Красная лента

      Эрен с пустым лицом слушал, когда зачитывали обвинения тем, кого он знал не понаслышке. С кем-то даже имел возможность пересекаться. Но… Ему было совершенно плевать на все. Они разрушили его жизнь. Это Эрен знал точно. И жалел он разве только о том, что не мог привести в исполнение приговоры некоторым лично. Когда же все улеглось, мир начал отходить постепенно от дикой боли войны, то и Йегер нашел в себе силы вернуться туда, куда его тянуло в последние месяца. Цветы все так же раскинулись морем. Он бережно выбирал те, которые любила Микаса. Белые, как ее нежная кожа. Голубые, как редко вплетаемые ленты в ее волосы. Красные… Йегер поморщился, приложив руку к груди. Букет вышел стоящим того, чтобы прийти, наконец, к ней. Он стоял на том самом месте, где сгнившая стена торчала из земли уродливыми струпьями.       — Жив, как видишь. Хоть, признаюсь, не очень хочется уже. Тошно от серого мира. Но вот же это офицерское слово… Ты хотела, чтобы я жил. Знаю. Но теперь услышь и мою просьбу. Так вот. Забери, прошу, это желание. Не могу я так больше.       Эрен опустился в сырую траву, ощущая, как в один момент ткань прилипла к коже. Бережно раскладывая цветы, он повторял каждое сказанное Микасе ласковое слово.       — Я тебя только люблю, как дурак, представляешь? И никого мне не нужно больше. Наверное, наказание такое для меня. Чтобы понял, как это — терять любимых. Чтобы на своей шкуре осознал все. Жизнь такая намного уродливее смерти. Не могу я больше, Микаса. Не могу я так. Отпусти меня или забери уже.       Всхлипнув, Эрен утер кулаком слезы, медленно поднимаясь. Выправка все еще была та же. Он осмотрелся и все-таки решил войти в деревню. Давно заброшенная она была точно призрак прошлого, оживавший в памяти Эрена вспышками. От домов почти ничего не осталось. И это в какой-то степени радовало. Он точно не выдержал бы вновь увидеть то, что напоминало ему о прошлом. О Микасе. Об их возможном счастье. Блуждая по улицам, он сам не заметил, как через заросшие палисадники пробрался в лес. Узкая тропка вела его вдоль небольшого ручья. Там, где обнаружился небольшой разлив, было что-то похожее на импровизированный колодец. А рядом…       — Богдана! — дрожащим голосом произнес Эрен, застыв в паре метров от нее.       Она улыбнулась так, что он наконец понял, почему ее кличут ведьмой. Ровная, словно солдат, она сжимала корзинку с грибами, подходя ближе.       — Я чувствовала, что ты придешь, немчик. — Богдана усмехалась, оглядывая его лицо. — Но так долго? Ты разбил бы ее сердце, узнай малышка, что ты не приходил восемь лет.       Поставив корзину на край колодца она сомкнула руки в замок, и он заметил, что она больше не носит траурный платок. Однако спрашивать не стал — не имел права. Воздух пропитался запахом хвои, от чего она глубоко вздохнула и подставила свое бледное лицо пробивающимся лучам солнца.       — Да если бы пустили раньше… — Он с грустью проследил за действиями Богданы, невольно погружаясь в прошлое, замечая, как холодели его руки. Поправив повыше воротник, он приблизился. — Как из страны смог выехать, так сразу сюда. Не отпускает меня ведьма. И к себе не забирает… А уже жить невмоготу.       Усмешка с примесью нескончаемый тоски задержалась на его лице. Времени столько прошло, а будто вчера только уехал из этих мест.       — Помочь, может, чем, скажи? Хоть так отблагодарю за то, что с ней была. В тот раз и сделать же ничего не смог. Как голову мне снесло…       Эрен потупил взгляд. До сих пор понять не мог, насколько же верно поступил, отплатив убийцам той же монетой.       — Дурак ты. — Богдана вздохнула, все-таки решаясь сказать. — Нет ее в той яме, поэтому и не отпускает.       — Так и… Захоронили ее в другом месте? И где? — Эрен невольно прижался спиной к дереву, старательно пытаясь дышать ровно, выверено. Видимо, Богдана и постаралась.       — Жива она. — Богдана хмыкнула, скрещивая руки на груди. — Сама ее еле живую на горбу своем тащила, так еще и выхаживала. Живучая зараза. Раза три еще чуть не померла.       — Жива? — еле выдавил из себя Эрен чужим голосом, не до конца понимая происходящее. — Шутка дурная, Богдана. Я сам видел, как в яме она мертвая лежала. Не могли ее пропустить. И Райнер метко стреляет. Разве что не… Если только рука не дрогнула.       Прерывисто втянув в себя воздух, огнем полыхнувший по легким, Йегер так и осел на землю, сжимая дрожащей рукой переносицу.       — Когда в нее стреляли, она падала. — Богдана начинала раздражаться. — В падении пуля не задела жизненно важные органы, но она потеряла сознание от болевого шока. Да и крови много ушло. Твой друг — блондинчик — догнал меня и сказал об этом. Все были слишком заняты, чтобы заметить исчезновение одного «трупа».       — Так ты знаешь, где она? Скажи, прошу, что знаешь! — Подняться сил не хватало, и Йегер только уставился на Богдану в надежде. После про Райнера расспросить, хотя… И без того все очевидно было. Пытался помочь если, так и схлопотал наверняка за это. Перед глазами все плыло, но Эрен сглатывал подступающие слезы. Впервые они не были такими горькими. — Прошу. Где она?       — Цюрих, Мюлегассе, дом восемнадцать. Работает в одном из госпиталей города. — Богдана улыбнулась, подбирая корзину. — Я была вынуждена увезти ее. Сам понимаешь. А потом война закончилась, и найти кого-то стало почти невозможным. Хотя, думаю, она узнавала о тебе через свои связи.       Он повторил несколько раз адрес, будто от этого его жизнь зависела. Да так и было. Подскочив к Богдане, он стиснул ее в своих объятиях, и словно дышать вновь получилось. Без надрывов. Слова благодарности слетели и повторялись, но запретить себе говорить Эрен не мог.       — Так мертвый я был. Для всех. Предатель рейха. Потому и под суд не попал, хоть и заслужил, хоть и считал, что в лагерях сгнить только и достоин… Сейчас восстановлен, как видишь, приехал… Богдана. Она же ждет меня?       Только сейчас стало медленно подбираться осознание, что восемь лет прошло. У Микасы же и своя семья могла быть. И что он своим появлением даст ей?       — Все равно краем глаза, но увидеть ее я обязан. Увижу, что с другим, жизнь ее рушить не стану.       — Не знаю. Думаю, солдатики доложили, что ты помер. — Богдана пожала плечами. — Нет у нее никого, по глазам вижу, о чем думаешь. Ни мужа, ни детей. Только работа. Да и зачем ей, если ее любовь якобы погибла?       — Я… Я тогда… — Эрен улыбнулся искренне, словно перед ним сейчас его мать была. — Скажи, чем помочь тебе, пока я здесь еще. И сегодня же к ней отправлюсь. Не выдержу ни секунды больше.       — Иди отсюда лучше. — Она подтолкнула его в сторону выхода из леса. — Нечего здесь ошиваться. Раздражаешь. А то вдруг жених найдется на такую красоту.       Йегер быстро кивнул, бросив еще раз несколько благодарностей, и ноги сами повели его прочь.       Цюрих. Ему срочно нужно было именно туда. Как забавно получалось, что Микаса все это время жила… Она жила. Она живая. И ее можно было увидеть. Оставалось только забрать вещи из небольшого болгарского отеля и добраться до нее. А дальше уже все будет так, как будет.       Удивительно, но в один момент Эрен полюбил Швейцарию, полюбил ее жителей, которые часто намеренно делали вид, что не понимали его немецкий. Здесь все было так, словно война обошла стороной, не коснулась вообще. Словно Цюрих остался вне времени под колпаком. Вчитываясь в купленную карту, Йегер добрался до дома и опустился на лавку, не решаясь войти, не решаясь двинуться дальше. Он хотел просто сперва убедиться в том, что его жизнь находилась в этом доме. Молодые солдаты часто сновали по этой улочке, и от этого становилось не по себе. От всей этой чужой формы, от всего, что было связано с войной.       Устроив рядом с собой небольшой чемодан, в котором хранилось все самое важное, Эрен сжимал кулаки, смотря на то, как, словно по команде, увидев кого-то, они вытянулись по струнке, отдавая честь. За их спинами не было видно девушку, к которой сразу же подскочил один, со всей искренностью предлагая какой-то белый цветок. Йегеру даже стало жаль солдатика, которому отказали в принятии такой мелочи. Но жаль ровно до момента, когда девушка вышла из окружившей ее толпы. Он поднялся, перестав дышать на время. Все такая же легкая, воздушная, будто рожденная утренней росой и морским приливом. Всех описаний от лучших поэтов не хватило бы, чтобы передать ту красоту, которую видел Эрен. Но главным было, что там — по узкой дорожке — шла живая Микаса. Его Микаса. Его панночка, которую он уже и не рассчитывал увидеть. Солдаты отстали, оставшись ни с чем, а она скрылась за поворотом.       Эрен опустился на скамейку. Того парня, что продолжал, краснея, держать в руках ромашку, беззлобно толкнули плечом, ободряя. Видимо, давно он ходил сюда, только все было напрасно.       — Не добьешься ты ее симпатии, просто смирись уже, — раздалось рядом с Эреном, когда солдаты проходили мимо. — Не твоего уровня она.       — И что мне, руки сложить и не пытаться? — упорствовал парень. — Нет. Я буду приходить ровно столько, сколько потребуется, пока она не согласится. А это случится, я знаю.       — Ну, что ж, удачи тебе, Густав. Удачи. Только смотри, разобьет тебе сердце, потом не ной, что не знал. Одно — влюбленность, другое — когда до любви себя доведешь. Да твое дело.       Усмехнувшись, Эрен откашлялся, но все же не привлек к себе внимания. Только один бросил на него непонимающий взгляд, заметив, как расплылся Йегер в улыбке. Все ушли с улицы. Пустота. И будто краски померкли. Эрен так и не сдвинулся ни на секунду с места. Ровно до момента, пока вновь мимо не прошла Микаса… Все словно ожило, и Эрен, как те молодые солдатики, проскользнул к ней, и, дождавшись, когда она зашла в дом, проследил, в какой квартире она жила. Оставалось теперь найти смелости подойти к ней. А что сказать? Что сделать? Йегер так и не решился. Шатаясь по городу, он набрел на небольшой паб, в котором до самого утра цедил один бокал пива, даже не чувствуя вкуса. Только чтобы увидеть и на следующий день ровно ту же картину, но только солдаты пришли не утром, а вечером. Микаса была все так же снисходительна, хоть и читалась на ее лице усталость и что-то еще, что никак не мог распознать Эрен.       Крепко сжимая в руках купленный букет из тонких синих и белых цветков, Йегер, игнорируя какие-то фразочки солдат, только обвел их колючим взглядом, заставив на время замолчать. Они наверняка видели, в какую квартиру он поднимался, в чью дверь стучал. И пусть. Затаив дыхание, Эрен в очередной раз постучал, и чуть отошел в сторону, пряча глаза под широкими полями шляпы. Следующее, что последовало, когда дверь, наконец, открылась, так это удивленный вздох, и Эрен едва успел откинуть внутрь квартиры чемодан и цветы, чтобы поймать Микасу и предотвратить ее жесткое столкновение с полом.       Снизу послышались встревоженные голоса и шаги, поэтому Йегер поспешил захлопнуть дверь и щелкнуть замком. Подхватив Аккерман, он дотащил ее до кровати и, устроив там, на полнейшем автоматизме наполнил в кухне стакан водой, возвращаясь к ней. Смочив платок, он провел им по ее лбу, щекам, душа в себе эмоции, но это уже почти не получалось. Он смахивал со своих щек прорвавшиеся слезы, касаясь ее волос, поправляя их, убирая с лица. Они стали короче, но все еще такие же красивые, как и прежде. Все слова застряли в горле, и находили выход только в сдавленных, беззвучных попытках схватить ртом воздух. Сделав пару глотков воды, Йегер отошел от Микасы и опустился в кресло напротив, прикрывая глаза. Накрыв голову руками, он зажмурился, пока в голове мелькали все события прошлого, как в калейдоскопе. Его плечи дрожали, а слезы уже успели пропитать брюки, падая крупными каплями. Он боялся, что именно все это окажется сном. И он проснется где-нибудь один. Ложная надежда, данная очередным болезненным сновидением, порожденным больным сознанием. Если все исчезнет? Он сильнее сжал свои волосы, пытаясь через боль вернуть себе контроль.       Она очнулась, ощущая, как сильно раскалывалась голова. Микаса взглянула на него, словно на призрака. Это не могло быть правдой. Он умер в плену. Не веря своим глазам, Аккерман тихо подошла к нему, неуверенно касаясь лица. Сначала одной рукой, затем двумя, а дальше и совсем стала покрывать его лицо поцелуями, наконец находя его губы. Микаса вжалась в него, чувствуя, как сильно бьется его сердце. Целуя до тех пор, пока не закончился воздух, и не начали болеть ногти от того, насколько сильно она сжимала его рубашку.       — Я думала, ты умер, — прошептала она в его губы, все еще не веря. Ладони сжали его мокрые от слез щеки. — Что живешь дальше, а потом мне доложили, что повесили.       — Почти… — едва слышно, потеряно. — Не жил я вовсе. И в плену был. Умереть хотел, но даже там не дали. Так, попытались, но не вышло.       Воздуха не хватало, и Эрен расстегнул пуговицы, глубоко вдохнув. Проведя ладонью по лицу, он попытался стереть свое волнение, но никак не получалось. Видимо, предел на ношение масок иссяк. Все эмоции и чувства, которые он подавлял, били через край, и Йегер запутался в них, тонул, не понимая, как и что с ними теперь делать.       — Прости. Прости меня идиота за все. Я виноват. Во всем виноват. Столько лет мучился, столько раз просил, а ты… Ты не могла ответить. Прости меня. И за солдатика твоего прости — Густава. Напугал я его. — Эрен улыбнулся вымученно, болезненно, пытаясь хоть немного разбавить саднящее в груди чувство отдаленной темой.       — Да черт с ним. — Она уткнулась носом в его шею, сильнее сжимая его в объятиях. — Ничего не хочу слышать о других. Я так скучала…       В комнату лениво вошла кошка, сразу же вклиниваясь между ними. Аккерман отстранилась, усмехаясь и неловко вытирая слезы.       — А Богдана говорила, что ты детей не завела. — Эрен дрожащими пальцами провел по щеке Микасы, улыбнувшись, и тут же всмотрелся в ее лицо, вспоминая и другие слова, услышанные в тот кровавый день. Он с силой стиснул зубы и осмотрелся, пытаясь уловить хоть какую-то деталь, какой-то намек, но не находил. И чему верить? А если потеряла ребенка при ранении? Он побледнел, не зная, как вообще спрашивать нечто подобное, поэтому произнес первое, что пришло в голову: — Как зовут?       — Агата. — Микаса усмехнулась, вставая с пола и неловко заправляя волосы за ухо. Кошка довольно мурчала, обтираясь об него. Аккерман хмыкнула, поднимая кошку на руки. — Может, ты есть хочешь?       Кивнув, Эрен последовал было за ней, он спохватился, возвращаясь в коридор. Быстро собрав цветы, он прошел на кухню и протянул их Микасе.       — Не имел права с пустыми руками. — Он вытянулся, почти, как прежде. Та же идеальная осанка, та же выправка. Только выражение лица совсем другое, и в глазах намного больше пустой боли, которую теперь следовало выкорчевывать из его сознания. Достаточно в них было и раскаяния, тревоги, только теперь, помимо всего, там теплилась надежда. — И… Расскажи о себе. Я все хочу знать. Если можешь, конечно.       Она сразу же поставила цветы в вазу, подала ему горячий чай и стала греть рагу.       — Что ты хочешь узнать? — Микаса помешивала блюдо, стоя спиной к нему. — Я не знаю, с чего начать. Столько лет прошло.       Сделав осторожный глоток, Йегер отставил чашку, поймав себя на мысли, что даже сейчас между ними не было неловкости, разве что восемь лет одиночества, которое они несли каждый по-своему.       — Богдана… Тогда она сказала мне о тебе столько… Из детства, как все было. — Его голос изменился за считанные секунды. Вернувшаяся жесткость сделала его грубее. — Извини за вопрос, но я должен знать. Она сказала, что вроде как беременна ты была тогда. Ладно, не отвечай, это один из вопросов, которые до сих пор мне сна не давали. Зачем только спрашиваю.       Он придвинул чашку, делая чересчур большой глоток, из-за чего обжег себе язык и поморщился.       — Я… Я не знаю. — Она поджала губы, ставя перед ним тарелку и села напротив. — Я была без сознания долго. Это было похоже на жар, знаешь же? Просыпаться, быть в сознании несколько минут, может час. И снова проваливаться в сон. Очнулась окончательно, когда Польша была захвачена, началась война. Кажется, октябрь, либо ноябрь. Даже если была, то потеряла ребенка. Хотя, мне кажется, что она тебя обманула. Если бы я забеременела, то почувствовала бы хоть какие-то изменения…       — Хитрая, — усмехнулся Йегер, несколько раз подряд проведя ладонью по голове, а после растрепал волосы. — Знала, что натворить могу, знала что сказать.       Первый порыв обозлиться на Богдану за ложь, из-за которой долго места себе не находил, прошел довольно быстро. Теперь только благодарить ее следовало, наверное, за подобное. Особенно за несостоявшийся брак, который точно продолжил бы тянуть из Эрена силы.       — Ты мне снилась. Постоянно. — Признание прозвучало немного неловко, но сорвало с груди огромный вес, что давил и не давал функционировать.       — А мне хотелось убить себя, когда доложили о том, что тебя повесили. Но в тот день ко мне забрела кошечка, пришлось принять ответственность. — Микаса поднялась и села к нему на колени, обнимая. — Не злись на Богдану, она была зла. Все были.       Прижавшись губами к ее шее, Эрен обнял ее внезапно горячее тело, прижимая к себе за талию.       — Значит, она спасла тебя для меня? — Он улыбнулся, целуя в очередной раз. — Если бы я только знал, что ты жива… Если бы не уезжал. Я ведь понимаю, что неправ был. Я не хотел, чтобы так все вышло. Мне следовало увезти тебя оттуда раньше. Понял это, только, как ты и говорила, поздно уже. Солдаты — идиоты. Столько слухов потом обо мне сложили… Аж противно. Мне все время казалось, что ты никак отпустить меня не можешь. Спать не мог, и ты звала. И жизнь не складывалась. А умереть не мог. Богдана сказала, что твое желание было… Чтобы жил. Так что, и в плену не убили меня.       Хмыкнув, Йегер, поморщившись, коснулся своей шеи, но сразу вернул руку на такое теплое и родное тело Микасы. Вспоминать прошлое — болезненно, но он точно знал, что был обязан содрать этот пластырь именно сейчас, чтобы больше не возвращаться к этому.       — Она сделала это для себя. — Микаса пожала плечами. — Я слышала от Богданы некоторое, но она предпочитала мне ничего особо не рассказывать. Научила всему, что знала, и отправила работать в госпиталь здесь. Мы жили некоторое время вместе. Но она не смогла вновь смотреть на раненных солдат. Уехала обратно в Болгарию.       Микаса провела по его отросшим волосам, по шраму на шее и небольшим морщинкам, что стали проступать у его глаз.       Эрен перехватил руку Аккерман, рассматривая подаренное им же кольцо на ее пальце, совсем по-дурацки улыбаясь, хоть и ощущая, как горячими волнами накатывало осознание, что за все эти года она так и не отказалась от него. В какой-то степени ему даже было стыдно за то, что заключал брак, что был с другой. Пусть и недолго. Он поцеловал каждый ее палец на руке, прижался губами к внутренней стороне ладони.       — Меня никогда не отпустит чувство вины за все, что я делал, я знаю это. Но сейчас я хочу быть рядом с тобой. Снова. Как со своей супругой. Так как же теперь позволишь мне себя называть?       Его ладонь прижалась к ее щеке, а вторая медленно поглаживала ее талию, лениво спускаясь ниже.       — Думаешь, может быть иначе? Или мне тебя выгнать за сомнения? — Аккерман провела по его ключице, краснея и начиная шептать, прислонившись к его уху. — Я и не переставала быть твоей женой. Никогда.       — Зато один упертый солдатик, что ошивается возле твоего дома каждый день, считает, что способен завоевать твое сердце. Он даже чем-то напомнил меня. Своей упертостью. — Эрен облизнулся, и, чуть отстранившись, все же попробовал то, что приготовила Микаса, непроизвольно закрывая глаза, промычав что-то невнятное. Сколько времени он не ел? Кроме ночного пива ничего не брал в рот. — Погоди, я, кажется, безумно соскучился еще и по тому, как ты великолепно готовишь. Вот черт. Это правда вкусно.       Из тарелки все исчезло довольно быстро, и Йегер так и не отпускал Микасу. Только запив все остывшим чаем, он чмокнул ее в губы.       — Ты даже не изменилась. Такая же безупречная, такая же чарующая. Ну точно ведьма, у меня уже сомнений не остается на этот счет. — Эрен покосился на устроившуюся рядом кошку. — Но она сейчас не пойдет с нами.       — Я постарела, прекрати льстить. Хотя, не отрицаю, может и безупречная. — Она усмехнулась. — Бедная Агата, будет сидеть и скучать.       Микаса поднялась, чуть сжимая его плечо, и вышла из кухни.