Кремово

Юнги не то чтобы разбирается в десертах… По сути, это всё мука, масло, сахар и яйца — в разных пропорциях И он раздражённо закатывает глаза, когда Чимин начинает его отчитывать за то, что он принёс из кондитерской не профитроли, а шу. — Ты просил булочки с кремом, так что просто возьми и ешь эти, разницы ника… — Да как ты смеешь! — Чимин, бога ради. — И что дальше? В следующий раз ты принесёшь заварное кольцо вместо эклера? — И то, и то, и запихну одно в другое. Чимин пытается выглядеть оскорблённым, когда Юнги суёт ему в рот второе пирожное подряд, растягивая щёки. Вчера был день «Х», ради которого Пак впахивал и худел до полуобморочного состояния, и перед сном, как в бреду, он бормотал то о морковных кексиках, то о мягких печенюшках с орешками, и особенно часто о корзинках из песочного теста, наполненных фруктами и ягодами, под едва заметным, глянцевым слоем желе. Ему даже снилось пишмание, клубочки из тонких сахарных нитей, ромбики фисташковой халвы, чернослив в шоколаде, пудинг из тофу, зелёное мороженное с матча, баоцзы с пастой из красной фасоли, яичные тарты, и вишнёвый пирожок из макдональдса. Чимин хотел вензель с малиной, высокохудожественно забрызганный белым шоколадом. Хотел есть солёную карамель — ложками. Как-то за завтраком, проснувшись не в духе, он сделал глоток кофе — без сахара, сиропа, сливок, и, жуя салат, тяжело вздохнул. — В процессе эволюции на языке появились рецепторы, определяющие горький вкус. Знаешь почему, Юнги? — М? — Это защитный механизм. Потому что все яды, в основном, горчат. Цианид, например, который, кстати, содержится в яблочных косточках, и если ты съешь их очень-очень много, то можешь умереть. Но! Если ты съешь косточки вместе с самим яблоком, то сахар нейтрализует вредное вещество. — … Руккола опять горчит? — Да. И американо. — И тебе жизненно необходимо чего-нибудь сладкое? — Да… — Чимин приподнимается со стула, перегибаясь с одного конца стола к другому, чтобы слизать с уголка губ Юнги персиковый джем. Чтобы тренировать помимо тела силу воли, младший смотрел и нюхал запретное. Он заходил в пекарни, тщательно выбирая — не для себя, а для Юнги, побуждая его пробовать десерты и понимать, что бриошь и круассан это совсем не «однохуйственное». Что зефир отличается от пастилы, как берлинер от пончика. Сам Пак прижимал языком к нёбу кусочек горького шоколада, отказываясь даже разговаривать, пока он полностью не растает во рту. А после незапланированной траты калорий в постели, Мин вручал ему завиток твёрдой снаружи и вязкой внутри меренги. И, наконец, выступив на конкурсе и получив заветное место в танцевальной труппе, Чимин попросил в качестве награды профитроли, маленькую упаковочку. Юнги благородно встал пораньше, купив… Свежайших шу. Прекрасно, но… Юнги всё ещё не разбирается в десертах, и любит всего одну сладкую булку. Сжимая щёки Чимина, не ожидавшего этого, он посмеивается с того, как крем немножко вытекает между пухлых губ, сложенных бантиком. «Всё — яд, всё — лекарство; то и другое определяет доза». Сахар называют белым ядом, и у Чимина точно есть от него зависимость, воздействующая магически и наркотически. Может быть, дело в том, что он всегда себя в нём ограничивает, дозируя, считая калории, предпочитая полноценный обед вместо пары шоколадных батончиков. Он не объедается сладостями на радостях от победы, разрешая себе лишь чуточку больше обычного — не хочется портить кожу и зубы, набирать вес. Но, всё-таки, от кубиков мармелада его глаза светятся ярче, и появляется настроение на длительные секс-марафоны. Ярко-розовые губы Чимина блестят от слюны, словно леденцы. Его кожа светло-карамельного оттенка, а пышные бёдра и круглый зад хочется посыпать мукой и припечатать сверху ладонями. Юнги шлёпает по ягодицам и мнёт их, как тесто. Он представляет заодно, как распределяет по позвонкам из кондитерского мешка крем, делая съедобную дорожку от шеи до копчика… — Слушай… Мне тут как-то видео попалось, в котором, эм… С девушки сняли трусики, и засунули их ей внутрь. — Вау. А я-то думал, что это у меня сейчас неподходящие мысли. Чимин-а, всё, что не член, и не имеет стоппера, твоя задница засосёт и схлопнется. Чимин, полулёжа на кровати, посмеивается в подушку. — Это издержки того, что мы так долго вместе, да? — Дурацкие разговоры перед сексом? — Нет, то, что мы делимся фантазиями. — Ты правда хочешь, чтобы я запихал в тебя трусы? — Может быть, но не эти. Какие-нибудь… Шёлковые стринги? И не целиком. — Хм. Ладно. Вернёмся к этому разговору в магазине нижнего белья, хорошо? — А о чём ты думал? — О креме в тебе. — А… Ну, ты можешь кончить в меня. Юнги проводит языком по ягодице, и щекочет под коленками, побуждая податься назад и прогнуться сильнее. Распределив прозрачную смазку по кончикам пальцев, он раздвигает упругие половинки, и всё в нём протестует против того, чтобы баловаться с трусами. Серьёзно. Конечно, это место вообще не для входа и впихивания чего-либо, а наоборот, и нужно преодолеть барьеры в голове, чтобы собственные пальцы и член казались в последствии органичным дополнением в теле гибкого танцора. Чимин подмахивает, насаживаясь, ёрзает, подбирая лучший угол, крутит задом и рвано выдыхает: «Да!», когда пальцы ударяются точно в простату. Юнги раздвигает их на манер ножниц и влезает между ними языком, присасываясь к гладко выбритому, пульсирующему кольцу мышц, дополнительно смачивая слюной. Он прислушивается не к тем хлюпающим звукам, что издаёт сам, а к тому, как задыхается Чимин, что дышит всё чаще и чаще, начиная извиваться. — Пожалуйста! — хныканье сменяется на звонкий вскрик, и с чмоком отрываясь, Юнги перемещается, выпрямляясь и пристраиваясь сзади. Рефлекторно он тянется за презервативом, но вспоминает, что сегодня ему разрешили обойтись без него, и щедро смазав член, медленно растягивает тугие мышцы головкой, наблюдая за тем, как, скользя, погружается вглубь. Он замирает, чуть отстраняется, и проталкивается вновь, на этот раз дальше. К слову о дурацких мыслях, всё это напоминает ему сцену осады из Властелина Колец, когда тролли из армии Саурона таранили Великие Врата Минас Тирита — Грондом, что был сделан из стали, в форме скалящегося волка, заговорённый разрушительными чарами, и в три удара он разбил… Что ж, эти образы определённо помогают не кончить сразу же, когда член оказывается в Чимине полностью, сдавливаемый со всех сторон, и без тонкого слоя латекса прекрасно ощущается, как там влажно и горячо. Юнги прикусывает нижнюю губу, неторопливо покачиваясь, давая время привыкнуть и расслабиться. Проводит руками по напряжённой пояснице, любовно оглаживает большими пальцами ямочки, и улыбается, когда Пак виляет, прося активных действий. Итак, всадники Рохана… Да к херам. Держась за крепкие бёдра, Мин ударяется о них своими, и Чимин стонет каждый раз, когда он входит до упора, и делает вдох, когда ставшую липкой от пота, покрасневшую кожу обдувает воздухом, и — снова, близко до стона, и снова, и снова они вплавляются друг в друга. Юнги кончает, заваливаясь вперёд на спину Пака, прикусывая его между плечом и шеей, оставляя след от зубов. Потом, конечно, младший будет ворчать что Юнги чёртов кот, замазывая синячки тональником, но сейчас он едва дышит, и волна дрожи передаётся и ему. Ноги разъезжаются, вдавленный в матрац, от нескольких сильных толчков, которыми Юнги продлевает свой оргазм, сжимаясь Чимин видит цветные, разрастающиеся круги за закрытыми веками, и вскрикивает. Спальня чуть-чуть кружится. Младший лежит на боку, не мигая уставившись в стену. Биение грохочущего сердца отдаётся даже в онемевших пальцах. У него должна быть отличная физическая выносливость, но потеть в зале для практики, и быть затраханным Мин Юнги — не сравнимо. — Что ты там делаешь? — лениво интересуется он, замечая, что его тискают за ягодицы. — Из тебя вытекает моя сперма. — Кремово? — Кремово.