black orchid by tom ford

Мицуя выгорает. Конечно, он знал, что однажды что-то такое с ним случится — в конце концов, он человек творческий, а с творческими людьми такое происходит сплошь и рядом, — но не был готов. Это происходит, когда мама берет отпуск и уезжает с Луной и Маной на горячие источники. Наверное, именно это и служит причиной. Осознавая, что ему больше не ради кого держаться, Мицуя впадает в пучину отчаяния и безысходности. Он не знает, почему ему плохо: дело в удручающей работе, непонятных отношениях с Раном, преждевременном экзистенциальном кризисе или во всем сразу? Мицуя не знает, в чем дело, просто однажды начинает чувствовать себя вяло, теряет желание существовать и энергию делать что-либо. Несколько дней он через силу ходит в таком состоянии на работу, пока в одно утро тяжесть в груди не становится настолько ощутимой, что он просто не может подняться с футона даже под страхом выговора от господина Мия. Его телефон начинает разрываться к обеду, но у Мицуи нет даже сил на то, чтобы ответить или скинуть звонок. Он лежит под ворохом одеял, периодически ныряя в сон и выныривая обратно, когда к вечеру в его дверь кто-то настойчиво звонит. Мицуя уже думает проигнорировать и этот звонок, но тот не затихает. В конце концов, он заставляет себя подняться с футона впервые за день и плетется открывать дверь. Это Ран. На его лице застыло беспокойство, однако стоит ему увидеть Мицую, как он облегченно выдыхает, впрочем, тут же хмурясь, когда замечает его состояние. — Почему ты не отвечаешь на мои звонки? И почему не вышел на работу? — Ты что, следишь за мной? — хрипло спрашивает Мицуя, протирая сонные глаза. По полу тянется сквозняк, покалывая его ступни, но он не обращает на это внимания. Так и не дождавшись приглашения, Ран самостоятельно заходит в квартиру, оттесняя Мицую к гостиной, и захлопывает дверь. — Нет. Просто заехал в ателье, когда ты слишком долго не брал трубку. У Мицуи даже нет сил на то, чтобы разозлиться. Бросив короткое «Я просто устал», он разворачивается обратно и вяло бредет в сторону спальни, как вдруг Ран нагоняет его и крепко обнимает со спины, прижимая к себе. Зарывается носом во взлохмаченные серебряные волосы, что отросли практически до плеч. Глубоко вдыхает. — Больше никогда не делай так. Не игнорируй мои звонки. — Ладно, — тихо отвечает Мицуя, растерявшийся от внезапного чувства защищенности, которое дарят ему объятия Рана. Хотя объятиями это все же сложно назвать — больше похоже на хватку. — Поехали отсюда. В… нашу квартиру. Мицуя совершенно не хочет двигаться с места, но Ран ему не оставляет выбора. Угрозами и просьбами заставляет его одеться и чуть ли не силой усаживает в машину. Когда они приезжают в квартиру, Мицуя со входа валится на заправленную кровать, даже не снимая пальто. Ран молча подходит к нему, раздевает и, с трудом расстелив постель, укрывает одеялом. — Поспи, — тихо говорит он, ласково проводя ладонью по его волосам. Мицуя этот жест едва чувствует, сразу проваливаясь в сон. Когда он просыпается в следующий раз, город за окнами полностью погружен в ночную темноту. Сознание тяжелое, будто его пропустили через мясорубку. С трудом перевернувшись на другой бок, Мицуя видит Рана. Тот сидит в кресле в углу комнаты, тихо печатая что-то на ноутбуке. Услышав шорох со стороны кровати, он вскидывает голову. — Выспался? — Ни хрена, — недовольно ворчит Мицуя. Ран тихо посмеивается, захлопывает крышку ноутбука и встает с места. — Я заказал нам еды. Пошли поужинаем, ты весь день ничего не ел. У Мицуи совсем нет аппетита, но слабое подрагивание в руках и боль в висках явно свидетельствуют о том, что ему стоит поесть. Поэтому он все же заставляет себя откинуть в сторону одеяло и подняться на ноги через «не хочу». Рана он находит на кухне. Тот стоит за высокой столешницей и распаковывает еду из коробок. Ничего не говоря, Мицуя садится напротив него и притягивает к себе один из контейнеров. С удивлением замечает, что он остыл — значит, еду привезли давно, но Ран не будил его и сам не ел. Отчего-то это осознание трогает Мицую до глубины души. Вскинув на Рана осторожный взгляд из-под ресниц, он тихо говорит: — Спасибо. Тот удивленно смотрит на него, но все же отвечает: — Пожалуйста. С трудом поужинав, Мицуя хочет вернуться обратно ко сну, чтобы снова ничего не чувствовать, но он и так проспал весь день, так что уснуть не получается. Он долго ворочается в постели, выходит пару раз на балкон покурить, но в итоге сдается и садится с Раном смотреть какой-то тупой ситком по телевизору. Особо вникать в смысл не получается, да и не нужно. Все, что почему-то имеет значение в данный момент — это тепло, исходящее от сидящего рядом Рана. Поддавшись необъяснимому порыву, Мицуя пододвигается ближе и обессилено кладет голову ему на плечо. Ран чисто механически зарывается носом в его волосы и мягко сжимает ладонью колено. Мицуя засыпает под громкий закадровый смех, доносящийся из динамиков колонок. Когда он просыпается на следующее утро, Ран все еще здесь. Спит позади него, прижавшись всем телом и обхватив поперек груди. — Тебе не нужно на работу? — спрашивает первым делом Мицуя, оборачиваясь к нему через плечо. — Нет, — хрипло отвечает Ран, перекатываясь на спину и потирая заплывшие глаза. Его собранные в косички волосы растрепались, а пару цветных прядей выбились из прически. — Майки дал пару дней отгула, чтобы я подлечился. — Как твоя рана? — Мицуя осторожно кладет руку ему на живот, ощущая проступающие через ткань футболки очертания плотных бинтов. Ран накрывает его ладонь своей. — В порядке. Я наведался к нашему врачу, он сказал, что пуля ничего важного не задела. Так, царапина. Мицуя снисходительно усмехается, закатывая глаза, и качает головой. Следующие несколько дней превращаются в череду коротких промежутков вялого бодрствования между сном. В эти промежутки Ран постоянно рядом. Он следит, чтобы Мицуя ел, силой водит его в душ и отвлекает идиотскими программами по телевизору. Они не занимаются сексом. Максимум — лениво и подолгу целуются, когда Мицуе так отчаянно хочется почувствовать тепло прикосновений. В один день он получает сообщение от господина Мия.        — Мой босс только что уволил меня, — говорит Мицуя безразлично, откладывая телефон на прикроватную тумбочку. Ран тяжело вздыхает, подминает под себя подушку и спокойно отвечает: — Хочешь, я его убью? — Господи, нет, — фыркает Мицуя, поворачиваясь к нему лицом и подкладывая ладони под голову. — На самом деле я рад, что он сделал это. Ран скашивает на него недоуменный взгляд: — Ты серьезно? — Это место душило меня. Единственное, надеюсь, он не занесет мое имя во все черные списки и я смогу найти себе другую работу. Хотя не уверен, что все еще хочу работать в мире высокой моды. — Почему нет? — тихо спрашивает Ран. Мицуя задумчиво обкусывает сухие губы, прежде чем ответить: — Слишком уж грязная и токсичная среда. Возможно, я слабак, но пока не готов к ней. — К чему тогда готов? — Сейчас — ни к чему. — А в перспективе? Мицуя снова замолкает. Раздумывает долго. А потом признается: — Хочу открыть свое небольшое ателье. Обслуживать простых людей, а не сливки общества. Ран смотрит на него пару секунд нечитаемым взглядом, а потом подается вперед, цепляет пальцами подбородок и едва уловимо касается губами его губ. — Мир высокой моды многое теряет. На следующий день Ран говорит, что ему нужно уехать на пару дней по работе, так что Мицуя остается один. В какой-то момент он думает вернуться к себе, но тут же отметает эту идею. Мама с сестрами еще не вернулись из отпуска, а стены родной квартиры лишь будут давить и напоминать о том, что он подвел их, потеряв работу. Поэтому он остается, собственноручно вгоняя себя все глубже в депрессию. Без Рана справляться с этим тяжелее. Мицуя курит на балконе и вспоминает, как больше недели назад на этом же месте говорил ему о том, что не собирается спасать его. Как же иронично, что в итоге это Ран оказывается тем, кто спасает Мицую. Его вновь охватывает тревога. Созависимые отношения — это не то, к чему он стремился, когда соглашался на секс без обязательств с врагом из прошлого. Когда все успело принять такой оборот? Мицуя столь отчаянно боролся за свою независимость, но к чему это в итоге привело? Он находится вдали от Рана всего второй день, но уже изнывает от того, что его не хватает, и задыхается от беспокойства. Швы привязанности затягиваются все сильнее, до крови вгрызаясь в кожу бороздами. Когда Ран все же возвращается, Мицуя кидается на него с порога. Крепко обхватывает за шею, смазано целует в скулу, до жжения в легких вдыхает аромат Тома Форда и мяты. Он волнуется, до безумия, но это все потом. Сейчас ему хочется чувствовать губы Рана на своих, хочется, чтобы он впивался пальцами в его бедра и вжимал в кровать всем телом, чтобы все мысли выветрились из головы, чтобы слышно было только их сбитое дыхание и редкие, но такие крышесносные стоны. Рану, кажется, хочется того же, судя по тому, как быстро он подхватывает Мицую под ягодицы, заставляя обвить ногами свою талию, и вслепую направляется в спальню. — Я хочу заниматься с тобой сексом целый день, — бессознательно шепчет Мицуя, притягивая Рана к себе и скрещивая щиколотки у него за спиной, пока тот самозабвенно двигается в нем, что-то невнятно бормоча в ответ. — Больше ничего не хочу. Ран сбивчиво соглашается и полностью теряет контроль, находясь в Мицуе. С головой тонет в ощущениях и растворяется в процессе. Тот самый Ран, который всегда старается все контролировать, теряет контроль. И Мицуя вслед за ним. Закончив, они еле находят в себе силы, чтобы дойти до ванны, наполнить ее и вдвоем забраться туда. Остывшая вода опасно балансирует у края бортика, чуть мутная от душистой пены. Мицуя сидит на коленях у Рана, аккуратно намыливая его голову шампунем, пока тот ленивыми поцелуями покрывает его шею и ключицы, обнимая за талию. Комнатный воздух прохладным прикосновением ласкает влажную кожу, заставляя ее покрываться мурашками. — Закрой глаза. Ран послушно прикрывает веки. Мицуя включает воду и осторожно вымывает пену из его волос. Когда он заканчивает, Ран открывает глаза, смаргивая влагу с ресниц, и смотрит куда-то в сторону. Мицуя замечает, что с ним что-то не так. — Случилось что? — тихо спрашивает он. Ран долгое время молчит, и когда уже кажется, что он не ответит, все же говорит: — После крайней миссии нас засек Интерпол. Теперь у них есть наши приметы. Мицуя пораженно замирает, вцепляясь в его плечи: — Я думал, у вас нет проблем с копами. — С местными — нет, — устало отзывается Ран. — Но Интерпол — это совсем другой уровень. На некоторое время в ванной повисает молчание — тяжелое и гнетущее. Слышно лишь, как мерно капает вода из крана. Мицуя растерянно перебирает пальцами тяжелые локоны Рана и вдруг, усмехнувшись, говорит: — Давай тогда сменим твою прическу. Ран поднимает на него спокойный взгляд и без промедлений отвечает: — Давай. Мицуя удивленно распахивает глаза: — Я ведь пошутил. — А я нет, — качает головой Ран. — Все равно думал об этом. Двадцать минут спустя они располагаются в гостиной. Мицуя вытаскивает на середину комнаты барный стул, устанавливая его прямо под светом, и расстилает вокруг старые газеты. Ран промокает волосы полотенцем и усаживается на стул, доверительно подставляясь под его руки. Мицуя молча становится ему за спину и неуверенно пропускает сквозь пальцы его волосы, доходящие до лопаток. — Ты уверен? — наконец тихо спрашивает он. — Да, — твердо отвечает Ран и протягивает ему через плечо ножницы. — Режь. Косички Рана Хайтани — это бренд. Как щербинка Лары Стоун, каре Анны Винтур или очки Карла Лагерфельда. И Мицуя чувствует себя так, будто совершает преступление, остригая их. Когда он заканчивает, пол вокруг усыпан цветными локонами Рана. От его длинных волос остаются лишь короткие черные пряди, едва прикрывающие уши. На лоб спадает влажная челка. С таким цветом Ран становится чуть-чуть обычным, и кажется, будто уходит целая эпоха. Мицуя с сожалением закусывает нижнюю губу и зарывается ладонью в черные волосы. Ран блаженно прикрывает глаза, ластится под его касаниями, а потом вдруг выдает внезапное: — Ты меня презираешь? За то, какой я путь выбрал? Пальцы Мицуи замирают в волосах. — Почему ты спрашиваешь? — Потому что это вдруг стало важным для меня. Они некоторое время молчат. Мицуя не знает, что ответить, все еще переваривая признание Рана, когда тот снова заговаривает: — Мне просто надо было выжить и защитить Риндо, — его голос звучит сипло, словно что-то мешает ему говорить. — Улицы не дали нам выбора, мы лишь делали все необходимое, чтобы не умереть. И до сих пор продолжаем. Оправдание выходит скомканным и сухим, должно быть, оттого, что он никогда ни перед кем не оправдывался ранее. Однако Мицуя улавливает в его словах искренность, и этого достаточно. — Я не презираю тебя, — наконец отвечает он и с удивлением обнаруживает, что не врет. Он вдруг понимает, что у него был шанс вовремя сойти с опасного пути — Майки подарил им эту возможность, распустив Свастонов и оттолкнув от себя. У Рана этой возможности не было — он всю жизнь боролся за выживание. Мицуя его не оправдывал, но имел ли право осуждать? — Пошли спать, — наконец говорит он, откладывая ножницы в сторону. — Завтра придумаем, как добавить твоей прическе изюминки. Может, перекрасишь некоторые пряди в фиолетовый? Когда Мицуя просыпается на следующее утро, Ран все еще спит рядом с ним на боку. Видеть его с черными волосами так непривычно, поэтому следующие полчаса Мицуя проводит за разглядыванием лица Рана, пытаясь привыкнуть к новому образу, пока тот не просыпается. Резко распахнув лавандовые глаза, он смотрит прямо на Мицую и растягивает губы в ленивой улыбке. — Любуешься? — спрашивает сиплым ото сна голосом. — Не тобой, — фыркает Мицуя насмешливо. Ран в ответ на это подается вперед и мягко касается его губ своими. Они продолжают лежать на боку, тесно прибившись друг к другу, и нежно целуются. Одной рукой Ран обхватывает лицо Мицуи, проводя пальцами по скулам и линии челюсти, второй медленно ведет вниз по обнаженному телу. Мицуя старается не ерзать от нетерпения, с трудом отрывается от его губ и переходит на шею, принимаясь степенно вылизывать ее. Его ладони тоже бегают по туловищу Рана — оглаживают грудь, задевают поблескивающий в сосках пирсинг, а позже аккуратно ложатся на свежий шрам от огнестрельного ранения. С предельной осторожностью касаются совсем тонкой розоватой кожи. — Самый красивый, — едва слышно шепчет Ран, двумя пальцами приподнимая его подбородок и всматриваясь в раскрасневшееся лицо, а потом тянется рукой вниз, чтобы избавить их от белья. Мицуя громко выдыхает сквозь зубы, когда его широкая ладонь обхватывает оба их члена — твердых и пульсирующих, — несильно сжимая. Он боится опускать взгляд, потому что знает, что не готов к такому зрелищу, поэтому просто прикрывает глаза и подается навстречу к губам напротив, принимаясь неторопливо их посасывать. Ран же тем временем продолжает одной рукой медленно скользить по их возбужденной плоти, а второй зарывается в волосы Мицуи, притягивая ближе к себе. Мицуя закидывает на него ногу и невесомо ведет ступней от щиколотки вверх. Ран сбивается, отрывается от его губ, но тут же спешит восполнить образовавшуюся пустоту легким поцелуем в подбородок. Рука его продолжает двигаться в размеренном темпе, подталкивая их к разрядке. Мицуя задыхается. Не столько от возбуждения, сколько от переполняющих его чувств. Он позволяет себе прикрыть глаза и раствориться в ощущениях до молекул. С обкусанных губ неосознанно срывается едва различимое: — Ран… Ран на секунду подвисает — замирает всем телом, распахивает глаза и шепчет почти что умоляюще: — Скажи это еще раз. — Что? — невнятно лепечет Мицуя, стекая с края сознания. — Мое имя. Скажи его. — Ран, — с трудом произносит Мицуя и, приоткрыв глаза, оглаживает заплывшим взглядом лицо напротив. Сейчас оно выглядит немного иначе, но у него почему-то не возникает ощущения, что перед ним чужой человек. Глухо простонав сквозь зубы, Ран прижимается своим лбом ко лбу Мицуи и ускоряет движение ладонью. Мицуя цепляется пальцами за его плечи, спину, руки, лишь бы не соскользнуть с края, лишь бы не потерять ни себя, ни Рана. Они кончают практически одновременно — содрагаясь телами, выстанывая на грани помутнения рассудка имена друг друга, заливая простыни белесой жидкостью и переплетаясь конечностями. Столько всего витает в воздухе — запахи, чувства, невысказанные слова, но все, что они могут — это лишь тяжело дышать, жадно глотая ртами воздух. Что-то незримо меняется.

***

Они расстаются через три месяца. Это и расставанием-то назвать нельзя, потому что они никогда официально не встречались, но Мицую переебывает со всей силы вне зависимости от формулировки. Изначально все идет хорошо — даже очень. Мицуя практически переезжает в их квартиру, и они полностью отдаются чувствам и друг другу, будто переходя на новый уровень. Он потихоньку выбирается из апатии и встает на ноги, все чаще думая об открытии собственного ателье. У него имеются кое-какие сбережения, накопившиеся за время работы у господина Мия, и этого должно хватить на первоначальный залог. От помощи Рана Мицуя ожидаемо отказывается, и тот со временем перестает настаивать. Все идет под откос с наступлением марта. К этому времени Ран начинает все чаще пропадать на работе, а мама, кажется, о чем-то догадываться. Мицуя на все ее расспросы лишь отмахивается: он не может рассказать правду в любом виде — просто не знает, примет ли она ее, так что скармливает одну за другой неправдоподобные отговорки, которые мама молча проглатывает. Дела с открытием ателье тоже идут неважно — найти подходящее помещение, даже с помощью Па-Чина и Пеяна, довольно сложно. То аренда неподъемная, то район неподходящий, то еще что. Так что к моменту, когда в Токио возвращается Хаккай, у Мицуи изрядно идет кругом голова, но он все равно находит в себе силы для того, чтобы встретиться с ним и Юзухой в их излюбленном баре. Они довольно уютно сидят, вспоминая былые деньки Свастонов и травя профессиональные байки, правда, Хаккай жутко расстраивается, когда узнает, что Мицуя ушел из мира высокой моды. Тот в ответ лишь виновато разводит руками и обещает, что подумает о возвращении, как только почувствует себя более-менее стабильно. Они еще немного болтают, обсуждая старых знакомых и то, как сложилась их жизнь, когда Юзуха вдруг невзначай интересуется, не встречается ли Мицуя сейчас ни с кем, заставляя его едва не поперхнуться мартини. — Нет, что ты, — сипло отвечает он, отставляя бокал подальше от себя. — Сейчас не совсем подходящее время для этого. Юзуха закатывает кофейные глаза и снисходительно фыркает: — «Для этого» никогда не будет подходящего времени. Оно просто наступает. — К чему ты вообще завела этот разговор? — спрашивает Мицуя, устало стягивая с себя очки и потирая лицо. Юзуха коротко дергает острым плечиком и отпивает немного джин-тоника: — Просто у меня есть подруга — Хироми, довольно милая девушка. Она видела тебя на дне рождения Хаккая в прошлом году, и ты ей понравился. Что думаешь? Мицуя неловко ерошит серебряные волосы на затылке и отводит взгляд в сторону: — Если честно, я сейчас не особо заинтересован. Прости. Юзуха лишь понимающе поджимает губы и больше эту тему не затрагивает. Когда Мицуя возвращается домой за полночь, Ран уже ждет его там. Он сидит за кухонной столешницей, обложившись рабочими бумагами, и медленно цедит белое вино из бокала. Мицуя отчего-то сразу чувствует его напряжение. — Все в порядке? — спрашивает он, проходя к холодильнику и наливая себе прохладной воды. Ран не отрывает взгляда от бумаг и равнодушно произносит: — Ты виделся с Хаккаем? Мицуя замирает, так и не донеся стакан до рта. — Откуда знаешь? — Ран молчит. — Ты что, следишь за мной? Он тяжело выдыхает, откладывает, наконец, бумаги в сторону и устало потирает глаза: — Мне пришлось установить за тобой слежку. — Какого хрена?! — взрывается Мицуя, подстегнутый приличным градусом алкоголя в крови. Ран даже не ведет бровью — лишь цепко удерживает колкими глазами его разъяренный взгляд и спокойно отвечает: — Я вынужден был сделать это, потому что Бонтен сейчас как никогда под прицелом. Не хочу, чтобы ты пострадал. Мицуя с грохотом отставляет в сторону стакан и выдыхает сквозь зубы: — А предупредить нельзя было? — И ты бы согласился? — Мы теперь никогда не узнаем этого. Он уже направляется к выходу, не желая ни минуты находиться в одной комнате с Раном, как вдруг резко останавливается на полпути, все же оборачиваясь: — И что насчет Хаккая? Почему ты спрашивал про него? Так хорошо удерживаемая маска хладнокровия на долю секунды слетает с лица Рана. Лавандовые глаза темнеют, на скулах дергаются желваки, но он тут же спешит вернуть себе контроль над эмоциями. — Забудь, уже неважно. Но Мицую это не переубеждает. Он подбирается ближе, подозрительно щурясь, и произносит скорее утвердительно, чем вопросительно: — Ты ревнуешь. — Ревную. — У нас не такие отношения, чтобы ты меня ревновал. Ран молчит, прожигая его помутневшим взглядом, и Мицуе отчего-то кажется, что зря он это сказал. — Тебя что-то не устраивает в наших отношениях? — холодно цедит Ран, сохраняя непринужденный вид. — Помимо того, что ты устраиваешь за мной слежку? — рычит Мицуя, наступая. — О, дай-ка мне перечислить: ты вечно пропадаешь… — Бонтен расширяется, у нас куча работы, — невозмутимо парирует Ран. — …а я даже никому не могу рассказать про тебя, раз за разом придумывая отговорки, чтобы избавиться от ненужных расспросов, — продолжает в запале Мицуя. Ран снова прерывает его: — Потому что стыдишься? — Потому что нас не поймут. — Это одно и то же. Дыхание застывает на вдохе. Бросив на Рана полный разочарования взгляд, Мицуя уязвленно замолкает, обреченно покачивает головой и просто удаляется в сторону гостиной. Позади слышится шорох бумаг и скрип отодвигаемого стула. Ран следует за ним. — Я не могу предложить большее, потому что иначе подвергну тебя опасности! — наконец позволяет он проявить себе хоть какие-то эмоции, крича Мицуе вслед. Тот замирает на месте и растерянно оборачивается к нему. Ран тяжело сглатывает, запускает пальцы в волосы, оттягивая черно-фиолетовые пряди, и продолжает: — Изначально я заинтересовался тобой, просто потому, что ты привлек мое внимание на той вечеринке. Мицуя реагирует презрительной усмешкой, складывая руки на груди: — Да, я помню. Трофей. Ран игнорирует его ядовитый выпад и продолжает: — Но больше всего меня привлекало то, что ты мог за себя постоять. За тебя не надо было постоянно бояться. К тому же, я и не ожидал, что это однажды перерастет в нечто серьезное. Поэтому не опасался, что кому-то взбредет в голову использовать тебя против меня. Но сейчас… — Что сейчас? — нетерпеливо рявкает Мицуя, когда молчание затягивается непозволительно долго. — Я думал, что за тебя не надо бояться, — медленно и с растановкой повторяет Ран, потирая ладонью затылок и принимаясь нервно расхаживать по комнате. Голос его сочится отчаянием, и от этого становится страшно. — Но я боюсь. Так чертовски боюсь, что мне сносит крышу. Ты — моя слабость. А в нашем деле слабости непозволительны. Мицуя смотрит на него неверяще, пытаясь осознать услышанное. Ран же наоборот старательно отводит взгляд куда-то за панорамные окна, ныряя в огни неонового Токио. — Это ты меня сейчас так завуалированно послал на хуй? — Мицуя наконец находит в себе силы, чтобы ответить. Его с ног до головы пробирает злость, не позволяя удерживать хладнокровное спокойствие. Ран едва заметно вздрагивает, стоя к нему спиной, но ничего не отвечает. Мицуе остается лишь самостоятельно сделать выводы: — Ну и ладно. Мне все равно стало слишком тяжело находится в этих… Чтобы это там ни было. Он не двигается с места еще пару секунд, сверля взглядом поникшую спину Рана и ожидая, что тот обернется к нему, скажет, что Мицуя все не так понял, попросит его не уходить, предложит нормально поговорить, но этого не происходит. В груди что-то с треском надламывается. Больше ничего не говоря, Мицуя спешно покидает квартиру, громко хлопая входной дверью. Ран его не останавливает.

***

Разрыв — наверное, так это можно назвать — дается Мицуе тяжело. Вместе с цветением сакуры на него снова обрушивается депрессия. Он не может найти в себе силы хоть как-то функционировать, но в итоге понимает, что Рана рядом больше нет. О нем больше некому заботиться. Это Мицуя должен заботиться о маме и сестрах, поэтому сквозь боль и тяжесть в груди заставляет себя вновь подняться на ноги и жить дальше. Он пытается вернуться в начальную точку — в те времена, когда Ран Хайтани ничего для него не значил, когда он видел в нем лишь сплошное зло и до скрежета в зубах не переносил. Это хоть немного, но помогает, потому что Мицуя запрещает себе думать о том, что происходило позже. О том, насколько Ран стал для него важен. Проходит еще пару месяцев, прежде чем он постепенно возвращается к жизни. Мицуя знает, что какое-то время Ран продолжает наблюдать за ним, но не подает виду. Лишь тянет свое жалкое существование, притворяясь, будто последних одиннадцати месяцев не было. Еще полгода спустя Мицуя практически полностью оправляется и в честь этого отстригает волосы, перекрашивая их в черный. А потом позволяет себе небольшую слабость и осветляет редкие пряди в фиолетовый цвет. Но это ничего не значит. Совсем. Потому что в итоге он все же принимает предложение Юзухи и соглашается на свидание с ее подругой. Они начинают встречаться после третьего свидания, и тут Мицуя даже не врет себе — он делает это, чтобы окончательно забыть Рана, чтобы навсегда выбросить его образ из своей головы. Со временем получается. Хироми на самом деле прелестная, и Мицуя даже искренне проникается симпатией. У нее большие черные глаза, длинные блестящие волосы и по-девичьи тонкие запястья. Она учится на врача, мечтает помогать людям, а в свободное от учебы время составляет гороскопы. Такая хорошая. Мицуя наконец может познакомить ее с мамой и друзьями и не боится выйти с ней в свет. Секс у них однообразный, в миссионерской позе и не чаще двух раз в неделю, зато Мицуе больше не приходится ходить в свитерах с высоким воротом и длинными рукавами, чтобы скрыть следы от засосов на шее или наливающиеся синяки вокруг запястий. Хироми нежная, мягкая и поддерживает его во всем. Мицуя старается отплатить ей тем же. Старается быть примерным парнем. Жизнь постепенно налаживается и даже начинает приносить удовольствие, когда ему все же удается разобраться со всеми техническими вопросами и открыть свое ателье. Оно еще совсем маленькое, но со временем начинает приносить доход и набирать репутацию. Мицуя ощущает себя на своем месте впервые за долгое время. Ему действительно нравится то, чем он занимается. В прочем, все идет к черту, когда к нему приходит очередной клиент. То совсем непримечательный молодой парень — Мицуя наверняка забудет его лицо, едва тот выйдет за порог ателье. Он заказывает базовый черный смокинг на свадьбу и слишком явно волнуется, постоянно промокая блестящий лоб носовым платком. Мицуя провожает его в примерочную с дежурной улыбкой, приклеенной к устам, указывает, куда лучше встать, и уже подходит ближе, чтобы снять замеры, как вдруг его словно бьют под дых. От парня тонко тянет парфюмом. Тем самым. Трюфель, ром, жасмин, черная смородина, цитрус и иланг-иланг. Мицуя никогда не смог бы забыть этот аромат, как бы ни старался забыть его владельца. Черная орхидея от Тома Форда. На задворках сознания с раздражением мелькает мысль о том, что парню совершенно не идет этот запах. Мицуя ревностно думает, что на всем свете есть только один человек, который может носить его как полагается. Он едва находит в себе силы, чтобы снять с клиента мерки, еле сдерживая дрожь в руках, спешно выпроваживает его, а потом запирается в мастерской, распахивает все окна и пытается отдышаться. Мицуя чувствует, как его ломает. Он пребывает в прострации весь остаток дня, на автомате обслуживая клиентов и делая вид, будто все в порядке, пока вечером за ним не заходит Хироми, чтобы утащить на свидание. — Я взяла нам билеты на самый поздний сеанс, — радостно щебечет она, оставляя на губах Мицуи липкий поцелуй с привкусом фруктового блеска. — Так что успеем зайти куда-нибудь перекусить или выпить. Он ей ничего не отвечает, продолжая отработанными движениями прибирать рабочую зону. Отчего-то страшно смотреть на нее. Горло перехватывает стальными тисками, не давая возможности произнести ни слова. — Такаши, с тобой все в порядке? — вновь подает голос Хироми, когда молчание слишком затягивается. Подходит к нему со спины, кладет мягкую ладонь на плечо, несильно сжимая. Мицуя все же находит в себе силы развернуться к ней и посмотреть прямо в темные глаза напротив. Внутренности затапливает волной стыда. Он так долго и упорно убеждал себя в искренних чувствах к ней, что забыл о своих изначальных намерениях. Забыл, что воспользовался ею, чтобы выбросить Рана из своей головы. Вот только он снова занимался самообманом. — Нам надо расстаться, — наконец сипло произносит Мицуя, вновь отводя взгляд. Хироми теряется — судорожно поджимает губы, чтобы не расплакаться, редко всхлипывает и заламывает руки, требуя объяснений, но Мицуя не может дать ей их. Лишь зарывается пальцами в короткие волосы и с отвращением думает о том, что он — плохой человек. К черту полутона. Он не заслуживает даже этого. Хироми бросает все попытки выбить из Мицуи хоть какие-то объяснения спустя час одностороннего диалога. Кинув ему напоследок ядовито-колкое: «Какой же ты эгоист!», она выбегает из ателье, прикрывая рот подрагивающей ладонью. Мицуя достает из нижнего ящика стола запечатанную бутылку рома и напивается в одиночестве. На следующий день он возвращается домой, переворачивает всю комнату, но все же находит в кармане старой куртки ключи от той самой квартиры. В связке всего три ключа, но они ощущаются на его ладони неподъемным весом. Мицуя не понимает, зачем отыскал их, зачем снова ворошит прошлое. Он вообще ничего не понимает, кроме одного: ему чертовски не хватает Рана. Даже спустя столько времени. Мицуя и сам не замечает, как приходит к жилому комплексу, где на тридцатом этаже расположена их квартира. Их ли? Всю дорогу на лифте его терзают сомнения: что, если Ран продал ее? Что, если поменял замки? Что, если он теперь живет там с кем-то другим? Створки расходятся в стороны с глухим шорохом, и Мицуя, откинув все сомнения, ступает на площадку. Сердце колотится в груди как бешеное, пока он медленно подходит к нужной двери, вставляет ключ в замочную скважину и осторожно поворачивает. Дверь поддается, и Мицуя не понимает, что испытывает. Облегчение, боль, тоску? Наверное, все сразу. Квартира встречает его холодом и затхлостью. Свет нигде не горит, огромные панорамные окна завешаны плотными шторами, все горизонтальные поверхности укрыты толстым слоем пыли. Мицуя проходит вглубь, вдыхая застоялый воздух, и с иронией думает о том, что во всем этом сквозит нечто аллегоричное. Меж ребрами что-то неприятно сжимается, и ему бы развернуться прямо сейчас и уйти, чтобы не бередить старые раны, но он продолжает упорно идти вперед по лабиринту воспоминаний. Мицуя проходит в гостиную — у окна стоит накрытый пленкой кожаный диван, на котором он однажды нашел раненного Рана, на котором они вечерами смотрели идиотские программы и иногда засыпали в обнимку, когда не было сил добираться до спальни. Он проходит на кухню, кончиками пальцев проводя по мраморной столешнице и оставляя на пыльном покрытии чистые разводы. Сколько раз они вместе ужинали и завтракали за этим столом, сколько раз Ран брал его прямо тут, сколько разговоров они разделили за бутылочкой вина или бокалом мартини? Их последняя ссора произошла тоже здесь. Вся квартира наполнена отголосками их присутствия и живыми воспоминаниями. Кровать, пережившая сотни страстных ночей, ванная, ставшая свидетелем тихих разговоров и неприкрытой нежности, балкон, хранивший на высоте тридцатого этажа все сомнения и тревоги. Мицуя продолжает бродить из комнаты в комнату, продолжает с мазохистской отдачей погружаться в болезненные воспоминания, забыв о времени и здравом смысле, когда вдруг со стороны входной двери слышится шум. Ноги сами несут его в коридор еще до того, как мозг успевает обработать информацию. На пороге стоит Ран. Он совсем не изменился — все те же короткие волосы, окрашенные фиолетовым мелированием, строгий костюм на крепких плечах, татуировка Бонтена поперек горла. Его грудь тяжело вздымается от частого дыхания, а лавандовые глаза распахнуты в неверии. Ран смотрит на Мицую так, словно увидел призрака, хотя, наверное, так и есть. Они оба — призраки прошлого друг друга. — Что ты здесь делаешь? — первым подает голос Ран. Мицуя отвечает честно: — Не знаю. А ты? — Мне пришло уведомление по камерам, что кто-то пришел. И… — Ран нервно облизывает тонкие губы, отводя взгляд в сторону, — и я даже сам не осознал, как сорвался с места и приехал. У Мицуи все сжимается внутри от понимания, что он его ждал. Столько времени. Он до сих пор не знает, что нужно делать, поэтому делает то, что хочется. А именно — подлетает к Рану, прижимается к нему всем телом и впечатывается своими губами в его. Ран ловит его едва ли не на ходу. Обнимает до треска в ребрах, зарывается ладонями в короткие волосы и целует — целует так отчаянно, но в то же время аккуратно, будто боится, что Мицуя прямо сейчас исчезнет. Просочится сквозь его пальцы, словно зыбучий песок, и развеется по ветру. Когда губы начинают гудеть, а ноги едва заметно подрагивать от переизбытка чувств и эмоций, Ран нехотя отрывается от Мицуи и заглядывает в его лицо, расплываясь в насмешливой ухмылке: — Твоя девушка в курсе, где ты сейчас? Глаза Мицуи распахиваются от удивления. На дне расширенных зрачков зарождается очередное осознание. — Ты продолжал наблюдать за мной? — выдыхает он едва слышно. В голосе — и злость, и слабость, и неверие. — Прости, никак не мог отпустить тебя, — сокрушенно качает головой Ран, зарываясь свободной рукой в волосы Мицуи и пропуская меж пальцев цветные пряди, так удивительно сочетающиеся с его. — Ты, как я вижу, тоже. Мицуя обреченно прикрывает глаза и тяжело вздыхает. Ну и кто из них больной? Он молчит несколько секунд, прежде чем едва слышно, но твердо произнести: — Не хочу без тебя. Не хочу с другими. Ран едва заметно вздрагивает, кладет ладонь ему на шею и отвечает: — А как же все то, что ты говорил мне тогда? Что тебе слишком тяжело? — Скучать по тебе тяжелее, — пылко выдыхает Мицуя, однако тут же спохватывается: — Но если ты считаешь, что я для тебя обуза и лишняя проблема, то… Ран не дает ему договорить: — Заткнись. Нет. Забудь об этом. Я сделаю все, чтобы защитить тебя. Поэтому, если ты готов принять этот риск, то… Будь только моим. На губы Мицуи против воли набегает счастливая улыбка. Он понимает, что это не решает магическим образом все их проблемы, которые тянутся за ними вереницей из прошлого, но сейчас плевать. Сейчас важны лишь они. — Это твой способ предложить встречаться? — Нет, — качает головой Ран. — Это большее. И Мицуя ему верит.