Ледяные воспоминания

      Проснувшемуся в шесть утра Хёнджину, ничего не оставалось, кроме как направиться на кухню за кружкой кофе. Уснуть он уже не смог бы, а вот избавится от сонной дымки перед глазами было бы очень даже неплохо. Заварив себе кофе, Хван уселся напротив окна, рассматривая редких прохожих. Многие люди спешили на работу, а их тренировка с Феликсом должна была начаться только в двенадцать, поэтому времени ещё было слишком много. Невольно задумавшись, парень подумал, что как-нибудь стоило бы сделать с Феликсом номер, в котором они смогут передать какую-то мысль из фильма. Хёнджин видел много таких выступлений, по типу образов Харли Квин и Джокера и это было действительно очень интересно, так почему бы им с Ликсом тоже не попробовать? Да хоть ту же концепцию, зато будет что-то новое для обоих.       Вздохнув, парень завалился на диван в гостиной, решив посмотреть какой-нибудь фильм перед тренировкой. Хван закутался в одеяло, которое всегда лежало на диване. Даже Ликс, который был в квартире всего раз, видел и спал под этим пледом, так что он был некоторой достопримечательностью дома. Хёнджин чётко помнит, как, проснувшись, с утра наблюдал довольную, спящую моську младшего. Тот выглядел мило и смешно одновременно, он даже фото успел сделать, но Ликсу об этом даже не сказал. Они были настолько заняты, да и Ликс вроде как не был настроен на более близкое общение в тот день.       Но сейчас это уже было неважно и, выбрав первый попавшийся фильм и поудобнее устроившись, парень увлекся просмотром. Не то, чтобы он был интересным, просто порой там звучали фразы, о которых он задумывался надолго, ровно настолько, пока не слышал какую-нибудь следующую глубокую мысль. Смотря фильмы в одиночестве, Хван очень много думал над смыслом не только сюжета, но и каждой сказанной фразой героев. Это он перенял от своей мамы, которая в каждом предложении искала двойной смысл, иными словами подтекст.       «Семь чертовых лет прошло, а я до сих пор не могу не вспоминать тебя постоянно. Что бы ни случилось, рано или поздно, перед глазами всё равно мелькаешь ты, мама…» — мысленно заключает Хёнджин, вновь пытаясь сосредоточиться на фильме.       Вдруг раздается телефонный звонок, и, подскочив с места, парень бежит на поиски мобильного. Тот находится на кухонном столе.       — Алло? Феликс?       — Хёнджин, привет, — слышится из трубки взволнованный голос младшего.       — Что-то случилось? — взволнованно спрашивает Хёнджин, когда Ли долго молчит, видимо не зная, как собрать все мысли в кучу.       — Нет-нет, просто я сегодня не смогу прийти, у меня появились дела и…       — Хорошо, ничего страшного, я понял, — спокойно отвечает Хван и, выслушав тысячи извинений, кладет трубку.       Феликс слишком часто парился по таким простым поводам. Ну не смог и не смог, ничего страшного. Только вот извинялся так, будто бы совершил что-то ужасное. Взглянув на часы, парень вздохнул. Девять утра, что ж, самое время для тренировки. Быстро собравшись, он закидывает тренировочную сумку в машину и направляется к давно знакомому зданию.       Уже оказавшись на льду, Хёнджин вспоминает несколько сольных программ, прокатывая их без единой ошибки. И ему…скучно. То ли дело время, когда он только начинал: постоянные падения, синяки, иногда даже слёзы. А самое главное — наставляющие слова матери, которые Хван порой даже не понимал, хоть и внимательно слушал.       Включив какую-то первую попавшуюся в плейлисте мелодию, парень медленно начал наматывать круги по льду. Громкая мелодия, под которую в детстве постоянно хотелось двигаться, как-то особенно грустно звучала сейчас. Пустой стадион вызывал ностальгическую грусть.       Повторяя давно заученные с детства движения руками и простые комбинации прыжков, парень чувствовал, что в глазах становилось влажно. Он не позволит себе здесь плакать, но слегка выпустить эмоции всё-таки можно. Завершая комбинацию, Хёнджин рвано дышит, пытаясь сдержать слёзы. Он просто скучает, как тогда, когда ещё был подростком. Скучает так, будто бы мама ушла только вчера. Как бы он не хотел, он не мог отпустить, время от времени вспоминая то, насколько больно было, когда самый светлый и близкий человек в его жизни покинул его, оставив одного. Она не была в этом виновата, но… и Хван был лишь мальчиком, чей мир сломался. И его надо было строить заново. А мамы рядом больше не было. Был лишь Чан, которому тогда было сложновато доверять.       Поднявшись к сидениям и усевшись на одно из них, Хёнджин вздохнул, приводя мысли в порядок. Самым болезненным в его жизни, наверное, были именно воспоминания связанные с самым главным человеком в его жизни. Больше неё он никого не любил, даже Джи Ён, которая в какой-то момент смогла помочь справиться с этим грузом. Мама была самим солнцем, освещающим путь в жизни. Потеряв её, Хёнджин будто потерял саму жизнь.                            Нежные звуки скрипки наполняли помещение, пока в центре, ни о чем не задумываясь, кружилась женщина средних лет. Каждое её движение словно было вылеплено доносящейся из колонок музыкой. Она двигалась так, будто её нёс ветер, а она была лишь лёгкой пушинкой в его грозном потоке. Сложные элементы, которые не каждый хороший фигурист сможет выполнить, в её исполнении выглядели невероятно простыми и изящными, будто она не прикладывала усилий, чтобы их выполнить. Вся программа была идеально отработана, не было ни единого момента, к которому можно было придраться. Лицо женщины всегда отражало нужные эмоции. Если это была радость — то обворожительная улыбка, если грусть — невероятное отчаяние и слёзы застывали на её лице. Она была мастером и могла заворожить зрителей буквально одним лишь своим лицом.       … Постепенно музыка затихает и, остановившись, женщина часто дышит. С годами выполнять столь активные программы становится намного сложнее.       — Мама, — вдруг радостно раздается откуда-то со стороны трибун и, обернувшись, женщина улыбается. На сиденьях, завязывая шнурки на коньках, сидит её сын. — Чем займёмся сегодня? — подъезжая к женщине, спрашивает мальчик.       Мать хитро улыбается и медленно начинает двигаться по периметру катка, намекая сыну на то, что для начала стоит размяться. Научившись понимать её без слов, мальчишка принимается за раскатку, подготавливая себя к сегодняшнему занятию.       — Сегодня хочу научить тебя одному очень эмоциональному номеру, который всегда помогает мне настроиться, — улыбается женщина, принимаясь объяснять сыну движения, — Джинни, расслабься, ты двигаешься как бревно. Не переживай и всё получится. Отдайся льду, пусть он сам поведет тебя.       — Ага, — кивает мальчик. Мама всегда говорила что-то подобное. Хван младший никогда не придавал этим словам особого значения, откладывая понимание этих фраз на попозже. Мол, вырасту — пойму. Однако, это было довольно тяжело из-за витиеватых формулировок.       Постепенно тренируя элементы, они не замечают, как на стадионе, среди сидений появляется человек, внимательно наблюдающий за их занятием.       — Тебе не жалко мучить его так долго? — вдруг раздается откуда-то сверху со смешком и к перегородке спускается парень лет двадцати двух.       — Чан! — радостно восклицает женщина, подъезжая к перегородке и коротко обнимаясь с парнем, — а насколько долго мы здесь торчим?       — Часа три, если не больше, — спокойно отвечает он, пока к ним подъезжает маленький Хёнджин. — Ты не устал? — обращается он к мальчику, пока тот с интересом разглядывает парня.       Чан-хён, насколько было известно Хёнджину, работал тренером только последний месяц, однако довольно быстро успел поладить с его мамой. На самом деле, мама Хёнджина была не очень общительным человеком и редко общалась с кем-то близко, однако Чан стал одним из немногих, с кем женщина очень часто разговаривала, делилась чем-то и что самое удивительное, могла доверить очень личные вещи. В этот же круг входил ещё и тренер Со, которого Хёнджин не знал вообще, так как он работал в основном с ребятами помладше, да и на другом катке. Так что, спустя долгое время, мальчик смог познакомится лишь с одним другом матери.       — Не думаю, что тебе стоит так над ним издеваться, — доносится до ушей Хёнджина и тот не собирается молчать, сразу же отвечает второму тренеру:       — Мама надо мной не издевается. Мне действительно нравится, — улыбается мальчик и, взяв бутылку воды из школьного рюкзака, быстро поглощает жидкость.       — Кстати, Джинни, ты видел, как катается Чан? — вдруг спрашивает женщина с явным намеком, от чего второй тренер отваливается в сторону, вполне понимая, что сейчас будет. Мальчик, как и ожидалось, отрицательно мотает головой. — Тогда думаю завтра с тобой потренируется Чанни, как раз посмотришь на его мастерство, — подмигивает мама, пока Чан пытается всячески отрицать её слова.                            — Чего грустишь? — раздается вдруг над ухом, и, подняв голову, Хёнджин встречается с обеспокоенным взглядом тренера.       — Просто… То, чему меня учила мама… Я до сих пор не могу понять её, сделать так, как она хотела, — отвечает Хван, снова задумавшись.       Повисает неловкая тишина, Хёнджин понимает, что к месту было бы сказать что-то другое, а Чан просто не знает, что ответить. Он бы очень хотел помочь младшему. Тот был для него как сын.       — А Феликс? — вдруг спрашивает тренер.       — А что Феликс? — не понимает Хван, смотря на Бана в недоумении.       — Ну… Ты бы наверное не выбрал его себе в партнёры, если бы он не был каким-то особенным, — поясняет свою точку зрения мужчина и достает коньки, начиная их надевать.       — Да… Но… У меня такое чувство, что он мне не доверяет, поэтому ни я, ни он, не можем помочь друг другу полноценно.       — Ну так ты попробуй сблизится с ним, — улыбается Чан и спускается на каток, начиная наматывать круги, пока Хёнджин погружается в свои мысли.

***

      Лёжа на кровати, Феликс вообще не понимал, что ему делать. Его нынешнее состояние явно не сулило ничего хорошего. Взгляд невольно падает на дневник, который парень пытается вести уже неделю. И вроде это помогает. Только вот Ли прекрасно осознает, что намного эффективнее было бы обратиться к специалисту, получить консультацию, однако финансов на психолога не хватало.       С одной стороны, он вполне сможет справиться и сам, но с другой… В прошлый раз ему очень сильно помогла аджумма, которая работала в доме отчима домработницей. Но сейчас, Ликс ведь был один, а делится с кем-то своими проблемами, как и всегда, не хотелось.       Перевернувшись на бок, Ли вздохнул, обнимая черный блокнот, свернулся в позе эмбриона и натянул на себя одеяло. Он сможет справиться, просто стоит поверить в себя. Закрыв глаза, парень погружается в сон, надеясь, что ему приснится что-то хорошее.                            Еле перебирая ногами, Феликс заваливается на кухню, чтобы попить воды, на улице стоит адская жара, а он, как всегда, с головы до ног в чёрном. За столом, медленно потягивая вино, сидит мать, пока у плиты готовит домработница.       — Что сказал врач? — даже не поворачиваясь в сторону сына, спрашивает женщина, погружаясь в изучение стеклянной поверхности бокала.       — Тебе-то какое дело, — фыркает Ли, однако сил спорить с мамой нет, поэтому он просто кидает на стол бумажку со всеми записями психолога.       Женщина, кинув недовольный взгляд на сына, берет в руки лист бумаги, внимательно проходясь взглядом по его содержимому, пока Феликс стоит где-то в углу, лишь бы не смотреть на бесчувственные глаза матери. Закончив читать, она, цокнув языком, бросает бумажку обратно на стол, а затем высокомерно смотрит на сына.       «Ну вот, опять…» — пролетает в голове Ликса. Он уже был готов выслушивать, какой врач плохой, какое он говно. Он ждал всего этого, вместо обычных слов поддержки. И осознавая это, ему становилось невыносимо больно. Настолько, что в уголках глаз непроизвольно начали собираться слёзы, которым ни в коем случае нельзя давать выхода, ведь начнется очередной скандал.       — Серьезно? Дневник? Ты что, какая-то девчонка?       — Но это же контроль питания и…       — Замолчи, я ещё не закончила, — обрывает его женщина, — Ты и вправду думаешь, что я поверю этой грёбаной психологине? Тут ни одного дельного слова, Феликс. Просто жрать надо нормально, а не строить из себя хер знает кого, придумывая всякие болезни. Боже, я надеялась, что в тебя там силком хоть еду пихнут, или зонд там поставят. Что угодно, лишь бы ты себе и нам мозг перестал выносить. Ты сам придумываешь себе болезни, а страдаем мы! — окончательно срывается мать и выходит с кухни, направляясь к себе в комнату.       Феликс вздыхает и поднимается к себе. Закрывшись, Ли утирает слёзы, всё-таки в какой то момент захотелось поверить в то, что мама сможет хоть как-то понять, или поддержать, но ей было абсолютно плевать. Плевать на его состояние, на лечение, на причины… Она думала, что всё так просто, но почему нельзя поговорить и понять? Хотя бы попытаться?       Весь день Ликс проводит в кровати, не обращая внимания на возмущенные крики матери о том, что парень снова строит из себя обиженку. Феликс просто лежит на кровати, пялится в потолок и думает, как же ему быть дальше. Приемы у психолога безусловно должны будут помочь, однако, по её словам, этого будет мало, да и надо ли оно ему…?       Вдруг в дверь раздается стук. И парень, еле поднявшись с места, направляется к двери, медленно открывает её, ожидая увидеть на пороге разъяренного отчима, однако перед ним стоит лишь аджумма, которая тут же врывается в комнату. Положив поднос на тумбочку, женщина оборачивается к Феликсу и протягивает ему что-то прямоугольное и чёрное.       — С утра я видела, как ты разговаривал с матерью, а потом прочитала все советы врача…. И думаю, блокнот тебе понадобится, — улыбается она, когда Ли в недоумении крутит в руках подарок. — И это… Феликс, покушай, — кивает она в сторону подноса и направляется к выходу из комнаты.       — С-спасибо, аджумма, — в растерянности благодарит парень, прежде чем женщина успевает покинуть комнату. От этого теплого жеста со стороны незнакомого человека, внутри Феликса разливается что-то теплое, чего он никогда не чувствовал раньше. Присев на кровать, парень недоверчиво косится на еду, в то время, как в животе предательски урчит. Он хочет кушать, однако сможет ли он сдержать себя, чтобы снова не выблевать всё в белоснежного друга?       — Ну… Не попробуешь — не узнаешь, — открывая подарок женщины на первой странице, шепчет Феликс.