Не место для бабочек III: Клинок доблести

В клетке тесно и холодно, несмотря на ярко пылающий рядом костерок и выданное Угольком тонкое солдатское одеяло. Элан сердито смотрит, как языки пламени лижут пучок хвороста, и запрещает себе оборачиваться к шатру, в котором сидит такая же разозленная, как и он сам, Сиила. Янны не видно, она так и не вернулась с той вылазки. Завиток, понятное дело, тоже не вернулся — ребята из Приговоренных сказали, что он ушел сразу за ними. Возможно, даже шел по пятам, укрытый заклинанием невидимости. Ждал момента, чтобы ударить в спину тем, кто ему доверял. Ради чего? Ради кольца? Нет, кольцо — это просто способ побольнее задеть Элана перед неминуемой гибелью. Целью было их убийство. Завиток — пособник демонов, этого не понял бы только полный идиот — или Сиила. Что, впрочем, совершенно одно и то же. Янна всю дорогу смотрела на него с какой-то смесью жалости и ненависти. Может, она давно задумала этот побег? Интересно, зачем она вообще пошла в крестовый поход, если собиралась дезертировать, неужели она тоже соратница Завитка? И теперь они смеются над ним, размышляя, как потратят деньги с продажи его мечты — он ведь собирался подарить это кольцо Киане. Когда-нибудь он покинет службу, но не раньше, чем станет слишком немощен, чтобы кромсать демонов. А пока Киане придется довольствоваться «отпускным мужем» — и она согласна на эту жертву ради их будущего. Так какое право Сиила имела заявлять, что он «свихнулся на своей любви», что «рыцарю нельзя чувствовать то же, что и мирному городскому мальчику»? Разве мало рыцарей, в том числе убеленных сединами, которых дома ждут не только жены, но и дети, и даже внуки? Почему Элан просто не может стать одним из них, почему должен обязательно становиться безродным псом войны, как сама Сиила? Тем более, что между походами Элан встретил Киану, полюбил ее как никого в своей жизни — и даже получил согласие выйти за него замуж. Разве ей, как подруге, не стоило за него порадоваться? Разве им двоим не стоило вместо ругани сплотиться после предательства Янны и Завитка?.. Сплотиться… Элан усмехается — какое забавное слово в отношении его и Сиилы. С тех пор как ей на голову свалилась командор с ее богоизбранностью, Сиила начала вести себя отвратительно, и даже секс перестал быть простым и дружеским. Этот покровительственный тон, эти взгляды сверху вниз — будто три сантиметра разницы в росте дают ей такое право! Что она, в сущности, сделала, чтобы получить свой пост и мощь? Ничего. Рухнула в одну канаву с той, кто получил божественную избранность, тоже без особых на это причин. И теперь задирает нос, считая, что в праве решать за всех вокруг, как им жить и когда жениться. Может, ей просто не хочется прекращать их странные отношения, включающие невозможную после брака телесную близость? Неужели она не понимает, что супружеская измена — это отвратительно?! Одно дело — двое свободных от обязательств людей, способных позаботиться о желаниях друг друга, и совсем другое — давать обет верности, чтобы тут же его нарушить. Но куда Сииле понять такие тонкости нормальной жизни! Она ведь и не видела ее никогда: у нее не было любящих родителей, которые подали бы пример супружеской любви. И теперь Сиила — как он сразу не понял — эгоистично пытается притянуть к его свадьбе все беды мира, только бы ее сорвать! «Ты чуть не убил Завитка из-за какого-то кольца!» — конечно, дело в кольце! А совсем не в удачно выпрыгнувших демонах, которые едва не разорвали их маленький отряд на куски. Хоть и стоившее целое состояние, это всего лишь кольцо — вопрос не в нем, а в цене дружбы, которую что Сиила, что Завиток, что даже Янна оценили очень дешево. И если последние выбрали цену в золоте, Сиила потребовала отказаться от того единственного, что позволяет Элану чувствовать себя живым. Смешно подумать, что Элан всегда считал Сиилу мудрой, сильной женщиной. Он испытывал к ней подлинное уважение, доверял ее мнению и восхищался мужеством. А теперь оказывается, что вместо следования пути света и добра Сиила выбрала путь самообмана. Нет ничего доброго и светлого в том, чтобы жалеть предателей и обвинять невинных. И особенно не стоило ей говорить, что Киана заставит Элана стать слабым и уязвимым. Элан терпеть не может, когда его называют слабым. К дверям клетки направляется однорогий подручный командора, молча отпирает дверь, выпуская Элана на свободу. — Ты пойми, ей тяжело сейчас, — начинает монгрел. — Не держи зла. Она очень переживает… — Всем тяжело, все переживают, — грубо прерывает Элан. — Но все умеют держать язык за зубами, в отличие от избранных. И уходит, оставляя монгрела позади, не желая смотреть в лицо еще одному липовому «всезнайке», по ошибке получившему свое место в крестовом походе. Необходимость подчиняться самозванцам бесит Элана, и он боится этого бешенства — как бы оно не помешало исполнить свой долг, когда придет время. В конце концов, нельзя драться за командора, которому не доверяешь. Может, в эльфийской жрице проснется тактический гений? В это Элану поверить проще, чем в то, что Сиила желает для него чего-то хорошего. А еще ему придется искать новую боевую подругу: в конце концов, до свадьбы еще очень далеко, а телу нужна разрядка перед предстоящими боями. Или… в этом Сиила тоже соврала, и вообще-то он был прав, считая и добрачный секс изменой своей любви? Где она вообще была честна?! *** — И вы, конечно, не собираетесь ничего ей говорить, моя дорогая кузина? — Дейран лениво, без особого желания впивается в ярко-красный яблочный бок. На вкус фрукт оказывается слаще, чем можно было бы ожидать — или отсутствие приличных десертов успело понизить планку «съедобности». — Слежка, интрига, подтасовка… узнаю ваш подход. — Ты всегда был невысокого обо мне мнения, Дейран. Но никогда не говорил, почему, — «леди Китрейна» улыбается. — Твоими словами я выхожу отвратительным человеком. — Без моих слов вы не стали бы лучше, — Дейран разводит руками. — В конце концов, это всего лишь слова. — Так как справляется наша общая подруга? — Наша общая подруга справляется отлично, куда лучше, чем вам хотелось бы думать. И я решительно не понимаю, к чему этот маскарад, — Дейран осматривает Голфри, ее «простой» доспех и не менее «обыкновенный» темный плащ. От них так фонит защитными чарами, что не заметить «простого рыцаря» в толпе настоящих можно только совсем не глядя в их сторону. К счастью для Голфри, Мерисиэль так занята навалившимися обязанностями — и собственными личными проблемами — что и правда не смотрит дальше мест, где ей обязательно нужно присутствовать. — Ты многого не понимаешь. В силу молодости или вздорного характера, — в глазах кузины сияет такое всепрощение, что Дейран отчетливо ощущает подкатывающую к горлу тошноту. Или что-то похожее на истерический хохот — так или иначе, выпускать это наружу было бы весьма неудобно. — Как жаль, что твоя мать не успела привить тебе правила хорошего поведения. Знает, куда ударить. Но знает также, что удар никогда не достигнет своей цели. Чего она ждет, слезливых обвинений в бессердечности? Может, ответной колкости? Но ведь знает, что ничего, кроме снисходительной улыбки в ответ не получит — должна бы уже проследить некую закономерность. К матери сводятся все их разговоры, сразу, когда у Голфри заканчиваются другие аргументы. И Дейран поступает так же, как и всегда — улыбается. — Может, все-таки расскажете, для чего заставили меня остаться? — Я всего лишь подарила родственнику видную и почетную должность, — Голфри разводит руками. — Не помню, чтобы заставляла тебя драить ночные горшки или заниматься чем-то еще недостаточно аристократичным. Уверена, многие из твоих собутыльников отдали бы многое за возможность оставить след своей фамилии в истории последнего крестового похода. — Многие из моих собутыльников, моя королева, предпочли бы отправить в очередной крестовый поход троюродного племянника или еще какую седьмую воду на киселе. Никто из них не отправил бы любимого отпрыска и — уж тем более — себя самого. — Назовешь имена собутыльников? По секрету, для тайной полиции… я не знаю ни одного мендевца, который пренебрегал бы крестоносным делом. — А они об этом, конечно, поют на каждой площади, — Дейран кланяется. — А вы — всегда говорите только правду. — Я лгу гораздо меньше иных моих родственников, — Голфри хмурится. Дейран понимает, что грамотно вывел ее на эмоциональную тему: праведность-и-избранность. — В таком случае какая радость, что я с ними не знаком. — Это не игрушки, Дейран. Не вечеринка на барже. Это государственное дело, а ты — такой же его гражданин, как и каждый в этом лагере. Если командор до сих пор не выслала прочь — значит, принеси хоть какую-нибудь пользу. Либо проси ее послать тебя дальше прожигать свою жизнь в компании повес, которые отныне считают тебя трусом. — Хорошо, дорогая кузина. Вы меня подловили, я и правда не могу просто уйти. И я даже понимаю, что это — очередная ваша дурацкая шутка. Но что вам сделала Мерисиэль, которая по сути спасла вверенный вам долгом Кенабрес и даже получила благословение Иомедай? Или… ох, в этом-то и проблема, правда? — Дейран приоткрывает рот, манерно прикладывает пальцы к губам, демонстративно удивляясь. — Вы ведь боитесь, что появится новый народный герой? Голфри хмыкает, и Дейран празднует победу. Улыбается шире, складывает руки на груди, несколько долгих секунд смотрит, как Голфри возвращает себе вежливую невозмутимость. Прекрасное зрелище, жаль, что редкое. — Она нужна крестовому походу. Как видишь, я тоже никуда не уехала — мы должны на этот раз победить. Если Иомедай благословила ее — может, она нас всех и спасет? По крайней мере в это верят простые рыцари. Они верят в будущий успех, верят в новую фигуру в этой войне — и мне нужна эта вера. Без нее нам не победить. Отвратительно спокойный тон; к ним, кажется, уже идет ее неприметный телохранитель. Доспех у парня, надо сказать, попроще, чем у его патронессы. Даже воздух вокруг него не вибрирует от магии. Но одной перчатки все-таки было бы достаточно, чтобы оплатить десяток глеф из холодного железа и столько же пар сапог для любого из обычных солдат. Но кому они нужны, если «простой рыцарь Китрейна» из наспех собранного фиктивного ордена нуждается в телохранителях? — Прошу простить меня, дорогой родственник. Не у всех из нас есть время слоняться по лагерю, кое-кто должен работать, — Голфри чуть склоняет голову, умудряясь все еще взирать на Дейрана сверху вниз. Удивительное умение. Дейран кивает в ответ, отбрасывает в сторону огрызок яблока и разворачивается на пятках, чинно шагает в сторону командорского шатра. Этот цирк начал ему надоедать — более того, никакой практической пользы в «инкогнито» Голфри он не видит. По крайней мере, скрывать это от командора, и без того обложив ее шпионами всех мастей, определенно лишнее. А что Дейран делает с несправедливостью? Пускает себе на пользу, конечно. А там, глядишь, и найдется время снова увидеть испуганно бегающие глазки крестоносной кузины. Великолепное, все-таки, зрелище.