Moments

Что ж... теперь у него есть новая головная боль. Обуза. Безумный жест щедрости, который Силко даже сам себе объяснить толком не может. В кабинете не протолкнуться от людей, и каждому из них нужно дать задание — Заун почти его. Нет, Заун уже его, план сработал, и теперь остается только расставить пешки на доске, позволив им ходить первыми. Сам же он не в состоянии сделать ничего — ребра болят, левая половина лица онемела и надсадная пульсация отдает в висок — нужно выдохнуть, вколоть Мерцание и продолжать держаться, пока все они не свалят и не оставят его одного. Слабость — вещь, которую нельзя никому показывать, это Силко знает куда больше остальных. Он держится до последнего, после треклятого ливня голос охрип и почти сел, в легких неприятно клокочет — но когда дверь наконец, наконец, закрывается за последним ушедшим, ему остается только обмякнуть в кресле, заходясь в болезненном кашле. И закрыть глаза. Он выиграл. Победил. Уголок рта невольно дергается, когда под зажмуренными веками всплывает образ Вандера, лежащего среди обломков. Какая горькая победа — почему-то от нее нет никакого ощущения счастья, эйфории, но, возможно, это все потому что он устал. Завтра будет проще. Через неделю еще лучше — совсем скоро он забудет об этом: кошмары о темной воде уйдут. Им больше нет смысла мучать его. Грудь снова стискивает обручем, и Силко еще чуть-чуть сползает в кресле, стараясь устроиться поудобнее, пока кашель не задушил его, и просто подрем... — Апчхи! — звук разносится по всему кабинету, и заставляет его дернуться, открывая здоровый глаз. Он же был один... Девчонка. Она тут. Точно, он ведь притащил ее с собой. Она так и не захотела отлепляться от него, держалась за жилет мертвой хваткой и немного помогала идти. Но потом совсем забыл, что в принципе немудрено — висок по-прежнему колет невидимая игла боли. С его места видна только ее синяя макушка. Чихнув, она затихает, будто боится, что ее опять бросят или выгонят — правда, ненадолго. Теперь она еще и шмыгает носом. Да уж, удивительно, что она вообще еще держится. — Эй, — Силко чуть-чуть выпрямляется, и теперь вместе с макушкой видны сырые прядки, прилипшие ко лбу, и два глаза. Большущих и ужасно печальных. Черт, нужно было попросить, чтобы кто-нибудь за ней приглядел. Не ему же самому этим заниматься? Например, Севику, она же женщина, в конце концов, ей лучше знать, как... Нет, не выйдет, она еще пару дней не сможет сойти со стола Синджеда, вот дерьмо! — Иди сюда, — он надеется, что в голосе достаточно твердости и уверенности, чтобы эта мелюзга послушалась его, хотя... Она снова подскакивает на ноги — порывисто, немного шатаясь, — и направляется к нему, в одной руке держа своего уродливого зайца. И, уставившись на него исподлобья, снова чихает. — Ты выглядишь... отвратно, — хрипит Силко, отлепляя одну ладонь от подлокотника, чтобы обхватить ее за подбородок и поднять лицо на себя. Грязные мокрые волосы, грязные потеки на лице и... размазанная по подбородку и губам кровь. Ей неслабо так врезали. Девчонка морщится, но стоит смирно, даже не кривясь при виде его шрамов. Позволяя ему оглядеть ее слегка опухший нос. С этим тоже надо что-то делать. А потом уже думать о сломанном ребре. — Вот так, — он стирает кровь и грязь носовым платком, аккуратно настолько, насколько это вообще можно сделать в его состоянии, а потом отводит с ее лба прилипшую синюю прядку. — Давай найдем тебе что-нибудь сухое. И чистое, хорошо? Она согласно кивает — в ее глазах уже чуть меньше печали — и ожидающе отступает назад. — Ты же... не бросишь меня? — она прерывисто вздыхает, когда Силко буквально вытаскивает себя из-за стола, пытаясь держаться ровно и спокойно. — Не планировал, — он криво усмехается, пряча гримасу боли. Хотя что-то смешное в этом и правда есть — это все вообще не было частью плана. А теперь он не сможет от нее избавиться. И даже не потому, что обещал. Просто... — Пойдем, — Силко легонько подталкивает ее в спину, направляя в сторону его личных покоев. Там наверняка найдется пара старых ненужных рубашек. На худой конец и правда одолжит что-нибудь у Севики, тем более, что она не узнает, пока ее нет рядом.

***

Чистая, пусть еще и со слегка припухшим носом, в его рубашке она выглядит лучше. Больше никаких чиханий — не хватало еще уморить эту малявку, только взявшись заботиться о ней. Самому ему простой душ не поможет — на правом боку расползается темно синее безобразное пятно, которое еще и болит, так что придется все же показаться Синджеду. Хотя в свежей одежде Силко чувствует себя лучше — она прячет его усталость и слабость. — Ты как? Девчонка пожимает плечами и шмыгает носом, в этот раз просто чтобы досадить ему. — Ты уходишь? — в ее глазах снова проступает, расползается словно пятно яда по воде страх. — Нужно еще немного порабо... Ты можешь остаться тут, — он даже не договаривает первую фразу, сразу переходя ко второй, потому что иначе эта малявка сейчас взорвется от рыданий. Не хватало ему только этого. — У тебя будет своя комната, конечно же. Какая захочешь. А пока поспишь тут. Да что не так? — ее взгляд такой болезненно-несчастный, что может убить на месте. — Я вот никогда не жаловался. Да и она не должна... Вандер может и носился со своей четверкой оборванцев как курица с яйцом, но Заун есть Заун. Здесь все живут как крысы, спят в отбросах и жрут всякое дерьмо. Даже Силко. Значит, дело в другом. Она все еще мелко дрожит, но не от холода, и то и дело поглядывает на дверь позади. Боится. — Окей, можешь посидеть в моем кабинете, — сдается Силко, обреченно вздыхая. — Но никаких рыданий или другого безобразия... Его сейчас снесет волной счастья, что лучится из ее глаз. — Вот и договорились. Это не так уж и сложно. Заботиться о ком-то. Вот, у него даже получается. Почти идеально. Осталась еще какая-то мелочь, что-то... вроде бы важное, но он ведь бы вспомнил?

***

Силко вспоминает. После дозы Мерцания, загнанной в глазное яблоко нажатием поршня, когда боль в виске понемногу отступает, оставляя блаженное спокойствие. — Ох ты ж... — он трет лицо и слегка наклоняется вперед, через стол, чтобы посмотреть на свернувшуюся калачиком в кресле девчонку. Она вся сжалась, спряталась под его плащом как под одеялом и торчат только синие волосы, высохшие и растрепанные. — Ты... — он прочищает горло. — Как тебя зовут? Он не запомнил бы, даже если ему говорили, а ему точно что-то рассказывали, про этих Вандеровских детишек. Тяжелая ткань шевелится, сползая, и наружу показывается ее заспанное лицо. Она и взаправду тут заснула, в не самом удобном кресле, только бы он никуда не пропал. — Я... Мне не нравится мое имя. Ненавижу его. Ненавижу, как она меня назвала! Я не... не... — только не это, она снова принимается шмыгать носом и ее глаза затягиваются пеленой слез. Вот дерьмо, только этого не хватало. Силко перегибается через стол еще дальше, улавливая ее взгляд и цепляясь за него намертво. — Как она тебя назвала? — он говорит максимально спокойно, почти нежно — услышал бы кто это, помер на месте от охреневания. — Джинкс. Потому что я все порчу, потому что я приношу неудачу, потому что я бесполезная, никчемная и только... Да у нее истерика. Самая настоящая. И с этим надо что-то срочно делать, пока она не начала швыряться вещами или топать ногами или визжать, или... — Мне нравится. Его короткий ответ обрывает ее и заставляет затихнуть. В недоумении. — Джинкс — мне действительно нравится это имя. Оно говорящее, — Силко манит ее пальцем к себе, и девчонка тянется к нему словно на ниточках, в глазах плавает обида, смешанная со злостью. Злость — это хорошо. Из злости выходит хорошее топливо. Он же вынырнул когда-то из темной воды, и она сможет. — Оно о том, что ты сделаешь со всеми, кто тебе не понравится, — он смотрит, как она подходит к нему вплотную, и, задрав голову, таращится своими немного безумными глазами. — Мы сделаем. Ммм? Как тебе такой план? Ей нравится! Ей и правда нравится. Джинкс кивает, а затем прижимается щекой к его плечу, тихо вздыхая. Но больше никаких слез, истерик. Ну вот, а говорили, что с детьми сложно? Нужно просто давать им то, что хочется. — А твое? Силко? Можно я буду звать тебя так? — она что-то бормочет ему в рукав и сонно зевает. Он наклоняет голову влево и косится на ее растрепанную макушку. Может звать, как захочет. Ему все понравится.