Не место для бабочек III: Клинок доблести

Минаго ушла, никто и не сомневался. Нура лежит, тяжело дыша, на пропитанном кровью ковре и скалится сидящей на ней шаманке. Та с садистским удовольствием водит ножичком по ее шее — налево, направо — очень близко к коже, угрожая в любую секунду вспороть горло. Нура сглатывает, почти тянется к клинку, но шаманка бдительно отводит лезвие — незначительно, чтобы тут же снова прижать его снова. Вейн мертв. Кажется, ему даже не обидно — он так глупо сдох, что Нуре противно лежать с ним в одной комнате. Он видел лицо «добра», как и она, и даже не попытался начистить его перед смертью. Просто сдох. Размазня. — Почему?.. — командор садится рядом, отводя руку шаманки в сторону, и Нура не может сдержать саркастичной усмешки. — За что, Нура? — Она всегда была верна демонам, — отвечает за нее шаманка. Облизывает губы, ненавязчиво поглядывая на крошечную царапину на шее неслучившейся жертвы. — Давай ее прикончим? Я могу сама… Зато девочка добрая, из хорошей семьи. Она нежилась на мягких перинах и вкушала какой-нибудь виноград, пока Нура выживала, терпя побои и унижения. Лицо добра — смазливое и лицемерное. От демонического отличное только цветом. — Нура, почему? — снова спрашивает командор, вцеплается в ворот куртки и встряхивает Нуру как мешок с костями. Над головой и плечами Мерисиэль порхают идиотские бабочки. Какая пошлость. — А чем тебе не нравится вариант подружки, командор? — Нура шипит, вцепляется в костлявые пальцы «избранной». — Я плохая и злая. Убьешь меня? Или кишка тонка? — Командор, ну она же сама просит, — шаманка тянет к Нуре кинжал, но командор ее будто не слышит. — Скажи настоящую причину. Почему ты так ненавидишь меня? Нура разражается смехом, переходящим в кашель — она так долго кричала накануне, что горло нестерпимо саднит при каждом вдохе. Смотрит в глаза Мерисиэль — и видит там гребаных бабочек, их лиловые отблески настолько же фальшивы, насколько приближают ее к иллюзии божественности. Или божественность командора настоящая? Какая разница, если и боги, и их паства — напыщенные двуличные твари? Будь она хоть самой Иомедай — что бы это изменило? Ничего бы не изменило — Иомедай не славится здравомыслием, как и Дезна, которую так любит командор. Что могут эти дурацкие бабочки против вескаворов? Нура почти уверена, что их нельзя даже сожрать; иллюзорное насекомое щекотно касается щеки, заставляя дернуться назад, больно приложившись головой об пол. Затылку мокро от крови, и Нуре уже не интересно, чья она. — Ты думаешь, твои боги добрые? Твоя королева добрая, может, крестоносцы? — смеяться больно, Нура ограничивается усмешкой. Неуместная веселость сжимает грудь, будто шаманка не перестала на нее давить; покачивая бедрами, смазливая аристкратка вальяжно отходит от них с командором, рядом остаются только желтомордый граф и подземный уродец. — Р-р-рыцари преисподней? Клянусь, смеялась до колик, когда узнала, что ты притащила их в свой лагерь, — собственный голос звучит незнакомо. Уши закладывает от слабости; командор встряхивает Нуру и что-то командует аазимару, он послушно тянет к ней целительное заклинание. Звон отступает. — Еще ничего не закончено, слышишь? У тебя еще есть шанс… — горячо тараторит Мерисиэль. И Нура смеется — через боль, пока не заканчивается воздух в легких. Шарит рукой по полу в поисках кинжала и орет, когда на ладонь опускается пятка чьего-то сапога. Орет до хрипа, и крик переходит в новый приступ смеха, когда командорша, отпустив ее куртку, вскакивает и орет на своих шавок. — Шанс? — Нура пытается подняться, но ноги едва слушаются. Она не спала слишком долго, почти ничего не ела трое суток, и командора, стоящую в двух шагах от нее, видела весьма смутно. Как серо-багровое вытянутое пятно, окруженное точками сраных бабочек. Нура пытается смотреть избранной в глаза, но догадывается, что пялится куда-нибудь в область ее носа. Перепалка заканчивается, и все смотрят последнее выступление бардессы, у которой почти получилось пустить под откос целый крестовый поход. Она расправляет плечи и почти гордо продолжает. — Знаешь, чем знамениты рыцари преисподней? Помимо суровости, строгости обычаев и непримиримой борьбы с демонами… они рабовладельцы. Да-да, твой дружок Деренге не исключение, ему только дай повод, он и на тебя ошейник нацепит, — насладившись обескураженной тишиной, она продолжает. — Я была на их месте. В Чилексе. С детства я была собственностью, вещью, ценность которой была сравнима с областью ее применения. Пришлось многому научиться, чтобы хозяин позволил мне стать своим биографом. — Ты была рабыней? — шепчет командор, подходя почти вплотную. — Я не знала… — Не знала о рабстве? И никто не знал, конечно, — Нура сплевывает под ноги. — Бедная Нура, как же она натерпелась! Давай, пожалей меня и отпусти, а я отправлю на тот свет столько крестоносцев, сколько смогу! Они убьют ее? Плевать, уже нет смысла продолжать цепляться за жизнь. В этом мире нет ничего стоящего задержки. Место Нуры давно среди лярв в Бездне, такой ее гребаный удел. И не важно, когда придет смерть, от чьей руки — Нура давно не считала себя живой. Жизнь в ней выжгли рабским клеймом и годами унижений. Ну-ра Ден-ди-вар, какое длинное имя для комка злобы, какое… голарионское для той, кто давно стоит одной ногой в первородном хаосе. — Мой хозяин с крестоносцами не дружил, но мирился и работал. Герой! О, его так легко называли героем! И всем было насрать на маленькую переписчицу, таскающуюся за ним по пятам. Меня били на глазах крестоносцев, а они смотрели на это и ничего, ничего не делали! Нас таскали в кандалах перед их добродетельными рожами, а они воротили носы и играли в избирательную слепоту. Удобно не видеть, если это выгодно, правда, командор? Мерисиэль молчала, потрясенно тараща на нее темные глаза. Будто слышит впервые! Конечно, она же ничего не помнит: чистый лист, обожествленная кукла в руках королевы. Игрушка. Зачем тратить слова на безмозглую марионетку? Но Нура продолжает говорить, наслаждаясь ее потрясенным молчанием. — Однажды я просто сдала их. Усыпила, вышла из форта и распахнула ворота. И стала ждать, когда набегут демоны. — Они могли убить тебя. — вякнула паладинша из-за командорской спины. — Да плевать мне на себя было! Я готова была умереть вместе с ними, настолько… — в голос пробираются всхлипы, но Нура гасит их с умением прирожденной актрисы. — Настолько я хотела, чтобы хозяин сдох вместе со своими шавками. Но знаешь… меня оставили в живых. Сочли полезной, дали шанс отомстить. И я приняла это предложение! — Чем демоны лучше? — Мерисиэль склонилась к ней, снова схватив за куртку. — Что они обещали тебе? — Ничего, кроме возможности отомстить. Демоны жестоки, но они этого хотя бы не скрывают за ширмой высокой морали и праведной чопорности. Они честны в своем уродстве! — Еще не поздно искупить свои преступления, Нура, — командор шепчет так наивно, что хочется рассмеяться ей в лицо. — Ты еще можешь все исправить… — Ты дура?! Я ненавижу и тебя, и твою королеву, и весь твой поход вместе с лживыми богиньками, которых вы почитаете! — Давай я ее убью, — снова суется шаманка. — Можешь выйти, если не хочешь смотреть. — Нет, — выдыхает командор. — Она отправится в тюрьму. Она… может дать сведения о демонах. — И ты собираешься ей поверить?! — ужасается шаманка. А Нура смотрит на нее и чувствует себя куда честнее. Все аристократы имеют в шкафах по десятку скелетов, и не все из них чисто фигуральные. Уж больно настаивает подружка командора на немедленном убийстве… небось, любит это. Поборница добра, ха! — Я бы на твоем месте не поворачивалась к ней спиной, — наигранно громко шепчет Нура. — Глядишь, и тебя однажды прирезать решит! И смеется, надрывно, до слез.