Метод Ягера

…в конце концов, они оба – русский и немец – отстали от жизни. Как в какой-нибудь черной комедии. Все было точно так же, как в 1924, когда Клаус сидел на дороге Берлина. Без крова. Без денег. Совершенно один. Тогда ему было девятнадцать…Хотя с тех многое изменилось. У него были деньги. Была власть – заметьте, не абы какая…Была крыша над головой. Он мог себе позволить почти все, что угодно. Он стоял на вершине. Настолько высокой, что могла затмить и ангелов на небе. Херувимов. Или кто там еще имеется? И – какая ирония! – этот мальчишка, без роду да без племени, мог позволить себе большее, чем Ягер. Гораздо большее. Мог позволить себе вот так вот запросто уснуть, на чужой руке. Мог плакать. Мог выкидывать всякие фокусы. Мог тосковать по далекой Родине. Мог иметь сердце. То, отчего Клаус отказался давным-давно. До того, как уснуть, Николай спрашивает: - Слушай, Клаус, а что с тобой не так? Я хочу сказать, ну не уродился же такой сволочью? Ягер деланно зевнет. Отворачивается и с ответом не спешит. Ивушкин для него слишком прям. Слишком дик. Слишком... Впрочем, с ним все было так...Слишком. Да и что он собирался ему ответить? Что его больной папаша имел странные пристрастья? Что его мать была шизофреничкой? Что в шестнадцать Клаус оказался на улице? Что вернулся через три года, потратив первые заработанные деньги на револьвер? А потом забрызгал всю гостиную папочкиными мозгами? А потом принялся мстить всем и вся. Не чурался никакой работы. Совершенно никакой. Нужно вскрыть кому-то горло – пожалуйста. Соблазнить женушку местного чиновника – не вопрос. Устроить расправу над семьей должника – да Бога ради. Ягер никогда не стыдился своего прошлого. Он жил с тем, что было. С тем, что есть. И был тем, кто он есть. - Так совпало. Спи. Ивушкин послушно ляжет спать. И тут же проваливается в сон. Клаус склоняется, напрягшись всеми своими мышцами. Боясь не так вздохнуть. Не так сесть. Не так коснуться. Все так и есть. Даже хуже. Хуже – потому, что Ягер окончательно терял голову. Ему вдруг захотелось все послать к черту. Он даже вспоминает, что кто-то в качестве презента вручил ему ключи от дома на Рю-де-Грёнель. Или еще лучше – на другой конец света. На другой континент. Ему во что бы то ни стало хотелось уехать. Разбудить мальчишку. Схватить за руку, утащив за собой. А дальше… Дальше пусть он хоть пристрелит его дорогой. Или что там еще. Куда угодно. В Довиль. Бегать за бумажными змеями. - «Да ты сам, как бумажный змей. Дергаешься, забыв, на веревке. Это конец, дорогой мой.» Голос в его голове. Голос его херового папаши. Отчаянно хочется выть. И как раз тогда, когда Клаус собирается начать – начать выть, как все уже поняли – Николай во сне переползает на изгиб его локтя. Устроившись, успокоившись, сопит. Черт знает что. Может быть, ему все это снится? И этот юноша, и третьесортный отель, и ветерок, раздувающий занавески? Или хуже – может, он сошел с ума? - Ты что, привидение увидел? Клаус вздрогнул. Оказалось, Николай проснулся. И видно, давно. И уставился на него своими невозможными глазищами. - Скорее, услышал. Тебе что-то снилось? - Я не помню. Сколько я проспал? Который час? - Без малого, часов семь. Сейчас за полночь. - А ты? Ягер не отвечает. Отходит к окну. Принимается курить. С усмешкой думает, что закончит, как этот чертов английский шизик. Уинстон Черчилль. Боже, нет. Лучше сразу застрелиться, чем превратиться в ходячий шарик дерьма. Или чем там теперь набивает англичан? Патриотизмом? Чаем? Ивушкин следит за ним исподлобья. Настороженно. Совершенно не понимая себя. Что, в конце концов, он удумал? Стал цепным псом? Если ведет себя хорошо – хозяин добр. Если же нет… Если же нет, ему не позавидуешь. Ну, знаете, псу не позавидуешь. Даже если тот будет породистым, выходцем из самого дорогого питомника. А Ивушкин породистым не был. Он был и оставался дворнягой. Помесь бульдога с носорогом, как говорили в Союзе. Куда уж тут…? Сейчас Ягер был похоже на человека. Мрачного. Колючего. Опасного. Но – все же – человека. - Послушай меня, Николай - говорит Клаус, не оборачиваясь, - твое время подходит. Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал. До полного…выхода в свет тебе, само собой, далеко. Скажем так, я хочу, чтобы ты чередовал теорию с практикой. Ивушкин похолодел. И Клаус это почувствовал. - Не бойся. Убивать никого не нужно. Пока не нужно. Просто небольшой прием. - Клаус… - Не спорь. Тебе не нужно меня злить. Так всем будет лучше. Тебе – в первую очередь. - Что, снова распластаешь меня под собой? Начнешь бить? Проклятье! Этому парня необходимо вывести Ягера из себя. Клаус вышвырнул в окно сигару. Снизу, с улицы послышались какие-то недовольные вопли. Возможно, она угодила в чью-нибудь чертову шляпу. Или в глаз. Какая разница? Подошел ближе. Поискал в побледневших глазах признаки прежнего бунтарства. Кои, в тайне, надеялся обнаружить. Но углядел лишь горькое спокойствие. Так смотрит обреченный на смерть. На эшафот. На чертов электрический стул. - Если я скажу «да». Скажу, что это еще не самое худшее. Что ты станешь делать? Ивушкин усмехнулся. Откинулся назад. Стараясь ничем себя не выдать. - Видимо, ничего. Можешь бить. Или что ты там хотел. И взаправду прикрывает глаза. Чуть вжимает голову в плечи. Клаус вздыхает. Протягивает руку. Откидывает с чужого лба челку. - Тебе нужно поесть. И будет лучше, если ты еще немного поспишь. Или выпьешь чего-нибудь. Что ты хочешь? - Водка. Серьезно, Ягер, пойди спроси, есть ли у них водка? Должно же быть что-то человеческое в этой стране! Водка нашлась. Как это ни странно. И теперь Ивушкин, видимо, собрался вновь напиться до беспамятства. Но, по крайней мере, он говорил. Даже больше, чем нужно. Болтал без умолку. Для начала, Ягер выслушал самые невероятные подробности о своей персоне. Мальчик оказался красноречив! Какие обороты речи! А таким сравнениям позавидовала бы большая часть новомодных писателей-самоучек. Потом мысли его вернулись к своему детству. Пара забавных историй. Да, что ж. У малыша тоже все было совсем не сахарным. Отнюдь. Фронт. Лицо его изменилось. Он больше не улыбался. Лагерь. Голос дрогнул. И Ягер впервые – впервые в своей чертовой жизни – ощутил незнакомое доселе чувство – сожаления. Сожаления, что он не забрал его раньше. Не утащил. Не выкрал в конце концов. Хуже – что не добрался самостоятельно до горла коменданта. Впрочем, Ивушкин несло здорово. Через пару минут он уже с победно-гордым выражением лица припомнил Клаусу их первую встречу. - Чего они от тебя ждали…Яг…Ягер, а? Выставив твой выводок против нас, русских, а? - «Да вот, собственно. Чего они все от меня ждали?» Не стал разочаровывать малыша. Ну в самом деле, не говорить же ему о том, что Клаус ввязался в бой забавы ради? Что ему попросту стало скучно? Вот так вот по-человечески скучно. Жизнь вообще скучна без риска. - Знаешь, по-моему, тебе уже хватит, - мягко улыбается Ягер. Он был вдребезги пьян. Его мальчик. - Э-э-э, ничего не хватит. Давай тут это…не командуй! Тоже мне...ик…командир херов. Срать я хотел на твои команды. Вместо того, чтобы разозлиться, Клаус смеется. Ему правда смешно. И как никогда легко. Он совершенно не помнил, когда вот так вот кто-нибудь в его присутствии мог молоть непристойности. И, не желая останавливаться, Клаус тоже принимается за водку, по примеру мальчика. Они пьют снова. И снова. И снова. Потом, не удержавшись, целует беснующеесе создание. Ожидает чего угодно. Крика. Дрожащих плеч. Слез, на худой конец. Но мальчик… Мальчик награждает его образцовым ударом в пах. Ягера тут же складывает пополам. - Ах ты маленький сукин сын, - шипит он. Ивушкин же, сообразив, что натворил, бледнеет на глазах. И так же быстро трезвеет. Шарахается назад, когда Клаус, отошедший от удара, двинулся на него. - Я не хотел…Прости. Клаус, прости. Не нужно, пожалуйста… Ягер хватает его за руки. Жестко. Делает все так, как привык – тоном, не терпящим возражений. Но вместо такой обещанной трепки, вдруг смягчается: - Я же сказал, что не трону тебя. Глупость или нет, но я держу свои слова. Будь добр, малыш, передай мне галстук. Спущусь вниз. Пойдешь со мной? Мне кажется, там зреет маленький дебош. Не желаешь взглянуть? Не иначе, как этот немец обладал даром ясновидения. Или чем таким. В этом духе. Дебош – правда, по скромному мнению Николая – был отнюдь не маленький. Было, что называется – в с е. К примеру, барышни, гарцующие по барной стойке, как тройка лошадей. Кстати… Кстати, о лошадях. Кокаин тоже драли в лошадиных дозах. Хуже – Ягер растворился в толпе. И Николай остался сидеть один. Ну не совсем один. Со стаканом виски в руке. Что ж, в Союзе такого не предвиделось бы. Честь и мораль. Готовность жертвы. Все девушки – исключительно девственницы. Все продукты – экологически чистые. Все люди – братья. Все товарищи. Что свойственно Германии? Кроме холеной чопорности? Что свойственно Ягеру? Ивушкин ищет его в толпе. Находит. Клаус курит, в компании какого-то господина. Высокого. С такой же деланной ухмылкой на лице. Они смеются. Поднимают тост. Потом же, к ним подходит девушка. Красивая, как та английская принцесса. Наверное, такие и крутятся возле Ягера. Тонкие, изящные. Как китайские вазочки. Ивушкин вдруг понимает, что его тошнит. И тошнит вовсе не от выпитого. Клаус ловит его взгляд. Улыбается. Чертов ублюдок. И ни с того, ни с сего, кивает девице. А та и рада стараться. Она куда-то его тащит. Куда? Номер? Машина? Сортир, на худой конец? Ивушкин морщится, когда идет вслед за ними. Это, черт побери, все таки, сортир. Девица не церемонится. Эта дамочка воспитана должным образом. Она просто опускается. Принимается за дело. Кстати, французы называют это «трубкой». Подумать только, как образно! Наблюдая весь процесс, его неожиданно начинает трясти. Черная ирония. Трясти от того, как Клаус вскидывает голову. Как его рука путается в девицыных волосах. Его первый прерывистый выдох. Первый стон. Черт бы его побрал. И Ивушкина вместе с ним. Недалеко он от него ушел. Как же! Подглядывать за тем, как кто-то дает девчонке в рот. Черт бы все побрал. Закончив, девушка поднимается. С кокетливой улыбкой, покачивая бедрами, удаляется. - Выходи, малыш, представление окончено. Николай забывает как дышать. Чудесно. А чего он ожидал? Что Ягер может чего-то не знать? Что-то пропустить? Бред! Клаус поправляет брюки: - Тоска, не правда ли? Никто даже не трахается по углам! И еще называют это весельем. Да еще и ни одного смазливого парнишки. Даже девчонки – так себе. Что ж, партуза* не будет. Представляешь, никто даже не в курсе, что такое партуз. Тоска. Страшная тоска. Ивушкин, впрочем, тоже был не в курсе. Он просто был пьян. И следил за тем, как Клаус умывается. Как трясет головой, разбрасывая всюду капли, летящие с волос. Как подходит к нему с самодовольной ухмылкой. Вдруг резко притягивает к себе. Его рука скользит по бедру. И ниже. - Дорогой мой, - выдыхает Ягер, - да у тебя стоит. Ивушкин молится всем Богам, чтобы провалиться сквозь землю. Билеты в Преисподнюю еще раздают? Куда там нужно повернуть? - Мне вернуть девицу обратно? Да-а, зрелище было бы презабавное. - Н-нет, - заикаясь выдает Николай. - Что ж, тем лучше. Пойдем, малыш. Хочу тебя кое с кем познакомить. Можешь хамить. Эта сволочь и ногтя твоего не стоит. * - оргия с французского.