Тридцать шесть видов утреннего города

Вот как начинается предисловие к ежегоднику «Каталог гор и морей» для успешных торговцев и опытных путешественников: «В год 631-й правления ллеу Варденов госпожа-наследница Дамарис Вторая собрала восемь ведьм из отдалённых провинций, и так учредила первую кафедру волшебства при храме-университете Цветка закона. Так началась долгая дружба между родом виверн и семью окрестными землями». Вот что стало с этими ведьмами за последние годы: трое не пережили черный год; одна пережила, но лишилась разума; трое благополучно преподают при храме Цветка закона; и одна держит в руках половину власти над Беловодьем. *** — Господин-виверна, ты занят? Присылают первые образцы из типографии. Лазарь был чудовищно занят: листал легкомысленную поэму второго столетия в поисках определенных строк. На столе разложены бумажные веера, на одном сохнет цветная тушь, но картине не хватает центральной фигуры — и все потому, что за мгновение до финального росчерка молодому господину закралось сомнение: в том стихе, который нечаянно вспомнился, точно был попугай? Может быть, это был болотный веретенник? Вот будет неловко… Словом, требовалось тонкое состояние возвышенной души, и прерывали не ко времени. — От какого ведомства присылают, какой типографии, каких образцов, — пробормотал он, безуспешно пытаясь найти нужный отрывок до того, как его надолго отвлекут. — Кто приходит не ко времени и говорит загадками? — Это всего лишь я, — бумажные двери раздвинулись, и в кабинет заглянула сестра-наследница. К концу дня на ее лице читались признаки долгой усталости. — Пустишь? Скажешь матушке, будто я с тобой цензурила ежегодники. Нет работы тяжелее, тут нужна внимательность и аккуратность, сам знаешь. — Как будто возможно отказать нуждающимся, — улыбнулся Лазарь ровно настолько, насколько возможно, когда настроение вспоминать стихи потеряно, а веер останется незаконченным. — Располагайся, торжественно передавай мне образцы общественного мнения. — Куда? У тебя тут всё в искусстве каллиграфии… это что, чернильный камень за сотню золотых лент? Ты им расписываешь грошовые веера? Я не осуждаю, всего лишь веду тут бухгалтерию с десяти лет… Сам держи книжки, я в сторону твоих рукоделий дышать боюсь. Пока Лазарь наводит порядок на столе, ищет нож для упаковочной бумаги и пытается не уронить стопку новых книг с коленей, стоит рассказать про незваную посетительницу, царственную сестру. Старшая из виверн, Далила ллеу Варден, не походила на будущую правительницу, как не походила на прямолинейную матушку или даже на своего деятельного брата-близнеца Самсона. Воли к власти у нее было немного, а всякой работе она предпочитала сладкую дрёму или созерцание изменчивого неба. Так уж вышло, что ведомство Лазаря славилось скорее количеством бумажной работы на каждый пустяк, чем быстрым разрешением проблем, и госпожа-наследница с радостью этим пользовалась: приходила в любое время, чтобы посидеть в тишине, выпить душистого чаю с миндальными орешками, выкурить трубку-другую благоуханных трав. Это совсем не помогало Лазарю в повседневных делах, но препятствовать госпоже-наследнице он никогда не пытался. Не только потому, что у него было милосердное сердце; из-за вялотекущей болезни он и сам быстро уставал. Нож для бумаги так и не нашёлся, зато нашлось зеркало на длинной ручке; поэтому ученому господину удалось разрезать упаковку наконечником шпильки с яшмовыми облаками и благополучно вернуть её на место. Книга внутри была небольшого формата, с простой обложкой без иллюстрации, ее страницы неприятного желтого оттенка; бумага гладкая, надежная, ей не страшны вода, грязь и жирные пятна. Издание выглядело бы невзрачно на полках, но ему там и не место: ежегодник создавался для рукавов дорожных одежд, для заплечных полотняных торб и туго набитых седельных сумок. Лазарь положил книгу на подставку и возвестил несколько разочарованно: — Итак, «Каталог гор и морей», выпуск на следующий год. Давайте узнаем, приняли ли уважаемые издатели мои правки с прошлого года. — Можно заранее высказывать мерзкое мнение? Я думаю, не приняли. Лазарь зашелестел страницами в поисках наболевшего раздела: — Воистину, ты бываешь подобна пчеле, что кусает плачущее лицо. Разве можно так прямолинейно предрекать… о нет. Все так же, как всегда. Ни единого нового слова про Черноводье. Даже самоназвание не удосужились добавить. Раздел о северных границах издевательски помещался на одной странице: «Черноводье поглощено неразрешимым политическим кризисом с 631-го года правления ллеу Варденов. Редакция справочника просит рассудительных путешественников не появляться в окрестности северных границ. Помните, что выплата выкупа не подразумевает сохранения жизни заложников — всего лишь точное знание их судьбы и выдачу тел для надлежащих погребальных обрядов». — Господин придворных собраний терпит очередное сокрушительное поражение в затянутом диалоге о внешней политике, — монотонно протянула царственная сестра. — Что делать, как же быть. Вот незадача. Я потрясена. — А уж как этот скромный чиновник разочарован, не знает, когда высохнут рукава от слёз. Передайте уважаемому издательству: весь тираж можно уничтожать, заказ отменяется, при дворе недовольны, пускай переделывают. Лазарь раздраженно перелистал образец, но символы расплывались перед глазами. В ежегоднике были инструкции по сбору в дальнее путешествие, был перечень документов и деклараций на личный багаж и категории товаров, были указаны сведения о союзных землях, начиная от самой восточной и вверх, по пути следования луны. Для каждой перечислялись необходимые знания: самоназвание, почитаемые фигуры, разговорные фразы, погода, кухня, места интереса… семь союзных сторон и одна земля-изгой. Земля-ошибка. Земля-чудовище, которую принято замалчивать. Но и бояться тоже следует — во всем городе, наверное, нет такого ребенка или чиновника, которого бы не пугали отцом-виверной. Детей он съест сам, а чиновников скормит возлюбленной подруге. Царственного отца знают как ведьму Черноводья, ведьму болот и хвойных лесов. Даже спустя полвека в Беловодье он выглядит чужаком: вместо разноцветья беловодских тканых узоров носит чёрные одежды с чёрной вышивкой, с белыми кистями на поясе, избегает дневного света и не касается металлов. Сколько Лазарь помнит, отец никогда не говорил о родине. На все вопросы детей-виверн отвечал, что на нем лежит проклятие, что стоит ему упомянуть покинутый народ — голова слетит с плеч, тело обернётся болотной землей, кости станут пылью, украшения из сердцевины тысячелетней вишни растащат синицы, унесут на север, вернут храмовому дереву. Резные шпильки станут новыми ветвями, под конец холодов на них распустятся цветы, птицы совьют среди них гнезда… В детстве Лазарь — да что он, все царственные дети — начинали плакать, стоило услышать такое печальное предзнаменование. Сейчас, впрочем, тоже легко перейти грань слез — не только потому, что всех пугает потеря родителей, но и от тревожного чувства, смутного подозрения: что, если Черноводье сильно не только проклятьями? Царственная сестра, наверное, уже пожалела, что ненароком напомнила драгоценному брату о печальном, попыталась утешить: — Я знаю, для тебя незнание подобно яду, но ведь царственные родители тоже это помнят. Не думаю, что замалчивают исключительно для того, чтобы насолить тебе. Должно быть что-то ещё. — Тебе ли не знать, что замалчивание подобно яду для всего общества, а не для одного меня. Сегодня мы игнорируем северные границы, завтра замалчиваем неурожай в пригороде, через день перестаём следить за заражёнными районами, а к концу года… — …возносимся на небеса, — подсказала Далила. — …возносимся на небеса, — эхом повторил Лазарь. Он не улыбнулся на предсказуемую фразу. Эта история тянется уже так долго, и смешного мало. — Но ведь люди и без ежегодника всё понимают, — добавила сестра. — Про то, что мать-виверна украла восьмую ведьму в середине религиозного праздника, ходит с десяток песен, одна слаще другой. И ты наверняка знаешь еще редкие и откровенно лживые. Лазарь прикрыл ладонями глаза. На него наваливалась сонливость. Ему всегда хотелось спать, когда дела начинали идти не так. — «Все сами всё понимают», — повторил он. — Самая уродливая отговорка, что я знаю. Все понимают, что Беловодье уже пятьдесят лет ведет торговую войну — и все согласны ее вести. Вести ее после черного года, после явления черных кораблей, после чего еще? После того как ты станешь матерью-виверной? Все сами всё понимают… и предпочитают отрицать последствия. Они замолчали. Сестра-наследница зажгла светильники, подошла к окну и стала набивать трубку; Лазарь не стал ее одергивать. Он бы и сам сейчас закурил, но нельзя. Вместо этого начал поверхностно читать злосчастный ежегодник, кистью отмечая отдельные места: где-то недостаточно развёрнутое описание, где-то излишне резкая формулировка. — Если тебе станет легче, ты не один в своих тревогах. Драгоценный Самсон недоволен ситуацией на северных границах, — заметила Далила. — И насколько ты можешь представить, второй господин не ограничивается письменными прошениями. Он достаточно прямолинеен, чтобы вызвать матушку на поединок чести. — А матушка? — Обрадовалась. Гоняла достойного противника в хвост и гриву с полудня до вечера, пока тот не пал без чувств от напряжения душевных сил. Исход поединка зафиксирован в малой книге противостояний. Обычный день в Бумажном дворце, — снисходительно засмеялась госпожа-виверна. — Но этого не достаточно, чтобы сломать упрямство начальника стражи. — Весьма удачно… Не приходится сомневаться в успехе царственного брата. Лазарь достал из выдвижного ящика стандартную форму ответа и начал выводить ровные строки замечаний скорописным почерком «травяного письма». Читать такой текст было тяжеловато, зато результат смотрелся на диво красиво. — Царственная сестра может передать издательству, что я не заверю этот образец виверновой печатью, пока они не перепишут раздел с Черноводьем. Да, можно не расписывать так же подробно, как для союзных земель, но хотя бы самоназвание, главный храм и распространенные языки можно указать. Говоришь, все всё знают? Выражаю надежду увидеть эти знания типографским шрифтом. — Только если ты просмотришь еще и остальные книги. Там еще четыре ожидают моего высочайшего решения, а я не знаю, кто решил, будто мне интересны история искусств или что там… — О, мне это только в радость. Несколько часов спустя Лазарь было спохватился, что совсем забыл о приличиях и не проявил заинтересованности, что же о Черноводье думает старшая сестра… но после некоторых рассуждений решил, что это к лучшему.