Кремово

Они практически бегут по аэропорту, считая гейты. Чимин тормозит у островка Старбакса, поводит плечом — лямка рюкзака сползает, тянется за кошельком во внутренний кармашек… — Нет. — Да. — Юнги… — Блять, инста-дива, что сдохнет если не выпьет свой ссаный чай-латте-матча-херь за бешенные деньги, ты серьёзно? — Жмот. — Мы опоздаем на рейс. — Пока наши имена не прозвучат из динамика — всё в порядке, хён. Мин хватает ртом воздух и пытается отобрать кошелёк. — Найди гейт, а я найду там тебя. Иди. — Чимин, нам нельзя разделяться. — Мы ещё в Сеуле! — Билеты и паспорта у меня! — Ну так отдай мои! — Запутаемся и потеряемся! Нам надо идти вместе! — Я не буду бегать туда-сюда, я хочу свой матча… — Хуятча, — Юнги, чеканя шаг, уходит. Чимин медленно делает вдох и выдох, жалко улыбаясь бариста. Всё нормально, ему просто нужно побыть одному — и ему, и хёну. Утро выдалось слишком суетливым — проверить по сто раз, всё ли взяли, потом пробки, наглый таксист, утверждающий, что они поцарапали колёсиком чемодана пыльный бампер, толпы, очереди, досмотр, на паспортном контроле Юнги задержали, не веря что это он фотке, с розовыми волосами… — И айс американо, будьте добры. Кофемашина выцеживает бурую жидкость, и это очень наглядно о том, как проходят секунды. Мин, наверное, где-то там впереди взрывается от нервов. Чимин делает вид, что не бежал как Усейн Болт, с парой стаканов и ёбанной ручной кладью. Рюкзак с прицепленной болтающейся сосисочной подушкой, сумочка для документов на шее, кофта, рукавами завязанная на поясе... Оттопыривающий карман клубочек тёплых носков тоже очень важный элемент, потому что в самолёте, не имея возможности двигаться и ходить, его ноги обязательно отекут, распухнут, и если снять обувь будет полегче, но ножки замёрзнут, и вот тогда Чимин натянет запасные носочки. Всё продуманно до мелочей. Всё под контролем, кроме настроения хёна. Юнги сидит в зоне ожидания на пластиковом кресле, застолбив соседнее место панамкой. С очень важным и хмурым видом он листает газету. — Успел накупить чтива в киоске? — Этот киоск в двух шагах от нашего гейта. — Держи свой кофе. — Я не просил. — Пей молча. — Рот мне не затыкай. — Вот и вся благодарность. — Из-за тебя я буду бегать в туалет. — Пофиг, я-то у окна. — Уже нет, кто первым пришёл сюда, тот и у окошка. — Место моё по билету! Меняться нельзя! Иначе спасатели не опознают трупы. — Такого коротышку, как ты… Юнги вздрагивает, представляя то, чего бы не хотел, делает глоток кофе и придвигается к Чимину чуточку ближе. Пак фотографирует стакан с логотипом. — Приподними руку, чтобы оба стакана влезли в кадр. — И зачем? — Напишу пост, что всё хорошо, скоро вылетаем. Хоть всё не так уж и хорошо. — К чему тогда врать? — Ты бы как написал? — Честно. — Что мы наитупейшим образом повздорили из-за ерунды? — Пей чаёк, зелёная бурда вроде бы нервы успокаивает? — Бурда у тебя в голове. — Посмотрите, кто дуется. — На себя посмотри. Наконец, объявляют начало посадки. …И будь Юнги трижды мудаком, на взлёте Чимин переплетает с ним пальцы, с тревогой глядя в иллюминатор на то, как размывается из-за увеличивающейся скорости разметка на асфальте. В один волнительный миг самолёт отрывается от земли, и напряжение, сковывающее всё тело, исчезает. Юнги деликатно высвобождает ладонь, зарывается в газетки и прихлёбывает кофе, полностью игнорируя и инструкции бортпроводников, и Чимина, который деловито обустраивается в углу. У младшего с собой патчи, маски для лица, термальная вода, полезные закуски, дохрена и больше неотредактированных фоток и надо бы сделать новых — сидит-то он у окна, победно. Пак пихает Юнги локтём, показывая причудливые облака в лучах солнца, на что тот угукает отстранённо. Когда приносят еду, они без вопросов меняются содержимым стандартных наборов — больше овощей оказывается в одной касалетке, чем в другой, круглая булочка мигрирует к идентичной на салфетку на откидном столике… — Дай мне то, что у тебя там ещё было в рюкзаке, — Мин протягивает ладонь, растопырив пальцы. — Неа. — Засранец, я заплатил за билеты… — И что? Это не мои проблемы. — Я тебе их сейчас устрою. Ну дай что-нибудь пожевать? Чимин выкатывает на широкую ладонь два орешка и не успевает увернуться — нет особо пространства для манёвра, как Юнги выхватывает весь пакетик с ореховой смесью и смеётся. — Больше ты ничего не получишь, хён, — с этими словами он медленно выуживает из запасов батончик с гранолой и шоколадом. — Твою мать. Приподняв бровь, Чимин запихивает батончик в рот целиком, но длинные пальцы нагло лезут между зубов, доставая обслюнявленный кусок и съедая. — Мы мерзкие. — Наверно. Основной свет погашен, практически все, даже орущие до этого дети, спят. Юнги смотрит фильм с экрана, вмонтированного в кресло напротив, Чимин, привалившись к его плечу, смотрит тоже, слушая музыку в плеере. У него настолько древней эйрподс, каких уже не выпускают, и когда фильм про монастыри заканчивается, Чимин вставляет один наушник Юнги в ухо. Играет Heart Of Glass — Blondie. — Мы под это в Just Dance танцевали? — задевая мочку губами, шепчет Мин. — Или под Funkytown? — Тэклберри, гатта мув он? — Англичанин, — хохотнув, Юнги крепко обнимает рукой за плечо. — Накрой нас пледом. — Хочешь спать? — Нууу, раз больше нечем заняться… Рука младшего замирает над поясом штанов. — Тебя выпнут с парашютом. Не успеешь заинстаграмить даже. — Ты вот вообще не создан для риска. — Я лечу с тобой отдыхать. С тобой. — Да ты любишь меня, куда тебе деться. — Самонадеянный какой. — Лю-би-мы-й. Едиииинственный. — За-но-за. — Давненько я тебя не трахал. — Не хотелось бы идти сейчас дрочить, поэтому тш-ш-ш. Юнги нажимает на кончик носа, украдкой целует в висок. Они возятся, устраиваясь удобнее, замирают… — Блять, Чимин, я хочу в туалет. — Всё-таки дрочить? — Из-за кофе! Как же ты меня бесишь... Любимый.