***
Рыжеволосая девушка неслась по коридору Хогвартса, широко улыбаясь, игнорируя удивленные взгляды и перешептывания. Она едва не сбила с ног мальчишку с Пуффендуя, в последнюю секунду обогнула старшекурсниц со Слизерина, проводивших ее бранными словами и презрительными взглядами. На них Джинни откровенно было все равно, она и вникать не стала в то, что процедили ей девушки вдогонку. С тех пор, как Гарри отправился с Деймоном на свою тайную миссию, девушка ничего не слышала о них, казалось, уже целую вечность, хотя,, по сути, прошло всего-то пару дней. Те, кому отсутствие Поттера было небезразлично, думали, что он отправился домой или же навестить Гермиону, которая, по неведомым образом зародившейся в школе версии, находилась в больнице святого Мунго вместе с Малфоем из-за какого-то проклятия. А вот Джинни знала, что Гарри рисковал своей жизнью каждую минуту, проведенную вне стен замка, и одному лишь Мерлину было известно, вернется ли он вообще. А Джинни, несомненно, это волновало. Его отсутствие девушка переживала едва ли не сильнее, чем недавнее расставание с Дином. Гарри не выходил у нее из головы ни днем, ни ночью, ведь стоило ей закрыть глаза хоть на минуту — она тут же представляла его. Взгляд изумрудных глаз, который даже сквозь стекла очков был пронзительным и ярким. Теплые, сильные руки, прежде касавшиеся ее лишь ненароком, но даже невинными прикосновениями вызывая в ней трепет. Такой редкий, но искренний и цепляющий смех. Она скучала по нему, — Мерлин, как же она скучала! А еще волновалась, переживая до немеющих кончиков пальцев, до легкой дрожи в руках, до бессонницы и потери аппетита. И вот теперь, безо всякого предупреждения — он вернулся! Она сразу заметила его среди других снующих по коридору студентов. Заметила даже прежде, чем действительно увидела. Это было что-то сродни интуиции, Джинни буквально почувствовала его. Конечно, все два дня девушка искала Гарри взглядом везде, где бы ни была, как бы невзначай интересуясь о нем у окружающих. Но тогда это была лишь пустая надежда. А теперь, в эту самую минуту — все было иначе. Джинни ощутила странное облегчение, волнение незаметно сменилось предвкушением. Поднимая взгляд, девушка уже знала, что увидит его. Разумеется, Рону, стоящему рядом, она это не озвучила. Понимала, что прозвучит это нереально и даже глупо. Но она знала. Джинни на скорости влетела в объятия приятно удивленного юноши, сразу вдыхая ничем не прикрытый аромат его тела. Она приподнялась на цыпочки, проводя кончиком носа по совсем свежей щетине, которая приятно царапала, но еще не колола. В местах, где широкие мужские ладони крепко сжимали ее тонкую талию, девичья кожа буквально пылала, пусть и прячась притом под слоем одежды. Глупая улыбка не сходила с ее лица, а стоило Гарри аккуратно коснуться кончика ее носа губами, она и вовсе рассмеялась, не в силах больше сдерживать бурлящие внутри нее эмоции. — Соскучилась? — хрипло спросил он, внезапно смущаясь от собственного же вопроса и неожиданной близости. Джинни отстранилась, ощутив, как хватка Гарри ослабла, став нерешительной и даже неловкой. Конечно! — ее брат смотрел. Несомненно таращился. Посылал в Гарри вопросительные, если не возмущенные взгляды. Девушка отчетливо слышала шаги не просто проходящих мимо студентов, а кого-то стремительно идущего именно к ним. Кого-то, неприятно шаркающего ботинками, ступающего тяжело, но поспешно. — Гарри! Наконец-то! — Рон буквально отодвинул младшую сестру, с легкостью выскользнувшую из ослабевших объятий. — Чувак, ты ушел, не попрощавшись, я готов был обидеться на тебя. Есть новости? Джинни нехотя отошла и наконец осмотрелась. Гарри пришел не один. Вообще-то, их было четверо. Помимо Деймона, возвращение которого было не таким уж и удивительным, девушка увидела еще двух молодых и довольно привлекательных, но совершенно незнакомых мужчин. И как это она ничего не слышала о подобных красавчиках? Эти горячие ребята походили на медийных личностей, не меньше. Что ж, Джинни впервые находилась в окружении таких великолепных зрелых мужчин. На фоне этих греческих богов Рон походил на рыжего, пусть и довольно милого, но все же тролля. Джинни усмехнулась своим мыслям и игриво помахала рукой незнакомцам. Становилось все интереснее.***
— Как у вас сегодня дела? — миссис Баланчин присела на уже прежде облюбованное ею место. Она и в этот раз пришла не с пустыми руками, а с папкой-планшетом, разрисованным розовыми и голубыми птицами, к которому были прикреплены несколько пергаментов небольшого формата. Гермиона к сегодняшней встрече подготовилась основательнее. На столе магопсихолога уже ждали заварочный чайник и свежая выпечка, купленная в недавно обнаруженной неподалеку пекарне, божественный аромат из которой притягивал к себе прохожих словно магнит. Девушка понятия не имела, как правильно было встречать подобного специалиста у себя в гостях, тем более, в этом необычном месте, где в принципе не всегда можно было угадать с тем, какое действие какую реакцию за собой понесет. Однако миссис Баланчин казалась вполне довольной, несмотря на то, что кроме «глотка чая промочить горло» от прочего решительно отказалась. — Я сделала задание, — уклончиво произнесла Гермиона, решив не углубляться в свой эмоциональный фон и вместо прямого ответа на заданный вопрос сразу предоставить внушительный список плюсов и минусов Дома. Уж что-что, а находить положительные стороны в ситуациях, даже малоприятных, в особенности, когда это мог быть вопрос жизни и смерти, — это она умела. Девушка подошла к заданию со всей ответственностью, старательно исписав пергамент с обеих сторон, предусмотрительно уделив минусам куда меньше времени и места. Магопсихолог с улыбкой приняла предложенный пергамент и еще несколько минут с непроницаемым видом изучала написанное, совершенно не меняясь в лице, сознательно или нет, но скрывая любые эмоции. — Я вижу, вы не стали упоминать ваши отношения, — миссис Баланчин наконец подняла глаза и сразу встретилась с растерянным, ничего не понимающим взглядом. — Вам с мистером Малфоем ведь пришлось съехаться, но это не вошло ни в минусы, ни в плюсы, — пояснила женщина. — Даже если до прибытия в Дом вы уже были парой, это важный шаг вперед. Что думаете? Гермиона застыла, словно сурикат, почуявший опасность, сразу поняв, к чему нарочито вежливо клонила психолог. Игнорировать личную жизнь было ничуть не лучше, чем перестараться с демонстрацией идеальных отношений, и это было безусловным упущением. Учитывая огромное количество даже самых незначительных нюансов, занесенных в пергамент, — что красноречиво говорило о дотошности девушки, — отсутствие малейшего упоминания о Малфое могло быть вопиюще подозрительным. Из головы Гермионы слишком часто вылетала мысль о том, что все окружение воспринимало их как жениха и невесту, а это несомненно могло влиять на поведение, в котором сквозило несоответствие данному статусу. Мозг девушки словно отрицал саму возможность существования их как пары, ведь это было не просто непривычным, скорее даже неправильным и, более того, нереальным. А чтобы казаться девушкой Драко, необходимо было научиться мыслить как девушка Драко. И, стоило отдать Гермионе должное, невзирая на все встречающиеся на ее пути препятствия, — ученицей она была прилежной. — Мне казалось, эту тему мы уже затронули при прошлой нашей встрече, — гриффиндорка постаралась изобразить на своем лице совершенную невинность. — Лишь затронули, — интонационно подчеркнула миссис Баланчин. — Тогда мы не стали углубляться в тему отношений, но я считаю, что это просто необходимо. Как вам живется вместе? Гермиона сглотнула, прекрасно понимая, что врать без зазрения совести в данном случае было бесполезно, оставалось лишь изящно уворачиваться от опасных вопросов, по возможности переводя разговор в иное русло или же выкладывая лишь самую безобидную часть правды. В эту самую минуту волшебница ощущала себя словно на минном поле, концентрируясь даже больше, чем на любой самой важной контрольной. — Если честно, жить вместе очень необычно. Я все еще привыкаю к этому. — К чему вам привыкнуть сложнее всего? Гермиона нервно усмехнулась, мысленно отрезав: «к Малфою». Но вслух, разумеется, сформулировала ответ несколько иначе: — К примеру, прежде я всегда спала одна. И у меня обязательно было личное пространство, которое никто не нарушал. Тут же все общее, абсолютно все. Даже в шкафу наши вещи висят вместе… — «…что до безумия странно», подытожила волшебница в своих мыслях. — Комфорт каждого человека зависит от того, нарушаются ли его личные границы, а понятие о них у всех разнится. Если вы чувствуете, что ваши границы нарушены, не зазорно это обозначить. Кому-то комфортно спать лишь с раздельными одеялами, кому-то для работы нужен личный кабинет. Может, для начала вам стоит приобрести свой комплект посуды или туалетный столик? То, что будет принадлежать только вам, нечто неприкосновенное. Гермиона улыбнулась чуть шире и согласно кивнула, ведь что еще ей оставалось? Будь ее воля, она бы приобрела свою неприкосновенную квартиру, куда бы и нога Малфоя не ступила. «Но, кажется, тут так не принято…» — Что вы чувствуете на тему того, что всего через три недели вас ждет свадьба? Девушка вздрогнула, отчетливо понимая, что даже приблизительно не ощущала то, что должна бы ощущать невеста, готовясь к столь важному событию. Вообще-то, она надеялась, что свадьба сорвется. В лучшем случае, что они успеют сбежать еще до ее начала. Разумеется, ни о каком трепете, нетерпении и несказанном счастье тут даже речи не шло. С другой стороны, в этом месте браки по любви, судя по всему, не были особо популярны, не последнюю роль играл расчет. Может, многие проходили через стадию отрицания, через волнения и страхи? «Возможно, именно такую реакцию и ждала магопсихолог?» — Мне просто… не верится, — честно призналась Гермиона. — Словно все, что случилось, происходит не со мной, — «будто чей-то кошмар…» — Вообще-то, я не люблю форсировать события. Считаю, что у всего должно быть свое время, — «а на что-то его не должно быть вовсе.» — А по-вашему, на какой стадии сейчас находятся ваши отношения? Гермиона закусила внутреннюю часть щеки, сдерживая порыв нервно рассмеяться. «Мы прикладываем колоссальные усилия, чтобы не прибить друг друга.» — Пытаемся ужиться вместе, знаете… Как бы принять все недостатки друг друга. — А какие недостатки вы видите в вашем партнере? Гермиона задумчиво сложила на груди руки, перебирая в голове целый список этих самых недостатков, пытаясь определиться. Перечислять все было чистым безумием, вряд ли любящие люди могли так плохо думать друг о друге, да и, как ей казалось, было бы странно уделять минусам жениха весь оставшийся сеанс. — Он чересчур самоуверен. Думает, что всегда прав, и хочет, чтобы все было «по его». Якобы он умнее всех, ему и решать. — А вы считаете его недалеким? — Я… — девушка вздохнула, собираясь с мыслями. — Нет, он точно не глупый. — Но он часто бывает неправ? — Вообще-то нет, — Гермиона сощурилась, плохо понимая, к чему клонит миссис Баланчин. «Пытается раскусить?» — Иногда он очень даже прав, — нехотя признала девушка. — Вам не нравится, когда он прав, а вы нет? Гермиона раздраженно стиснула зубы. — Не могу вспомнить, когда такое было, — едва разжимая челюсть, проговорила волшебница. — Тогда, возможно, вам не нравятся уверенные в себе мужчины? Вас это пугает? Девушка разомкнула плотно сжатые губы, чтобы ответить, но, нервно втянув ртом воздух, лишь громко выдохнула через нос, не произнося ни слова. Заданные магопсихологом вопросы ввели Гермиону в ступор. Долгие месяцы она была влюблена в Рона, а он, в свою очередь, совершенно точно был не уверен в себе. У Крама же проблем с самооценкой не было, только вот отношениям пришел конец довольно быстро. Возможно, делать выводы было пока рано, но в голову все равно закрадывались определенные мысли. — Я не уверена, — почти беззвучно отозвалась Гермиона, с глубокой задумчивостью глядя куда-то в пустоту. — Вы чувствуете себя уязвимо, когда кто-то доминирует над вами? «Я чувствую себя глупо от этого тупого разговора…» — Я хочу выпить… — внезапно даже для себя самой изрекла девушка. — Чай. Вам подлить еще чаю? — с вежливой улыбкой поинтересовалась Гермиона, наконец беря себя в руки. — О нет, не стоит, благодарю. Может, вспомним плюсы мистера Малфоя? — «спросите что попроще, могу еще минусы вспомнить…» Девушка гипнотизировала взглядом чайник, пока невероятно медленно наливала себе чай. — Вы ведь не так давно вместе? — Для свадьбы точно рановато, — уклончиво ответила девушка, беря чашку и возвращаясь на диван. — Подумайте, почему вы влюбились в него? За что вы его любите? Гермиона медленно отпила из чашки, радуясь в душе, что так вовремя взяла себе напиток, — был хоть какой-то повод незаметно потянуть время, придумывая внятный ответ. Что вообще она должна была сказать? Гермиона не любила Малфоя. Но ведь за что-то его любили другие? Мерлин и Моргана! Ведь было же что-то хорошее в этом парне?! — Вообще-то, он умеет приятно удивлять, — внезапно нашлась с ответом Гермиона. В самом деле, кое-что из того, что делал Малфой, было для нее полной неожиданностью. Сравнить хотя бы то, как волшебник вел себя в самом начале учебного года и как затем сменил сторону во время нападения на Хогвартс, как защитил ее от Пожирателей в подземельях, как поддержал ее казавшуюся безумной идею с подписанием контрактов, продолжая даже сейчас подыгрывать ей, пытаясь выпутаться из сложившейся ситуации вместе. Гермиона старалась не задумываться об этом, но наводящие вопросы миссис Баланчин запускали определенные ходы мыслей в ее голове. В самом деле, почему? «Что такого случилось в его жизни, что он так изменился?» И действительно ли стал другим, или же это она по-новому на него взглянула? Могла ли вообще гриффиндорка подумать, что однажды они смогут сосуществовать на одной территории, обходясь без постоянных скандалов? Прежде — никогда. Однако теперь Малфой не задирал ее, не унижал, мучая своими оскорблениями. Пусть речь его сочилась сарказмом, пусть порой он ворчал, словно избалованный мальчишка, — хотя, по сути, таковым он и являлся, — пусть они могли самозабвенно, подолгу о чем-то спорить, — все было не так уж и плохо. Могло быть гораздо хуже. Сама того не подозревая, уже давно перестав анализировать собственные чувства, Гермиона, на самом-то деле, уже и не ощущала былой неприязни. Судьба вынудила их стать союзниками, теперь прежняя вражда казалась какой-то глупостью, неразумной, даже неуместной зацикленностью на плохом. Прежде общество загнало их в рамки норм и правил, раскидывая по разным сторонам баррикад, ведь он был волшебником, чистокровным до мозга костей, а она — дитя магглов. Многолетняя вражда факультетов, окружение, провоцирующее на выбор сторон, детские обиды, — все это подливало масла в огонь. Сейчас же они были там, где предрассудкам не было места. Понятие о чистоте крови тут словно и не существовало вовсе. За эти дни Гермиона заметила: никого не интересовало, кем ты был рожден, насколько древнюю и могущественную имел родословную, — возможно, потому, что и возможности колдовать у всех были одинаково ограниченные. Люди «Дома» стремились к равенству во всем, одинаково чтили «Свод правил», были дружелюбны с каждым в равной степени, все имели схожие жилищные условия, — не считая многодетных, кому выделяли лишнюю комнату, — да и официальный заработок в любой профессии был один, ведь «любая должность на любом рабочем месте несла свою пользу Дому», — это Гермиона выяснила, когда задалась вопросом поиска работы. Она также узнала, что, несмотря на «правило равных зарплат», любой все-таки при необходимости мог заработать больше, если брал дополнительные смены, если за хорошее обслуживание получал неплохие чаевые, — или, напротив, меньше, если отлынивал от работы и получал «штрафные». Однако, в целом, равенство в сфере труда было дело отлаженным и вызывало восхищение, так же как и отношение местных к чистоте крови. Здесь магглорожденная волшебница не чувствовала себя лишенной каких-либо прав, по крайней мере, не больше, чем остальные. Тем не менее, окружающий мир был весьма своеобразным и таил в себе скрытую угрозу, и Драко с Гермионой необходимо было перемирие — держаться друг друга и обоюдно доверять. Они были нужны друг другу, чтобы вернуться домой, и оба были достаточно сообразительными, чтобы без лишних слов понимать это.***
Драко сидел на битком набитых трибунах, оглушаемый целым роем голосов болельщиков, благо расположился он согласно купленным билетам хотя бы в первом ряду, заполучив прекрасный обзор. Было не просто теплее, чем на уличном квиддиче, — было действительно жарко. Он расстегнул несколько перламутровых пуговиц идеально выглаженной заклинанием рубашки, закатал рукава до самых плеч, растрепал влажные волосы, походя на аристократа в данную минуту меньше всего. Алекс, сидящий по соседству, пригласил его на матч вместо Амабель, оставшейся дома с разболевшимся ребенком, и был одет в футболку и шорты, — как и подавляющее большинство присутствующих мужчин. Мысли Малфоя то и дело меняли направление, скача в хаотичном порядке то в сторону игры, развернувшейся перед глазами, то к Хогвартсу и оставшейся там слизеринской команде, то к покинутым родителям и даже — совсем неожиданно — к магопсихологу, имени которой он не запоминал. После обязательной встречи с ней его отправили восвояси, дабы Грейнджер могла получить свою индивидуальную порцию промывания мозгов целым потоком неудобных вопросов. Кажется, понятие о манерах и тактичности у этой женщины как таковое напрочь отсутствовало, но Драко искусно увиливал, используя для этого все свое мастерство. Тем не менее, за час изощренных моральных пыток волшебница если и не сумела выудить какую бы то ни было провокационную информацию, то заставила парня задуматься об — упаси, Салазар! — отношениях с Грейнджер. Вообще-то Малфой еще не настолько начал сходить с ума, чтобы в самом деле планировать с ней встречаться, вот только когда ты притворяешься чьим-то женихом, приходится врать с три котелка, старательно представляя в своей голове, как это могло бы быть. И в теории все было не так уж и плохо, если бы не одно маленькое «но» — занудство Грейнджер. Его никогда не прельщали правильные — в самом тоскливом понятии этого слова — девочки, от одного взгляда на которых можно было умереть от скуки. Это вовсе не значило, что его интересовали лишь легкодоступные пустоголовые куколки. Однако он, будучи заточенным в цепях запретов и замороженных эмоций, подсознательно искал коктейль из чувств в отношениях. С детства ему приходилось держать все глубоко внутри, заперев переживания под семью замками, нацепив на лицо маску безразличия с примесью пренебрежения к слабостям окружающих. Он словно осуждал то, что они не могут быть как он, — хотя, скорее, завидовал тому, что они вовсе не должны быть такими. Лишь кто-то из подобной семьи, с похожим воспитанием, с момента рождения обремененный тяжким грузом ответственности и власти, мог понять Драко и его проблемы. Например, Пэнси, чей отец порой был излишне жесток и несправедлив по отношению к единственной дочери. Мистер Паокинсон, так и не зачав наследника, переложил все свои ожидания на хрупкие девичьи плечи, что тяжким бременем придавливало его подругу детства к грешной земле, заставляя прятать врожденную мягкость и женственность за жестокой стервозностью. А вот Блейз, к примеру, напротив, не был столь скован в эмоциях и обременен непосильными требованиями. У него была лишь мать, и это сильно, но в лучшую сторону отразилось на его жизни. Он хорошо понимал свою удачу, ведь рос среди Священных Двадцати восьми, в кругу аристократов, наблюдая за тем, как достается его сверстникам. Забини сумел сохранить непосредственность, внося в серую, порой безрадостную жизнь Малфоя яркие краски, помогая другу хоть немного отпустить ситуацию, — оторваться, как обычный среднестатистический подросток. И со временем Драко понял, что эмоциональная разрядка — это не всегда конфликты и агрессия, направленная на окружающих, порой сбросить напряжение проще и приятнее через близость с девушками. В какой-то мере это было для него своеобразным наркотиком, пьянящим и необходимым для полноценного функционирования, намертво встроившимся в его систему жизнеобеспечения. Магоспихолог, расспрашивая о детстве, о семье, о том, что могут привнести или уже привнесли ему отношения с Грейнджер, прошлась по всем закоулкам его разума, хорошенько там наследив. Посеяв в его мозгу опасения, сомнения, странные, навязчивые мысли и удивительные открытия. Она не делала громких выводов, лишь подводила его самого к нужным ответам, снова и снова задавая самые неудобные, неожиданные вопросы в лоб, которые, по обыкновению, приличные люди и не посмеют задать малознакомому человеку. Конечно, Малфой не раскрыл свою душу нараспашку, — усмехался, отшучивался, спрашивал в ответ, пытаясь заставить магопсихолога смутиться. Однако та была спокойна, можно даже сказать, равнодушна, будто сторонний зритель без собственного мнения, а не прямой соучастник диалога. Малфой толком и не заметил, как матч подошел к концу, — не зная ничего о командах, он не болел ни за кого определенного. Азарта не было, и это отвлекало от игры. Еще и мысли кружили в его голове, словно коршуны на охоте, склевывая извилины, доставляя физический дискомфорт — пульсирующую боль от перенапряжения внутри. На матче он так и не развеялся толком, ему нужна была разрядка. Возвращаясь с поля вместе с группой других волшебников, бурно обсуждающих квиддич, он вполуха слушал Алекса, который также комментировал криворукого загонщика любимой команды, портившего статистику. Сетуя на то, что тот из раза в раз косил мимо ворот, срывая столь удачные пасы, обесценивая труд остальных. Пожалуй, даже для фаната он был слишком зациклен на подобном, и это напрягало. Алекс был странным. Кажется, Грейнджер действительно считала его хорошим парнем, но — с ее-то стандартами, — это было делом не таким и удивительным. Достаточно было хоть немного показного дружелюбия, и гриффиндорка таяла, как наивный ребенок, которого за шоколадную лягушку можно было увести с вокзала из-под родительского присмотра. Но Драко не был так прост и прекрасно понимал, что за напускным обаянием могло скрываться что угодно. Малфой не планировал влезать в его личную жизнь, у него и без того забот было немало, но то, какой покорной была Амабель, чье мнение, казалось, и не бралось на рассмотрение, бросалось в глаза. А еще этот его сын, болезнь которого он описывал со странным, несвойственным любящему родителю раздражением. Ни капли сочувствия или заботы, лишь усталость и нервозность. «Из-за очередного рецидива Бель не смогла пойти на матч». Словно квиддич был значительно важнее здоровья сына, словно тот был обузой, — нежеланно усыновленный, приносящий исключительные сложности. Чем болел мальчик, почему так часто, какие в целом были отношения у этой троицы, — Малфой даже знать не хотел. Но для себя решил, что и Грейнджер подпускать близко к Алексу не стоит. Это место само по себе имело странности, как знать, насколько больными на голову могли быть люди, живущие в нем? Когда Малфой вернулся домой, магопсихолога уже не было. Парень не знал, как давно она ушла, ведь за временем не следил, но Гермиона выглядела расстроенной и потерянной, а если всмотреться, то можно было заметить припухлость глаз и красноту, местами проявившуюся на лице. Девушка плакала, — это было очевидным. Драко знал, что в их ситуации поводов поплакать, в общей сложности-то, было немало, — выбирай любой, как говорится, — вот только прежде он ни разу не видел Грейнджер с глазами на мокром месте, хотя столько суток подряд они буквально не расставались, проводя все время вместе. Малфой подозревал, что не последнюю роль в этом сыграла магопсихолог. Наверняка и ей она задавала максимально нетактичные вопросы, без доли сожаления продавливая больные места, веселенькой походкой танцуя по ранам. Грейнджер не была такой же хитрой и непробиваемой, как он сам, — разумеется, отвечала, вникала, пропускала через себя, — и вот результат. Драко вдруг поймал себя на мысли, что ему уже осточертело играть по правилам этого места, безропотно выполнять чужие требования, выдавливать из себя улыбки, притворяться кем-то другим. Что ему хочется просто дать себе выходной, перестать просчитывать и продумывать, выуживать информацию, сдерживаться, когда так хочется настучать по тыкве окружающим. Поначалу, еще до поступления в Хогвартс, семья пыталась загнать его в рамки: мать ограничивала, обложив гувернантками, требуя соответствовать образу Наследника Крови, слишком рано лишая беззаботного детства, а отец жестоко наказывал за любые проступки, отступления от плана воспитания юного аристократа. Драко подозревал, что и в самом наличии учителей была инициатива Люциуса, коей Нарцисса лишь безропотно следовала, контролируя процесс обучения. Но он не спрашивал, ведь что бы это изменило? Благо, мать хотя бы водила дружбу с другими волшебницами, чьи дети частенько посещали их дом, в числе которых были его близкие друзья Пэнси и Блейз, — это дарило хоть какой-то глоток свободы: общение со сверстниками, совместные игры и приключения, когда они шкодили, опьяненные отсутствием тотального контроля, ведь болтающим мамам было попросту не до них. Затем начался Хогвартс, и в школе были свои правила и устои, нарушение которых по-своему каралось. После — Темный Лорд, значительно ухудшивший жизнь, поработивший, взявший под контроль все ее течения, любые, самые незначительные повороты. Даже здесь, казалось, он продолжал дышать в затылок, не давая дышать полной грудью, окутывая липким страхом. Удивительно, но метка больше не звала его. Не пульсировала ни разу, не было уже ставшего привычным болезненного жжения, означавшего, что Лорд ждет его. Верил ли Драко, что его так легко отпустили? Разумеется, нет. Быть может, дело было в этом месте? Разительно противоположном насилию, в котором исключалась сама его возможность. Где власть не пленила, ведь невозможно было чего-то добиться, возвысившись над остальными, — по умолчанию тут все были равны. И, кажется, на любого несогласного легко находился рычаг, ведь не просто же так в их душах копались, пытаясь осадить или же найти больше точек для контроля, — Малфой точно не знал. В какой-то мере Драко давно привык к такой жизни, в которой все было отдано под контроль кому-то другому. Это нервировало, но можно было потерпеть, переждать, чтобы затем вырваться на волю. А вот Грейнджер, вероятно, сдавала позиции. Отчего-то не хотелось, чтобы она ощущала себя так же, чтобы сдалась, полностью отдавшись судьбе, перестав бороться. Может, он боялся, что и у него тогда опустятся руки? А может, хотел, чтобы его напарник — тот, с кем ему еще предстоит выбираться отсюда, — не терял хватки, ведь от этого зависела и его жизнь в первую очередь. — Не хочешь поплавать? — внезапно нарушил тишину он, сам не веря, что задал этот нелепый вопрос, глядя прямиком на взлохмаченную заплаканную девушку. Та удивленно моргнула, явно растерявшись от услышанного. — Это угроза? Ты утопить меня решил, или чего мне бояться? — с тенью усмешки уточнила Гермиона, постепенно приходя в себя. —Я не собираюсь к тебе прикасаться, — спокойно, без капли презрения или брезгливости, как сухой факт, сообщил Драко. Он и впрямь не собирался, его предложение было совершеннейшей импровизацией, не скрывая за собой каких-либо каверзных планов. Малфой просто хотел искупаться, — вода забирала эмоции, негативные в частности, — и он любил плавать в Мэноре, ведь его личная ванная напоминала по размерам бассейн, как у старост в Хогвартсе, и хотя бы там его никто не трогал. Когда Алекс сегодня упоминал общественные бассейны с волшебными парилками, которые можно было снять на семью, Драко сразу подумал, что хотел бы там побывать. А после, на матче, все мысли об этом покинули его голову, уступая место другим, коих было немало. Теперь же Малфой решил для себя, что идея и впрямь не была дурной. Он считал, что и Грейнджер развеяться было бы неплохо, тем более, их никто и никогда не видел на свиданиях, как и магопсихолог, о чем та не забыла упомянуть при разговоре, задавая вопросы, почему они избегают оставаться наедине вне стен комнаты. Складывалось впечатление, что за ними все-таки следили, до конца не доверяя. Думалось, что все было не так уж и просто, и стоило стараться больше, — по крайней мере, делать вид, что стараются. Как ни крути, идея вдвоем запереться в общественном бассейне цепляла. Конечно, Малфой отгонял настойчиво лезущие в голову мысли о полуголой девушке в бикини, засовывая разбушевавшиеся гормоны и скопившуюся неудовлетворенную похоть в глубины своей черной, словно крепкий кофе, души. Он не собирался насиловать Грейнджер, принуждая к чему бы то ни было. Не собирался стягивать с нее последние остатки мокрой скользкой ткани, выкидывая их за ненадобностью, крадя поцелуи невинной, пойманной в плен обстоятельств, чертовски привлекательной — после длительного-то воздержания, — девушки. Не стал бы заставлять ее стонать от удовольствия, не боясь быть пойманными, изучая руками изгибы ее тела. Вот только, пожалуй, он все-таки собирался представлять это. Вернее, — гиппогрифовы яйца! — уже представлял…