Эгейское море

В этот раз возвращение на Андрос уже было больше похоже на возвращение домой. Ганнибал открыл дверь во внутренний дворик, и Уилл вошел в нее первым, придирчиво изучая сад. Было странно искать следы запустения в саду, в котором их не было всего сутки, тем более что он даже им не принадлежал, но Грэма до сих пор манили к себе плети винограда. Густо переплетенные лозы с широкими резными листьями ощущались одновременно символом мифического искушения, даром небес и спутником их с Ганнибалом союза. Они пили вино под их сенью практически каждый день, и его букет каждый раз расцветал по разному в зависимости от ситуации, настроения и разговора. Да и сами их отношения порой напоминали Уиллу старинное вино — искушающе манящие и такие пьянящие, что в них стоило оставаться умеренными, чтобы крепость чувств не ударила в голову. А еще их стоило таить в тишине и темноте, подальше от чужих глаз и солнечного света, как бутылку изысканного янтарного Шардонне. И наверное именно поэтому разговор, что столь давно просился наружу, так и не произошел. Они молчали по дороге домой, молчали в первый вечер, и во все последующие – тоже. Их жизнь словно запнулась на одну ночь, завертев течение безумным водоворотом, и потекла дальше — такая же безукоризненно вежливая и осторожно-предупредительная, как прежде, а быт покатился по проторенной колее напускного безразличия, словно идеально отлаженный механизм. Лектер молчал, потому что не видел смысла подталкивать Уилла к тому, к чему тот еще не был готов. Грэм молчал, потому что не мог найти в себе смелости, чтобы прояснить их отношения до конца и расставить все точки над «i». Ганнибал замечал произошедшие в Грэме изменения, и пока что ему этого было достаточно. Он понимал, что профайлеру стоило слишком больших душевных усилий предложить себя ему в тот памятный вечер, и уважал необходимость Уилла остыть, все обдумать и прийти в себя после произошедшего. Доктор осознавал, что первый гомосексуальный опыт мог не расположить Уилла к нему, а наоборот – оттолкнуть, особенно с учетом того, что Уилл вырос в консервативных южных штатах и был убежденным гетеросексуалом, поэтому молча выжидал, не желая усугублять их и без того шаткое положение спешкой. Он ждал и надеялся на то, что однозначная реакция и оргазм Уилла, который он ощутил на собственных пальцах, в итоге пересилят его смущение и неуверенность, и снова вынудят Грэма попробовать сблизиться. Доктор старался быть аккуратным, ведь теперь ему действительно было что терять. Впервые за все годы их знакомства Уилл сделал решительный и безапелляционный шаг навстречу, обозначая свои намерения и желания, и это было тем, что Ганнибал не мог и не хотел игнорировать. Теперь он готов был ждать столько, сколько понадобится, не заманивая более Уилла психологическими манипуляциями, а надеясь привлечь его своей искренностью и теми возможностями, которые они могли разделить пополам. И речь здесь шла не только о банальных горестях и радостях, в совместном преодолении которых обычно клянутся друг другу новобрачные, а о чем-то гораздо большем — о жизни, крови, близости, доверии и любви. Сейчас они действительно имели перспективы стать теми самыми мужьями-убийцами, о которых так неосмотрительно написала в своих статьях Фредди Лаундс, и Лектер впервые в жизни всем сердцем желал, чтобы она оказалась права. Ради этого Ганнибал готов был ждать Уилла столько, сколько будет необходимо. В конце концов, он обладал не только беспрецедентным самоконтролем, но и невероятным терпением, когда-то позволявшим ему караулить свою жертву так долго, что его практически невозможно было отследить. Эта черта, позволявшая тогда Ганнибалу оставаться непойманным, сейчас давала ему шанс заманить-таки в свои сети Уилла, и Лектер молча ждал правильного момента, чутко улавливая настроения Грэма и смену его эмоций. Настроения профайлера по-прежнему напоминали непрестанно мечущийся из стороны в сторону маятник, никогда надолго не задерживающийся в одном положении — после искренности и открытости неизбежно наступала замкнутость и полное отчуждение. Вот и сейчас, после оглушающей откровенности Грэм словно эмоционально перегрелся и закрылся в себе, не пуская Ганнибала внутрь. В этот раз, однако, перемена была настолько ожидаемой и очевидной, что доктор совершенно не возражал, и продолжал вести себя точно так же, как раньше, не выказывая недовольства и каких-либо ожиданий. Впрочем, мелочи все равно прорывались сквозь искусно сотканную им маску вежливости – беспричинная улыбка уголками губ и моменты почти игривого дружелюбного подтрунивания, лёгкие касания невзначай и внимательные взгляды украдкой. Уилл наверняка должен был это заметить. Должен был, если бы дал себе труд посмотреть в ответ. Но Грэм был занят привычным и любимым занятием — самоуничижением и рефлексией. Подсознательно он ждал от Ганнибала по возвращении домой чего-то совсем иного — может, слов о том, что их отношения шагнули далеко за грань дружбы, может, романтических ухаживаний, хотя он слабо представлял себе, как может выглядеть ухаживание столь непредсказуемого маньяка, или, возможно, даже просто ответного предложения секса — он и сам не знал этого до конца. Он просто ожидал, что изменения в их жизни будут более масштабными и значимыми, чем скупая улыбка с утра и случайные прикосновения на кухне. Уилл жаждал порыва или признания, какого-то подтверждения, что он дорог, ценен и, может быть, даже любим… но вместо этого получил только чуть потеплевшую вежливость и абсолютную тишину. И Уилл, не желая верить, что это делается из уважения к его личным границам, истолковал отстраненность Лектера по-своему, решив, что просто, похоже, не привлекает Ганнибала в качестве любовника и потенциального партнера. В конце концов, кого он, безумный и потерянный в самом себе, когда-либо привлекал? Выждав несколько дней и отчаявшись получить хоть какую-то однозначную реакцию, он снова все чаще стал уходить с удочкой на реку, не в силах жить в этой липкой и тягостной тишине, в которой каждая улыбка, каждая фраза Лектера и каждое его осторожное прикосновение выводили его из себя, ощущаясь практически издёвкой. Если Ганнибал разочаровался в нем как в любовнике и партнере, то зачем было продолжать весь этот приторный до зубовного скрежета цирк? Зачем сохранять иллюзию нормальности между ними, когда все едва сформировавшиеся планы Уилла на их совместное будущее рассыпались сотней сверкающих осколков? Он мог теперь рассчитывать только на соседство с Ганнибалом, максимум – на дружбу с ним, но однозначно не на те отношения, перспектива которых так внезапно открылась Уиллу. В тени раскидистых деревьев, под непрестанный шорох реки, Грэм мог честно признаться самому себе, что ему понравилась их ночь. Понравился секс, пусть он и показался ему не совсем привычным, понравилась боль, приятной остротой оттеняющая удовольствие. Их акт был пугающим и откровенным, болезненным и противоестественным — именно таким, каким он только и мог быть с Чесапикским Потрошителем. Но Грэма впечатлил не факт самого секса, хотя он и принес ему разрядку и удовлетворение. Его впечатлила та буря чувств, что он испытал в процессе — сбивающий с толку ручей смущения, страха и неуверенности, внезапно смытый потоком принятия и первого осознания чужих и собственных чувств. Он прекрасно запомнил невероятное ощущение единства, затопившее их обоих в момент, когда мир перестал существовать, границы смыло, а физические тела вспыхнули в экстазе оргазма. Грэм чувствовал, что они касаются друг друга душами, признаваясь в чувствах без слов, напрямую. Это была настолько невероятная близость, что Уилл в тот момент и сам не знал, где кончается он сам и начинается Ганнибал, и отчётливо понимал, что никогда и ни с кем не испытает подобного. Это было не просто сексом. Это было квинтессенцией впервые так ясно осознанной любви и потребности друг в друге. Это было близостью, которую Уилл мог разделить только с одним-единственным человеком. И яд этого осознания, попав в кровь, теперь отравлял профайлера изнутри. Он не хотел больше их дружеского соседства "с привиллегиями". Он хотел целовать Ганнибала по утрам, он хотел говорить с ним обо всем, что взбредёт в голову, он хотел охотиться с ним, добывать мясо, засыпать и просыпаться, он хотел повторить их секс и исследовать этого невозможного человека, раскрыв каждую сторону его натуры. Грэм хотел, чтобы однажды их близость стала не чем-то выходящим из ряда вон, а обыденностью их нормальной в своей ненормальности жизни. До поездки в Афины он жаждал проверить, сможет ли переспать с Ганнибалом, после нее — размышлял, получится ли у них вместе жить. Для этого требовалось их обоюдное к этому стремление, а сейчас, в этой гнетуще-вежливой тишине их дома, не наблюдалось даже намека на подобный исход. Не может же он приковать Ганнибала наручниками в подвале, если тот в итоге таки скажет ему «нет»? Во-первых, у него просто нет с собой наручников, во-вторых, … Господи, какой абсурд! Грэм тряхнул головой и убрал удочку, взамен набирая с берега пригоршню камней. Круги на воде от каждого брошенного камня зыбкой рябью растворялись в нескончаемом потоке, и ему подумалось, что это похоже на то, как все когда-то началось у них с Ганнибалом. Лектер просто заронил в него однажды песчинку сомнения, и пусть та сразу погрузилась под воду сознания, вызывая только рябь в образе мыслей, она прочно осела на дне его сущности. Потом была еще одна, а потом еще. Каждый раз, во время каждого их емкого разговора Ганнибал словно помещал внутрь Грэма что-то, что медленно, но верно меняло русло реки его мыслей, а, следовательно, меняло их ход. И вот теперь, спустя время, Уилл Грэм сидел под сенью деревьев и размышлял о том, как привязать Ганнибала к себе. Не поймать его, не заточить в тюрьму, не наказать за содеянное, а оставить себе, словно эксклюзивную диковинку, которой хотелось обладать единолично. И плевать, если это означает, что вместе они будут убивать и есть людей, или заниматься сексом в не предназначенные для этого природой части тела. Ему все равно этого хотелось. Как быстро зерно чужого безумия прорастает, попав в нужную почву? Как долго человек может играть в поддержку и принятие, прежде чем действительно их ощутит? Как скоро ненависть переходит в любовь? Если бы Уилл знал ответ на эти вопросы, он вполне смог бы затмить Ганнибала в вопросах психотерапии. Но он не знал. И именно поэтому сейчас просто бросал камни в русло реки, в каждом влажном всплеске слыша тихое: «Мне не настолько нужен секс, чтобы жить с тобой». Неужели он все испортил? Неужели Лектер разочаровался в нем? Может быть он ждет, что Уилл сам сделает первый шаг? Но как, если он уже его, черт возьми, сделал?.. Уилл был гетеросексуалом. Он умел флиртовать только с женщинами, да и то, судя по его успехам с Аланой Блум, весьма посредственно. Чем вообще он может еще заманить доктора? Он уже предложил ему секс, что еще он мог ему дать? Невеселые мысли роились вокруг Уилла и грызли его, будто злые, навязчивые мухи. Домой он возвращался хмурый и с раскалывающейся от мигрени головой, чего Ганнибал никак не мог не заметить. Причины этого состояния, впрочем, оставались для Лектера абсолютно непонятны. Доктор был искренне уверен, что теперь они на верном пути, что в этот раз все совершенно точно сложится удачно, и не тревожил Уилла по пустякам, давая ему время принять себя и возможность их отношений. Но Грем становился все смурнее, круги под его глазами – глубже, и неизменно вежливому Лектеру только и оставалось, что просто вовремя предлагать ему лекарства, добавлять лишнюю порцию мяса за ужином и уступать возможность первым принять душ. Вероятно, так продолжалось бы и дальше, если бы однажды по возвращении домой Уилл не обнаружил их жилище пустым. Тот день он снова провел на реке, отговорившись от перспектив совместного обеда рыбной ловлей. Удочка на берегу осталась нераспакованной, сам же Грэм провел пару часов в прострации, просто глядя на склоняющиеся к воде кроны деревьев и на то, как синеватые грозовые тучи медленно затягивают небосвод обещанием непогоды. Если бы не перспектива скорого дождя, он бы остался на берегу до самого заката, но в этот раз излюбленное место пришлось покидать гораздо раньше обычного. Первое же, что бросилось Уиллу в глаза, когда он открыл калитку — отсутствие автомобиля. Тот всегда стоял во дворе, на клинкерных кирпичах под надёжным навесом, защищавшем авто от дождя и лишней пыли, приносимой с дороги морским ветром. Но сейчас их импровизированный гараж был пуст, а дом казался пустым и безмолвным, в чем Грэм поспешил убедиться. Уилл бросился к двери и, распахнув ее, тут же позвал Ганнибала. Ответом ему была оглушающая тишина. В горле почему-то пересохло, сердце запнулось на мгновение и следом зачастило, пока Грэм торопливо осматривал дом, распахивая двери в каждую из комнат. Пусто. Ни души, ни намека, ни записки. Ничего. Уилл по какому-то наитию распахнул шкаф в их спальне и обомлел... Сторона Лектера зияла практически пустыми вешалками. В шкафу обнаружились какие-то футболки и рубашки, пара ни разу не надетых доктором штанов, но все, что Ганнибал действительно носил – бесследно исчезло. Профайлер сглотнул и, метнувшись в прилегающую ванную, уставился на их зубные щетки. Две. В одном стаканчике. Как насмешка над тем, что могло бы быть, но так и не случилось. Уилл против воли нервно фыркнул. Он что, всерьез решил, что Ганнибал заберет с собой зубную щетку? Бред, какой же бред. Легче купить новую прямо на месте. Уилл замер посреди спальни, выдыхая все более шумно и рвано, не замечая, как на коже выступает холодный липкий пот и начинают мелко подрагивать руки. Господи, какая беспечность! Какой чертов долбаный идиотизм! Зачем он вообще ждал так долго? Почему молчал? Как мог позволить Лектеру уйти?! Он теперь не сможет его найти. Лектеру не нужно для этого даже прятаться – у него, Уилла, нет ни адреса, ни телефона, ни единой зацепки и ни малейшего представления, где его искать. И самое страшное – никакого понимания, как теперь существовать без него. Он простоял так неизвестно сколько, потерянный, с заходящимся сердцем и мокрыми щеками, пока наконец его не привел в чувство тихий шелест. Шум цикад преследовал Грэма на реке, но теперь он слышал этот раздражающе-навязчивый звук даже дома. Или это кровь шумит у него в ушах… Или нет… не кровь. Автомобильные шины их тихой машины, медленно шуршащие по гравийной дорожке, чтобы свернуть на клинкерный кирпич… Практически не веря в то, что это реально, Уилл высунулся в окно по пояс, чтобы увидеть их въезжающий во двор автомобиль. Лектер аккуратно припарковался, выключил зажигание и обошел машину, чтобы открыть багажник и выгрузить то, что привез. Облегчение, испытанное Уиллом, было таким сильным, что у него чуть не подкосились ноги. Он выскочил из комнаты и метнулся Ганнибалу навстречу, шлепая босыми ногами по каменной плитке. Он распахнул дверь так, что она почти слетела с петель, и замер в дверях, глядя на удивленного его внезапным появлением доктора. Уилла захлестывало яростью и диким облегчением одновременно. Остатки самоконтроля и сомнений смывало волной эмоций, он был так же наэлектризован, как затянутое грозовыми тучами небо над их головами, и все, что скопилось внутри него за долгие недели их одинокого совместного существования, хлынуло наконец наружу. — Где ты был, черт бы тебя побрал?! — в бешенстве заорал он, перекрывая и стрекот цикад, и свист поднимающегося ветра. — Ездил в город, — спокойно ответил Лектер, и его нейтральный тон взбесил профайлера еще больше. — Где твои вещи?! — обвиняюще выпалил Грэм, сжимая в кулаки трясущиеся руки. Он не чувствовал себя так с энцефалитных припадков, ему казалось, что тело просто горит, а сам он, как громко бы ни кричал, не слышит собственный голос. — В химчистке, эти ткани не стоит стирать в стиральной машине.., — Ганнибал смерил фигуру профайлера внимательным взглядом, начиная чувствовать неладное. — Что случилось, Уилл? Ты в порядке? — В порядке?! В каком нахрен порядке??! Какого черта ты не сказал мне, что уедешь?! Ты не оставил даже долбаной записки! — Мне казалось, что мы не в тех отношениях, чтобы я отчитывался перед тобой о каждом своем шаге, — Лектер захлопнул багажник и невозмутимо приподнял брови. Ощутимый холодок в его тоне заставил Уилла поежиться. Ганнибал держал что-то в руках, но Уиллу было не до разглядывания покупок. Он шумно выдохнул, безуспешно пытаясь взять себя в руки, и пошел прямо на Ганнибала. Лектер застыл у машины, и только едва заметная тень на лице дала Уиллу понять, что он вовсе не так спокоен, как хочет казаться. Грэм замер в каком-то метре от него и поднял лицо, глядя ему в глаза яростным штормовым взглядом. — А что, если я хочу, чтобы мы были в таких отношениях? Что если я, черт возьми, хочу этого, Ганнибал?! Лектер растерянно моргнул, и практически приросшая к его лицу маска вежливого безразличия пошла видимыми трещинами. — Тебе стоило просто сказать мне об этом. Я не умею читать мысли, Уилл. Особенно твои, — после паузы произнес он, и его взгляд соскользнул на руки Грэма. Пальцы профайлера мелко дрожали, его всего трясло, как осиновый лист. Ганнибал отбросил сверток на землю и стремительно шагнул ближе, обеспокоенно ловя Грэма за ладони. Он видел, что профайлер дошел до грани и теперь только от него самого зависело, перешагнет ли тот невидимую линию, которую сам же и нарисовал. Ощутив прикосновение, Уилл судорожно вздохнул и сразу как-то обмяк, будто шарик, из которого внезапно выпустили воздух. Агрессия испарилась вместе со вздохом, оставив после себя только облегчение и тягучую, горькую на вкус обреченность. Он мотнул головой из стороны в сторону, и прикрыл рукой глаза. — Я вернулся домой раньше и не нашел тебя там. Я... я испугался, что ты ушел. Что ты оставил меня. А я н-не понимаю... не понимаю, как жить без тебя теперь, — прошептал профайлер, сглатывая всхлип. Он говорил очень тихо, но Лектер отчетливо слышал каждое слово. — Это звучит как бред, как текст дешевой мелодрамы, я знаю, но это правда, черт возьми. Я знаю, что я смогу прожить без тебя, я выживу, но это уже не будет жизнью. Как существовать дальше после всего, что у нас было..? Как довольствоваться суррогатом жизни, когда ты показал мне саму ее суть…? Ганнибал порывисто обнял его щеки ладонями, оглаживая и успокаивая взведенного, словно сжатая пружина, мужчину перед ним, а затем уткнулся лбом ему в лоб, лаская лицо и шею профайлера большими пальцами и бормоча что-то нежное на литовском. Они были так близко, что практически дышали одним воздухом, заставляя слова оседать прямо на губах. — Я не уйду, Уилл. Я не оставлю тебя. Но как же долго я ждал, пока ты это осознаешь, — Ганнибал потерся носом о его колючую щеку, задевая губами губы и вопреки логике ощущая, как Уилл слегка отодвинулся. — Ждал..? Я думал, что донес свою позицию еще в Афинах, – Уилл растерянно изломил брови, почти срываясь на нервный смех. Облегчение и парадоксально-безоговорочная вера в сказанное Лектером медленно затапливали его, разворачиваясь и щекоча где-то глубоко внутри огромным солнечно-желтым цветком. Он почувствовал, как дрогнули пухлые губы напротив и неуверенно улыбнулся в ответ. – Мы идиоты. Мы могли ждать друг друга годами. Почему ты не подтолкнул меня, Ганнибал? Почему не сказал этого сам? — Потому что ты должен быть свободен в своем выборе, Уилл. Ты прекрасно помнишь, к чему нас привело мое нетерпение в прошлом. И, говоря откровенно, разве ты поверил бы мне, произнеси я что-то подобное первым? — Скорее всего, нет. Я бы счел это очередной манипуляцией, – Уилл прикусил губу и внезапно хмыкнул, осознавая скрытый смысл. — Но ты.. ты почему-то мне веришь. — Всегда, — улыбнулся Лектер и едва ощутимо боднул Грэма в лоб. — Однажды и ты поверишь в себя настолько, что тоже сможешь поверить мне. — Может быть, — уклончиво произнес Уилл и отстранился, чтобы посмотреть Ганнибалу в лицо, снова внезапно засомневавшись. — Но до этого момента я хочу, что бы ты дал мне свое слово. Поклянись, что не оставишь меня. — Я не оставлю тебя, пока ты будешь жив. Они посмотрели друг другу в глаза, и подтекст сказанного неслышно завис между ними. Что ж, Грэма он устраивал. Он все равно не собирался жить вечно. — Пока смерть не разлучит нас? — иронично поинтересовался профайлер, изгибая бровь. — Если ты готов к подобному риску, — многозначительно улыбнулся Ганнибал. Они прижались еще ближе, почти путаясь ногами, но расстояние уже не играло никакой роли, ощущаясь скорее просто помехой. Главное было сказано, и боязнь потерять друг друга, Дамокловым мечом висевшая над ними в последние месяцы, растаяла в насыщенном озоном предгрозовом воздухе. Та интимность, та дружба, та уникальная связь, что возникла между ними при первой встрече, и которую они оба так отчаянно и долго пытались искоренить, колючей веткой цветущего шиповника оплела и наконец распахнула ментальную дверь понимания между ними. — Теперь все кажется таким простым, — пробормотал Уилл после минутного молчания, за время которого он успел изучить ладонями спину и плечи доктора, и заглядывая Ганнибалу в лицо. — Почему мы не пришли к этому раньше? — Ты не был готов. — А ты? — И я тоже. Я всего лишь человек, Уилл. Грэм помотал головой, категорически не соглашаясь, и наконец замечая оброненный Лектером сверток. — Ты гораздо большее, чем просто человек, Ганнибал. Забирай то, что привез и пойдем внутрь. Похоже, скоро нас накроет дождем. — Ты даже не спросишь, что в пакете? — спросил Лектер, покидая профайлера, чтобы забрать валяющийся свёрток. Он догнал Уилла уже в дверях. Грэм обернулся на его реплику. — Я рассчитываю, что ты сам мне об этом расскажешь. Вопросы нужны, когда с тобой не хотят говорить, а я надеюсь, что всеми своими мыслями, идеями и поступками ты будешь делиться со мной сам, без расспросов. Просто потому что захочешь. — А ты? Ты готов открываться мне в ответ? – Лектер шагнул следом за ним в прихожую и сбросил туфли. — Это работает в обе стороны. Небо за их окнами потемнело до чернильного цвета, и в воцарившемся полумраке стало отчётливо заметно, как порывистый ветер без устали гонит по нему все новые клочья грозовых туч. Вековые сосны и эвкалипты гнулись под все усиливающимися шквалами, но толстая кладка стен надежно защищала Грэма и Лектера от разгула стихии, так, словно все бури и штормы наконец остались снаружи и позади, подарив им столь долгожданные тишину и принятие. — Я купил карандаши и альбом, — сказал Ганнибал, входя за Уиллом в гостиную. — Я хотел бы тебя нарисовать. Уилл приподнял бровь и понимающе дрогнул в улыбке, наливая себе виски. — Потому, что теперь ты можешь нарисовать именно меня? — Рад, что ты это понимаешь, — улыбнулся Лектер. — Тогда нарисуй меня прямо сейчас, — все еще опасаясь, что едва обретенное доверие истает, как дым, Уилл отставил стакан. Они столько раз были близки к прозрению, но каждый раз их словно что-то останавливало. Грэм подспудно опасался, что если они не успеют закрепить достигнутый прогресс, утром все снова станет, как прежде, и этот страх неприятно царапал в горле. — Мне включить свет? — Не стоит. Я хорошо вижу в темноте, — Ганнибал начал распаковывать принесенный альбом, но, внезапно услышав шуршание, замер, поднимая глаза на Грэма. — Ты хочешь раздеться? — Имеешь что-то против? — Уилл неуверенно опустил футболку на место. — Я предпочёл бы раздеть тебя сам. Ганнибал подошел к Уиллу вплотную и провел пальцами по укрытой тканью груди. Футболка была не совсем свежей после целого дня на солнце, и уже успела выгореть на вороте и плечах, но доктор умудрился снять ее настолько эстетично, будто она была самым изысканным нарядом в мире, а затем положил руку на грудь Уилла, чуть ближе к левому соску, и улыбнулся. Уилл улыбнулся в ответ. Ганнибал слушал его сердце. Грэм потянулся к футболке-поло Лектера и неловко стащил ее, приводя волосы Ганнибала в еще больший беспорядок. Он протянул руку и зеркальным жестом вдумчиво коснулся обнажившийся груди — она была живой и теплой, с густым покровом светлых волос, совсем не такой, как у самого Грэма. Уилл тоже положил руку на сердце доктора и услышал, как оно бьется ему в ладонь — сильно и ровно, не сбиваясь и не частя. Ганнибал умел быть сдержан в любой ситуации, оставаясь спокойным даже сейчас, когда сердце самого Уилла заходилось от возбуждения, словно испуганный заяц. Грэм медленно повел пальцами вниз, минуя ямку пупка и с восторгом наблюдая, как в ответ на прикосновение зябко подергивается смуглая кожа, а потом запустил руку за пояс ремня и расстегнул Ганнибалу штаны. — Ты уже видел меня в душе, — тихо произнес Лектер, сглатывая слюну. Кажется, Уилл все же смог ускорить его пульс. — Я видел, но я не смотрел. Теперь я хочу увидеть тебя потому, что имею на это право. Ганнибал не стал спорить, молча наблюдая за движениями Грэма и стараясь не упустить ни единой детали. Они смогут повторить это еще множество раз, но именно первый осознанный и обоюдный контакт всегда запечатлевался в памяти эмоциональным эрзацем. Человеку свойственно помнить первые горести и радости, первую влюбленность и первый секс, а Уилл был для Ганнибала именно тем, с кем все происходило иначе, словно в первый раз. И, вероятно, отчасти так оно и было: по любви – действительно в первый. Ганнибал подождал, пока Уилл встанет на колени, стаскивая с него брюки, и, когда Грэм потянул его нижнее белье вниз, запустил руку в россыпь его кудрей, привлекая внимание. — Речь вроде как шла о тебе. — Мне кажется, что будет справедливо, если будет обнажена не только модель, но и художник, — профайлер спустил боксеры доктора вниз, и эрегированный член Лектера распрямился, демонстрируя себя. Вместо подспудно ожидаемой брезгливости, Уилл при виде него испытал только желание потрогать его рукой, изучить, может быть даже облизнуть, пробуя на вкус. Грэм сухо сглотнул и посмотрел на Ганнибала снизу вверх, вызывая ответное сухое сглатывание своим почти распутным видом. — Что ты будешь делать, если однажды сверху захочу быть я? — Постараюсь к этому моменту поделиться с тобой всем имеющимся опытом, — Лектер потянул Уилла наверх, вынуждая встать на ноги, а потом сам преклонил колени, снимая с профайлера шорты. Разувать Грэма не пришлось — он уже был босым. — Ты не будешь возражать? — А должен? — Ганнибал оставил одежду лежать на полу, а сам, к удивлению Грэма, вернулся к своему альбому для скетчей. — Садись на диван. Уилл безропотно сел. Он не ожидал, что Лектер действительно займется эскизами, а не его обнаженным телом, но Ганнибал всегда умел его удивлять. Профайлер занял кожаный диван и постарался эстетично растянуться на подушках, пытаясь выглядеть как можно эротичнее. Это ощущалось какой-то странной, вызывающей игрой, но Уилл вовсе не возражал. Отложенное желание, чопорная нагота, беседы неглиже — он не знал как еще назвать то, что сейчас происходило. Они много чем занимались в своей жизни, но это был совершенно иной опыт. Уилл чувствовал, как взгляд Ганнибала скользит по его обнаженной коже, запоминая пропорции и подмечая детали, и ощущал его буквально прикосновением. Это было так чувственно, что возбуждало сильнее самого искушающего минета. Сдерживаемое желание зависло между ними жарким облаком, делая воздух густым и ломким, и Грэм неожиданно заметил, что все волоски на его теле стоят дыбом, словно от статического электричества. Напряжение росло, грозя рано или поздно разразиться бурей. Точно такой же, как та, что гнула сейчас макушки деревьев за окнами. — Возвращаясь к твоему вопросу, хочу отметить, что ты относишься к сексу, как древний грек, — задумчиво произнес Ганнибал, принимаясь бегло расчерчивать бумагу карандашом. — Ты придаешь слишком большое значение позиции в постели. Уилл согнул в колене одну ногу, так, чтобы было хорошо видно эрегированный член. — В Древней Греции не существовало табу на однополый секс, ведь основную роль играл не гендер партнера, а именно его роль. Старший брал на себя функцию наставника и учителя, активного партнера в паре, младший же или менее опытный – подчинялся ему, — Ганнибал прищурился, переводя взгляд с Уилла на бумагу и обратно, и Грэм невольно затрепетал от сочетания его менторского тона, полной неподвижности и шуршания карандаша. — Этот феномен широко известен во многих культурах, где практиковалась передача знаний от мужчины к мужчине, к примеру, в Японии во времена сегуната. То же самое было и в Греции. Юный философ или герой находил себе наставника, того, кто был старше и опытнее его, и невольно очаровывался им. — Нечто похожее было со мной, — произнес профайлер, закидывая обе руки за голову. Он слушал Лектера и неизбежность их связи становилась для него до боли очевидной. Он действительно мгновенно был покорен умом Ганнибала, его многочисленными талантами и умением видеть суть вещей. Он очаровался интеллектом Лектера и ему внезапно оказалось все равно, что тот мужчина. — Именно так. Поэтому некоторые из греческих мыслителей древности считали однополую любовь более искренней и открытой, — Лектер перевернул страницу и начал следующий эскиз. Карандаш шуршал по бумаге очень тихо, напоминая пение цикад сквозь толщу оконного стекла, — Она не имела никакого практического смысла — не могла продолжить род и доставляла физический дискомфорт — но люди все равно не могли отказаться от своих возлюбленных. Этим фактом воспользовались и в военном деле. Ты слышал про Священый отряд из Фив, состоявших только из любовников-мужчин, давших присягу над могилой Иолая? — Уилл коротко кивнул, и Ганнибал продолжил, — В знаменитом «Пире» Ксенофонта говорится как раз об этом – что армия, состоящая из пар любовников, будет непобедима, поскольку возлюбленный устыдится струсить на глазах любящего, а любящий предпочтёт смерть оставлению возлюбленного на произвол судьбы… — И это не отвечает на мой вопрос, — профайлер перебил Лектера, и сел на диване ровнее, широко разводя колени в стороны, так, чтобы эрекция снова была на виду. Кажется, Ганнибал был готов рисовать его вечно, но Грэм уже утомился от их разговоров и жаждал перейти к делу. — Я говорю это лишь для лучшего понимания приведенной мной аналогии. Для древних греков было действительно важно, кто является принимающим, а кто дающим, потому что более мужественным считался активный партнер. Сам же я смотрю на подобные вещи немного иначе, — доктор растушевал пальцем какие-то тени и снова внимательно осмотрел профайлера, чувственно растекшегося по дивану. — Я считаю, что равноправие есть основа гармоничного секса. Сколько бы ни гордился своей мужественностью активный партнер, у него не будет шанса ее проявить, если он не найдет того, с кем это сделать. Секс предполагает двоих партнеров, иначе это просто онанизм, а значит одному из них так или иначе придется уступать. — Зачем? — А это очень правильный вопрос, Уилл. — Ганнибал едва заметно улыбнулся, и снова перевернул страницу. У Уилла от его неясной улыбки засвербело под ложечкой, словно Лектер передавал ему какое-то беззвучное сообщение, которое он пока не мог понять. — Я никогда не считал себя сексологом, более того, мои профессиональные интересы исключают семейную терапию, но… Я знаком с достаточным количеством видов сексуального взаимодействия, чтобы понимать, что принимающий партнер далеко не всегда пассивен. Я считаю, что обе позиции в сексе равнозначны, а сам секс – это всего лишь способ выразить свою любовь, а вовсе не ее основа. Это физическая визуализация потребности духа, способ материализовать свою привязанность… Возбуженный и отчаявшийся понять его намеки, Уилл уперся локтями в колени и обмяк, роняя голову вниз, между ног. Лектер, однажды заговорив, мог не умолкать еще очень долго. У них имелся вполне реальный шанс перейти от древних греков к римлянам, свернув по дороге к шумерам и племенам майя, а он так и не закрыл бы рот и не отложил бы карандаш до тех пор, пока в альбоме не кончились бы листы, так что если Грэму хотелось сегодня что-то получить от Ганнибала, ему нужно было брать инициативу в свои руки. Уилл выпрямился и, изучающе взглянув на Ганнибала, откинулся назад, невзначай обхватывая пальцами собственный член и чувственно проходясь ими по всей его длине. А затем поднял голову и вызывающе уставился на Лектера. Он разглядывал его лицо и грудь, откровенно пялился на губы и жарко изучал увесистую эрекцию в паху, бездумно облизывая губы и понемногу ускоряя движения руки на члене. С разметавшимися волосами и затуманенными желанием глазами, он прекрасно сознавал, что в глазах Ганнибала выглядит сейчас древним лесным божеством – сатиром, верным соратником Бахуса, непрестанно, согласно легендам, предающимся в лесах пьянству и разврату. Ганнибал оценил эстетику его позы, чуть искривив губы в понимающей усмешке, но более никак не отреагировал. Чего бы ни ожидал от профайлера доктор Лектер, подобная попытка соблазнения точно не была его замыслом. Уилл склонил вбок голову, раздумывая, и спустя мгновение поднялся с дивана, направляясь к Ганнибалу. В окутанной предгрозовым мраком комнате он выглядел духом леса, весь сотканный из переливчатых теней, с горящими глазами, и недвусмысленно стоящим членом. Уилл замер напротив Лектера, и его эрекция нацелилась сидящему доктору прямо в лицо. — Ты делаешь успехи, Уилл, — наконец мягко усмехнулся Лектер, поднимая на него глаза. — Мы с тобой на равных. Тебе не стоит ждать, пока я приму за тебя решение, ты вполне способен принять его самостоятельно. Ты волен идти навстречу своим желаниям и совершать определенные действия, чтобы получить желаемое. Но соглашусь ли я – это вопрос, и тебе стоит произнести вслух, чего именно ты хочешь, чтобы узнать ответ на него. Во тьме блеснула белозубая улыбка Грэма. — Ты редкостный зануда. Трахни меня, Ганнибал. — Нет. Грэм приподнял бровь. — Я хочу тебя. — И снова нет, — Лектер покачал головой и опять открыл альбом. — Ну же, Уилл, я верю, что ты можешь чувствовать, а не только думать. Профайлер закрыл глаза и глубоко вздохнул. Он понимал, к чему клонит Ганнибал, но сейчас для него это было еще слишком. Он только принял новые реалии своей жизни, только примирился с тем фактом, что он, по всей видимости, является бисексуалом, и теперь Лектер хочет, чтобы он произнес все это вслух? Чтобы он озвучил каждое тайное желание и каждую маленькую фантазию, чтобы он раскрыл все свои тайны и грязные секреты, выложил все козыри и достал тузы из рукава? Это стало бы настоящим оружием в руках столь опытного, как Ганнибал, психотерапевта. Готов ли Уилл вручить ключи от своей психики, от своей уязвимости в руки Лектеру? Готов ли он зайти так далеко? Какой сложный вопрос… И какой важный. Уилл закусил губу, борясь с собой. Он видел, что Лектер безропотно ждет, позволяя ему самому принять решение, и прекрасно понимал, что от его нынешнего ответа будет зависеть если не все, то очень многое — их будущее, уровень их близости, сама возможность совместной жизни, в конце концов. Если он не обнажится сейчас, не покажет Ганнибалу свое доверие, они останутся друзьями. Возможно между ними иногда даже будет случаться секс, но на этом все. Лектер не пустит его ни в свою душу, ни в разум, ни, разумеется, в сердце. Это был тест, забытый тест древнего мира — простой и животный — тому, кому ты веришь, ты можешь показать свое самое уязвимое местечко. И сейчас Ганнибал хотел, чтобы Уилл перестал быть ежом, чтобы развернулся из вечного клубка, убрал колючки и позволил увидеть брюшко. Уилл знал, что Лектер никогда не воспользуется этим против него, но все равно медлил, борясь с тем опытом, что он накопил за долгие годы. Бабочка не может выбраться из кокона так быстро, это занимает время, Уилл не мог переродиться за один день, но он мог попробовать сделать шаг навстречу. — Я ... хочу тебе отсосать. Я никогда этого не делал, и сейчас, с тобой, я хотел бы попробовать. Мне интересно, как это ощущается. Я хочу узнать, каков ты на вкус. Я хочу, чтобы ты отсосал мне и сам растянул меня, потому что мне неловко делать это самому, – он прикрыл глаза и порозовел. – Я буду чувствовать себя еще большим извращенцем. Мне нужно время для того, чтобы все аспекты и физиологические нюансы подобного секса стали нормой. Мне неловко, но я все равно этого хочу. Хочу заняться с тобой любовью, и раз уж я забыл в номере эти чёртовы презервативы, и здесь у нас есть только смазка, я предлагаю сделать это как-то... без них. Если, конечно для тебя это приемлемо. — Более чем, — раздался тихий голос Ганнибала, и восторженный тон его голоса скользнул по коже Грэма, словно теплый шелк. Профайлер рискнул взглянуть на Лектера и заметил, что его глаза сияют в полумраке желтым огнем, будто кошачьи. Уилл видел в них целую бурю эмоций — гордость, и облегчение, уважение и влечение, страсть и собственничество, и что-то очень похожее на любовь. Грэму не хотелось сейчас задумываться об этом. Это было не то время и не то место, чтобы строить какие-то планы, требовать или выяснять. Они пробирались наощупь по извилистому пути, ведущему к свету, и сейчас едва только нашли друг друга в темноте, а значит теперь смогут идти в будущее вместе, а не поодиночке. Уилл скользнул на колени, развел руками бедра Ганнибала, обнажая член, и оценил, как гордо чужая эрекция поднимается вверх к животу. Член был практически таким же, как и у самого Грэма, но в то же время совершенно другим. — Ты не обрезан. — Нет. — Можно потрогать? — Я весь твой, Уилл. От этой фразы у профайлера по спине поползли непрошенные мурашки. Она была отравляюще-приятной и такой искренней, что перехватывало дух. Он обхватил эрекцию теплой ладонью и потерся об нее лицом, даже не задумавшись о том, как на чувствительной коже будет ощущаться его колючая щетина. В ответ Лектер тихо зашипел, и Уилл отпрянул, зацеловывая доставленный дискомфорт. Он сделал это сразу, без секундной задержки, даже не успев задуматься о том, что пробует чужой член в первый раз. Доктор был солоноватым на вкус и пах сандалом, как древний индуистский храм. А его член был просто членом — он не был неприятным или отталкивающим — просто орган, горячий и твердый, весь шелковая гладкость кожи с упругой сердцевиной, тяжело лежащей в руке. Только яркая пульсация вен, увивающих толстый ствол, намекала на то, насколько Ганнибал возбужден. Лектер смотрел на Уилла с темной жаждой и затаенной мольбой, и Грэм чувствовал себя повелителем мира, несмотря на то, что именно он сейчас стоял на полу, преклонив перед Ганнибалом колени. Профайлер прикрыл глаза и провел языком от мошонки вверх, до выпуклой головки, а потом опять снизу вверх от самых яиц. Он вылизывал член Лектера размашистыми движениями теплого языка, и каждое прикосновение резонировало в самом Грэме, вызывая ответную дрожь. Он возбуждался… Срань Господня… Уилл возбуждался от того, что делал кому-то минет… И почему-то ему было категорически плевать на общественную мораль. Профайлер сомкнул губы вокруг розовой головки, и, когда она легла на язык, заполняя собой рот, несдержанно застонал, пуская вибрацию по чужому члену. Ганнибал ответил сдавленным горловым стоном, больше похожим на урчание огромного кота, чем на голос человека. Уилл поднял глаза вверх, чтобы проверить, все ли в порядке, и был поражен — от сдержанного, замкнутого, держащего себя под постоянным прессом контроля Лектера не осталось ничего. Сейчас Ганнибал полностью и безраздельно принадлежал ему, Уиллу Грэму, и профайлер упивался этим ощущением. Он тоже завладел уязвимой частью Ганнибала — каждым его вздохом и стоном, каждой каплей пота, скользнувшей по коже из-под растрепавшихся волос, каждым моментом, когда доктор закусывал губу, чтобы ненароком не всхлипнуть в голос. Он мог сейчас сделать с ним что угодно — довести до края или оттолкнуть, позволить этому длиться, позволить случиться всему, что он озвучил ранее, или развернуться и просто уйти. И осторожное, такое же неуверенное доверие, сквозящее во взгляде Лектера, беззвучно говорило ему о том, что сейчас Ганнибал действительно пустил Уилла внутрь — он отдал ему самую свою суть, ту сердцевину, переломив которую, Грэм сможет уничтожить его окончательно. В этот момент, осознав все доверие Ганнибала, всю силу его привязанности и чувств, Уилл внезапно понял, что он больше никогда не сможет причинить Лектеру боль. И пусть даже между ними порой будут случаться странные и пока неясные моменты взаимного болезненного удовольствия, которые Уилл смутно предчувствовал даже сейчас, это будет лишь по обоюдному согласию. Теперь Грэм будет хранителем Ганнибала, и никто никогда не сможет причинить ему вред. Лектер принадлежит Уиллу Грэму, и профайлер прикончит любого, кто посмеет оспорить его право. Грэм жарко выдохнул, выпуская эрекцию изо рта, и утер рукой губы. — Это одна из лучших вещей, что я когда-либо делал в жизни. И мне хотелось бы продолжить, — пробормотал Уилл, глядя на блестящую от смазки головку. Она качалась у самых его губ и манила профайлера глянцевым блеском, искушая забыть обо всем и снова взять ее в рот, — но смазка осталась в спальне, поэтому нам стоит подняться наверх. Ганнибал посмотрел на него с непередаваемой мукой во взгляде, но все же поднялся на ноги. Через секунду они уже целовались. Уилл терся пахом о пах Лектера, безостановочно двигая бедрами, и Ганнибал помогал ему, вжимая профайлера в себя за ягодицы. Грэм ерошил волосы доктора, притягивая его к себе как можно ближе, и Ганнибал приветствовал его энтузиазм, жадно поглощая все, что предлагал ему Уилл — губы, щеки, скулы и мочки ушей. Он облизывал и прикусывал все, до чего только мог дотянуться, напрочь забыв о пути наверх. Они двигались к лестнице непонятным зигзагом, и когда Уилл в первый раз врезался в какую-то стену спиной, а Ганнибал немедля пришпилил его к ней собственным телом, Грэм откинул голову назад и рассмеялся, подставляя под поцелуи кадык. Ему почему-то стало совсем легко. Уилл опустил голову и коварно выдохнул в засыпанное русыми прядями ухо: — Я хочу, чтобы в следующий раз ты трахнул меня прямо на этом столе. Чтобы ты распластал меня по полировке грудью и трахал до тех пор, пока стол не проделает путь из центра комнаты до самой стены. Лектер сдавленно простонал что-то подозрительно похожее на «бессовестный ты мальчишка..» и толкнул Грэма в сторону лестницы. Уилл от неожиданности приземлился на нее коленями, вставая на четвереньки, и только потом Ганнибал обнял его за талию и поднял вверх, возвращая в вертикальное положение. Грэм ухмыльнулся. — Лестница тоже подойдет. Я встану на четвереньки и поставлю одно колено повыше. Так, чтобы ты сразу мог увидеть все мое желание принять тебя… Уилл поперхнулся последним словом, потому что Ганнибал зарычал в голос и рывком втащил его по ступеням вверх, пнув дверь спальни. Он смотрел на Уилла как голодный демон, совершенно звериным, волчьим взглядом, и этот взгляд заставил Грэма покрыться гусиной кожей. Уилл поднял руку и вплел пальцы в отросшие пряди волос Лектера, прижимаясь и бормоча уже прямо в его губы: — И в спальне тоже. Ты только посмотри на эту кровать... Мы можем трахаться просто на ней или привязав друг друга к изголовью, ты можешь перегнуть меня через спинку, или поставить рядом с ней на колени.... Потому, что я, черт возьми, хочу, чтобы ты трахнул меня на каждой поверхности этого чертового огромного дома… Ганнибал предупреждающе заворчал и пошел прямо на Грэма, заставляя того пятиться, не размыкая, впрочем, объятий. Их поцелуй больше напоминал поглощение. Небо полыхнуло белым, высвечивая две сплетенные фигуры, и снова потемнело. Когда Грэм всосал язык Лектера в рот и опасно скользнул по нему зубами, грянул первый раскат грома. Они рухнули на кровать, так и не разомкнув объятий. За окном хлопали ставни и все сильнее ревел ветер, небо все чаще и чаще окрашивалось прожилками электрических разрядов, и следом землю сотрясал грохот близкого грома, но даже аккомпанемент стихии не мог заглушить те звуки, которые царили внутри их убежища. Уилл расчерчивал кожу Ганнибала ногтями, а Лектер кусал его в ответ, оставляя алые полукружия зубов, и они оба стонали, словно первобытные люди жители Древнего Мира, венчаемые сейчас самим столь же грешным Зевсом. Они снова перекатились по кровати, и Уилл замер, изучающе глядя в глаза Ганнибалу. Лектер чуть заметно напрягся, ожидая, что Грэм захочет что-то сказать, притормозить его или вовсе остановиться. Это был его второй раз, а они уже ушли достаточно далеко от традиционного акта, взяв агрессию и темп, которые могли разве что оттолкнуть новичка. Но Уилл в итоге просто улыбнулся, и, чуть сбавляя градус напряжения, снова прижался к его губам. А затем дотянулся до тумбочки, достал из ящика смазку и бросил ее Ганнибалу. — Растяни меня, а я пока продолжу начатое. Безапелляционность его тона и острота взгляда пустили по коже Лектера очередную волну мурашек. Он любил Грэма таким, всегда любил. Он собирал каждую дерзость и колкость апатичного Уилла, будто редкий бриллиант и берег у самого сердца. И сейчас тон и резкость профайлера, его желание доминировать и получать то, чего хочется именно ему, лучше любых слов говорили Ганнибалу, что Уилл принял его. Принял их необычную близость, их отношения и его самого. Грэму предстоит еще долгий путь в поиске самого себя, но в симбиозе с ним это будет уже намного проще. Впереди еще были все открытия и нюансы иной физической близости, оттачивание навыков охоты, поиск своего места в открывшемся им мире, но это уже были мелочи. Для того, чтобы стереть последние шероховатости совместной жизни, у них была впереди целая жизнь. Жизнь, полная опасностей и конфликтов, построенная на борьбе характеров и взаимных манипуляций — жизнь, которая не даст заскучать ни одному из них. Но чтобы обрести единство в противоположности и сделать борьбу смыслом взаимной привязанности, а не ее концом, было необходимо всего одно – желание. А его было в избытке у них обоих. — Повернись, — низко и хрипло выдохнул Ганнибал, и кожа Грэма вновь покрылась острыми пиками мурашек в ответ на его тон. Они били по нервным окончаниям друг друга, как электрический разряд. Уилл развернулся и бесстыдно оседлал грудь Лектера, прогибаясь в спине. Он обернулся на доктора, оценивая реакцию, а потом отвернулся и смежил веки, опуская барьеры и открывая все шлюзы дара. Эмпатия не отражала лишь чужих эмоций. С этим человеком он мог вбирать их в себя, превращая моно в стерео, слыша не только свое желание, но и влечение Ганнибала. Он видел себя его глазами, и упивался собой вместе с ним. В глазах Лектера Уилл был идеален. Доктор с трепетом взирал на такой близкий и доступный анус, и медлил, боясь дотронуться до предложенного сокровища рукой. Он пытался сейчас справиться с самим собой, с тем жгучим возбуждением и темной похотью, которая накрыла его с головой в ответ на демонстративно открытую промежность. Уилл вбирал в себя его благоговейный трепет, жажду обладания и желание заклеймить, и мелко дрожал в ответ, резонируя, подобно эмоциональному камертону. Но в этот раз все было иначе, не так, как во время работы в Балтиморе. Лектер отличался от других. Эмоции Ганнибала не заглушали профайлера, не замещали его эмоциональный фон, а вплетались в то, что чувствовал сам Уилл, усиливая и умножая его удовольствие. Это было так приятно, так правильно и легко, что Уилл невольно застонал вслух. Все было так как должно было быть. Единственным человеком, никогда не тревожившим его дар, был Ганнибал. И Уилл заметил бы это гораздо раньше, если бы хоть раз позволил себе чувствовать, а не думать, если бы следовал не логике, а интуиции, если бы доверял собственным инстинктам. Больше он эту ошибку не повторит. Грэм склонился вниз и зарылся лицом в пах Лектера. Он миновал прижатую к животу эрекцию и коснулся губами яичек — они были тугими и твердыми, поджавшимися от сильного возбуждения, и Уилл с удивлением понял, что они прекрасно помещаются в его рот. Он всосал их оба сразу, вылизывая языком шов в середине мошонки, и ответом ему послужил сдавленный стон, полыхнувший жаром по открытому анусу и внутренней поверхности ягодиц. Уилл выпустил плоть наружу с тихим влажным звуком и тут же ущипнул губами эрекцию. Он терзал головку и ствол члена дразнящими невесомыми поцелуями и легкими укусами, перемежая их влажными прикосновениями языка, и Ганнибал трепетал под ним, покорный его воле, слишком потерявшийся в шикарном виде и обилии ощущений, чтобы самому начать участвовать в процессе. Но когда Уилл ради интереса всосал мягкую кожу у основания члена, Лектер взял себя в руки достаточно, чтобы провести влажными от смазки пальцами по его анусу. Теперь задохнулся сам Грэм. В теле зазвенел каждый нерв, и Уилл инстинктивно прогнулся в пояснице, желая принять пальцы в себя. В этот раз он уже точно знал, что ждет его дальше, и происходящее не вызывало ни капли смущения, а без смущения ушел и последний дискомфорт. Он ощутил, как пальцы ввинтились в тело, прокладывая себе путь, и тихо зашипел, принимая вторжение. Болезненность полыхнула алой вспышкой, но дискомфорт тут же померк перед немедленно накатившим возбуждением. Привкус боли плавил тело, выступая катализатором похоти, пряной приправой, делающий секс только слаще. Уилл приветствовал торопливость Лектера толчком бедер навстречу. Он двигался, пока не почувствовал, как в кожу уперлись костяшки чужой руки, и только потом уронил голову вниз, рвано выдыхая. В этот раз у него не было ни сил, ни терпения на долгие прелюдии и ласки, как, очевидно, их не было и у Ганнибала, стремительно истекающего предъэякулянтом себе на живот. Они так давно хотели друг друга по-настоящему и взаимно, что теперь у них просто не оставалось сил дольше ждать. Уилл заметил блестящую каплю смазки, скользнувшую по головке Лектера, и тут же собрал ее языком. Пряный вкус ударил молнией вдоль позвоночника, оседая возбуждением в паху, и ответом на это стал новый раскат грома. Гроза бушевала над их головами, с ожесточением царапая ветками крышу, но ни один из них не обращал на нее внимания. Вековые деревья скребли ветвями по черепице, словно древние чудовища, пытающиеся помешать акту их любви, но сегодня даже Боги были на их стороне. В последний раз сверкнула молния, и небо разверзлось, обрушиваясь на землю крупными каплями дождя. Ливень зашуршал по крыше, и этот шелест прозвучал звуком крыльев огромного мотылька, неторопливо разворачивающихся в самый первый раз. Уилл перерождался прямо сейчас, под вспышки молний и грохот грома, укрытый пеленой дождя от любых свидетелей и любопытных глаз. Он обретал целостность сливаясь с другим монстром, и в их единении не было ни грамма ужаса, только красота и любовь. Грэм медленно обернулся на Лектера, и по его взгляду Ганнибал понял его без слов. — Уилл, еще рано, нет… Но Грэму было плевать. Он слез с Ганнибала ровно на миг, чтобы забраться на него заново, в этот раз уже седлая бедра. Он сам выдавил смазку на ладонь и щедро смазал ей член Лектера, он сам намазал себя между ягодиц и запустил пальцы внутрь, проверяя насколько растянут вход. А потом приставил головку члена Ганнибала к анусу и просто опустил бедра вниз. Боль была резкой, словно давний удар ножа, но в этот раз сам Уилл направил его внутрь. Профайлер почувствовал, как кожа покрылась липким потом от внезапности и шока, ощущал как едко жжет то место, где он впустил Лектера в себя, но он не жалел ни о чем. Боль всегда сопутствовала рождению. Боль означала, что он все еще жив. Теперь они были едины, до конца. Уилл уперся ладонью в руку доктора, и Ганнибал немедленно переплел их пальцы, мягко сжимая их, чтобы выказать свою поддержку. Он видел нахмуренный лоб и закушенную губу, видел бисеринки пота, выступившие на лбу под темными завитками волос. Он чувствовал боль Грэма как свою, и вовсе не потому, что тот так сильно сжимал в себе его член. Они сейчас делили боль пополам, венчаясь ей, подобно древним язычникам. Ганнибал видел, что он нужен Грэму, поэтому он не мог промолчать. — Я так горжусь тобой, мой мальчик, — тихо прошептал Лектер, гладя Уилла по щеке. — Ты делаешь меня таким невероятно счастливым. Ты открываешь мне все новые грани удовольствия даже прямо сейчас – тем, как ты схватился за мою руку, словно я единственное, что может дать тебе опору в трудный момент. — Это больнее, чем я думал. Просто дай мне пару минут, — прошептал профайлер, не открывая глаз. Он чувствовал, что слова и прикосновения Ганнибала помогают ему расслабиться и перетерпеть. Примириться. — Я дам тебе все время, которое у меня осталось, до самого последнего вздоха. А теперь просто дыши, — Лектер погладил Уилла по щеке, скользнул пальцами к губам, и соскользнул дальше вниз, туда, где среди паховых волос медленно опадал член. Ганнибал взял его в руку и провел по всей длине, размазывая оставшуюся на ладони смазку по члену. Он начал дрочить Грэму медленно и аккуратно, не пытаясь завести, скорее просто дразня. Он оглаживал кончиками пальцев головку, ласкал выпуклые венки, щекотал кожу мягким скольжением руки. И дыхание Уилла стало меняться, переставая быть поверхностным и резким, сменившись более глубоким и томным. Когда профайлер наконец впервые застонал, Ганнибал усилил нажим. Уилл двинул бедрами, прислушиваясь к отклику в теле, и первая волна мурашек пробежала по изнанке кожи, заставляя его поежится и застонать громче. Это было иначе, чем в отеле в Афинах, но в то же время ничуть не хуже, чем тогда. Боль растворилась, уступая место ощущению наполненности и единства, и ноющий дискомфорт расцвел возбуждением, суля большие перспективы даже сейчас. Уилл снова двинул бедрами, и поразился тому, как легко член Лектера скользнул наружу, а потом обратно внутрь. В это было невозможно поверить, но он легко умещался внутри, не причиняя больше никакой боли. Грэм качнул бедрами и почувствовал, как липкие пальцы возбуждения щекочут копчик, забираясь все выше по спине. Он отнял у Ганнибала руку и уперся обеими ладонями ему в грудь, ища дополнительную опору для движения. Уилл качал бедрами, медленно двигаясь на члене Лектера и прислушивался к собственным ощущениям, меняя ритм и темп, выбирая то, что подходит именно ему. Он чувствовал, как жар начинает медленно заполнять его, поднимаясь с самого низа в ответ на движения бедер и ласковое оглаживание члена рукой. Лектер вел его от боли к наслаждению, и Уилл был благодарен ему, но в этот раз, он хотел попробовать кое-что и сам, хотел понять, как он сможет участвовать в этом процессе, как он сможет принять для себя этот секс. Грэм больше не хотел быть сторонним наблюдателем или пассивным участником процесса, он хотел быть равноправным партнёром. Уилл склонился ниже и поцеловал Ганнибала. Он впервые сделал это по собственной инициативе и эмоциональность момента пронзила их обоих с ног до головы. Лектер обхватил ягодицы профайлера ладонями, раз уж теперь он не мог ласкать его член, и развел их шире в стороны, удерживая на месте и одновременно толкаясь внутрь. Он помог Уиллу найти в себе то самое место, и когда очередной толчок пришелся именно по простате, Грэм удовлетворенно застонал и благодарно куснул Ганнибала за губу. Теперь они двигались вместе — сперва медленно, а потом все быстрее — привыкая друг к другу, подбирая правильный темп и наклон, изучая тела на совместимость и настраивая их до идеального совпадения, пока Уилл не начал стонать при каждом движении, несдерженно царапая Ганнибала за плечи. Тогда Грэм оторвался от его губ, распрямился и замер, глядя на Лектера сверху вниз из-под длинных ресниц. — Ты был прав, в этом процессе сложно понять, кто на самом деле ведущий, а кто ведомый. Мы просто делаем это вместе, на равных. — Я бы никогда не предложил тебе иного. — Я рад, что это так, — выдохнул Уилл и уперся пальцами ног в матрас. Теперь он мог двигаться сам, свободно объезжая Лектера так, как ему хотелось. Грэм посмотрел на распростертого под ним Ганнибала, на собственный член, ерзающий у доктора на животе и оставляющий следы липкого предъэякулята, и растер пятно смазки рукой, словно отмечая Лектера, как свою собственность. Их единение состоялось, и Уилл больше не хотел торопиться, понимая, что самое главное уже позади. Они вместе. Спешка уже ни к чему. — Эта любовь оставляет следы, — пробормотал Уилл, в медленном темпе двигаясь на члене Лектера, а затем накрыл губы доктора пальцами, покрытыми собственной смазкой. Ганнибал жадно вобрал их в рот, провоцируя профайлера на несдержанный стон. — Я хочу, чтобы в следующий раз мы добыли мясо вместе. Низкий вибрирующий стон, родившийся в груди Лектера послужил однозначно положительным ответом, и Грэм продолжил, все так же размеренно двигаясь на члене. Он не отдавался сейчас процессу в полную силу, просто смакуя редкое ощущение единства и исчезновение всех покровов, когда он мог говорить то, что думал, не позволяя подсознанию дать ему усомниться в себе. — Нам нельзя оставлять следы на Андросе, но у меня есть яхта, и тут есть острова поблизости. Мы поедем туда. Мы поедем туда, Ганнибал? — спросил Уилл, и Лектер замер, упиваясь его видом. Уилл прикрыл глаза, сосредотачиваясь на удивительном ощущении внутри себя. Он раскраснелся, волосы растрепались, обернувшись у его головы короной повелителя. Он был прекрасен сейчас, в свете их физической любви, ничуть, впрочем, не уступающей душевной. — Да, Уилл. Да, мой великолепный мальчик. Мы оборудуем холодильник на кухне твоего судна, и это поможет нам довезти мясо из любого выбранного нами места. Мы будем вместе. Ты будешь со мной. — А ты будешь со мной, — согласился Уилл, кивая каким-то своим мыслям, и распахнул ресницы. Гроза схлынула, оставляя после себя только неистовый дождь, и вторя природе, Грэм тоже отчаянно захотел оросить собой белизну белья. Он хотел закончить этот вечер оргазмом, полным опустошением и души и тела, обнулением себя. Он опустился вниз, снова обнимая Ганнибала за шею руками и тихо шепнул ему в ухо: — У меня устали ноги, будь добр, трахни меня. Лектера не пришлось просить дважды. Он резко перекатился, подминая Грэма под себя, и вжав собственным телом в матрас, первым же толчком вбился жестко и глубоко, сразу набирая амплитуду и темп. Они ждали этого слишком давно, слишком долго оттягивали этот момент, и самоконтроль, натянувшийся до звона, как тонкая тетива лука, схлопнулся в один миг, обрушивая на них животную похоть и необузданную страсть. Они желали друг друга до зуда в пальцах и ломоты в зубах, они жаждали обладать друг другом так неистово и жадно, что каждый из них был готов сожрать другого, поглотить до конца, просто чтобы никогда больше не отпускать. Уилл царапал спину Лектера ногтями, сжимал его коленями, словно боясь потерять, а Ганнибал вбивался в Грэма с такой яростью, что шлепки бедер о бедра заглушали шум бушующего снаружи дождя. В этом сексе не было ни благородной изысканности, ни нежной истомы, одна чистая, звериная страсть. Уилл Грэм не занимался с Лектером любовью, он трахался с ним с неистовством юного берсерка, и Ганнибалу казалось, что под ним бъется сгусток чистой энергии, шаровой молнией ненароком залетевший внутрь. Уилл был довлеющим, требовательным и жадным, он искал своего оргазма, стремился к физической разрядке и готов был добыть ее любой ценой. В нем не осталось ни робости, ни смущения, ни социальных стереотипов, он просто принял эту часть себя и теперь был готов на все и ко всему. Лектеру оставалось только гадать, что будет дальше, когда профайлер войдет во вкус и захочет испробовать все возможности своего тела, но Ганнибал был готов к экспериментам. И сейчас, пока Грэм безжалостно терзал его спину ногтями, безостановочно двигая бедрами, чтобы принять член еще глубже в себя, Ганнибал ни на секунду не пожалел о том, что открыл-таки этот неистовый ящик Пандоры. Ему нравилась открытость и резкость Уилла, нравилась его бескомпромиссность и грубость. Ему нравился Уилл Грэм сам по себе, со всеми гранями его противоречивой натуры. Сейчас это все не имело особого значения, главное было дойти до конца, завершить какофонию стонов, проклятий и мокрых шлепков финальным аккордом оргазма, и научиться с этим жить, не потеряв друг друга снова с утра. Уилл еще раз всхлипнул, роняя имя Лектера из приоткрытых губ, и Ганнибал почувствовал как волнообразные спазмы оргазма сотрясли тело Грэма, крепко сжимая внутри его член. Сосущие сокращения ануса стали тем, что довело и Лектера до края. Он склонился к Уиллу и воткнул зубы в его ключицу, не прокусывая кожу, а просто ощущая ее вкус. И когда Ганнибал кончал — вкус, запах и руки Грэма обнимали его со всех сторон. Пару минут они провели в своем собственном личном раю, а потом Лектер приподнялся на локтях и посмотрел Уиллу в лицо — тот до сих пор не открыл глаза. — Ты еще со мной, Уилл? — опасливо спросил доктор, и Грэм с трудом разлепил ресницы. — Странный вопрос для того, кто даже не вынул наружу член, — хрипло выдохнул Уилл и дернул краешком рта. Лектер улыбнулся в ответ, все-таки вынул член и перекатился на бок, ложась рядом с Уиллом. Еще пару минут они лежали в тишине. — У меня ощущение, что я хочу в туалет, — произнес Грэм, поворачивая лицо в сторону доктора. — Сперма не умеет всасываться в задний проход, ей нужно выйти наружу, — по-медицински невозмутимо ответил Ганнибал, и профайлер застонал, закрывая руками лицо. — Только ты можешь быть таким смущающе откровенным, — простонал Уилл в свои ладони, а потом повернулся обратно и серьезно посмотрел Лектеру в лицо. — И самое странное в том, что по-моему, меня это возбуждает. Надо будет попробовать заняться сексом еще раз так, чтобы ты подробно комментировал весь процесс. Лектер невольно рассмеялся и наконец-то расслабился, раскидываясь на постели. Он откинул голову назад и посмотрел в потолок. Уилл по-прежнему был с ним, и, судя по высказанному предложению, больше не собирался прятаться от доктора в нору. Это было куда больше, чем то, на что когда-то расчитывал Ганнибал, соглашаясь на путь в Тель-Авив. Он так долго боролся с судьбой, пытаясь взять ее за рога, но как только пустил все на самотек, жизнь сама вывела Лектера к нужному берегу. Воистину верна поговорка — «Хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах.» Матрас прогнулся, Ганнибал услышал стон, а потом увидел, как Грэм стремительно исчезает в ванной. Лектер хмыкнул и, помедлив, неторопливо отправился следом. Он коротко стукнул в дверь и только потом аккуратно заглянул внутрь, проверяя состояние профайлера. Вопреки ожиданиям, Уилл вовсе не рефлексировал, а просто стоял в душе, подставляя лицо под струи воды. — Иди сюда, Ганнибал, — пробормотал Грэм, и Лектер присоединился к нему. Они помогали друг другу мыться, лениво оглаживая сытыми прикосновениями обнаженные тела. — Ты был серьезен насчет убийств? — спросил Ганнибал, намыливая Уиллу голову, и тот буркнул «угу» прежде чем снова войти под душ. — У нас заканчивается мясо того бедняги, — сонно пробормотал Уилл, наслаждаясь внезапным массажем головы, — к тому же я не вижу к этому особых препятствий. У нас есть яхта, мы вольны ехать куда угодно, так почему бы не разнообразить меню грубиянами с соседних островов. Можно сказать, что мы санитары леса, делаем благородное дело, очищая землю от воров и убийц. Уилл выдавил в ладони шампунь и жестом попросил Ганнибала повернуться назад, чтобы мыло не попало в глаза. Лектер выполнил его просьбу и задал новый вопрос. — Ты приехал ко мне, чтобы о чем-то спросить, — тихо сказал Ганнибал, давая понять, что с самого начала знал о цели визита Грэма. — Ты все еще хочешь услышать ответ на этот вопрос? — Нееееет, — смешливо протянул Грэм, промывая шевелюру доктора. Теперь уже своего доктора. — Сейчас меня интересует совсем другое. Как долго мы пробудем здесь? Куда поедем потом? Будем ли отмечать Рождество или только Новый Год? Знаешь, все эти мелкие незначительные вопросы, которые и составляют смысл жизни. — Это правильные вопросы, Уилл, — одобрительно согласился Лектер. — Давай доживем здесь до осени, соберем урожай винограда и сделаем собственное вино. Вино, которое сохранит для нас это лето, этот дом и этот момент. Мы можем жить здесь, пока нам не надоест, а потом уедем. Не важно куда. Для меня не имеет значения место, пока ты там рядом со мной. Поцелуй в плечо, которым Уилл наградил Ганнибала за это признание, скрепил их соглашение лучше любой печати. Сегодня, в очередной раз засыпая вместе в одной постели, они лежали рядом, крепко прижавшись друг к другу — Ганнибал прижимал к себе обнаженное тело профайлера, а Уилл не менее сильно вжимался спиной в него.

***

Уилл проснулся еще до рассвета, не проспав и четырех часов. Они легли в кровать глубоко заполночь, а сейчас, судя по тому, что Грэма не слепило солнце, еще даже не рассвело. Профайлера пробудило неуловимое изменение обстоятельств, которое он еще не успел заметить и осознать, но подсознание уже услужливо толкнуло его в бок, вырывая из объятий Морфея. И, похоже, не только его. Ганнибал больше не обнимал Уилла, не прижимал его к себе, и, похоже, как раз эта вынужденная пустота и оказалась тем, что неожиданно вынудило Грэма проснуться. Он шлепнул рукой назад, туда, где предположительно должен был лежать Лектер, но ладонь упала вниз на матрас, не встречая на своем пути сопротивления. Сон слетел с профайлера в одну секунду, вместе с одеялом — он вскочил на ноги и неверяще уставился на кровать. Кровать была пуста. Приступ паники окатил Грэма кипятком, а потом заморозил кожу, вынуждая хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Уилл задыхался. Ганнибал не мог его бросить. Он не мог просто уйти. Не после того, что у них было. Не после данного Грэму слова. Он не мог. Или…? Профайлер торопливо сбежал вниз, подобрал брошеные накануне в гостиной шорты и, натянув их на бедра, вылетел во внутренний дворик. Машина была на месте — дремала на площадке из клинкерного кирпича в предрассветной тени, а вот калитка, ведущая к морю, была распахнута настежь. Уилл устремился туда. Он бежал через сумрачный лес, не замечая, как кусты лещут его ветками по обнаженному торсу. Он летел вперед, словно птица, не обращая внимание на то, как деревья роняют ему на голову вчерашнюю дождевую росу. Уилл не чувствовал камней и веток, впивающихся в босые ноги. Всем, что он ощущал сейчас, был жгучий страх, неверие и ужас от того, что снова остался один. Тропка вывела Грэма на тайный дикий пляж, тот самый, где несколько недель назад они схоронили останки убитого им бедолаги. Лектер был там. Уилл не сразу увидел доктора, сперва заметив лишь шорты для купания, брошенные им на песке. Ганнибал сдержал свое слово, он действительно купил те дурацкие шорты, которые ему выбрал Грэм. Но потом солнце поднялось выше над горизонтом, и Уилл смог разглядеть светлую макушку Лектера, движущуюся над пока еще темной рябью неосвещенного утренней зарей моря. Ганнибал рассекал водную гладь уверенными гребками почти профессионального пловца, он двигался непрестанно, замерев всего на миг, когда солнечный диск коснулся края воды и медленно всплыл из пучины, озаряя небо алым всполохом зари. Потом Ганнибал бросил взгляд на берег, немедленно заметил Уилла и приветливо помахал ему рукой, прося присоединится, маня его к себе. «Однажды и ты поверишь в себя настолько, что тоже сможешь поверить мне» — прозвучало в голове Уилла голосом Лектера, и он не задумываясь ни на секунду, скинул на песок недавно надетые шорты. Он надеялся, что это доверие случится раньше, чем Ганнибалу надоест, но запрещал себе сейчас думать об этом. Уилл забежал в воду и поплыл к Лектеру, взрывая щедрыми гребками ладоней морскую гладь, вздымая над головой целое сонмище брызг, и первые утренние лучи играли в поднятых им каплях радужными бликами. Солнце медленно вставало над Эгейским морем, озаряя воду и остров, и всех живущих на нем людей золотом и светом. На мир наступал новый день, а в жизни мужей-убийц наступал первый день. Самый первый день их новой, теперь уже совместной жизни.