black orchid by tom ford

Ран звонит небольшим-неменьшим ровно неделю спустя. Мицуя в этот день отпрашивается у господина Мия и возвращается домой пораньше, чтобы привести себя в порядок. И только стоя у небольшого круглого зеркала в ванной, поправляя спадающую на глаза серебряную челку, он вдруг понимает. Понимает, что всю неделю неосознанно вел отсчет до этого дня. Что впервые ушел с работы пораньше, хотя никогда не позволял себе такого. Он тяжело выдыхает, упирается ладонями в раковину и свешивает голову вниз. Это такой бред, черт побери. Мицуя прикрывает глаза и вспоминает горячие губы Рана, выцеловывающие его шею. Длинные пальцы, что доводили его до исступления. Пылкое порывистое дыхание на ухо. И чертов аромат Тома Форда, что действовал подобно афродизиаку. Мицуя вспоминает висящую в углу камеру, и ему интересно: сохранилась ли где-то запись их секса? Пересматривал ли ее Ран? Он чувствует себя гребаным извращенцем, когда понимает, что тоже хотел бы взглянуть, хоть глазком. Увидеть, как их тела прижимаются друг к другу под напором страсти, как они содрогаются от оргазма, как выглядит лицо Рана, когда ему хорошо. От одной только мысли об этом низ живота судорожно стягивает, и Мицуя крепко сжимает зубы в попытке отогнать видения. Псих. Его самокопания прерывает пришедшее на телефон сообщение от Рана, где он говорит, что ждет его внизу. — Такаши, у тебя кто-то появился? — хитро спрашивает Луна, когда Мицуя наконец выходит из ванной. Мана тоже заинтересованно вскидывает голову. Они сидят на диване и красят друг другу ногти ярко-голубым лаком с блестками. Мицуя замирает посреди гостиной, так и не дойдя до вешалки. — С чего ты взяла? — осторожно спрашивает он, возобновляя свой путь — лишь бы не сталкиваться с проницательным взглядом сестры. — Ты выглядишь так, будто собираешься на свидание. Мицуя раздраженно закатывает глаза и снимает с вешалки кашемировое пальто. — Не говори глупостей, — бросает он через плечо. — Маленькая еще, чтобы о таком думать. — Ну Такаши! — жалобно тянет Луна. — Мне, вообще-то, уже пятнадцать! — Говорю же: маленькая. Ладно, я пошел. Долго не засиживайтесь. — Но завтра выходной! — Все равно. Собьете режим еще, а мне потом вас в школу будить. И он спешно покидает квартиру под заинтересованные взгляды сестер. Они с Раном снова едут в ресторан — уже в другой, и слава богу, но по-прежнему в Роппонги. Это оказывается ресторан молекулярной кухни, и в этот раз Мицуя старается воздерживаться от выпивки. Они даже немного разговаривают — точнее, говорит только Ран, расспрашивая его о том, как прошла неделя, что нового на работе и прочие дежурные вопросы. Мицуя же воздерживается. Он не готов слушать рассказы о криминальных буднях Бонтена — ему достаточно мелькающей на уровне глаз татуировки Рана. После ужина они снова садятся в машину, и только на полпути Мицуя замечает, что дорога совсем другая. — Куда мы едем? — спрашивает он, чуть повысив голос, чтобы перекричать играющую на весь салон музыку. — Ко мне, — коротко отвечает Ран и сильнее вжимает педаль газа в пол. Машина набирает скорость: Мицуя может слышать, как скрипят шины на поворотах, как громко рычит двигатель, слышит свист ветра через приоткрытые окна. Каждый раз, когда Ран ловко огибает медленно ползущий перед ними автомобиль, когда они минуют очередной поворот или перекресток, его желудок совершает кульбит. Временами перед глазами всплывают страшные картины того, как в них кто-то врезается, как они кого-то сбивают, как переворачиваются и слетают с магистрали; в голове раздаются фантомные звуки битого стекла, визга тормозов и скрежета металла; но Мицуя упорно молчит, каждый раз задерживая дыхание и впиваясь пальцами в кожаную обивку салона. Он ни за что не признается, что ему страшно. Хотя бы потому, что сам не понимает — страшно это или захватывающе? Ран подъезжает к какому-то роскошному жилому комплексу и почти сразу же заезжает в подземную парковку. Когда Мицуя выходит из машины, его колени потряхивает от адреналина, а сердце бешено стучит в груди. — Понравилась поездка? — хмыкает Ран, захлопывая дверцу машины и ставя ее на сигнализацию. — Да, — отвечает Мицуя сразу, даже не думая соврать. Слишком сильны были пережитые эмоции. По лицу Рана расползается самодовольная ухмылка, и в полусумраке парковки она принимает какое-то зловещее выражение. Едва они заходят в лифт, как Мицуя больно прикладывается лопатками к его зеркальной поверхности. Ран накидывается на него сразу, стоит только закрыться створкам, и жадно целует впервые за вечер. Его руки оглаживают тело Мицуи, выправляют из пояса джинс рубашку, забираются внутрь и пробегаются по выступающим ребрам. — Ты вообще ешь? — спрашивает Ран назидательно, с громким звуком отрываясь от него. Мицуя по инерции подается вперед в поисках его губ, но тут же спешит одернуть себя. — Только когда есть время. — Эта твоя работа… Я куплю тебе любой дом моды, хочешь? Мицуя качает головой, ощущая, как вот-вот последние капли самообладания стекут с края сознания и он уже сам накинется на Рана, когда его спасает звонок лифта и шорох раскрывающихся створок. Обитель Хайтани предполагаемо находится на самом последнем этаже и, в принципе, выглядит как самая обычная элитная квартира. В темноте, разбавляемой лишь яркими огнями с улицы, сложно что-то рассмотреть, но Мицуя и без того по общим очертаниям все понимает. Помещение выглядит холодным и максимально необжитым — острые углы минималистичной мебели, увешанные произведениями искусства серые стены, высокие потолки и панорамные окна. Ран почти сразу тянет его в сторону спальни, которая, впрочем, тоже ничем примечательным не выделяется. Мицуя подходит к кровати королевских размеров, ощущая присутствие Рана спиной. Щелкает выключатель — по комнате разливается приглушенный белый свет от прикроватных светильников. Через пару минут сзади прижимается долговязое крепкое тело. Ран принимается медленно вылизывать шею Мицуи, параллельно справляясь с его одеждой. В какой-то момент Мицуя, не выдержав размеренного темпа, резко меняется с ним местами и одним четким движением толкает его на кровать, чтобы встать меж разведенных ног и начать спешно избавляться от своей одежды. На лице Рана вырисовывается искушенная ухмылка, лавандовые глаза загораются возбуждением. Продолжая наблюдать за Мицуей, он тоже начинает медленно раздеваться, открывая вид на крепкое тело, густой узор татуировки и поблескивающий в сосках пирсинг. Мицую откровенно ведет от этого зрелища, и он скорее спешит обнажиться, чтобы тут же забраться на кровать и оседлать бедра Рана, потираясь промежностью о выступающую область в его боксерах от Calvin Klein. У них тут же начинается борьба за доминирование. Они целуются с зубами, перекатываясь по кровати и пытась нащупать как можно больше эрогенных зон друг друга, чтобы перенять контроль. Шелковые простыни скользко сминаются под переплетением тел, и Мицуе с непривычки неудобно, поэтому в какой-то момент он оказывается под Раном, что перехватывает широкой ладонью его запястья и заводит над головой. Он дергается, едва слышно рыча сквозь зубы, но Ран лишь сильнее наваливается на него, прижимая к кровати, и коленом упирается в пах. Рык плавно переходит в протяжный стон. Мицуя испытывает стыд вперемешку с возбуждением и ничего не может поделать с собой, откидывая голову. — Ты правда думал, что я позволю быть тебе сверху, а, Така-чан? — ласково воркует Ран, сильнее упираясь коленом меж его ног. Мицуя яро дергается в ответ на издевательское прозвище, но тут же сдавленно охает, когда Ран выпускает его запястья из захвата и одним рывком стягивает с него белье, выпуская на свободу твердый член. Он тут же спешит воспользоваться этим моментом, подрываясь на кровати и намереваясь вновь занять лидирующую позицию, но Ран, словно предвидя, не позволяет ему. Лишь крепко хватает его за талию и переворачивает на живот, наваливаясь сверху. — Какой-же ты строптивый, — раздается пылкий шепот на ухо. — Мне нравится. Но постарайся не дергаться, когда я буду тебя трахать. Не хочу сделать больно. И Мицуя сдается. Принимает правила очередной игры, позволяя себе обмякнуть под пылкими прикосновениями. Ран игриво пробегается по его позвонкам, оглаживает большими пальцами выемки на пояснице, а потом с силой сжимает ягодицы, разводя в стороны. Мицуя едва не задыхается от холодного прикосновения воздуха внизу и вжимается лицом в кровать, скрещивая руки над головой, когда вдруг ладони Рана пропадают. Слышится шорох, звук выдвигаемого ящика, а потом на кровать что-то падает. Мицуя позволяет себе поднять голову и обернуться. Рядом с ним лежит бутылочка смазки и пачка презервативов. — У тебя уже кто-нибудь был до меня, Така-чан? — спрашивает Ран, вновь нависая над ним. Мицуя спешит спрятать лицо обратно и приглушенно отвечает: — Мне двадцать пять, как ты думаешь? — Что, и даже парни? — И парни, и девушки. Ран уязвленно стонет. Мицуя даже не хочет представлять, о чем он сейчас думает. Раздается щелчок бутылочки с лубрикантом, булькающий звук, а следом за этим Мицуя чувствует холодное прикосновение меж ягодиц. Он резко дергается от неожиданности, но крепкая рука Рана тут же ложится ему на спину, прижимая к кровати. — Тише-тише, — с придыханием шепчет он и проникает внутрь одним пальцем. Мицуя шипит сквозь зубы и невольно пытается отстраниться — да вот только некуда. Когда в сжатое колечко мышц проскальзывает второй палец, Мицую пробирает электрическим разрядом от головы до пят. Он невольно прогибается в спине в попытке сжаться в размерах и отстраниться от прикосновений Рана, причиняющих ему жгучий дискомфорт, но покоящаяся меж лопаток ладонь не позволяет этому случиться. — Потерпи немного, скоро будет хорошо, — сбивчиво шепчет Ран, очевидно, сам находящийся на пределе. И словно в подтверждение собственных слов проникает глубже, касаясь кончиками пальцев простаты. Мицую вновь прошибает — на этот раз волной удовольствия. Она пробивается сквозь боль и пронзает все его тело, заставляя томно застонать и бесстыдно выгнуться навстречу Рану. Тот удовлетворенно хмыкает себе под нос: — О, так вот, значит, где. Буду иметь ввиду. — И тут же вынимает пальцы, разводя на манер ножниц. Следующие несколько минут превращаются в настоящую пытку. Боль и наслаждение смазываются в сплошное месиво, накрывая Мицую с головой, вынуждая его то жалобно стонать, то яростно шипеть. Ран откровенно наслаждается этим зрелищем и, когда три его пальца наконец могут относительно свободно двигаться внутри, он медленно вынимает их и тянется за упаковкой презервативов. Мицуя слышит шорох разрываемой фольги и скрип латекса отдаленной частью сознания — в его ушах гудит кровь, отдает хрипами собственное тяжелое дыхание и грохочет сердце. Задница неприятно саднит, и он неосознанно сжимается в попытке успокоить боль. — Расслабься, ну же, — раздается прямо над ухом томный шепот Рана. Мицуя чувствует, как одной рукой он снова разводит его ягодицы в сторону, а второй приставляет скользкую от смазки головку к входу. — Тебе понравится, обещаю. Мицуя хочет огрызнуться и сказать, что клал он хер на его обещания, но не успевает. Ран медленно толкается, входя в него на половину, и ему остается лишь жадно глотать воздух раскрытыми губами не в состоянии произнести ни слова. Проходит еще пара секунд, наполненных сплошным дискомфортом и болью, прежде чем Ран повторно толкается вперед, вбиваясь до основания. Мицуя рычит сквозь зубы, ощущая себя как никогда заполненным и зарываясь пальцами в шелк простыней. — Блять, какой же ты узкий, несмотря на то, что я тебя растягивал, — слова Рана оседают влажными каплями меж лопаток Мицуи. Он упирается лбом в его затылок, наваливается всем телом сверху и тяжело дышит. Мгновение спустя его правая рука проскальзывает под живот Мицуи, крепко обхватывая и отрывая от кровати. Мицуя поворачивает голову набок и зарывается лицом в постель, приподнимая бедра и невольно выгибаясь в пояснице. Ран наконец встает с него, отстраняется и, продолжая удерживать за бока, начинает медленно двигаться, постепенно набирая темп. Мицуя упирается ладонями по обе стороны головы, но даже это не помогает ему сохранить статичность — все его тело отзывается на каждый толчок Рана, елозя по скользким простыням. В какой-то момент, собравшись с силами, он заставляет себя подняться на дрожащих руках и встать на четвереньки. Ран реагирует на это сразу — обхватывает его рукой поперек туловища и резко меняет положение так, что Мицуя оказывается у него на коленях, прижатый спиной к груди. — Ты мог бы просто лежать и наслаждаться тем, что я тебя трахаю, но тебе все равно надо было заупрямиться, не так ли, Такаши? — шепчет он ему на ухо, укладывая острый подбородок на взмокшее плечо. — Ты заткнешься или нет? — зло шипит Мицуя и едва заметно подмахивает бедрами, насаживаясь самостоятельно. Ран за спиной смеется и свободной рукой обхватывает его твердый член. Проводит большим пальцем по головке, размазывая выступившую смазку, и резко сжимает у основания, заставляя Мицую закусить нижнюю губу и утробно застонать. Ему кажется, что он сейчас взорвется от переполняющих его ощущений, но, как оказывается позже, это еще было цветочками, когда Ран делает особенно сильный толчок бедрами и с размаху заезжает по простате Мицуи. В этот момент у него даже нет сил, чтобы издать хоть какой-то звук — все, что он может, это широко раскрыть рот и отчаянно ловить им воздух, словно выброшенная на берег рыба. Все его тело обмякает, а конечности тяжелеют настолько, что он не может двигаться. Ран это подмечает, поэтому властно хватает Мицую за бедра и принимается самостоятельно насаживать на себя. Мицуе остается лишь до побелевших костяшек вцепиться в собственные колени и поддаться его ритму. Каждый толчок Рана отдается взрывом сверхновой в его клетках. Он одновременно мечтает о том, чтобы это никогда не заканчивалось, и о том, чтобы быстрее прийти к разрядке. — …на меня. Посмотри на меня, Такаши, — доносится вдруг до него сквозь отдающее в ушах тяжелое дыхание. У Мицуи нет сил, чтобы сопротивляться, поэтому он, продолжая подпрыгивать на Ране, послушно поворачивает к нему лицо. Тот тут же цепко хватает его пальцами за подбородок, высовывает язык и припадает к его рту, развязно целуя. У Мицуи от этого положения неудобно сводит спину, но он не может заставить себя оторваться от Рана. Его губы так хорошо чувствуются, а язык так страстно ласкает ротовую полость, что наслаждение с еще большей силой устремляется вниз. Мицуе нужно пару секунд, чтобы кончить, выстреливая спермой в ладонь Рана. Он стонет сквозь поцелуй и что есть силы сжимается вокруг его члена. Ран горячо выдыхает ему в рот, невольно отстраняется, запрокидывая голову назад, и, судя по всему, тоже кончает, прикрывая глаза и крепко сцепляя челюсти. Проходит пара минут, прежде чем к онемевшим конечностям возвращается работоспособность. Мицуя заставляет себя приподняться на подрагивающих ногах и слезть с Рана, болезненно шипя от особо ярких ощущений. Ран утирает лоб тыльной стороной ладони и сползает с кровати. — Я в душ. Даже не утруждая себя тем, чтобы прикрыть нагое тело, он выходит из комнаты, параллельно распуская косы. Мицуя устало откидывается на простыни, так неприятно липнущие к влажному телу, и пытается отдышаться. Он уже давно разобрал свои мотивы — помимо самого основного, состоящего в том, что он просто ждет, когда Рану это надоест, Мицуя вдобавок ко всему получает потрясающий секс и удовлетворяет потребность в человеческом тепле. Последний раз он был в отношениях года три назад — еще задолго до того, как начал работать у господина Мия. С его бешеным ритмом жизни просто невозможно с кем-либо встречаться, и в принципе, Мицуя не то чтобы очень хочет — он просто не успевает об этом думать, — но вот базовые потребности организма все же временами дают о себе знать. В целом, секс с Раном Хайтани был прекрасной альтернативой чреде партнеров на одну ночь, которых Мицуе при удачном раскладе удавалось подцепить в баре или клубе. К тому же, после таких мощных оргазмов на некоторое время и думать забываешь о его нелицеприятном прошлом. Но вот что никак не дает покоя, так это мотивы Рана. Мицуя не может их понять, как бы ни пытался. Да, он уже сотню раз слышал оправдание «Ты мне интересен», но оно ничего не объясняет. Наверняка Ран просто видит в этом что-то захватывающее и извращенное — трахать того, кого когда-то избивал. Мицуя продолжает гипнотизировать полусонным взглядом навесной потолок, погрузившись в размышления, когда в комнате снова появляется Ран. — Душ свободен, — доносится его голос со стороны дверей. — Или, если у тебя нет сил, могу принести влажное полотенце. Соблазн согласиться на второе предложение слишком велик, но упрямство Мицуи куда более велико. Буркнув твердое «Я сам», он с трудом заставляет себя подняться с кровати, не обращая внимания на тяжесть в мышцах. Приняв душ и одевшись, Мицуя выходит в гостиную. Тут горит свет, и он наконец может рассмотреть интерьер получше. В целом, комната выглядит как картинка из журнала Forbes — роскошь, богатство и отчужденность в каждом изгибе и очертании. У панорамного окна стоит черный рояль — не такой огромный, как в том ресторане, но не менее внушительный. Рана Мицуя находит за широкой барной стойкой, находящейся недалеко от рояля. На нем расписной шелковый халат-кимоно, длинные волосы влажными прядями растекаются по спине и плечам, а руки ловко встряхивают шейкер. — Выпьешь чего? — спрашивает Ран, не поднимая на Мицую взгляда. Тот недолго мнется с ответом — сбегать сразу после секса, словно он мальчик по вызову, не хочется, но и распивать коктейли так, будто они давние приятели, желания нет. В конце концов, решив, что одного бокала мартини будет достаточно в качестве компромисса, Мицуя коротко кивает и присаживается на высокий барный табурет. Овальная оливка призывно ловит свет округлыми влажными боками, прежде чем громко плюхнуться в бокал с мартини. Ран протягивает напиток Мицуе, а сам прикладывается к своему дайкири. Они пьют в напряженном молчании, пока Мицуя наконец не выдерживает и не подает голос первым, кивая в сторону глянцевого рояля. — Ты знаешь, что держать дома музыкальный инструмент в качестве декорации является кощунством и признаком дурного тона? Ран отрывает от губ острые края бокала, слизывает с них тающие осколки льда и заинтересованно вскидывает бровь. Мицуя смело смотрит на него в ответ, пока он вдруг не выходит из-за барной стойки и не подходит к роялю. Отставив бокал с дайкири на его крышку, он присаживается на низкий табурет, обтянутый кожей. В какой-то момент Мицуя замечает, что задержал дыхание — ему кажется, Ран вот-вот искусно заиграет на инструменте, доказывая его неправоту, но тот тут же отметает все сомнения, ударяя пальцами по клавишам и заставляя их издать какой-то нечленораздельный звук. Мицуя насмешливо качает головой и отпивает мартини. Ран еще пару секунд дурачится, выдавая абсолютную какофонию звуков, как вдруг она плавно сменяется на что-то более звучное и складное. Мицуя удивленно вскидывает взгляд и отводит бокал от лица. Ран хитро смотрит на него из-под ресниц, а потом прикрывает глаза и полностью отдается процессу. Его пальцы ловко бегают по клавишам, заставляя их наигрывать красивую мелодию, ноги в нужный момент зажимают нужные педали, сменяя тональность, а голова мягко покачивается в такт. Мицуя невольно встает с места и подходит ближе. Через пару минут Ран выдает завершающую комбинацию и заканчивает играть. В комнате еще на какое-то время повисает звон эха, а сам рояль жарко гудит. Ран самодовольно смотрит на Мицую и тянется за оставленным в стороне бокалом дайкири. — Удивлен? — Да. Я думал, ты умеешь только избивать людей. Он флегматично пожимает плечами: — Всем нужно хобби, знаешь ли. — И поэтому ты играешь на рояле, словно долбаный Кристиан Грей? — насмешливо фыркает Мицуя. Ран хмурится: — Кто это? Мицуя вдруг со стыдом понимает, что мартини слишком развязал ему язык. Поэтому он лишь смущенно утыкается обратно в бокал и глухо бормочет: — Неважно. Забудь. — Как скажешь. Они еще некоторое время выпивают в молчании, как вдруг со стороны входной двери раздается шум. Мицуя оборачивается ровно в тот момент, когда в гостиной появляется младший Хайтани. Вот уж кого не хватало до полного счастья. Риндо делает пару шагов по инерции, поглощённый чем-то в телефоне, а когда вскидывает голову, то натыкается на Мицую. Пару секунд он переводит растерянный взгляд с него на Рана, после чего расплывается в ядовитой усмешке и тянет: — Ну нихуя себе, — а потом, отвесив шуточный поклон, добавляет так же ехидно: — Простите, если помешал. Мицуя дерзко заглядывает в его глаза — точь-в-точь как у Рана, — отставляет практически опустевший бокал в сторону и равнодушно отзывается: — Все в порядке, я и так собирался уходить. — Я довезу тебя, — раздается спокойный голос Рана из-за спины. Судя по тону, его возникшая ситуация ни капельки не смущает. — Не стоит, ты выпил. Я закажу такси, — возражает Мицуя и, игнорируя прикованные к нему взгляды, проходит мимо Риндо к вешалке у входа, чтобы снять пальто. Ран на своем не настаивает, лишь бросает в спину короткое: «Напиши, как доберешься». Такси Мицуя дожидается уже на улице.

***

Дома он с чистой совестью игнорирует напутствие Рана и не пишет ему по прибытии, но тот все же напоминает о себе полчаса спустя. «Добрался?» — Р. «Да», — Т. «Мог бы и написать, это несложно», — Р. «Забыл», — Т. Мицуя уже собирается устало откинуть телефон в сторону и направиться на кухню готовить ужин, как вдруг от Рана приходит еще одно сообщение. «Кстати, я узнал, кто такой Кристиан Грей. Поражаешь, Такаши», — Р. Щеки невольно обдает жаром. Не обращая на это внимания, Мицуя печатает невозмутимый ответ. «Чем?» — Т. «Своими познаниями в западной культуре:)» — Р. «Заткнись, меня Юзуха заставила посмотреть», — Т. «Оу, вот оно как. Но если вдруг что — дай знать, я никогда не прочь поэкспериментировать», — Р. «Иди к черту», — Т. «Спокойной ночи <3», — Р. Мицуя раздраженно блокирует телефон, ловит в потемневшем экране свое отражение и замирает, когда замечает, что улыбается. Вот же блять.

***

Через пару дней Ран появляется в офисе ателье. Поначалу для перегруженного работой мозга Мицуи его присутствие там кажется чем-то привычным, пока он вдруг не вспоминает, что Ран не должен быть здесь — они закончили с его заказом больше недели назад. — Какого черта? — яростно шипит Мицуя, оглядываясь по сторонам, когда Ран закрывает дверь мастерской и медленно проходит к нему. — И это — вместо приветствия? — Зачем ты здесь? — Мицуя зло откидывает от себя рулон ткани, от которой отмерял нужную длину, и разворачивается к Рану, угрожающе складывая руки на груди. Тот подходит ближе, склоняет голову набок и примирительно произносит: — Не бойся ты так. Я видел, как твой начальник уехал на обед пару минут назад. А остальным сотрудникам не обязательно совать нос не в свое дело, — он легко кивает в сторону двери, за которой находится студия и где вовсю кипит работа над следующей коллекцией. — Ты так и не ответил на мой вопрос, — напоминает Мицуя. — Зачем ты здесь? Ран устало вздыхает, закатывает глаза и лезет рукой в карман. — Просто хотел занести это, — он достает на свет небольшую связку ключей и кладет на стол. Мицуя проводит ее вопросительным взглядом. — Это ключи от отдельной квартиры. Будем встречаться там, чтобы тебе не приходилось больше сталкиваться с Риндо. — Но зачем они мне? — Квартира находится недалеко отсюда. Можешь иногда заглядывать туда без меня. Да и просто, пусть будут, вдруг в один день у меня не получится заехать за тобой. Мицуя судорожно сглатывает, отводит взгляд в сторону и опирается рукой на столешницу. Ему нечего сказать. Этот жест целиком и полностью сбивает его с толку. Ран тоже молчит. Лишь внимательно смотрит на Мицую, ожидая от него хоть какой-нибудь реакции. — Хорошо, буду знать, — наконец выдает он, не выдерживая его пристального взгляда. — Спасибо. — Отлично. Адрес скину сообщением, — кажется, облегченно выдыхает Ран и уже собирается уходить, как вдруг неожиданно обхватывает Мицую за тонкое запястье. Тот едва заметно вздрагивает и непонимающе сморит на него в ответ, но не вырывается. Ран мягко оглаживает большим пальцем выступающую косточку и спускается вниз к костяшкам. — Ешь хоть иногда, ладно? — наконец чуть хрипло произносит он и все же выпускает Мицую из своей хватки, прежде чем развернуться на месте и направиться в сторону выхода. Мицуе остается лишь непонимающе глядеть ему в спину, храня на запястье прикосновения его пальцев.

***

В итоге он приходит к решению, что отдельная квартира, да еще и недалеко от работы — это довольно практичный выход из ситуации, к тому же, для такого человека, как Ран, приобретение новой недвижимости должно быть сродни закупу продуктов в супермаркете. Это звучит не так страшно, но все же Мицуя не может избавиться от тревожного ощущения. Тяжесть ключей в его кармане словно придает их отношениям дополнительный вес. Но это не так, продолжает он раз за разом напоминать себе, однако тревожное чувство все равно возвращается, когда они с Раном едут в новую квартиру еще пару дней спустя. Квартира действительно новая, судя по ярко выраженному запаху краски, обклеенным пластиковым окнам и упакованной в полиэтилен мебели. Мицуя и Ран сначала не торопясь срывают со всех поверхностей пленку, смахивают пыль, а потом пробуют новую кровать, новый душ и даже успевают облюбовать новую кухонную столешницу совсем не по назначению, пока ждут еду. Мицуя в очередной раз кончает с громким стоном и заталкивает все тревожные мысли куда подальше. Ему хорошо — чертовски хорошо, — и плевать на остальное. Они оба — взрослые люди, оба прекрасно знают свои границы и никогда не позволят случиться чему-то непоправимому. С этого дня их встречи становятся периодичными. Ничего больше не меняется: Ран по-прежнему забирает Мицую с работы или из дома, за исключением одного раза, когда он возвращается в Токио слишком поздно из-за отложенного рейса, и Мицуя приезжает самостоятельно, открывая двери своими ключами. Они занимаются жестким сексом, иногда вместе ужинают в ресторанах или едой на вынос, когда слишком лень куда-то ехать, а потом Ран отвозит Мицую домой. Они едва ли говорят о чем-то серьезном — лишь ведут обсуждение нейтральных тем за ужином или в дороге и шепчут друг другу грязные словечки во время секса, — но однажды Ран нарушает привычные устои. Мицуя лежит на кровати, тяжело дыша после особенно яркого захода. Ран лежит рядом, облокотившись спиной о изголовье: его волосы распущены и струятся вниз мягкими волнами, а лицо исполосовано карамельными лучами закатного солнца, что пробиваются сквозь неплотно задернутые шторы. Мицуя постепенно восстанавливает дыхание и уже намеревается пойти в душ первым: он собирается с силами и принимает вертикальное положение на кровати, когда вдруг в спину ему доносится отстраненный голос Рана. — Знаешь, иногда Майки будто переключается. Мицуя вздрагивает, его спина напрягается. Это было внезапно: они не обсуждали Майки с их самой первой встречи на вечеринке после показа. Боясь даже шелохнуться на месте, Мицуя цепко сжимает край одеяла и продолжает вслушиваться в слова Рана. — Его взгляд меняется. Он смотрит на нас так, словно видит впервые и пытается понять, кто мы на хрен такие и почему он вообще находится здесь. Это длится минуту, не больше. Потом он снова становится собой, вот так, — Ран звонко щелкает пальцами. — Нет, не собой, — хрипло возражает Мицуя, все же находя в себе силы, чтобы обернуться. Ран смеряет его внимательным взглядом и склоняет голову набок. — Да, наверное, — медленно произносит он, а потом вдруг выдает: — Каким он был раньше? — Ты ведь был там. — Да, был, но мы знали лишь Непобедимого Майки. Каким был Манджиро Сано? Мицуя закатывает глаза и категорично заявляет: — Я не собираюсь с тобой это обсуждать. — Почему нет? — Откуда я знаю, зачем тебе эта информация? Ран смотрит на него серьезно: в глазах — ни капли привычного веселья, на губах — ни намека на усмешку. — Майки — мой босс. Какого бы ты мнения не был обо мне, я его уважаю. И никогда не посмею использовать эту информацию против него. Мне просто хочется понять. Мицуя опускает взгляд на его ключицы, покрытые узором татуировки, лишь бы не смотреть в столь непривычно серьезные глаза. Ран продолжает: — Я человек, Мицуя, не чудовище. То ли в его голосе действительно сквозит хорошо скрываемая обида, то ли Мицуя надумывает себе лишнего, но в итоге он тяжело выдыхает, откидывается обратно на постель и тихо произносит: — Он многих потерял. Но всегда нес ответственность за нас, несмотря ни на что. Некоторое время они едва слышно переговариваются: точнее, говорит в основном Мицуя, Ран же просто внимательно слушает его, иногда задавая какие-то уточняющие вопросы. Тени постепенно сходят с его лица — солнце окончательно садится за горизонт, погружая город во тьму, — когда он глубокомысленно подводит: — Да, так или иначе, у каждого есть свои причины, чтобы свернуть с пути. Мицуя внимательным взглядом очерчивает его острый профиль, едва выступающий в ночном сумраке комнаты, и очень долго сомневается перед тем, как все же спросить: — И у тебя они были? Вопрос срывается с языка так быстро, что он даже не успевает себя одернуть. Наверное, все дело было повисшей вокруг атмосфере — она разморила Мицую, заставив потерять бдительность; но не Рана. Он долго молчит — выражение его лица едва ли возможно разглядеть сквозь темноту, — прежде чем спокойно произнести: — Я в душ. Кровать тихо скрипит под весом его тела, когда он поднимается с нее. Мицуя остается без ответов.

***

Тогда, пару месяцев назад, терзаемый сомнениями и моральной дилеммой, Мицуя по итогу согласился на эту авантюру с одной лишь мыслью: он примет правила игры и будет ждать, когда Ран Хайтани наиграется и оставит его. Но этого не происходит. Спустя три месяца регулярных встреч и не менее регулярного секса Мицуя вдруг делает для себя открытие. Ран Хайтани… заботливый. Он вытирает его после секса, когда не остается сил, возит по утрам на работу, если они проводят ночь вместе, и недовольно ворчит себе под нос по поводу его бешеного рабочего режима. И отчего-то у Мицуи нет ощущения будто его покупают, вопреки своей предвзятости. Он просто чувствует, что о нем заботятся — ненавязчиво и естественно. Это для него в новинку. Несмотря на то, что изначально Мицуя старательно отвергал любое проявление заботы, ему все же приятно получать. Обычно (всегда) это был он, кто заботился и отдавал. Видимо, Ран, как старший брат, тоже. И это отзывается в Мицуе. Внезапное осознание открывает в Ране совсем новую сторону и наталкивает на новые мысли. Мицуя понимает, что люди не черно-белые. Люди — полутона. Не то чтобы он впервые осознал это за двадцать пять лет, просто… просто никогда не применял это правило к Рану Хайтани, предпочитая видеть в нем чистое зло. Почему? Может, боялся? С самого начала осознавал, что его тянет к нему, и всячески старался огородить себя, не оставляя даже лазейки для собственных чувств? «Каких чувств, господи?» — раздраженно трясет головой Мицуя. Нет никаких чувств, они просто трахаются. А то, что ему вдруг открылась человечная сторона Рана, вовсе не означает, что здесь замешаны какие-то чувства. Очередная демонстрация заботы Рана приходится на субботу. Мицуя наслаждается законным выходным и готовит удон на обед, когда он звонит. — Не занят? — раздается в трубке звонкий голос. Кажется, Ран едет в машине, потому что где-то на фоне играет музыка и раздаются предупреждающие сигналы. — Нет, — отвечает Мицуя, мерно помешивая лапшу, и кидает беглый взгляд на часы, что висят над входом в кухню. — А что? Ты сегодня довольно рано. Ран не удовлетворяет его любопытство. Лишь бросает короткое «Буду у тебя через час» и сбрасывает трубку. Когда он заезжает за Мицуей, они берут курс совсем в другую сторону, противоположную от привычного Роппонги. Мицуя не задает лишних вопросов, пока они не подъезжают к трехэтажному стеклянному зданию с вывеской «Оптика». — Объяснишь? — вопросительно выгибает он левую бровь, оборачиваясь к Рану. Тот, расслабленно барабаня пальцами по рулю, просто отвечает: — Я заметил, что ты в последнее время начал щуриться, что, в принципе, не удивительно с твоей-то работой. Поэтому записал тебя на прием к окулисту. Мицуя пару секунд удивленно молчит, а потом все же спохватывается и с трудом выдавливает из себя: — Не стоило. Ран оборачивается к нему и криво ухмыляется: — Постоянно слышу это от тебя. Я бы принял подобный ответ, если бы это означало, что ты самостоятельно позаботишься о себе. Но ты этого не сделаешь, так что я беру смелость на себя. Можешь врезать мне позже, но после того, как проверишь зрение. — Зачем? — только и спрашивает Мицуя. — Я же вижу по твоему лицу, что ты недоволен. — Нет, Хайтани, зачем ты делаешь это? — А-а-а, — тянет Ран понимающе и снова пожимает плечами. — Ну просто потому, что могу. Мне не сложно. Ладно, пошли, прием назначен на три. И он отстегивает ремень безопасности, чтобы секунду спустя выйти из машины. Мицуе не остается ничего иного, кроме как последовать за ним. Окулист проводит осмотр и заверяет, что ухудшение зрения не критично, но все же прописывает очки. Мицуя сначала пытается убедить его, что все в порядке, но врач в ответ заваливает его какими-то непонятными цифрами и терминами так, что он просто послушно захлопывает рот и, сетуя на старость, направляется к стеллажам, чтобы выбрать оправу. Ран все это время незримо бродит рядом — лишь время от времени Мицуя замечает, как мелькают его косички между рядами или в отражении многочисленных зеркал. Абстрагировавшись от всего, он одну за другой примеряет на себя различные оправы в поисках той, что будет ему идти, когда Ран вдруг выходит из-за соседнего стеллажа, пряча руки за спиной. — Как успехи? Мицуя кидает на него беглый взгляд в отражении зеркала, стягивает с себя очки и, вернув их на место, оборачивается. — Подобрал пару вариантов, но думаю посмотреть еще. — Тогда примерь эти. — Ран вытаскивает руки из-за спины, и Мицуя невольно прыскает со смеху, увидев, что он подносит к его лицу очки с забавной оправой в виде мультяшных щенят шиба. — Подожди, кто-то реально заказывает подобное? — смеется Мицуя, позволяя надеть их на себя. — Это же Япония, — произносит Ран таким тоном, будто это все объясняет. — Думаю, они даже пользуются спросом. К слову, тебе идет. Подумай об этом варианте. Он отступает на шаг, складывая руки на груди, и улыбается. Мицую словно бьют под дых. Кажется, у него едва не подгибаются ноги от вида улыбающегося Рана Хайтани. Он улыбается искренне — обнажая зубы и собирая вокруг прищуренных глаз лучики морщинок. Это так непохоже на его привычный хищный оскал, и Мицую вдруг ведет от мысли, что он, наверное, один из немногих людей во всем мире, которым повезло видеть эту улыбку. Настоящую. Избавившись от наваждения, Мицуя спешно отворачивается к зеркалу, надеясь, что Рану не удалось прочитать на его лице все мысли. Взглянув на себя в отражении, он натянуто усмехается и все же снимает очки в форме щенят. — Симпатично, конечно, но я, наверное, остановлюсь на чем-то более сдержанном. — И тянется к одной из оправ, которую отложил до этого, после чего направляется в сторону кассы. На кассе Ран привычным жестом достает из пальто портмоне и уже собирается вытащить оттуда карточку, когда Мицуя его останавливает: — Не надо. Я сам. Ран молча смотрит на него пару секунд, но в итоге все же убирает портмоне обратно. Мицуя ему благодарен. Не говоря друг другу больше ни слова, они выходят из оптики, садятся в машину и берут курс обратно, так же молча. — Меня не будет в городе пару дней, до четверга, — все же первым заговаривает Ран, когда они подъезжают к дому Мицуи. — Отправляюсь на миссию. Я позвоню тебе, как вернусь. Мицуя просто кивает ему и, поблагодарив, выходит из машины. В четверг Ран не звонит. В пятницу тоже. Мицуя ловит себя на том, что волнуется, когда в десятый раз за рабочий день проверяет телефон. Тот упорно молчит, так что он просто не выдерживает и звонит сам. Ран не берет. Внутри Мицуи поселяется безобразное чувство тревоги, от которого невозможно избавиться. И в итоге, едва рабочий день заканчивается, он спешно закрывает кабинет, нащупывает в кармане ключи от той самой квартиры и сломя голову несется туда. Стоит ему открыть входную дверь, как в нос ударяет едкий запах крови и спирта. Мицуя осторожно проходит вглубь. Рана он находит спящим на диване в гостиной. Кофейный столик перед ним завален обагренными в крови тряпками и бинтами, на углу стоит початая бутылка коллекционного виски. Рубашка Рана, расстегнутая на груди, тоже в кровавых разводах. На животе под толстым слоем бинта, судя по всему, зияет опасная рана. Мицуя ощущает, как к горлу подступает тошнотворный липкий страх, но все же делает шаг вперед, заставляя половицы едва слышно скрипнуть. В тот же момент Ран резко распахивает глаза и подскакивает на месте, доставая из-под подушки пистолет. — Какого хрена?! — зло восклицает Мицуя, фокусируя взгляд прямо на дуле пистолета, направленного ему в лицо. Сонная пелена с глаз Рана растворяется. Осознав, в кого целится, он быстро опускает оружие и растерянно проводит ладонью по влажному лбу. — Блять, прости, — принимается сбивчиво шептать, пытаясь встать на ноги. Но ноги его не держат, и он падает обратно. — Я не думал, что это ты… Забыл… Мицуя тяжело выдыхает и проходит вперед, брезгливым взглядом окидывая бардак на кофейном столике. — Полагаю, миссия прошла не очень успешно? — Так, зацепило немного. — Почему ты здесь, а не в больнице? Или не дома? Ран яростно потирает лицо, несколько раз моргает, пытаясь сфокусировать взгляд, и сипло отвечает: — Сейчас опасно появляться и там, и там. — А здесь, значит, нет? — Нет. Эта квартира оформлена на подставное имя. — Ни за что не поверю, что у вас нет штатного врача. — Есть, но за ним тоже может быть установлена слежка. Легче самому со всем справиться. Мицуя смотрит вниз и разглядывает среди вороха бурых бинтов медицинский лоток, в котором лежат окровавленная пуля и пинцет. К горлу вновь подступает тошнота, смешанная со страхом. Он впервые сталкивается с реальными последствиями криминальной деятельности Рана. Все инстинкты кричат ему бежать отсюда прямо сейчас. Как можно дальше, разрывая все связи… И Мицуе бы послушать внутренний голос, но вместо этого он обходит кофейный столик и кладет ладонь на горячий лоб Рана. — Боже, ты весь горишь. Тебе нужны антибиотики. Ран обессилено откидывается на кожаную спинку дивана и вяло указывает рукой в сторону кухни. — Там должно что-то быть. Мицуя скидывает сумку и пальто на соседнее кресло и идет на кухню. Антибиотики находятся в запылившейся аптечке вместе с жаропонижающим, шприцами и парой рулонов стерильного бинта. Он возвращается к Рану, разводит лекарство и обрабатывает руки остатками виски (опустошенная бутылочка спирта катается по полу где-то за диваном). Некоторое время спустя Ран, под действием антибиотиков, засыпает. Мицуя устало откидывается в свободном кресле, переводит на него взгляд и снова обращается к инстинктам. Но они отчего-то молчат. Есть только волнение, плещущееся на дне легких. Почему так происходит? Почему он беспокоится? Мицуя давно отошел от идеи плохого и хорошего в отношении Рана, но это все равно не отменяет того факта, что Ран Хайтани — темнота. Он — разрушения, хаос, боль. И тогда Мицую медленно накрывает осознанием. Да, он всегда считал себя хорошим парнем, но что если нет? Что если где-то внутри него также живет тьма, которая тянется к Рану, как к родственному организму? Иногда его посещают мысли о том, что было бы, не распусти Майки Свастонов. Что, если где-то есть параллельная вселенная, где он, Мицуя, такой же, как Ран — восседает в верхушке самой страшной группировки Токио, наплевав на собственные моральные принципы? Применяя правило полутонов к Рану, он забыл применить его к себе. Мицуя не был целиком хорошим, в нем было и плохое. То, что ему удавалось сдерживать и скрывать это, вовсе не означало, что он был святым. Мицуя никогда и не считал себя святым — он помнил, как избивал людей в подростковые годы, но отчего-то Рана осуждал так, будто ему уже возвели алтарь в церкви. За всеми мыслями и рассуждениями он даже не заметил, как на город опустилась ночь, а в комнате стало совсем темно. Потянувшись в сторону напольного светильника, стоящего неподалеку, Мицуя зажигает в гостиной тусклый свет, что выхватывает из темноты бледное лицо Рана, лишенное даже лихорадочного румянца. Мицуя пару секунд смотрит на него, ни о чем не думая, и вдруг неосознанно подается вперед. Подносит руку к лицу Рана, аккуратно отводит влажные пряди волос в сторону, а потом нежно оглаживает его лоб и скулы. Осознав, что делает, он резко одергивает пальцы, однако слишком поздно. Мицуя уже ощущает, как туго затягиваются швы привязанности вдоль его позвоночника. Тяжело выдохнув, он тихо встает с кресла и направляется в сторону балкона. Ран пользуется электронными сигаретами. Они не имеют ярко-выраженного запаха, так что он может курить их и в машине по дороге домой, и в спальне после секса. Мицуя же остается приверженцем олдскула. В кармане его пальто вот уже несколько лет неизменно хранится пачка чуть смятого, наполовину опустошенного красного Bond. Он редко прибегает к ней — лишь в особых случаях, как, например, сейчас. Курение помогало ему успокоить нервы, расслабиться и отвлечься. К тому же, главным преимуществом классических сигарет было то, что они являлись оправданием выйти на улицу, если вдруг возникала необходимость глотнуть свежего воздуха или проветрить голову. Именно это Мицуя и делает: выходит на балкон, зажимает меж губ сигарету и, пару раз щелкнув зажигалкой, поджигает ее. Неизвестно, сколько он так стоит, выкуривая одну за другой и взирая на ночной Токио с вершины тридцатого этажа, когда за спиной слышится шорох шагов Рана. Выйдя на балкон, он не говорит ни слова, лишь подходит к Мицуе сзади и, обернув руки вокруг его талии, кладет подбородок ему на макушку. Ран всегда подходит сзади. Бьет по затылку, трахает со спины, обнимает, утыкаясь носом меж лопаток. Следует незримой тенью. — О чем ты думаешь? — спрашивает он наконец хриплым ото сна голосом после долгого молчания. Мицуя затягивается, выдыхает дым и просто отвечает: — О том, что мне надо бежать от тебя. — Тогда почему ты все еще здесь? — Не знаю. Ты ответь мне: почему я все еще здесь? Ран молчит пару секунд. Убирает подбородок с макушки Мицуи, перемещая на плечо, и прижимается своим лбом к его щеке. А потом наконец спокойно произносит: — Потому что ты — единственный свет, что есть в моей жизни. По закону жанра Мицую это должно вдохновить, но вместо этого он чувствует отягощающее чувство ответственности, что сдавливает его ребра с новой силой. Со злостью потушив окурок о стеклянные перила, он устало говорит: — Я не собираюсь играть в гребаного спасителя, Ран. Ран отвечает почти сразу же, словно этот ответ был у него заранее заготовлен: — Не играй, просто будь рядом. Меня и так уже не спасти. Мицуя сжимает все еще дотлевающий окурок в кулаке, игнорируя легкое жжение, и поворачивается к нему — осторожно, чтобы ненароком не задеть еще свежую рану. Лицо Рана бледное, волосы распущены и развиваются на ветру. Он слабо стоит на ногах, но твердо смотрит ему в глаза. Мицуя знает, что делает ошибку, но все равно подается вперед и целует его в сухие губы. Он тянется к темноте Рана, тогда как Ран тянется к его свету. Возможно, в этом есть какая-то философия.