Не место для бабочек III: Клинок доблести

— И ты тут спал? — Ри недоверчиво смотрит на простенькую палатку. Абсолютно прямое полотнище держит форму шалаша за счет нескольких аккуратно вбитых колышков. В целом конструкция выглядит вполне надежно, но в ней едва помещается спальник, вползать на который, похоже, Ланну приходилось на четвереньках. С одной стороны полог грубо, но плотно защит широким шнурком (Ри честно верит, что это был шнурок), с другой свободно болтается на ветру, изображая некое подобие входа. Рядом с ним аккуратно затушенный костерок — темное пятно на земле, обложенное несколькими небольшими камнями. Углей в кострище не наблюдается, будто их аккуратно собрали и куда-то вынесли. — Лучше, чем под открытым небом. И теплее, и от дождя защищает. — А костер от дождя что защищает? — Ничего. Дождя пока не было, а там… ну, потерпим как-нибудь, — монгрел пожимает плечами, будто не предлагает спать безо всякого утепления в конце осени. Строго говоря, он действительно ничего не предлагает — это Ри упорно напросилась посмотреть, в каких условиях он спал последние две ночи — с тех пор, как они оказались в крестоносном лагере. Возможно, отчасти она надеялась все-таки остаться, наконец, с ним наедине, не обидев при этом ни Камелию, ни ее больную спину, но теперь даже эти мысли позорно покинули ее трещащую голову. С тем же успехом они могли… кхм… предаваться плотским утехам прямо посреди лагеря, у всех на виду. Не похоже, что шатер достаточно длинный, чтобы скрывать их ноги выше колена, даже если головы упрутся в противоположный зашитый край. — Что же… здесь ты спать не будешь, — Ри вздрагивает, на секунду представив себе, как по земляному полу шалаша текут реки дождевой воды. А там, в язве, говорят, бывают дожди из крови… — Аневия подтвердила, что в моем безопасно. Все задетое взрывом ловушки унесли, до кровати оно не дотянулось, так что… — Так что Камелия в безопасности, — напомнил Ланн. — А что? Тебя никто не тянул за язык идти на поводу у ее хотелок. — У нее болит спина, она не привыкла спать на земле, — поправляет его Ри. — Так зачаруй ей что-нибудь от боли. Могу предложить волшебный ускоряющий пинок: с его помощью Камелия быстро доберется до родного дома с кучей отличных подушек. Ри молчит. Головная боль пульсирует, раздражает, заставляет отвратительнейшим образом злиться. На все — и на Ланна, и на его смешное жилище, сошедшее разве что в пещерах, где не бывает дождей. На Камелию, от голоса которой до сих пор звенит в ушах, на Нуру с ее привычкой изливать на собеседника всю логическую цепочку, возникшую в голове по какому-либо поводу. И даже на Арендея — на всякий случай. Просто потому что сейчас Ри одинаково ненавидит абсолютно всех. — Прости, — Ланн обвивает ее руками, теплый и близкий; умудряется встать так, чтобы загородить от порывов ветра. Ри запоздало понимает, что тонкой туники ему уже недостаточно, чтобы согреться. — Пойдем обратно. Думаю, для нас найдется пара спальников. — А почему твой не подойдет? — Он… в общем, мокрый. Лежит-то на земле, вот и… мокрый, — Ланн ведет ее в сторону от шалашика, мимо вполне приличных временных жилищ простых солдат. — Ты бледная какая-то. Ела сегодня? Ри не отвечает. Конечно, не ела — когда бы? То дела одно за другим валятся, то с демонами надо драться, то одного из друзей пытаются отправить на тот свет. В какой конкретный момент ей стоило прерваться на обед? Наверное, где-то между слезами перепуганной Камелии и меланхоличными рассуждениями Сиилы про «сама виновата» у нормальных людей бывает ужин. А еще у них бывает завтрак, обед, а иногда даже полдник. Нереальная роскошь в условиях крестового похода. Ланн вздыхает. — Думаю, плов есть уже нельзя. Придется заваривать похлебку из того, что найдем в сумках. — Мы можем просто поесть со всеми завтра, на полевой кухне? — с надеждой спрашивает Ри. Ланн отрицательно качает головой. — А если я не голодна? — Значит, запросим у интенданта какую-нибудь воронку… Ри, нужно питаться. Особенно тебе. — Почему особенно? — Потому что бледная и худющая. В мире достаточно опасностей, чтобы одной из них ты сама для себя становилась. Поэтому сейчас поешь — и ляжешь спать. Есть в этом голосе что-то менторское, бесячье, отвратительно-взрослое — вызывающее почти физическое отторжение, находящее отголоски в глубине еще не осознанного прошлого. Но Ри не спорит — только тяжело вздыхает. К великому сожалению Ри, Ланн совершенно прав — она не раз видела за это время других эльфов, и все они выглядели выше и крепче их с Угольком. И если Уголек всю жизнь провела на улице, то значит ли это, что и сама Ри долго бродяжничала? Может ли так случиться, что ни мамы, ни той нудной жрицы Иомедай просто уже нет в живых? Иначе как они отпустили ее так далеко одну? В командорском шатре уже нет толпы исследователей, только грустная Аневия, устало зевающая возле освобожденного от вечных бумаг стола. Она коротко отчитывается, что все зараженное из шатра вынесли, поверхности обработали, что больше всего, к счастью, пострадали королевские приказы — и их уже, к сожалению, восстановить невозможно. Потом хлопает Ри по плечу, заглядывает в глаза и просит держаться. Обещает, что найдет виновника так или иначе, что Ирабет уже отдала приказ об усилении охраны и буквально следующим утром придет, чтобы обсудить дальнейшую тактику по этой проблеме. Просит обязательно поесть перед сном (сговорились они, что ли?) и выспаться. Говорит, что день вышел длинным и тяжелым, но это Ри знает и без нее. Они прощаются кивками, и Ри по привычке бредет к своему закутку с кроватью, но на белоснежном белье уже лежит магическим образом отмытая Камелия. Из-под одеяла высовывается только одно бледно-розовое плечо, с которого совсем чуть-чуть сползает лямка кружевной сорочки. Волосы девушки, темные, длинные и блестящие, беспорядочно рассыпаны по подушке, и даже такая, безмятежно спящая, подруга очень красива. Ри ловит себя на мысли, что не хочет, чтобы Ланн сейчас видел ее, будто бы вид спящей на их кровати другой женщины может что-то изменить в его чувствах. Но позволяет себе ревниво унести прочь покрывало, которое Камелия сбросила на пол во сне. Все-таки именно покрывало видело о них с Ланном больше, чем вся остальная кровать вместе с периной, одеялом, постельным и широкой подушкой. Они молча закидывают вяленое мясо в котелок, так же быстро Ланн шерстит собственную сумку и добавляет кусочки мха и обеззараживающую микстуру, какие-то травы и корешки. Так же быстро ужинают, и все еще молчат — и Ри благодарна Ланну за эту тишину. Голова болит уже целиком; дурацкие канарейки взбесились и теперь избивают клювами, кажется, весь череп по окружности, пробуя его на прочность. В оружейной разворачивают принесенные сонным интендантом спальники, и Ри накрывает их условно общим покрывалом. Думать о чем-то, кроме сна, не хочется совсем, и Ланн совсем не протестует, когда она придвигается так близко, как только может. Мысль о том, что он рядом, позволяет хоть немного расслабиться и отвлечься от шуршащих за тяжелым пологом шатра шагов дозорных. — Добрых снов, командор, — шепчет Ланн. Как ни странно, его шелестящий голос будто бы не разбивает тишину, а дополняет ее новыми спокойными нотками. — Ланн, это когда-нибудь закончится? Я устала, — бормочет Ри. — Обязательно закончится. Все однажды заканчивается. Невовремя в голову лезут мысли об обещании, которое он взял с нее в самом начале. Отпустить, когда придет время. И Ри упрямой неповоротливой гусеницей вертится в спальнике, чтобы высвободить руки и потянуться к Ланну, придвинуться еще ближе и обхватить, не дать незаметно уйти. Вдруг, время придет уже завтра, рано утром, когда она будет наглым образом спать? Он ведь не уйдет, не попрощавшись? Ри целует его губы и молча просит не бросать, не уходить, не оставлять… желательно, совсем никогда. Почему-то ей кажется, что без Ланна вся эта борьба сломит ее окончательно. Постоянные битвы, интриги, предательства — как вообще это можно вынести, если совсем никому нельзя доверять? Лим ведь… он ведь тоже не был похож на культиста, Ри ему поверила и не усомнилась ни разу. А он… он ведь пытался убить Камелию. Беззащитную девушку! Заманил в ловушку, пытался склонить к предательству… как вышло, что Ри так ошиблась в нем? Ей казалось, алхимик ненавидит демонов больше всех, он говорил, что хочет отомстить им и выглядел очень искренним. А Ланн ведь в самом начале говорил, что Лима стоит опасаться. Что он неуравновешенный псих, что убьет их при первой возможности… можно ли было ожидать от психа столь внезапной ловушки, да еще и убийства неизвестного, чью голову он решил подложить Камелии? Чего он добивался, когда решил ее запугать, и почему сама Камелия так ничего ей и не сказала до самого конца? В конце концов, Лим не всегда был рядом. Что ей стоило подать знак, что что-то не так? Ланн отвечает на поцелуй, но в нем нет того жара, что был днем. Этот поцелуй похож на все предыдущие — мягкий, осторожный, нежный и будто бы боязливый. Возможно, дело в Камелии, спящей через две ширмы от них; в конце концов, они ведь могут ее разбудить. Интересно, молодые родители чувствуют себя так же, когда не могут остаться наедине из-за спящего в комнате ребенка? Или влюбленные крестоносцы, которые не хотят разбудить спящих сослуживцев?.. — Ланн? — Хмм?.. — Ланн, а как справляются рыцари, чьи жены остались дома, а среди сослуживцев есть женщины? Или не любая женщина мешает спать, когда лежит рядом? Ланн не отвечает. Ри даже кажется, что он каким-то образом успел заснуть, и почти смиряется с отсутствием ответа. Когда он наконец отвечает, его голос звучит совсем-совсем тихо: — Не любая. И все. Наверное, задавать такие вопросы странно — в конце концов, конечно есть всякие способы, о которых дурочка-Ри просто не знает. И сейчас выглядит особенно глупой и неопытной в такой простой и всем известной штуке как отношения мужчины и женщины. Но Ланн ведь понимает, что Ри ничегошеньки не помнит о прошлом, даже таких обыденных жизненных вещей? Конечно, она все умеет и все знает, но ее умения и знания остались где-то под стенами Кенабреса, откуда ее принесли на праздничную площадь. Скорей бы уже вернулась память! Ри смертельно устала чувствовать себя дурочкой. Ну, или в крайнем случае можно все-таки познать все опытным путем, как только представится такая возможность. Это ведь тоже будет считаться, да? Увлеченная мысленным монологом, Ри незаметно проваливается в глубокий сон. В нем она сидит в уютной теплой комнате, на одной из десятка кроватей. Вокруг нее тоненько что-то поют несколько девчонок в одинаковых сорочках, длинных, с рукавами до самых пальцев. Та, что стоит ближе всех, тянет к Ри тарелку с небольшим румяным пирожком, на котором малиновым джемом выведены две цифры. Над ними аккуратно воткнута длинная восковая свеча, пламя которой — единственный в комнате источник света. — С днем рождения, Ри! — говорит она. И Ри задувает свечу.