Тридцать шесть видов утреннего города

Книга была настолько велика, что занимала целый стол — это был иллюстрированный сборник животного мира окрестных земель, не избежавший разрушительного воздействия времени и сырости. Обложка и первые страницы были слегка попорчены чёрной плесенью, ближе к внешнему краю контуры текста начали расплываться, а яркие краски иллюстраций потускнели до серости, за исключением красного цвета; насыщенный красный тогда делали из коры ядовитого сумаха. Строго говоря, находиться рядом с такой книгой небезопасно даже здоровому человеку, поэтому все присутствующие носили тряпичные платки на нижней части лица, невзрачные верхние защитные одежды и перчатки из тонкой кожи. Часы-курильница на полу отсчитывали время — два часа, не больше. — Это же подлинное сокровище, — говорил Лазарь, бережно перелистывая хрупкие, полупрозрачные страницы. — Хайтан, милый, посмотрите, здесь даже есть изображение озерной виверны в естественном, не приукрашенном виде! Воистину уродливые создания, сколько на них не смотри — каждый раз как новый. Как чудесно! Однако страшно подумать, как осложнилась бы городская жизнь, продолжи они жить рядом с нами… В обычное время строгий секретарь напомнил бы господину беречь дыхание и воздержаться от радостной болтовни. Архивные хранилища находятся ниже уровня земли, и воздух там тяжел сам по себе, что уж говорить про удушающие благовония и кислый запах порченых страниц. Но первый секретарь Хайтан Хоудзы почему-то молчал. Лазарь тем временем обратился к дворцовому писарю: — Отметьте в протоколе, что диктовать я буду в упрощенном варианте, потому что лексика тут архаичная, уважаемому начальнику стражи она не даст нужных сведений. Пожалуйста, начинайте. «Из крупных хищников в окрестностях Щелкающей горы водятся: озерная виверна, полосатый вепрь, красный волк и волк-людоед»… а этот знак не вполне знаком, лучше свериться со словарем… — отвлекся, поправил плавающий в воздухе фонарик и зашелестел своим изрядно потрепанным словарем вышедших из употребления понятий. — «И птица-носорог с ядовитыми перьями»… или с ядовитой чешуей, тут нужно дальше по тексту смотреть. Можно сказать, два часа пролетели как один миг — если бы спустя час у всех в комнате не начало сдавливать виски и темнеть в глазах при попытке резко встать; так что даже господин-виверна не стал возражать, когда его оторвали от редкой книги и вынесли-вывезли на свежий воздух. Когда записи о древних хищниках перепроверили, заверили виверновой печатью и отправили в помощь расследованию, чиновники в ведомстве уже разошлись по домам, и можно было сменять официальные одежды на мирские. Лазарь привычно пригласил секретаря Хайтана на вечерний рис и любование растущим месяцем — уже не в качестве подчинённого, а как желанного гостя. К сожалению, на исходе дня здоровье подвело господина-виверну: ещё до возвращения в Мраморный дворец голова стала горячей и гулкой, взгляд заволокло туманом, а кисть стала казаться неправдоподобно тяжелой в одеревеневшей руке. Он хотел попросить воды, попросить лекарство, попросить открыть окно, но не успел: стоило мимолетно прикрыть глаза, и тут же подступила темнота. Ещё удалось услышать, как поднялась суета вокруг, ещё можно было различить голоса, но слова уже сливались в одно. А пришёл в себя уже затемно, в собственной кровати, которая называлась перламутровой. Предполагалось, что ее нарядный вид скрасит часы слабости; с обеих сторон от неё выдвигались полки с вещами разной степени полезности. Когда необходимости в них не было, содержимое скрывали перегородки дивной красоты; нарядные пластинки отделаны глазурью и перламутром, их украшают горы и реки, цветы и птицы. На расписном изголовье касаются ветвями, переплетаются корнями трое друзей, стойких в зимнюю стужу: сосна, бамбук и зимняя слива, сверху ниспадает лиловый шелковый полог на парчовой ленте. Сказать по правде, это пестрое зрелище изрядно поднадоело Лазарю еще несколько лет назад. Он провел здесь — и проведет — столько неприкаянных часов, что никакое изящество картин не способно скрасить горечь. Пришел в себя, и какое-то время бездумно смотрел на собственную вытянутую поверх одеяла левую руку. Свет горел тускло, едва-едва, но серебряные иглы от сгиба локтя до запястья будто источали собственное сияние, полнолунное и снежно холодное. Если бы собраться с силами, сесть ровно и посмотреть сверху вниз, можно было б оценить рисунок и понять, от чего лечат в этот раз… но даже дышать казалось утомительным. Он подумал, что не дотянется до колокольчика; подумал, что стоило бы провалиться обратно в сон, но все равно неловко попытался протянуть руку. Шорох ткани привлёк внимание чуткого слуги; без всякой просьбы к пересохшим губам поднесли пиалу с теплой водой. Ярче загорелись светильники, началась привычная суматоха белых слуг-синичек, посыпались просьбы и приказы: подай воду; позови лекаря вынуть иглы; усади молодого господина ровнее; вы там чего ожидаете, руки растирайте, а то холодны как фарфор. — Господин-виверна, ваш достопочтенный гость еще не покидал пределов дворца. Желаете его видеть? Вопрос вырвал Лазаря из равнодушной отстраненности, будто он проснулся второй раз, будто в этот раз проснулся по-настоящему. Он желал увидеть Хайтана сейчас же; хотел спрашивать его о расследовании, вести легкомысленные беседы, перескакивать с идеи на идею, извиняться за неудавшееся любование луной. Но и представать в жалком виде перед возлюбленным подчиненным — ах, какая мука! Стоит потребовать зеркало и краску для лица, стоит собрать негодные волосы хотя бы в подобие высокой прически, скрыть их несовершенство шпильками и лентами… — Позовите его, — сказал поспешно, пока навязчивые мысли не вынудили его тратить время на пустые хлопоты. *** Как только Хайтан дочитал новую главу ежемесячного романа «Пять благоприятных знамений», когда перечитал предыдущие главы и начал понемногу тревожиться — тогда лаковые двери открылись, и его вновь впустили во внутренние покои третьего господина. Хайтан так спешил удостовериться, что с уважаемым начальником все хорошо, что даже не сразу поклонился. Надеялся увидеть сквозь полумрак, сквозь дымку благовоний, сквозь полупрозрачный полог: все ли хорошо? — Я так рад, что ты остался, — услышал Хайтан слабый, будто сонный голос. — Подойди, сядь ближе, прошу. — Господин не давал мне приказа уйти, — церемонно ответил, скованно усаживаясь на край кровати. В ведомстве, в окружении документов и печатей он чувствовал себя уверенно и гордо, как тигр на равнине, как дракон в реке; но терялся, становился осторожнее среди узорных тканей, тонкостенных ваз и свежесрезанных цветов. Среди этого великолепия господин-виверна сидел, опираясь на высокие подушки и слегка запрокинув голову. Раскосые глаза закрыты, под ними залегли синие тени, поверх одеяла вытянуты белые руки: рукав на левой высоко завернут, свежая повязка ниже локтя кажется невозможно белой. — Что бы ты не делал, у тебя заранее есть мое позволение… просто напоминаю. А сейчас возьми мои руки в свои. Сам Хайтан предрасположен к волшебству огня, и потому на ощупь его кожа всегда суха и горяча как угли. Господин-виверна плохо чувствует холод, но прикосновение горячей кожи ему приятно. Он как-то сказал: «Спустя сотни и сотни отстраненных касаний лекарей, носильщиков и сиделок, кожа моя стала холодна и нечувствительна, как алмазная чешуя; но твоё касание — особенное, его ни с чем не спутаешь». — Вас хоть не бросили в мое отсутствие? Не обделили вином, не заставили ждать в одиночестве? — светским тоном осведомился господин-виверна. — Как бы могли… ваш драгоценный младший брат составил мне компанию. Мы сыграли три партии в цветочные карты, а потом достопочтенный Авель вывел меня на тренировочную площадку и выбил из вашего подчиненного весь дух. А там и вечерний рис принесли, а там и стемнело. Господин-виверна сперва улыбнулся, а потом притворно рассердился. Притворно — потому что в случае смятения чувств хрупкая рука тянется к нефритовым четкам, а сейчас про символ успокоения никто не вспомнил. — А почему драгоценный Авель не здесь, не со мной? — Третий младший господин-виверна был со мной в приемном покое… но явился достопочтенный Лев и передал ему, что стража оцепила Щелкающую гору, и отряды начали поиски неведомого хищника. — Хайтан замялся, как и всегда, когда ему приходилось описывать поведение младшего господина. — Ваш уважаемый брат… ммм… вы же знаете… — Выскочил в окно? — Так и есть. — А он… открыл его перед этим? — Я… ваш подчиненный открыл. — Благодарю. Ох, уж мне эта горячая голова… а почему Лев не здесь? Не отвечай, я знаю, почему. Никому я не нужен, и одиночество будет моей ношей на всю жизнь… кому нужен этот калека, пусть и ученый… Господин-виверна не причитал — просто монотонно перечислял положенные жалобы, как сутру или молитву. Отвечать на них не полагалось, поэтому Хайтан просто мягко ткнулся лбом в висок расстроенного господина. Его не одернули и не оттолкнули. — А уже знают, что за неведомый хищник? Пригодилось ли наше маленькое исследование? — наконец спросил господин-виверна. — Ваш подчиненный поспрашивал знакомых стражников на тренировочной площадке. На тот момент им еще не поступили инструкции. Сказано готовиться ко всем опасностям: и к животному, и к чудовищу, и к человеку. Считается, что сегодняшняя облава — скорее разведка, чем противостояние. — Вот как… и все же драгоценный Авель решил присоединиться, а рядом со мной ни достопочтенного Льва, ни царственного отца… интересное дело, мой друг. Все покинули нас, все сегодня в опасности… Он мягко отнял одну руку и начал чертить в воздухе знак пяти благоприятных облаков: пять взаимно переплетающихся спиралей. Это долгое, медитативное занятие, и сам символ не из легких, поэтому Хайтан следил за каждым движением с некоторым замиранием сердца. Но господин-виверна чертил не спеша, да еще и напевал один из своих излюбленных старых стихов, и все у него получалось. Творить волшебные светильники — все равно что чертить каллиграфические надписи. О практической пользе можно порассуждать, но сам процесс завораживает, исцеляет тревоги смятенного разума. — Я думаю, вы успеете мне прочитать новую главу вашего легкомысленного романа, как он там называется? — мягко приказал господин-виверна, когда закончил работу. Контуры знака рассеялись туманным сиянием цвета абрикосовой луны, собралось в стилизованный, но объемный пейзаж с обложки новеллы. Две девушки обнимались на фоне лилейного пруда, будто бумажные декорации кукольного театра. — Есть предчувствие, что совсем скоро нам пришлют весточку. А тем временем развлеките меня. — Да усладит ваш слух эта весенняя проза, — пробормотал Хайтан, доставая из рукава тонкую книжку. На корешке красовалась надпись «Предназначена для взрослых ответственных читателей». — Глава двадцать девятая: Бессмертный предсказывает судьбу. Кхм… Опасаясь, как бы не растрепались ее черные, как туча, волосы, женщина поддерживала их одной рукой, а другой держалась за изголовье…