.
25 ноября 2021 г. в 17:27
Пётр — сероглазый парень семнадцати лет. Он спотыкался и, приоткрыв губы, смотрел на него так растерянно. Именно таким его запомнил Николай.
Почему же он сделал это? Сложно теперь сказать, ведь он был совсем молодым. Почти что все семнадцатилетние делают что-то, не думая о последствиях. Пётр был лишь на несколько месяцев моложе, сидел рядом с Николаем на уроке истории. Преследовал каждый его шаг, рысью рядом по дороге домой. Дрожь пробивала тело каждый раз, когда Николай проходил мимо него. У парня были весьма аристократичные запястья, покрытые тонким пучком волос. Возможно это и имело некоторое отношение, в чём Николай полностью уверен. Если бы не эти запястья, то, скорее всего, он его и не поцеловал бы. Лишь из-за этих мягких на ощупь запястий, о которых Николай не подозревал. Однажды вечером, прервав на полуслове, он всё же поцеловал Петра.
Естественно, Пётр сделал несколько шагов назад, вытер плевок Николая, спросив лишь одно:
— Почему?
— Почему нет? — Николай ярко засмеялся и пожал плечами.
— Я люблю тебя, — искренне произнёс Пётр.
— Какая жалость.
Парень боязливо, с грустью во взгляде посмотрел на него. Губы дрожали. Те самые мягкие и приятные губы, которые Николай только что одарил поцелуем. Желание вновь поцеловать возрастало. Оно не то, что свойственно подросткам, уникальное и непреодолимое. В этот момент Пётр выглядел так красиво, так уязвимо. Именно этот образ, по словам Николая, был для него самым любимым. Всё остальное в Петре было чем-то сложным и непонятным. Лишь в этот период своей жизни Пётр выглядел настолько хрупким, от чего был невероятно красивым, эстетичным.
Но сейчас они вновь в пустой квартире. Вечером Николай напивается, вновь начиная диалог:
— Ты не нравишься мне.
— От чего же? — Пётр не задаёт вопросительный тон, а утверждает, всё так же улыбаясь.
— Всё от того, — Николай поднимает руку, позволяя ей упасть, но продолжает, — что ты внутри пуст и ничтожен.
«Когда ты смотришь на меня этими ужасными глазами, больше похожими на машину, чем на человека, то мне кажется, что я могу убить тебя», — Николай всё же не добавляет этого, едва сдержавшись.
— Ты так думаешь, милый?
Ставрогин лишь смеётся и осушает остаток стакана. Лишь пару мгновений Пётр смотрит на Николая. Улыбка исчезла так же быстро, как вновь появилась.
— Ты же знаешь, что можешь уйти в любое время.
Именно так всё всегда оканчивается. Пётр скрывается из вида, проходит через их спальню на балкон. Закуривает сигарету и холодным и пустым взглядом наблюдает за дорогой. Спустя полчаса Николай придёт за Верховенским, поцелует его шею сзади, проведёт руками по волосам. Вновь удивится тому, насколько парень мал по сравнению с ним. Пётр никогда не оборачивается, не смотрит на него. Он просто стоит и молча курит. Николай обнимает, ощущает выступающие рёбра под его рубашкой. Пётр не отвечает на его слова о худобе и плохом питании. И именно так они будут стоять час или два. Пётр лишь наблюдает, не издавая ни звука, пока Николай его обнимает и безумно жалеет себя.
— Я люблю тебя, — вновь бормочет Пётр перед возвращением в квартиру.
— Знаю. И мне жаль, — именно так скажет Николай, не такой безжалостный, как тогда в семнадцать.
В те ночи их тела переплетались во сне. Пётр всегда покоился в объятиях Николая. Но единственное, что делало те ночи отвратительными и ужасными — одиночество. Тихая и верная мысль покинутости мира, ведь у нас на деле нет никого, совсем. Нас нет друг у друга. Мы слишком уродливы для этого мира.
Ранним утром Пётр осторожно размыкает объятия, вновь накрывая парня одеялом. Николай просыпается, слышит шум душа, спустя время мягкий шаг босиком, звон кружки, ощущает запах кофе. Щёлкает дверь: Пётр уходит на работу. Пусть Николай никогда не видел его в эти моменты, он знает — костюм выглажен, волосы идеально уложены. Слишком безупречен и неотразим, от этого становится страшно. Именно в такие моменты остро ощущается пустота; нежность по ночам в кровати и на холодном балконе кажется фальшем.
— Каким же ты прекрасным был, Петруша, — однажды сказал ему Николай посреди ночи после очередной перепалки. Они вновь лежали неподвижно. — Был, когда-то в молодости. Мне хочется рассказать тебе, кем ты был, каким.
— Каким же? — Пётр прижимается к уху. Их настроение игривое, они ведь только что страстно жались в постели. Хочется улыбаться и дразнить. Делать всё, чтобы не дать Николаю замолчать, ведь только он знал его истинную сущность.
— Как я и сказал, прекрасным.
— Теперь я не прекрасен?
— Теперь нет.
— Ты в самом деле думаешь так? Ни капли очарования?
— Нет.
— Ты столь безумен и жесток, — холодными и дрожащими губами Пётр одаряет поцелуями его лицо, челюсть. — Именно поэтому мне порой кажется, что меня ты ненавидишь.
— Было ли ещё что-то, не считая очарования? — всё же спросил Пётр Степанович после небольшого молчания.
— Ничего, что я мог бы рассказать и объяснить.
— Наш разговор такой милый и пустой.
— Милый и пустой, прямо как ты, — Николай прижимает парня к себе за тонкие запястья.
Комната залилась неистовым смехом Петра, хотя это больше было похоже на крик. Николай обхватывает его шею своим полюбившимся способом, явное чувствуя биение чего-то неистового внутри себя. Чувствуя неистовое желание уничтожить что угодно: себя, кого-то или что-то.
— Я так хочу разорвать тебя и уничтожить, — тяжело шепчет он. Пётр с трудом дышит, заворожённый этим тоном голоса, умоляя повторить.
— Я серьёзно. Я хочу уничтожить тебя раз и навсегда.
— Знаю, — ответит Пётр на эти слова.
Николай не знает точного времени и, скорее всего, больше не узнает никогда. За окном рассвет, но Ставрогин проснулся скорее раньше, чем позже, когда заметил отсутствие Петра рядом. Он представляет парня, курящего на балконе, его сутулые плечи. Видит его одиночество и чувствует холод ветра. Николай встаёт с кровати. Нужно найти, обнять его и извиниться (за что? За всё?), вернуть в постель. В эту секунду распахивается дверь в ванную, свет заполняет комнату. С порога сходит Пётр, выставляя перед собой запястья.
— Милый, — произносит он тонко, — милый, посмотри на то, что я сделал.
На каждом из запястий глубокий порез, кровь начинает сворачиваться. Пётр качается. В его глазах отражается не только панический бред, но самая прекрасная беспомощность семнадцатилетнего.
— Господи, — произносит Николай, — Господи, блять.
Обессилевшего Петра толкают на кровать. Николай бросается к телефону, набирая номер экстренной службы. Пётр лежит ровно и ни на что не реагирует, лишь смотрит в потолок глазами испуганного мальчика.
— Коля, — как в лихорадке повторяет, — Коля, Коля, прошу.
— Чёрт бы тебя побрал. Что, прошу?
— Прошу, — вновь повторяет Пётр. — Умоляю, Коля.
— Помешанный, — прошипел ему в ответ Николай.
Они ждут скорую помощь. Голова Петра покоится на коленях Николая. Верховенский теперь не в силах пошевелиться и просто коснуться своих запястий, залитых кровью.
— Почему ты сделал это? — на этот вопрос Пётр всё же не отвечает.
В тот тяжёлый момент, когда Пётр по-настоящему умирает, Николая нет рядом. Он не соглашается ехать в карете скорой помощи, а утром оправдывается работой. Медики бросают странный взгляд на него, вынося Петра на носилках. Дальше всё крайне просто и ожидаемо: он умирает. Удивительно, но смерть воистину проста.
На следующий день Николай сидит на их (теперь своей) кухне лицом к стене. Никто не знает о случившемся: ни родители, ни близкие, ни друзья. Кофе остывает, а солнце стремительно встаёт и так же стремительно опускается. Даже с приходом ночи он не ложится спать и делает ещё одну чашку кофе, что по примеру первой остывает. Николай закрывает глаза, перед ним его любимая версия семнадцатилетнего Петра с бледными, дрожащими губами, пустыми глазами и болью, безудержной болью, которую он однажды научился скрывать. Николай лишь задаёт себе вопрос о том, насколько он ужасен и ужасен ли, если ему нравилось целовать его лишь из-за беспомощности и худобы запястий. В итоге понимает, что теперь всё равно.
Следующим утром он идёт в магазин и покупает верёвку.
Примечания:
Благодарю за прочтение.