Boy with a star

Какого это, вырасти таким красавцем? Когда твои волосы сами укладываются, как надо?       Уён ненавидел небо.       Может быть, именно поэтому он всегда рисовал с опущенной головой. Погружая пальцы в полупрозрачные листы, погружая большие пальцы в темно-синие и угольные лужи, шепча кистями по приливам джинсовых разрывов и берегам холстов. Он рисовал все, что угодно, но не мир над ним, он не хотел знать, что произойдет, если он слегка наклонит голову вверх.       Он был благодарен Сану за то, что тот был немного ниже его ростом, так что ему было легче избегать нависающих облаков, тяжелого воздуха и всего-чего-еще-там-наверху.       Сан никогда не дразнил его за это, не то чтобы он стал бы, если бы все равно знал, но Уён отвлекся. Сан был слишком хорош для этого, и он не смеялся над тем, как Уён смотрел на холст под ним. Хотя, он должен был это сделать. - Ты должен нарисовать звезды, - однажды вечером промычал Сан, туго затягивая завязки толстовки. Уён наблюдал, как Сан упал обратно на траву и задумчиво поднял ноги в воздух, как будто он крутил педали в космосе. Уён только издал звук нейтрального согласия и добавил еще одну полоску индиго к своим джинсам. Его парень сел, чтобы посмотреть на сцену перед ним, и поднял бровь, когда Уён сделал еще один смелый всплеск.       Тусклый уличный фонарь над ними создавал слабый ореол над серебристыми волосами Сана. Уёну нравился его цвет волос. - Ты продашь эту пару? - Нет, я думаю, что они мне слишком нравятся, чтобы их отдавать.       Сан рассмеялся: - я всегда думал, что ты носишь одну и ту же пару какое-то время.       Уён драматично ахнул: - у всех них разные темы, я не могу поверить, что ты не заметил моего разнообразного мастерства. Я должен погибнуть… - его прервал удар по колену. - Невыносимый. - Спящая Венера, Бал в Мулен де ла Галлет, Pollice verso. Так много разнообразия, невидимого для смертных глаз. - Претенциозно, - спокойно упрекнул его парень в ответ. - Возможно, ты мог бы погрузиться в мою любимую «Энеиду» Вергилия.       Уён издал рвотный звук и высунул язык, почувствовав привкус краски в уголках губ. Когда она там появилась?       Снова наступила уютная тишина, и его парень положил руку на колено Уёна, глядя на звезды. Это было успокаивающе, и Уён почувствовал, как нервы в его пальцах расслабились. В то время как рисование значительно успокоило его, Сан как будто знал, когда позволить своим прикосновениям задержаться, или когда повторить свою любимую песню еще раз, пока они лежали переплетенными в 2 часа ночи.       Их кампус был тихим ночью – ну, ранним утром – и, казалось, это успокаивало их обоих. В любом случае, это было в их духе – бодрствовать в мертвые часы. Тишина над кампусом была такой, что заставляла остановится, такой, что хотелось сесть и остановить вселенную. Иногда Уён жалел, что не может протянуть руку и кончиками своих мозолистых пальцев остановить непрерывное вращение их Земли. Он представил себе, что звезды все еще будут светить своим светом и что луна отдохнет от своей тяжелой работы. В этот момент Уён почувствовал, что мир остановился.       Затишье цикад и ветер, который казался тяжелым, заставили Уёна глубоко вздохнуть и посмотреть поверх джинсовой ткани. - Сейчас 2 часа ночи.       Уён только кивнул. - И, - добавил Сан. - И? - У тебя занятия завтра. - Как и у тебя. - И, - Сан встал, отряхивая бедра и задницу от сидения на земле – Уён старался не пялиться, - вот почему я собираюсь идти.       Уён надул губы, и Сан издал цоканье губами, и он нежно поцеловал Уёна в голову: - попробуй немного поспать, хорошо? - Да, да, сказал ты.       Сан одарил его фирменной мягкой улыбкой и оставил Уёна наедине с его мыслями и красками… и небом. Он не мог забыть небо.       Когда-то давным-давно, до Сана, Уён не улыбался. Однажды Уёну сказали, что жизнь несправедлива и что он не должен ожидать, что она будет.       Он думает, что это имеет смысл, потому что острая щетина кулаков и окровавленные зубы, которые окрашивали его десны в ярко-красный цвет, делают этот момент ясным.       «А чего ты ожидал?» - вот о чем он спрашивал себя, когда его столкнули в грязную воду с краской этого мира и когда он врезался в керамическую палитру шкафчиков. Его мать и отец только смотрели в противоположную сторону, возвращаясь к своим деловым экранам и более важным вещам, чем краски и сломанный акварельный мальчик.       Любить мальчиков в Луизиане было не так просто и не так легко, как казалось в других местах по всему миру.       Он не хотел, чтобы кто-нибудь увидел картину, он не хотел, чтобы злые мальчишки в школе разорвали ее в клочья прямо у него на глазах. Время, когда Уён еще не понимал, что жестокость людей не отступила перед добром и что мир нельзя остановить одним прикосновением кончика пальца к проплывающим облакам.       Уёну потребовалось много времени, чтобы понять концепцию злого смеха в отличие от тишины, которая была дома. Его мир превратился из тихого, только жужжание гладкого холодильника и тишина, которая сидела в углах его дома, тишина, которая пряталась за диваном, присев на корточки, - в кровь, шумящую в ушах, и рвущуюся тонкую бумагу, испачканную солнцем. Даже цвета на его бумаге были спокойными, когда он выводил кистью четкие линии двух мальчиков, обнимающих друг друга.       И когда он смотрел, как громко смеются мальчики и крутят каблуками в его первой любви, он позволил себе погрузиться в это чувство. Это было очень похоже на то, как он позволял цветам, смоченным в чае, и блюзу отдыхать на простынях всю ночь, позволяя звездам и заходящему утреннему солнцу рисовать. Уён позволил себе вспомнить это чувство. Он обуздал это, как будто сорвал с неба танцующий лепесток и проглотил его целиком. Он позволил этому укорениться, вырасти и расцвести в его горле, чтобы позволить цветку пролиться из его слов в саду, полном благодати.       По дороге домой Уён посмотрел на звезды, которые он любил наблюдать кружащимися в его окне, и помолился.       Иногда Уён чувствовал себя нелепо из-за того, что называл свою жизнь до Сана – ну, До Сана. Он не ожидал встретить сверхновую в середине зимы на лестничной клетке. Но он полагает, что если кто-то и собирался влюбиться в глуши, то это был бы он. - Почему ты вернулся? - Ты хочешь моего честного ответа? – сухо спросил Уён.       Парень кивнул. - Я не знаю. - И это все?       Уён бросил Сану свой шарф, и он поймал его в руки, на лице отразилось замешательство. Он провел большими пальцами по нитевидным прядям королевского синего и кремового цветов. Он чувствовал себя странно, находя Сана, поглаживающего его шарф, милым. Он подумал, что, если он наденет его после него, будет ли он теплым. Если бы это было так – Уён не возражал бы не снимать его всю зиму, просто чтобы укрыться в тепле и призраке кончиков пальцев Сана. - Я имею в виду- да. Это странно? Многие люди думают, что я странный, но мне всё равно, странный ли я если быть честным. Хотя мне вроде как не все равно, что ты думаешь. - Нет, я не думаю, что это странно.       Уён подвинулся к парню, и он сел перед Саном с открытыми и честными глазами. Больше, чем он был за последнее время. Иногда, когда он говорил, он просто позволял словам вылетать изо рта, и все это время его мозг был неподвижен- - Я подумал: что я потеряю, если вернусь на следующую ночь? Может быть этот симпатичный мальчик скажет мне уйти, но он кажется слишком мягким, чтобы сделать это. Поэтому я буду осторожен, чтобы не вызвать у него беспокойства или дискомфорта, потому что это странно. Потом я увидел, что ты здесь, и остался на случай, если тебе понадобится компания. Не то чтобы ты выглядел так, будто нуждался в компании.       Вероятно, это был тот момент, когда он понял, что не смог бы повернуть назад, даже если бы захотел. Сан уже был так очарован Уёном, загипнотизирован каждым вздохом и упоминанием неоновых желтых цветов. Уён надеялся, что это было просто начальное возбуждение от чего-то нового или кого-то, о ком он должен был сказать, и что, возможно, он устанет и вернется к своей тихой жизни. Но Сан был очень похож на погружение в его любимую палитру. Удобный, понятный, и домашний. - Уён? - Привет, он прошептал.       Уён вернулся из студии и попытался войти в гостиную как можно тише. Сан свернулся калачиком на диване, греясь в лунном свете, проникающим сквозь жалюзи, и Уён проскользнул за ним. Сан только что-то промычал и повернулся лицом к нему. - Ты рано вернулся.       Он взглянул на часы – 10 вечера. Снаружи снег робко выглядывал сквозь жалюзи и падал тяжелыми одеялами на скамейки и листья. Он представил, как выйдет на улицу и укроется, а уличный фонарь будет его компанией на холоде. - Я хотел увидеть тебя. - Мы живем вместе, - голос Сана звучал раздраженно, но Уён знал, что в слогах его слов и зубах сквозила нежность. Уён только успокоил его поцелуем в щеку, и он уткнулся лицом в теплую шею Сана, позволив подушечкам пальцев лечь на его руки. - Картина? - Почти закончил, - тихо ответил Уён. Ему нравилось наслаждаться тишиной, даже если ночь делала его еще более неуютным. Уён полюбил шум, солнце и все яркое. Он так боялся, что его мир станет еще более скучным, что тосковал по тем краскам, в которых видел мир будучи ребенком. - Когда ты закончишь, я лично скормлю твоего профессора волкам. - Я думал, мы собираемся положить его семью в чили и скормить ему – ответил Уён. Сан поднял палец в воздух, указывая на темноту комнаты, луна коснулась костяшек пальцев. - Хотя мне нравится идея случайного каннибализма, я думаю, что мы должны полагаться на более быструю тактику. - Нет-нет, - добавил Уён, - я в этом надолго. Я думаю, что это делает его намного слаще.       Сан отстранился от паучьей обезьяньей хватки Уёна на своем теле- - Ты сумасшедший. - В мое время это называлось творчеством. - В твое время? – Сан подул в лицо Уёну, чтобы позлить его и попытался щелкнуть его по лбу. Уён быстро поймал его за палец. - Вот где я делаю каминг-аут… - Ты уже совершил камин-аут - … как вампир.       Сан пожал губы. - Не впечатлен.       Он только попытался укусить Сана за палец, но тот быстро увернулся и ответил еще одним ударом по голове. Смерть от щелчка пальца. - В любом случае, - продолжил Сан, - я думаю, что волки быстрее; меньше нужно убирать, и это можно списать на какой-нибудь странный несчастный случай в походе. - Бу. - Не букай на меня!       Уён драматично взмахнул руками и повернулся в противоположную сторону, втайне надеясь, что Сан заглотнет наживку и прижмется к нему. Сан только укусил его за плечо в отместку, и Уёну пришлось стряхнуть его. - Не трогай меня, мы только что поссорились в первый раз…       Сан фыркнул и игриво накрыл своим телом Уёна, хихикая от радости, и прижался носом к его носу. - Как я смогу загладить свою вину перед тобой за то, что предпочитаю скормить твоего профессора волкам, чем психологически мучить его? - Я знаю несколько способов… - Не будь грубым, Уён, - Сан говорит это с презрением, но его гримаса превращается в хитрую улыбку, и его рука скользит вниз к талии. Затем он слегка целует его в шею и проводит губами вверх к губам Уёна. Уён позволяет себе погрузится в это чувство, и он вздыхет, запуская пальцы в шелк волос Сана. - Ты пахнешь краской, - бормочет Сан в мягкий поцелуй и нежно прикусывает полную нижнюю губу. - От тебя воняет, - Уён возражает, но Сан знает, что он шутит только из-за того, как слабо звучит голос Уёна. Требуется всего около семи секунд, чтобы Уён разрушился под прикосновением Сана. Его парень смеется и прижимает руки к обеим сторонам лица, прижимая щеки друг к другу, как будто он сжимает кошачью морду между ладонями. - Как сильно ты меня любишь? – спрашивает Сан, его голос был мягким. Уён медленно открывает глаза и моргает, в ресницах виднеется замешательство. - Сильно, а что?       Сан только качает головой с нежной улыбкой и прижимает еще один поцелуй к его губам. Он позволил себе впасть в это, как бы банально это не звучало. Уён обнаружил, что понимает, почему клише называются клише – чувство, настолько универсальное и распространенное, что оно нашло название среди миллиардов людей, населяющих мир, наконец-то нашло себя в собственной жизни Уёна.       Уён думает о том, как все привело к Сану, и как Сан без проблем влюбился в него. Для него он прыгнул в объятия Уёна без особой осторожности и колебаний, как балерина, закружившаяся на стыке его руки и плеча.       Влюбиться было… было тем, что он никогда не мог себе представить. Не то чтобы он не думал, что так и будет, он просто не думал, что кто-то захочет в него влюбиться. Он предполагает, что многие люди чувствуют то же самое – еще одно клише «недостоин любви», поэтому он пытается отбросить эти прошлые мысли. Проще говоря, если бы Уён должен был объяснить это до понимания в отношении фальшивой любви к себе, он бы просто сказал, что он… сложный. Но это он пошел за Саном, верно?       Сан вывел его из задумчивости- быстрый укус в шею. - Оу, какого черта? - Ты был в стране Уёна, а мы были кое-чем заняты, - надулся Сан. - И это было…?       Сан прищурился: - ох, ты знаешь, - он сделал паузу, - надеюсь, это перерастет в это, что ты засунешь руки мне в штаны. - Сан…, - Уён позволил себе покраснеть и застенчиво оттолкнуться грудью от того места, где они были склеены вместе, - ты такой бесстыдный. - Как ты можешь себя так вести, как будто не ты был по самые яйца во мне прошлой ноч…       Уён заткнул его настойчивым поцелуем, и он почувствовал, как его парень улыбнулся в ответ. Ублюдок. Он получил то, что захотел- и он знал, как это сделать.       Сан провел рукой по лицу Уёна и погладил его челюсть, одновременно замедляя поцелуй, который начал Уён, вниз. - Мы можем сегодня не торопиться?        Уён нахмурился: - конечно, детка.       Это, казалось, понравилось Сану, и он позволил себе удовлетворенно выдохнуть, целуя его еще нежнее, если это было возможно. Все это были медленные губы, которые были приглушены мягким снегопадом снаружи и слабым звоном раздвигающихся ртов.       Сан позволил своему языку мягко высунуться, позволяя ему легко и грациозно проникнуть в рот Уёна. Уён прижал подушечки пальцев к грудной клетке своего парня и позволил себе углубить их поцелуй. Кожа Сана была теплой и мягкой, и он вспоминает о том, как ему хотелось зарыться в снег, и думает, что если бы Сан был снегопадом, он бы совсем не возражал. Сан также издавал эти звуки, которые направлялись прямо к члену Уёна. - Я еще даже не прикасался к тебе, задыхаясь, смеется Уён. Сан только фыркнул и игриво прикусил нижнюю губу (в нуждающемся жесте тоже), а в ответ тоже скользнул рукой по рубашке Уёна. Он ущипнул его за сосок, и Уён отскочил назад, но был пойман в его объятия. - Грубо. - Ты смеешься надо мной…, - Уён приподнялся над Саном, одним быстрым движением перевернув его на спину.       Он вскрикнул, и Уён позволил своему лицу скользнуть по его лицу, невероятно близко и интимно: - я бы никогда, - проворковал Уён.       Сан знал, что это была насмешка, но никогда не порочная. Это было больше похоже на то, что я главный, и что ты собираешься с этим делать. Сан сглотнул, его член зашевелился в штанах. Он уже был полутвердым, но, увидев, как Уён становится таким, только ускорило процесс. - Ты отвратителен, - пробормотал Сан, застенчиво отводя взгляд от глаз Уёна, которые были темнее, чем обычно, с расширенными зрачками. Он выглядел совершенно невозмутимым, но с его собственным стояком, давящим на живот Сана, он думает- ну, нет ничего лучше этого. Уён только улыбается и мягко ложится на Сана, задрав ногу до талии Сана. Теперь их члены соприкасались и давили сквозь тонкую ткань брюк. Ну, Сан был одет только в свои боксеры.       Уён старается не прижиматься бедрами к бедрам своего парня, и он продолжает: - ты хочешь медленно, хорошо. я сделаю это так медленно, как ты захочешь. Сан издал слабый звук, и Уён покачал головой. Их носы соприкасались, и Сан смотрел на него снизу вверх с чем-то таким, от чего у Уёна в животе захотелось порхать бабочкам.       Это была любовь. Он знал, что они уже были, но он не мог не чувствовать волнения, когда Сан в первый раз так посмотрел на него. Красивые карие глаза, созданные для разрушения. - Насколько медленно?       Их лица теперь были так близко, что их губы соприкасались, когда они говорили, и Уён задался вопросом, могут ли веснушки Сана взлететь в снежный воздух. - Вот так, - Уён доказал, что его утверждение верно, опустившись на колени Сана, их члены получили восхитительное освобождение, которого они оба хотели, нет, жаждали. - Ох, черт, - выдохнул Сан.       Уён только склонил голову набок с удивлением: - уже такой чувствительный? - Заткнись.       Уён издал цокающий звук губами и зубами и убрал давление с Сана. Сан заскулил от потери и посмотрел на Уёна с протестом на языке, но это было быстро раздражено тем, что Уён снял свою толстовку. - Надень это.       Теперь уже Сан склонил голову набок, но это было не от удовольствия, а скорее от вопроса: - потому что…?       Уён улыбнулся, и у Сана скрутило живот: - потому что, глупый, - Уён расстегнул свои забрызганные краской джинсы, - я собираюсь трахнуть тебя в этом.       Уён ангельски улыбнулся, улыбкой, которая собрала похвалу других и вытащила его из беды. Он хотел уничтожить Сана в своей собственной толстовке, в своей собственной одежде. Мысленный образ свитера, обтянутого вокруг его бедер, с головкой члена, размазывающей преякулят по ткани, вызвал прилив тепла к его собственному члену. Он также не мог представить себе руки Сана, спрятанные в рукавах, когда он плакал, когда Уён раскрывал его. - Ох, черт. - Это единственная фраза, которую ты знаешь? – Уён размышлял, но это было мягко. В любом случае, Уён собирался рассказать Сану о своих образах. - Я собираюсь трахнуть тебя и смотреть, как твой член пачкается на моей толстовке, и я не могу дождаться, когда увижу, как ты плачешь, когда мои рукава будут закрывать твои руки и глаза, - Сан только сухо всхлипнул и схватил Уёна за плечи, пытаясь притянуть его к себе для поцелуя. Уён отказал ему (болезненно, но он должен был сказать то, что хотел сказать), и он продолжил, когда Сан ахнул. - И когда я разобью тебя в ней, я надену ее на следующий день, точно зная, что я с тобой сделал. - Уён. - Да? - спросил Уён с улыбкой, обнажив зубы. - Пожалуйста? - это было все, что сказал Сан, его глаза сияли, и Уён предполагает, что он исполнил его желание, верно? - Хорошо.       Сан снял свою собственную рубашку и позволил толстовке упасть на голую кожу, рукава полностью поглотили его руки - точно так, как он, Уён, себе представлял. - Идеально.       Уён соскользнул с боксеров Сана, обнажив розовую головку члена, с которой уже капало: - боже мой, - сказал Уён, подняв глаза и брови. - За- - ткнись, да, я знаю, - Уён закончил свое прерывание тем, что опустился на его член и позволил своему поцелую коснуться головки. Сан поежился, когда Уён натянул толстовку до середины живота, целуя его выше пупка, а затем ниже. Позволив своему языку высунуться, он позволил ему следовать за своим ртом и траекторией, когда он вернулся к текущему вопросу. Сан захныкал.       Медленно, как и просил Сан, Уён взял его в рот. (Теперь Уён понимает, что некоторым людям не нравится делать минет, но, слава богу, ему и Сану это нравилось, так как от этого зависела их жизнь. Наверное, это было их любимое занятие, когда у них было время. В любом случае, кроме поцелуев и совместного чтения.)       Уён выпятил щеки и позволил слюне скатиться по стволу, чтобы сделать скольжение более легким и влажным. Ему и Сану очень, очень нравилось плеваться. Он наблюдал, как слюна прошла мимо его ствола и перекатилась на внутреннюю сторону бедер, капая на диван. - Достаточно слюны? - саркастически спросил Сан.       Уён оторвался от члена Сана с быстротой, пронизанной его словами: - на этом диване совершались преступления и похуже. И, кроме того, тебе это нравится, - у Сана хватило порядочности покраснеть при мысли о преступлениях и ужасах, совершенных на глупо маленьком диване кофейного цвета. - Верно, - удовлетворенно подтвердил Уён. Он вернулся к работе над возбуждением Сана, оставив головку его члена в покое.       Стон сверху только подстегнул его, позволив ладоням скользнуть по бедрам и куда-то еще. Быстро взглянув вверх, он обнаружил, что Сан уже наблюдает за ним - застенчивыми глазами. - Развлекаешься, наблюдая? - Мхм.       Он поднялся обратно, чтобы поймать губы Сана своими, и позволил себе задержаться там, но его руки вернулись к работе, открывая его. - Смазка? - задыхаясь, спросил Сан, когда Уён осторожно следил за ним, нежно подталкивая. - Ты это знаешь, - ответил он, вытаскивая крошечный пакетик из заднего кармана джинсов на полу.       Сан посмотрел на него, прищурившись: - ты случайно не планировал это? - Неееет..., - он замолчал, смеясь.       Сан закатил глаза. - Хватит. Просто трахни меня уже. - Что случилось с медленным?       Уён спрашивает об этом, ухмылка расползается по краям его губ, и теперь он трогает Сана, открывая его скользкой жидкостью. Его пальцы раздвинулись, потребовалось время, чтобы медленно изогнуться вверх, глаза время от времени поднимались, чтобы проверить его. - Ублюдок... - ммм. Да, скажи мне, как ужасно, что я вот так открываю тебя пальцем. Как ужасно, что я заставляю тебя чувствовать себя так.       Сан покраснел и свел колени вместе, но Уён сделал движение языком между зубами и раздвинул ноги свободной рукой. Ладонь Уёна скользнула по задней части бедра Сана, прижимая его колено к груди, открывая больше мальчика под ним. Он нежно поцеловал сгиб его колена. - Такой мило Уёни...       Уён позволил своим ресницам затрепетать по коже бедра и прикусил еще раз, услышав, как Сан хнычет сверху. - Ты тратишь вечность, чт...       Жалобы его парня были быстро прерваны, когда Уён провел подушечкой пальца по простате, и с его губ сорвался пронзительный крик. - О, черт - Уён- детка, черт.       Уён знал, что он сам был твердый, он чувствовал, как орган неприятно напрягается и дергается с каждым движением, которое делал Сан. Он не знал, когда все, что делал Сан, стало таким увлекательным и многообещающим, но он считает, что на данный момент ему не следует ни в чем сомневаться.       Руки Сана опустились, чтобы схватить запястье Уёна, и он извивался, подушки опускались под движениями. Уён хихикнул и оттолкнул руку Сана. - Руки вверх. - Нет, - игриво огрызнулся Сан - и затаил дыхание.       Он быстро заткнул его, его глаза быстро заморгали, когда он почувствовал, как руки Уёна сжимают его запястья над головой. Он надул губы. - Но я хочу прикоснуться к тебе, Ву. - Но я прикасаюсь к тебе. - Нечестно.       Уён поцеловал его в запястье, ресницы затрепетали, губы увлажнились. - Жизнь несправедлива. Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил об этом? - Да, да, возвращайся к этому.       Сан послушно держал руки над головой и поднял их вверх, когда Уён вернулся к работе - как Сан просил, он получит.       Тишина в комнате была уютной, так как снег приглушал звуки снаружи и наполнял комнату только тихими стонами и случайным шепотом между двумя в гостиной. Сан все еще был тверд, просачиваясь через край толстовки, и Уён с удовлетворением отметил это. И еще с немногим самодовольством. - Ты готов? - спросил Уён, опуская руки Сана вниз и переплетая их. Он был прижат к его дырочке, бедра подергивались, чтобы рвануться вперед. - Не нужно спрашивать. - Я всегда спрашиваю.       Сан схватил Уёна за плечо и грубо потянул его обратно вниз, сжав губы, но не двигаясь. - Трахни меня, - сказал Сан хриплым шепотом, затем сделал паузу, чтобы добавить, - пожалуйста. - Как пожелаешь. - Не цитируй Принцессу-невесту, когда собираешься уничтожить меня. - Как пожелаешь.       Член Уёна растянул его, медленно раскрывая, выходя наружу. Сан мяукнул от этого ощущения, и его грудь вздымалась вверх, когда его тело пыталось приспособиться. Головка члена Уёна зацепилась за его дырочку лишь с небольшим сопротивлением.       Их руки все еще были переплетены, и его большой палец коснулся другого, остановившись на веснушке, украшавшей костяшки его пальцев. Уён хотел поцеловать его. Так он и сделал.       Он воспринял это как время для движения вперед, и его толчок был рассчитан в движении вверх, перемещая тело Сана к подлокотнику. - О боже... - Ммм.       Голова Сана склонилась набок, и он прикусил губу от этого ощущения, вращая бедрами, чтобы заставить его двигаться быстрее. Хотя, у Уёна было обещание, которое он должен был выполнить. - Просто наслаждайся этим, детка. - Я..., - фыркнул Сан, - ты просто так хорошо чувствуешься.       Сан хихикнул от ощущения губ Уёна на своей шее, и он позволил его рту подняться и коснуться комка в горле. Он поцеловал его в челюсть, слегка покусывая, и его парень наклонил голову, чтобы быстро поймать его губы. Их поцелуй был томным, медленным, очень похожим на процесс рисования Уёна.       Если бы он мог, Уён нарисовал бы Сана, но он даже не знал, с чего начать. Он начнёт с веснушек? Начнёт ли он с гибких и напряженных мышц его цветочных ног и разветвленных пальцев? Или он начнет с глаз, которые напоминают ему светлячков и одуванчики?       Было так много вариантов. Но так мало времени, если он действительно думал об этом.       Его толчки теперь ускорялись, но убедившись, что это были не обычные быстрые удары, которых они оба хотели и которым они наслаждались, - нет, это был медленный ожог и растяжение, которые заставляли пальцы ног и пальцев скручиваться.       Он мог сказать, что Сан был близок к тому, чтобы его всхлипы теперь звучали как рыдания, а его член сердито подпрыгивал из-за того, что его не трогали. - Позволь мне прикоснуться к себе, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... - Хорошо.       Сан вздохнул и улыбнулся, позволив своему запястью выскользнуть из его хватки и скользнуть вниз к своему заброшенному члену, который плакал над его толстовкой. Его довольство было прервано, когда Уён вырвал его руку и прижал ее обратно к уху. - Что за... - Шучу. На этот раз я заставлю тебя кончить.       В этот момент Сан уже всхлипывал и судорожно хватал ртом воздух, заикаясь бедрами. Толчок Уёна был особенно медленным, но сильным, и голова Сана ударилась о спинку подлокотника, голова глухо стукнулась. - Ты т-т-такой злой, - воскликнул он, и слезы изящно потекли по его щекам и горлу. Это напомнило Уёну Падшего Ангела Александра Кабанеля, нежное негодование и ярость искрились в его глазах. Ярость, которую, казалось бы, могла понять только любовь. - Ты любишь меня, - заявил Уён, опуская бедра вниз и зажимая член между животом и грубым материалом толстовки. - Я люблю. Так сильно. Так сильно, детка.       Они оба застонали друг другу в рот, слюна собралась вокруг их губ и беспорядочно стекала по краям. Его парень промурлыкал в ответ на поцелуй, и он дал ему понять, что он близко, тихим шепотом на ухо. - Я тоже. - Давай, кончи, Уён. Я хочу почувствовать тебя, пожалуйста.       Он вошел в Сана, в глазах потемнело, и живот туго натянулся, хныканье теперь срывалось с его губ, когда Сан притянул его еще ближе (если это вообще было возможно в этот момент), и он перекатил свои бедра вверх на его член и использовал шею Уёна в качестве рычага. Сан трахнул себя на Уёне, запрокинув голову, с обнаженным горлом и слегка покрытым потом. Он кончил вскоре после этого, заикаясь, стонал высоко в ухе с теплым ощущением внизу живота.       В комнате воцарилась тишина, когда они оба затаили дыхание, грудь вздымалась, а потные руки стали липкими и неудобными, когда их сексуальный кайф поплыл в комнату. - Ой, - сказал Сан приглушенным голосом ему в плечо. - Я не могу пошевелиться. У меня болят бедра. - Старик. - Старик, который в настоящее время держит член внутри тебя.       Сан отстранился и посмотрел вниз: - черт. - Это было бы интересной сценой, если бы мы попытались перемещаться, не вываливая на диван. - Инопланетянин... номер семь? - Есть семь фильмов об инопланетянах? - Сюжет где-то затерялся, на данный момент я не знаю. - Ага.       Уён не любил зависеть от людей.       Иногда он завидовал независимости Сана и его манере говорить. Уён никогда не был хорош в словах, и ему никогда не нравилось быть одному. Хотя он всегда был один, когда был моложе, это не означало, что он обязательно соглашался с этим.       Сану, казалось, нравилось одиночество, тишина лестничной клетки, в которой они встретились, он был доволен компанией Уёна, но не полагался на нее.       Не то чтобы Уён ненавидел его за это - но он понимал, что с Саном все было бы в порядке, если бы он не вернулся после первой ночи.       Однажды он сказал об этом Сану, и тот посмотрел на него с ужасом. - Уён, это ужасно! Я бы не был в порядке. - Я думаю, ты бы был… ты не знал меня и не обязательно нуждался во мне. Ты знаешь?       Сан покачал головой, отложил ручку и пнул себя по голени с морщинкой между бровями. - Есть большая разница между тем, чтобы не нуждаться в тебе и не скучать по тебе. Я скучал по тебе после первой ночи, хотя даже не знал тебя - ты просто произвел на меня такое... такое впечатление. Я скучал по тебе. Было неловко, что я так рано по тебе скучал - я имею в виду, это немного странно, правда? Как будто мое тело знало.       Он сделал паузу. - Ну, может быть, мой разум. Мое тело на самом деле мало что делает.       Уён почувствовал, что взвешивает слова Сана. В них был смысл.       Он неловко поерзал в кресле библиотеки, плотнее обмотав лицо шарфом. - Я ценю это. Я не хочу, чтобы ты думал, что я искал подтверждения..” - Никогда. Я бы никогда не подумал, что ты пытаешься что-то из меня вытянуть. Я действительно скучал по тебе. - Ты скучал по мне, и я нуждался в тебе. Я думаю, это делает нас равными.       Сан улыбнулся в свой кофе, вертя страницу своей книги между мягкими и длинными пальцами. - Так и есть. Но сейчас ты мне действительно нужен. Я думаю, что у нас все получилось. Тебе так не кажется?       Он полагает, что мог бы жить без Сана, так как мир ни для кого не переставал вращаться. Это все, что он знал. Уён хорошо привык к душевной боли и боли тех, кто уходил, но это не означало, что он не завидовал непрерывному миру. Если бы это зависело от него, он бы давно остановился.       Это была больная, злая, глупая, извращенная, запутанная вещь в жизни - она надирала всем задницу. Он не мог просто остановить плохие вещи, происходящие с хорошими людьми, и он не мог просить об этом мир. Но, несмотря на все ужасы и зло, которые выплеснулись на его холст, были хорошие времена, которые рисовали прямо поверх него. Вроде как наполнить ведро ярко-красной краской и вылить ее на кого-то. Они будут находить его в складках своих ногтей и в порах кожи в течение нескольких дней, но это будет напоминанием о том, что произошло. Каждый художник любит находить краску у себя под ногтями. - Ты еще не признался своим родителям?       Сан посмотрел на Уёна широко раскрытыми глазами, рука застыла на его собственной кисти, которую Уён вложил ему в руку. Уён взглянул на холст Сана - он съежился от беспорядка цветов и случайных линий. Он полагает, что некоторые назвали бы это... абстрактным.       Или что-то в этом роде-       У Сана действительно не было ни капли артистизма в его теле.       Сан, защищаясь, отодвинулся, как только заметил, что Уён, судя по его крошечному уголку, прищурился на него. - Осуждающий мудак. Не каждый может рисовать так, как Леонардо Ди Каприо. - Это да Винчи. - Неважно. Не в этом дело. - Они оба горячие, - добавил Уён, указывая кистью в сторону Сана, как будто он приподнимал шляпу. - Дело в том, что ты не признался своим родителям!       Уён что-то промычал и откинулся на спинку стула, наблюдая за своей картиной. Он не был уверен, как сказать Сану, что не у всех есть такая реальность или привилегия. Уён даже не знал позиции своих родителей в отношении сексуальности - это не было похоже на то, что они бурно болтали с ним. Самое большее, что он получил от них, это когда они попрощались три года назад, когда он уехал в колледж. - Они не совсем… добрейшие из людей. - Но ты добрый? - ответил Сан, в замешательстве склонив голову набок.       Уён с горечью добавил незначительную деталь, нанеся маленькую зеленую точку на растения своей картины. Это мало что дало, но Уён мог видеть разницу. Сан пригляделся и прищурился - очевидно, не видя разницы. - То, что ты думаешь, что я добрый, не значит, что мои родители такие же. Они довольно... гм, ну, равнодушны. - Тогда что плохого в том, чтобы признаться равнодушным людям?       Я не знаю. - Потому что я не хочу.       Сан, казалось, понял. - Хорошо. В этом есть смысл.       Он улыбнулся Уёну и нанес немного краски на кончик его носа, затем наклонился, чтобы нежно поцеловать его.       Вот в чем была проблема - не каждый может просто так совершить каминг-аут. И не имело бы значения, сделал он это или нет, потому что он ничего им не должен и не был готов. Казалось, во всем, что он потреблял и видел, была какая-то закономерность. Будучи тем, что кто-то просто должен был рассказать всем о своих делах. Это никого не касалось, и особенно его родителей.       Уёну не нужно было признаваться, чтобы быть счастливым, и ему не нужно было признаваться только для того, чтобы быть с Саном. - Это просто.       Его терапевт подняла брови. - Ты, кажется, довольно сильно все упростил, Уён.       Он пожал плечами. - Это просто. Тебе не кажется, что люди все время все усложняют? Все всегда ноют и жалуются на все и на все эти - все эти проблемы… когда они могли просто - я не знаю - расслабиться.       Сонми кивнула, медленно постукивая ногой и скрещивая руки друг на друге. Казалось, она взвешивала то, что собиралась сказать дальше. Ее глаза встретились с его, и она пожала плечами в ответ, чтобы соответствовать ему. - В том, что ты говоришь, есть доля правды. Хотя, может быть, люди все усложняют, потому что это все, что они умеют делать. Ты когда-нибудь думал, что не все справляются с дерьмом так же, как ты? Я имею в виду, посмотри на своего парня Сана. Он великий мыслитель, аналитик, придающий большое значение деталям и тому, что для него важно. - Он... совсем немного. - Ты обижаешься на него за это?       Уён яростно покачал головой: - боже, нет, я просто думаю, что у него прекрасный взгляд на мир.       Ее губы опустились вниз: - а у тебя нет? - Я не очень хорошо разбираюсь в таких словах, как Сан. - Но ты хорошо разбираешься в искусстве.       Уён сделал паузу. Он не знал, что делать с этой информацией. Он позволил себе погрузиться в ее слова, позволил себе закипеть в том, что она говорила. Его психотерапевт всегда знала способ заставить его думать и не знать -размышлять. Как будто это была ее работа или что-то в этом роде.       Боже, как претенциозно. - Да... я... я думаю. - Ты думаешь? - спросила она, приподнимая идеальную бровь.       Будь проклята эта чертова женщина. - Хорошо, да. Я такой и есть.       Она улыбнулась и откинулась на спинку стула, широко раскинув руки. - Видишь, я заставила тебя признать кое-что хорошее в себе! Ты сказал, что это невозможно сделать. - Я собираюсь нарисовать тебя, но я собираюсь сделать это уродливым. Затем я собираюсь подарить это тебе на день рождения, и ты должна будешь сказать, что это мило. Потому что ты обязана. - Мне больше нравится эта альтернатива, в отличие от того, что вы собирались сделать с семьей вашего профессора с чили.       Он посмотрел на Сонми. - Смирись с этим, я забавная. - Ты раздражаешь. - Но полезная, - добавила она. Затем она посмотрела на свой айпад, задумчиво просматривая свои заметки. Было тихо, пока он считал плитки над собой, ноги стучали друг о друга, а пальцы чесались от брызг краски на джинсах. Это было удобно, когда она работала над тем, что собиралась сказать дальше. Уёну она действительно нравилась.       Сонми вздохнула и сложила руки вместе. - Я думаю, ты прав. Ты не обязан признаваться своим родителям. На самом деле я не думаю, что кто-то обязан это делать. Кто-то чувствует необходимость, кто-то нет, и то, и другое совершенно нормально. Я рада, что ты создал границы для себя и своих родителей, Уён. Это трудно сделать - трудно создавать линии с людьми, которые нарисовали их первыми. Хотя ты художник, так что, конечно, ты знал, как создать из этого шедевр.       Он мычал и стучал носками ботинок друг о друга, размышляя. - Когда границы так строги и жестки, я паникую...       Он больше не был уверен, о чем говорит, но позволил себе продолжить. - ...и я думаю: я никак не могу ничего из этого извлечь, а потом каким-то образом я это делаю. Это не то, чего я хочу, и это не мои любимые картины или рисунки, и моя линейка не такая, как я хочу. Но я чувствую, что меня это устраивает. Я согласен с тем, что все идет не так, как я хочу, потому что этого никогда не было, и они ни разу не останавливали мир для меня - это нормально. - Что ты подразумеваешь под остановкой мира?       Он сосредоточился на ногтях Сонми, которые были выкрашены в глубокий, блестящий черный цвет. - Он ни для кого не останавливается. Он не просит прощения, когда люди умирают, когда люди страдают, когда пара подлых мальчишек швыряет твою картину в лужу. Хотя это также не прекращается, когда оно дарит вам красивые вещи. Это заставляет меня чувствовать себя ребенком. Он швыряет меня на землю, и я сижу здесь, жуя грязь, но потом он дает мне растение в горшке, чтобы выплюнуть грязь. Ты понимаешь, что я имею в виду? - Я понимаю, - ответила Сонми. Ее глаза были добрыми. - Все это так утомительно. Я хочу остановиться на прекрасных моментах и позволить им остаться такими навсегда. Я завидую картинам за это. Я действительно, действительно хочу. Они могут жить в своей сцене вечно.       Он закончил свое устное эссе и фыркнул, вскинув руки в воздух. - Боже, я ненавижу это.       Сонми наклонилась вперед, упершись локтями в мягкую джинсовую ткань на коленях, и поднесла палец к губам. - Могу я высказать идею, ну, нет, мысль, что твоя жизнь - это одна большая картина? Уён наклонил голову. - В смысле? - Это значит, что твоя жизнь все еще расписана. Вы находитесь в картине, вы находитесь в процессе. Независимо от того, является ли этот процесс рисованием линий, наложением цветов для затенения или сушкой на стойке - вы все еще находитесь в процессе создания. Есть еще так много картин и разделов вашей жизни, которые нужно создать и нарисовать, что это еще даже не конец. Зачем спешить? Зачем притормаживать?       И да, хорошо, Сонми была права. Замечательное, глупое, правильное и дурацкое замечание.       Он понимает, что на самом деле он не на картине, но он понимает суть или суть, как говорят некоторые. Он все прекрасно понимает. Это тяжело. - Я вижу, как вращаются твои колеса. - Здесь не так уж много происходит, не обманывайся.       Сонми рассмеялась. - Всегда интересно посмотреть, что ты собираешься сказать дальше. - Я дам твоей картине большую гребаную бородавку у тебя на лбу.       Сонми любила свою картину.       Уён застенчиво подарил его ей на день рождения, щеки пылали, а сердце бешено колотилось. Он чувствовал себя глупым маленьким мальчиком, но она знала, что Уён просто с трудом произносил свои слова. Он гораздо лучше выражал себя через свою работу.       Ее волосы были густой копотью и падали на плечи в золотистый пруд, в котором отражались солнечные пятна на ее коже - ее руки тянулись к луне. Уён использовал все цвета, которые, по его мнению, представляли ее - лазурный, розовый, алый, шалфей и золотистый.       Ее глаза были запорошены слезами, грозившими пролиться. - Ты не сделал мне бородавку. - Поздравляю. Проверь свой холодильник на предмет чили, которое я тебе приготовил.       Уён и Сан вернулись на чертово колесо.       Центр Луизианы подмигивал под ними, их викторианское предместье и Вье-Карре были усеяны фонарями, которые выглядели как причуда светлячков. Сан, казалось, был одержим городской площадью и достопримечательностями, которые на ней находились, так как он всегда умолял приехать сюда, когда наступит Рождество. Не то чтобы Уён возражал - на самом деле, он навел на него немного меланхолию.       Ленты малинового и королевского синего цвета разбросаны по деревьям и коридорным люстрам, которые вращались зимой, мерцающие волшебные огоньки были обернуты вокруг толстых ветвей, разбрызганы по бровям арок окон, а колонны ошеломляющих зданий вспыхивали радугой.       Что-то в Рождестве казалось волшебным, и даже без снега он чувствовал, что все еще может наслаждаться ивами и свежим воздухом. - Тебе нравится Рождество? - спросил Сан у Уёна, который глазел на фонари, развешанные по зданиям в угловатом строении, зигзагообразные и поникшие. Уён прикоснулся к стеклянному окну в центре города, и его шарф прикрывал его розовый рот. - Ммф, - ответил он, все еще глядя на все красивые огни, которые наполняли город. Он описал мини-круг и указал на колесо обозрения, на котором калейдоскопические лучи мелькали вверх и вниз по рельсам и сидячим ящикам.       Уён стянул шарф со рта. - Мы можем прокатиться на нем?       Теперь они были высоко в небе- - Я буду держать тебя за руку все время, - сказал Сан.       Он сдержал свое обещание, данное раньше, и все еще держал его за руку, когда они указывали на пейзаж внизу. Сан упомянул, что хотел, чтобы он увидел Батон-Руж с вершины мира, - Уён хихикнул над его детскими словами. - Что? Это с вершины мира! Мы так высоко!       Они громко смеялись, и Сан хихикал ему в шею, когда они ползли еще выше, становясь жертвами ветра, развевающего их волосы и шарфы. Уёну было все равно, что у него онемели руки, и ему было все равно, что ноги Сана были перекинуты через его собственные. Потому что, если бы его жизнь была картиной, он думает, что она была бы одной из его любимых. - Ты помнишь прошлый раз? - спросил Сан, когда они замерли на вершине мира. - Я помню, - Уён улыбнулся, глядя на просторы их города, на мерцающий снег, целующий их щеки и костяшки пальцев.       Уён вспоминал: - я также помню, что боялся ездить на нем, но кто-то сумел убедить меня, пообещав подержать за руку и палочки корицы. - И посмотри на нас сейчас - мы по уши влюблены друг в друга. - Всегда такой романтичный, Сан.       Их молчание было уютным (как всегда), и Сан наклонился, чтобы поцеловать его в щеку. - Ты парень со звездой. Уён отстранился, забавляясь.       - В смысле? Сан застенчиво отвел взгляд, его глаза блуждали по Батон-Ружу и фонарям, которые сияли в небе. Уён проследил за его взглядом вверх и был потрясен, увидев, что он видит звезды. Звезды, которые обычно были затемнены всеми огнями города и людьми, живущими внутри, всегда горели слишком ярко, чтобы мир мог их догнать. - Я имею в виду... я не знаю, ты всегда так дорожишь всем, что тебе дорого. Ты всегда все держишь с такой заботой, и рисуешь с такой заботой, и смотришь на всех с такой заботой. Что когда я думаю о тебе, я думаю о светлячках и одуванчиках, которые парят в небе. Я думаю о звездах, которые сияют так ярко и красиво. Ты никогда не смотришь вверх, никогда. - Сан... - ...и не думай, что я не замечаю. Я делаю. Я замечаю все, что ты делаешь, Уён. Как я могу этого не делать? Я всегда удивлялся, почему ты никогда не смотришь вверх и всегда смотришь в землю на свои картины. Ты когда-нибудь рисовал небо? - Нет. - Почему?       Уён ненавидел небо.       Может быть, именно поэтому он всегда рисовал с опущенной головой. Погружая пальцы в полупрозрачные простыни, погружая большие пальцы в темно-синие и угольные лужи, шепча кистями по приливам джинсовых разрывов и берегам холстов. Он рисовал все, что угодно, только не мир над ним, он не хотел знать, что произойдет, если он просто слегка наклонит голову вверх.       Теперь они поднимались все выше, звезды были у них на кончиках пальцев.       Уёну потребовалось много времени, чтобы понять концепцию злого смеха в отличие от тишины, которая была дома. Его мир превратился из тихого, только жужжание гладкого холодильника и тишина, которая сидела в углах его дома, тишина, которая пряталась за диваном, присев на корточки, - в кровь, шумящую в ушах, и рвущуюся тонкую бумагу, испачканную солнцем. Даже цвета на его бумаге были спокойными, когда он выводил кистью четкие линии двух мальчиков, обнимающих друг друга.       И когда он смотрел, как громко смеются мальчики и крутят каблуками в его первой любви, он позволил себе погрузиться в это чувство. Это было очень похоже на то, как он позволял цветам, смоченным в чае, и блюзу отдыхать на простынях всю ночь, позволяя звездам и заходящему утреннему солнцу рисовать. Уён позволил себе вспомнить это чувство. Он обуздал это, как будто сорвал с неба танцующий лепесток и проглотил его целиком. - Это долгая история. - У нас есть время.       Мы... Это звучит мило.       Итак, он сказал ему. Он рассказал ему о сломанных холстах, сломанных мальчиках, залитых солнцем цветах, керамических шкафчиках и тихом шуме окружающего мира. И если бы у Уёна когда-нибудь была причина посмотреть на небо, он думает, что Сан был бы довольно веской причиной.       Сан нежно обнимает его. - Я был бы твоим другом. Я бы каждый день провожал тебя домой. Я бы взял тебя за руку и пообедал с тобой. Я бы сражался с каждым из них, если бы это было то, что требовалось. Тебе никогда не придется быть одному, и тебе никогда, никогда больше не придется слушать тишину. Я никогда не заткнусь, если ты этого хочешь. Ты для меня все. Я бы взял твою картину и попросил тебя сделать ее специально для меня. Мой мальчик со звездой. - Ты бы хоть взглянул на меня еще раз? - спросил Уён, поддразнивая его, слезы теперь медленно капали с его щек и обратно на землю. - Я бы обошелся без второго взгляда и одарил тебя каждым первым, Уён.       По дороге домой Уён позволил себе вольность поднять глаза.       Он думает о Сане, о том, как он рос с волосами, которые сами укладываются, как надо, о нежных прикосновениях его матери, которая говорила ему смотреть на небо, расчесывая щеки и волосы за ушами, которые он любил целовать. Сан рос добрым и любимым, с цветами в качестве соседей и одуванчиками в качестве желаний, которые всегда находили время, чтобы остановить мир для него. Он думает о своем Сане, прекрасной загадке, для которой никто никогда не находил подходящих слов.       Он посмотрел на небо, наполненное всеми мыслимыми чудесами, и удивился, почему ему никогда не приходило в голову нарисовать его. Он позволил себе посидеть в нем, позволил себе подумать, что это был момент времени, что мир позволил ему этот момент, потому что Сан был с ним.       Он закрыл глаза и начал рисовать.