше нравился безбашенный Варрик, который мог увлекательно рассказать даже про поход в уборную. Солас же ее утомлял. Особенно когда начинал ворчать прямо на ухо в процессе их приключений, напоминая не молодого эльфа, а старого деда, который только и делает, что брюзжит на уши внукам. — Поищем нашего Смеюна, — вынес вердикт гном. — Я его не видел, но если Искательница говорит, что ей кажется, возможно, ей не кажется. Солас где-то здесь. — Спасем нашего остроухого мага, — поддержала Кассандра. — Не бросать же его на самом деле только потому, что он ворчливый засранец.***
Боль тянется бесконечным потоком, заливая все тело. Руки, прикованные к специально для этого поставленным столбам, дрожат, разбитые пальцы не могут сжаться в кулаки. Ошейник режет шею, от порезов по ней и груди текут тонкие ручейки крови, раздражая опаленную магическим огнем кожу. Я с усилием открываю глаза, в которых теплится глубоко внутри искра моей силы. Я так ослаб. Я не могу ничего сделать. Не могу порвать цепи, принять истинный облик и откусить дурную башку этого жалкого человечишки. Я поднимаю голову и из моей глотки вырывается скорбный, болезненный вой. Странно, но мне от этого легчает. Человек смеется, поигрывая тяжелой кожаной плетью. Он не знает, что вою я не от боли…