Закулисье культуры

      О своём ребяческом побеге Вэй Усянь пожалел почти сразу. Какое-то время он бежал сквозь темноту на силе инерции от паники, а потом закономерно споткнулся. Врезался плечом в дерево, завопил от боли и несколько раз, как дурак, ударил по нему кулаками, как будто это невинный клён был виноват в том, что Вэй Усянь за двадцать восемь лет не научился смотреть под ноги.       Вцепившись в ствол и тяжело дыша, Вэй Усянь опустился на колени и, всхлипывая, прислонился щекой к шершавой коре. В боку и лёгких кололо от быстрого бега, сердце загнанно стучало, отбивая ритм, наверное, в двести ударов в минуту. Спонтанная пробежка на холодном ветру слегка отрезвила его, в прямом и переносном смысле, и от осознания того, что он наделал – не тогда, на выпускном, а только что, – Вэй Усянь приложился головой об дерево и заорал уже на себя.       Совершенно потерянное лицо Лань Ванцзи стояло у него перед глазами. «Идиот, я же оставил его одного в такой момент! Что он теперь должен думать? Что всё было настолько плохо, что я сбежал в слезах без объяснений? Кретин! – Он шибанулся ещё раз и рывком поднялся. – Чёрт, хоть бы он ещё не ушёл…».       Вэй Усянь, спотыкаясь, поспешил обратно к Дому культуры, гонимый лишь одной мыслью: он должен, он обязан объясниться и попросить прощения, и пусть Лань Чжань даже сочтёт его распоследней сволочью за тот выпускной, возненавидит на всю оставшуюся жизнь и больше к нему не подойдёт, чем будет считать виноватым себя. Лучше уж – при этой мысли Вэй Усянь вздрогнул от боли в сердце – лучше уж их отношения с Лань Чжанем закончатся, чем вот так, чтобы Лань Чжань думал невесть что.       Окна Дома культуры были тёмными, как и всё вокруг, горел лишь фонарь, освещающий площадку у служебного входа, и это не внушало никаких светлых надежд. Вэй Усянь подошёл к дверям и дёрнул ручку на себя. Заперто. Он с силой несколько раз постучал по гладкой поверхности, но толку было ноль: если охранник сидел в своей стеклянной коробке, отделённой ещё и второй дверью, он попросту мог не услышать. Да и толку? Раз двери заперли, значит, в ДК уже никого нет. – Блять! – выругался Вэй Усянь, понижая градус благовоспитанности этого очага культуры.       И что же теперь ему делать? Лань Чжань ушёл, одинокий, растерянный и бесконечно расстроенный, и невесть куда отправился, а если с ним что-то случится? Вэй Усянь даже не знал, где он живёт. Он несильно постучал себя по лбу, заставляя думать. Может, позвонить? Точно, позвонить! Вэй Усянь поспешно принялся искать телефон, хлопая по бокам и бёдрам, запуская руки в карманы чуть ли не по локоть, но аппарата нигде не было, лишь во внутреннем кармане пиджака нашлась банковская карточка. Видимо, её туда затолкал Цзян Чэн на всякий случай, потому что сам Вэй Усянь забыл о её существовании сразу же, как подключил платежи через телефон, да и до этого-то нечасто о ней вспоминал. – Твою мать, – простонал Вэй Усянь, сообразив, что оставил телефон в куртке, а куртку в гардеробе Дома культуры.       Он надрывно рассмеялся от идиотизма ситуации и собственной неудачливости и смеялся до тех пор, пока из глаз не потекли слёзы, а смех не начал перерастать в истерику. Ни он не мог позвонить, ни ему. Цирк, да и только.       Как только Вэй Усянь осознал отсутствие верхней одежды, то сразу же почувствовал холод, который за прежними эмоциями успешно не замечал до этого момента. В конце концов, зима! И пусть в начале декабря температура не так часто опускалась ниже нуля, всё же, не следовало ходить по улице в одной лишь тонкой рубашке и пиджаке, а Вэй Усянь и вовсе не выносил холода.       Дрожа, он постучал ещё раз, потом, не выдержав, надавил на звонок. Но никто так и не вышел: видимо, охранник благополучно уснул на посту. Плюнув, Вэй Усянь побрёл прочь от ДК. Как-нибудь дойдёт до дома, не так уж далеко он живёт, можно добраться минут за сорок быстрым шагом и за час – обычным. «Надеюсь, Лань Чжань не бегает по улицам и не ищет меня», – уныло подумал Вэй Усянь.       Холодный ветер обжигал разгорячённую прежде кожу, неприятно щипал спину под рубашкой и пиджаком, которая вспотела ещё в кабинете. Вэй Усянь ёжился, паршиво было снаружи, ещё хуже – внутри. Бросив взгляд на тёмное стекло витрины, Вэй Усянь увидел, как жалко он выглядит: весь помятый, с растрёпанными волосами, смазанной подводкой и растёкшейся тушью. Впору было уже переходить на водостойкую косметику, честное слово.       И даже погреться было негде: все магазины уже закрылись, последние поезда метро уже отправились, да и кто бы пустил его? В таком виде Вэй Усянь походил на человека, который идёт в метро не затем, чтобы добраться до дома, а затем, чтобы спрыгнуть на рельсы и лечь под первый же поезд. В таком состоянии людей пускали разве что в больницы и в бары, ну, не в больницу же ему идти?       «Значит, я пойду в бар, – решил Вэй Усянь. – Просто погреться. Закажу что-нибудь, просто чтобы не выгнали». Цзян Чэн, конечно, сказал бы на это что-нибудь в духе «умные мысли преследовали его, но он был быстрее».       Спрятавшись от ночного холода, Вэй Усянь выдохнул с облегчением, но потом осмотрелся и чуть не зарыдал. Бар до жути напоминал тот, в котором он отмечал свой университетский выпускной, даже рояль здесь имелся, только само помещение было теснее, и сцены не было. Но делать было нечего, не искать же другой в такой час. Вэй Усянь мысленно истерически хихикнул: нормальные люди, добираясь до дома, пересаживаются с одного транспорта на другой, а он будет с одного бара на другой.       В баре было пусто, наверняка потому, что завтра понедельник. Вэй Усянь подошёл к барной стойке и заказал виски безо льда – хватит с него холода. Бармен взглянул на него и понимающе хмыкнул: − Может, стоит начать хотя бы с глинтвейна? Вы явно замёрзли. − Можно, − согласился Вэй Усянь. – А в глинтвейн – коньяк. И острый перец.       Пока бармен готовил, Вэй Усянь позволил себе рассмотреть его. Высокий, рукава рубашки закатаны по локоть, на пальцах перстни. Красивый, наверное, и как человек, возможно, неплох, но Вэй Усянь не мог больше ни о ком думать в таком ключе: все его мысли занимал один Лань Ванцзи. «Почему я не мог тогда в выпускной напиться с кем-нибудь типа этого бармена? – тоскливо подумал Вэй Усянь. – Почему парнем, которого я напоил и… и… невесть что ещё с ним сделал, должен был оказаться непременно именно Лань Чжань, которого я люблю? Которому я никогда в жизни не хотел бы навредить – и навредил?».       В глазах снова защипало, и Вэй Усянь уронил голову на сложенные на барной стойке руки. Какой же он идиот. Цзян Чэн был прав даже тогда, когда называл его позорищем только в шутку. − Проблемы? – поинтересовался бармен, ставя перед ним прозрачную кружку, наполненную медовыми фруктами, вином и специями. − Я идиот, − выдохнул Вэй Усянь, поднимая голову и придвигая к себе напиток. Глотнул немного и зажмурился от обжигающего тепла и крепости. – Идиот и мудак. − Если бы мне платили каждый раз по десять юаней каждый раз, когда я слышу подобные слова на этой работе, я бы уже разбогател, − сказал бармен.       Вэй Усянь страдальчески вздохнул и отпил ещё острого горячего глинтвейна. Неужели в этот бар ходит столько кретинов типа него? Или только те, кто не привык решать проблемы без алкоголя, который развязывает им язык? А ведь он зашёл сюда просто погреться, мог бы чаю заказать. Но Вэй Усянь как раз привык топить и печали, и радости либо в вине, либо в живописи, но до дома с мольбертом и красками ещё надо было добраться по богопротивному холоду, а вино было прямо здесь. И поэтому он попросил налить ещё бокал. Что толку отказывать себе в выпивке, если он и пьяным, и трезвым только и умеет, что всё портить? − Вы ведь в курсе, что алкоголь – сильнейший депрессант? – заметил бармен, наливая ему смесь. − Вы какой-то неправильный бармен. Разве вы не должны, не знаю, всячески мотивировать меня напиться, чтобы я сделал вам выручку, а потом ещё вписать мне в счёт лишнюю бутылку, пользуясь тем, что я буду мертвецки пьян и всё равно не вспомню, сколько выпил? − Нет, я честный, − улыбнулся бармен. – А вы на самом деле совсем не похожи на мудака, что бы ни говорили. Впрочем, как и большинство людей, которые приходят напиваться с красными глазами и называют себя мудаками. Настоящие мудаки обычно в этом не признаются. − Ну, значит, я уникальный, − буркнул Вэй Усянь. – Вы честный бармен, а я честный мудак.       Гипнотизируя плавающие в вине фрукты, он думал, думал, думал. Увиденная на Лань Ванцзи татуировка стала своеобразным триггером, катализатором, запустившим реакцию в его подсознании. Тогда, после выпускного, Вэнь Цин говорила, что потеря памяти может быть защитной, вот только защищала его амнезия не от того, что сделали с ним, а от того, что сделал он.       С каждым глотком Вэй Усянь вспоминал всё больше эпизодов из той ночи, память возвращалась рваными лоскутами, фрагментами большого мозаичного панно. Профиль Лань Ванцзи, играющего на рояле. Его первый холодный взгляд, обращённый на Вэй Усяня. Две бутылки вина. Их разговоры – как и сейчас, в основном говорил Вэй Усянь. Парк с озером и созревающими лотосами. Чёртов гараж с баллончиками и тату-мастерами; Лань Ванцзи, с абсолютной серьёзностью и убеждённостью заявляющий, что для него будет значить эта татуировка. Резкий запах аэрозольной краски. Сладкий-сладкий поцелуй под сенью деревьев в тепле июньской ночи.       «А я ещё удивлялся, как такой благочестивый человек, как Лань Чжань, мог так шикарно целоваться, если делал это впервые, − мрачно думал Вэй Усянь, допивая крепкий глинтвейн, оставляющий на языке остроту перца и сладость мёда. – Не впервые. Вот тогда и научился. И я тоже».       Как же иронично, что их настоящие первые поцелуи они тоже подарили друг другу. Вэй Усянь счёл бы это безумно романтичным, если бы не тот факт, что они оба были пьяны настолько, что не отвечали толком за свои действия. Вернее, Вэй Усянь-то просто делал то, чего желал и что в голову взбредёт, отбросив трезвые сомнения, он всегда был достаточно беспечным, и его посещали идеи разной степени безумства.       А вот Лань Ванцзи, скорее всего, ничего из этого не хотел и никогда бы не сделал это в трезвом уме. Татуировка? Нарушение общественного порядка посредством распития алкоголя прямо на улице и порча чужого имущества краской, что тянуло на вандализм, каким бы ни было содержание картины? Поцелуи с человеком, которого он знал несколько часов? Лань Ванцзи, конечно, был не без бунтарских сюрпризов, взять хоть тот же мотоцикл, но не до такой же степени.       Погрязший в мрачных мыслях, самокопании, сожалениях и ненависти к себе, Вэй Усянь заказал виски и повторял до тех пор, пока голова не начала кружиться. В тот июньский вечер он сделал ровно две хорошие вещи: не оставил Лань Ванцзи спать в баре, брошенного всеми, и отвёз его домой. Только по-хорошему ему следовало сделать это сразу, как тот проснулся, а не спаивать человека.       Боги, Лань Чжань ведь наверняка уже был нетрезв, раз уснул, а после пробуждения позволил Вэй Усяню находиться рядом с собой! А он, дурень, даже не понял этого, ну, подумаешь, уснул человек, ведь Вэй Усянь тогда не знал об этой особенности – что Лань Ванцзи пьянеет даже с одного бокала шампанского, засыпает, а после начинает вытворять безумные, несвойственные для себя вещи! Вэй Усянь пил, копался в чужой личности, бил татуировку, нарушал закон и целовался с абсолютно беспомощным человеком, который попросту был не в состоянии ему отказать!       Он треснул себя по макушке до искр и слёз из глаз, а потом попросил ещё виски. − Вы уже выпили целую бутылку, − заметил бармен. – Может быть, вы всё-таки поедете домой? − Я дойду, − пьяно захихикал Вэй Усянь. – У меня даже телефона нет, представляете? Если вы устали наливать, давайте, я просто сразу оплачу вторую бутылку и пойду домой, я, кажется, уже вполне согрелся.       Бармен вздохнул, но выполнил его просьбу. Вэй Усянь, промахнувшись несколько раз мимо кармана, всё же достал карточку и честно всё оплатил, схватил бутылку и сполз с высокого стула. − Карту не забудьте, − напомнил бармен и вручил ему пластиковый прямоугольник. − Точно, − фыркнул Вэй Усянь, каким-то чудом сохранивший способность связно говорить и стоять на ногах. – Раньше я везде забывал кошелёк, а теперь я буду забывать везде карту. И телефон, к которому она привязана. Спасибо. И за беседу тоже.       Он махнул бармену на прощание, слегка покачнувшись, и вышел из бара. Алкоголь согревал его изнутри, и холод совсем не чувствовался. Вэй Усянь подумал, что ему так тепло, что он мог бы обойти полгорода и не замёрзнуть. Ноги несли его куда-то, куда он сам не осознавал, пока не опомнился, поняв, что идёт не туда. Не на юг. Улица – с одной стороны тёмный парк, с другой дома – казалась Вэй Усяню до странного знакомой, хотя это совершенно точно был не его район и не та дорога, по которой он обычно ходил до Дома культуры и обратно. − Где это я? – вслух удивился Вэй Усянь сквозь шум в голове. – Как я сюда попал? И сколько вообще времени?       И тут он понял, что дорога, вымощенная распиваемым на ходу виски, привела его туда, где он уже однажды был, и даже не один. Та самая улица, вон, даже камера знакомая и всё так же смотрит в сторону. Прямо перед ним на стене посреди ничем не примечательной декабрьской улицы расцветало поле горечавок и ликорисов. И белые кролики в зелёной траве, касающиеся друг друга носиками, будто целуясь.       Картина уже немного выцвела и поблёкла, никем не обновляемая, по углам были налеплены афиши. Странно, что за пять с лишним лет никто не закрасил это художество – наверное, все решили, что яркая картина хоть немного оживит эту сторону улицы, совершенно безликую и скучную.       Дрожа, Вэй Усянь коснулся белых пятен. Кроликов нарисовал Лань Чжань. Он подарил их картине Вэй Усяня, а тот спустя годы неосознанно вернул их, только настоящими и живыми. Пальцы скользили по ультрамариновым горечавкам, любимым цветам Лань Чжаня. Вэй Усянь ассоциировал его с белоснежными орхидеями, символизирующими чистоту и благородство, их чаще дарили близким женщин, но Вэй Усянь вычитал где-то: хороший подарок для сдержанных мужчин, которые не любят выражать свои чувства. Всё это было внешним, но горечавки, память о матери Лань Ванцзи, символизировали, скорее, его душу.       От горечавок Вэй Усянь прошёлся кончиками пальцев по ликорисам, пока не натолкнулся на край налепленного плаката. Бездумно он начал срывать клейкую бумагу, словно искал что-то важное. И нашёл. Чёрные, аккуратные, выведенные тонкой насадкой иероглифы «Лань Ванцзи был здесь». И под ними – более косые и неразборчивые, принадлежавшие ему самому: «Вэй Усянь тоже был здесь».       Вэй Усянь опустился на колени, раз за разом обводя пальцем имя Лань Ванцзи. Лань Чжань. Его любимый Лань Чжань, к которому ему тянуло что с первого дня в Доме культуры, что в душном джаз-баре на выпускном. Его Лань Чжань, которого он бросил сегодня в растрёпанных чувствах после того, как они практически занялись любовью, бросил лишь потому, что струсил.       Ветер резанул холодом влагу на щеках Вэй Усяня, он закричал и швырнул почти пустую бутылку куда-то в пространство между домами. Звон стекла отрезвил и напугал его, он вскочил и, собирая остатки разума, тонущего в боли и алкоголе, побежал на юго-восток, к дому. Домой, нужно домой, там Цзян Чэн, можно позвонить с его телефона, брат обязательно поможет! И Вэй Усянь бежал, пока его внутренности не заболели от бега и холодного воздуха, задыхался и переходил на быстрый шаг, снова ускорялся и замедлялся, спотыкался, чудом удерживаясь на ногах – и откуда только взялось равновесие после двух бутылок виски! – пока не различил очертания знакомой машины и дома.       Окно на втором этаже заливал слабый свет, скорее всего, от настольной лампы, но это означало, что Цзян Чэн не спит. Вэй Усянь дёрнул на себя дверь, которая оказалась незапертой – значит, брат его ожидал. Хватаясь за перила, он практически втащил себя на второй этаж на подворачивающихся, немеющих от долгой ходьбы ногах, но коварная последняя ступенька-таки подцепила его ногу, и Вэй Усянь с оглушительным грохотом бесславно рухнул на пол и отвратительно выругался.       Больно. Больно в локтях, запястьях, коленях и рёбрах, он свалился почти плашмя, и удар выбил из лёгких весь воздух. Но внутри, в сердце, было намного больнее. Едва дыхание восстановилось, Вэй Усянь, всхлипывая, тихо засмеялся от собственного ничтожества. − Ты совсем охренел, Вэй Усянь? – раздался рядом негромкий, но явно злой голос. − Охренел, − согласно захихикал Вэй Усянь. – Твой брат – настоящее убожество. − Где твоя куртка, чудовище? Где телефон? Ты знаешь, сколько раз я тебе звонил, а? – Цзян Чэн несильно пихнул его ногой. – Ты в курсе вообще, который час? − Понятия не имею, − честно ответил Вэй Усянь и снова хихикнул. – Как же я могу знать, который час, если у меня нет телефона? О, кстати! Одолжи мне свой! Мне очень-очень нужен телефон, Цзян Чэн, прямо сейчас! − Ещё чего тебе одолжить? Мозги? Вставай сейчас же и топай на свой чердак! − Не могу, − жалко выдохнул Вэй Усянь, которого крутило и колотило изнутри. – Иначе меня вывернет. Так что я тут полежу. Дай мне телефон.       Цзян Чэн, наконец, понял, что его тупой приёмный брат валяется не просто так, присел на корточки, принюхался и тихонько присвистнул: − Ты сколько выхлебал? Где ты вообще столько взял? − В баре. − И что ты забыл в баре, гений? Ты же был в ДК со своим ненаглядным Лань Ванцзи.       Один лишь звук любимого имени вызвал в душе Вэй Усяня такой взрыв, что он заскулил и затрясся от рыданий. − Я такой урод, Цзян Чэн, я так ужасно с ним поступил, идиот… − О том, что ты идиот, я знаю с самого детства, − отозвался Цзян Чэн и, закинув его руку себе на плечи, рывком потянул вверх. Вэй Усянь завопил было, но тут же получил тычок локтем под рёбра. – А ну, заткнись! Хочешь родителей разбудить?       И Цзян Чэн потащил Вэй Усяня наверх, пока тот ныл сквозь слёзы, что ему нужно срочно позвонить Лань Чжаню. − Кому ты там звонить собрался в два часа ночи, придурок? Твой Лань Ванцзи уже наверняка десятый сон видит. − Как он может спать, если я его так обидел? – взвыл Вэй Усянь слишком громко, но, к счастью для него, они уже были на прекрасно звукоизолированном чердаке. – Цзян Чэн, отпусти, меня сейчас стошнит прямо на тебя…       Цзян Чэн дёрнул в сторону дверь, за которой у Вэй Усяня наверху была оборудована уборная, и опустил его на пол перед унитазом. Вэй Усянь немедленно склонился над ним, умирая, за мерзким шумом было слышно, как Цзян Чэн говорит с кем-то по телефону: − Через полтора часа? Отлично. Прости, что опять тебя напрягаю, но мало ли чего, этот идиот ведь совсем меры не знает… сколько? – Цзян Чэн подошёл и толкнул тяжело дышащего братца. – Что и в каком количестве ты пил, чудище? Отвечай чётко и немедленно. − М-м-м… Два… шампанского в ДК… − просипел Вэй Усянь сквозь спазм, сжимающий внутренности. – Глинтвейн… с коньяком… тоже два… И этот… Виски… тоже две… − Два стакана? − Две бутылки, − сообщил Вэй Усянь, и его снова скрутило, так что он уже не мог ничего произнести, но больше ничего и не требовалось. − Ты слышала. Да. Запихну, не сомневайся. Спасибо, жду, − Цзян Чэн отключился и стал ждать, пока Вэй Усянь прочистит желудок.       Наконец, кажется, исторгаться было больше нечему, и Вэй Усянь со стоном нажал на смыв. Его всё ещё мутило и трясло от озноба. Цзян Чэн подошёл и снова потащил его куда-то. − Куда? – запротестовал Вэй Усянь, будучи не в состоянии сопротивляться. – Дай мне полежать, может, я усну. Кому ты звонил?       Не удостоив его ответом, Цзян Чэн подвёл его к ванне и стащил с него пиджак, потом рубашку. На этом этапе Вэй Усянь начал от него отпихиваться: − Я не хочу купаться! Отстань! Я хочу спать! И позвонить Лань Чжаню! − Захлопнись, − велел Цзян Чэн и, легко преодолевая его слабое сопротивление, затолкал Вэй Усяня в ванну. − Цзян Чэн, правда, я не хочу, я… АААААААААААААААААА!!!!!! – Вэй Усянь заверещал, когда из лейки душа на него полилась ледяная вода, необъяснимым образом ощутимая даже несмотря на то, что у него всё онемело от алкоголя, усталости и холода, пока он пешком пёрся через треть города. – Ты спятил!!! Спятил!!! Выключи!!!!!       Но Цзян Чэн был неумолим и поливал его до тех пор, пока он не съёжился, обхватив колени, дрожа и стуча зубами от холода. − Т-ты м-маньяк и… из-зверг, − простучал зубами Вэй Усянь. − Мне снова включить душ? – спокойно осведомился Цзян Чэн. − Н-не надо, − задрожал ещё сильнее Вэй Усянь. Необъяснимым образом теперь на контрасте с обледеневшей кожей от тепла внутри дома ему стало немного теплее, в голове же от душа немного прояснилось, и морально ему стало ещё гаже. − Прекрасно, − Цзян Чэн с грохотом поставил табурет возле ванны и спросил: − Ну, и что у тебя случилось, что ты так насвинячился? Почему ты весь в пятнах, этот Лань Ванцзи что, сделал тебе больно? − Н-нет, − ответил Вэй Усянь. – Это я с-сделал ему больно. Не ф-физически. Хотя, как п-посмотреть… Ты ведь помнишь, ч-что на выпускном я не один делал т-татуировку? − Ну, помню.       Вэй Усянь сделал глубокий вдох, чтобы немного унять дрожь и не заикаться от холода, и выпалил: − Я увидел ту самую татуировку сегодня у Лань Чжаня. Это он тот музыкант, с которым я провёл ночь выпускного. И он ничего об этом не помнит, потому что у него такая долбанутая непереносимость алкоголя, в стельку с одной рюмки, а потом – провал в памяти. − Ты сам-то что-нибудь вспомнил? − Почти всё. А хуже того, когда я увидел тату, я запаниковал и удрал. Сразу после того, как мы… как мы… − Переспали? Прямо в ДК? – не поверил Цзян Чэн. − Почти. У нас же ничего не было с собой, − Вэй Усянь снова начал всхлипывать. – Я такой урод, Цзян Чэн… − Давай без самобичеваний. Снимай штаны, я включу тёплую воду, помоешься нормально.       Вэй Усянь, глотая слёзы, безуспешно попытался вылезти из брюк и провыл: − Я не могу снять джинсы! − Какие джинсы, придурок, ты в костюме! – рассвирепел Цзян Чэн. – Заканчивай со своей драмой!       Кое-как выпутавшись из промокшей ткани, Вэй Усянь швырнул штаны с бельём на пол к остальной одежде и снова скукожился, всхлипывая в собственные колени. Цзян Чэн открыл кран, настроил температуру погорячее, зная, что Вэй Усянь так любит, и снова сел на табуретку, положив руку на голое плечо брата. − А теперь рассказывай, всё и с самого начала.       И Вэй Усянь заговорил, вспоминая всё, что мог, с того момента, как он услышал игру на рояле в джаз-баре и заканчивая звонком, когда ему стало плохо на улице, с момента, как этим вечером они с Лань Чжанем зашли в лифт, и заканчивая обнаруженной на улице картиной. Он говорил, захлёбываясь то словами, то слезами, сбивался, срывался, начинал рыдать и задыхаться, но продолжал рассказывать, пока не вывалил всё. Цзян Чэн помалкивал и лишь намыливал его дурную голову шампунем, как они оба делали друг другу в детстве, будучи совсем маленькими и купаясь в одной ванне, они тогда ещё периодически начинали драться прямо в воде, пока их не разнимал дядя Цзян. Под конец своего повествования Вэй Усянь не выдержал, облокотившись на бортик, он уронил мокрую голову на руки и тихо и горько расплакался. − Что мне теперь делать, Цзян Чэн? – всхлипывая, вопросил он. – Лань Чжань меня теперь возненавидит, за ту ночь или за эту, или за обе сразу, какая разница… Я… я люблю его, − прошептал Вэй Усянь. – Почему всё вышло именно так? − Прекрати додумывать за другого человека, − оборвал его стенания Цзян Чэн. – Ты же хотел с ним поговорить сразу же, как убежал? Вот и поговори, только не сейчас, а утром. Когда проспишься. − Мне утром в школу. − Размечтался! Сдурел, что ли? Какая школа, чтобы ты там на детей перегаром дышал? Домывайся и вылезай.       Вэй Усянь вытер слёзы и, намыливая кожу, спросил: − Почему ты так уверен, что он спит? Я ведь так сильно его обидел. − И что, все непременно обязаны от расстройства бухать и носиться в ночи по городу? – заявил Цзян Чэн, притаскивая полотенца, которые валялись у Вэй Усяня на кровати. – Хоть кто-то же из вас двоих должен быть адекватным. Если проблему нельзя решить сейчас, её надо будет решить позже, вот и всё.       В словах Цзян Чэна определённо было здоровое зерно. Лань Ванцзи наверняка звонил, а раз Вэй Усянь оставил телефон в ДК, связаться с ним было нельзя. Лань Ванцзи знал адрес Вэй Усяня – ещё бы, он-то здесь был трезвым, когда приезжал, − но вполне мог рассудить, что тот всё же лёг спать. И уж точно Лань Ванцзи не стал бы напиваться, помня, что утром ему ехать на работу.       Вздохнув, Вэй Усянь выжал волосы, вылез, вытерся и надел длинную растянутую футболку. Его мутило намного меньше, хотя голова всё ещё кружилась. Наверное, ему и впрямь не следовало столько пить, тем более, что он ничего не ел со вчерашнего утра, не считая пропитанных вином и коньяком фруктов из глинтвейна. Промокая мокрые волосы полотенцем, Вэй Усянь услышал лёгкие шаги на лестнице и стук в дверь. − Чёрт, кажется, я всё-таки разбудил мадам Юй, − поморщился Вэй Усянь.       Но это оказалась не мадам Юй, а хмурая Вэнь Цин с медицинским чемоданчиком в руке. Вэй Усянь моментально забился в угол кровати, натянув одеяло до подбородка: взгляд прославленного хирурга не предвещал ничего хорошего. − Привет, Цин-Цин, как дела? – дружелюбно пролепетал Вэй Усянь. – Разве тебе не нужно отсыпаться после суток? − Нужно, − подтвердила Вэнь Цин. – Вот только один безответственный раздолбай никак не даёт мне это делать. − Цзян Чэн, зачем ты дёрнул нашего доброго доктора? Ну, подумаешь, напился я, в первый раз что ли? Ладно ещё тогда, после операции, но сейчас-то моя печень в полном порядке! − А будет не в порядке, если ты продолжишь глушить виски бутылками! – оборвала его Вэнь Цин, раскрывая чемоданчик и доставая оттуда складной штатив для капельницы.       Вэй Усянь вжался в угол ещё сильнее: опять иголки! Но вместо пакета с препаратом женщина извлекла резиновую грелку и какие-то трубки. Вэй Усянь посмотрел на этот набор и побледнел: − Ты в меня это не засунешь! − А тебя кто-то спрашивает? – риторически спросила Вэнь Цин, не прекращая свои приготовления. – Отличное действенное средство даже при сильной интоксикации. И против дурости тоже, надолго запомнишь. − Я уже почти протрезвел! Цзян Чэн, скажи ей, ты сам меня ледяной водой поливал! − Прекрати вести себя, как ребёнок, − посоветовал Цзян Чэн вместо поддержки. – Тебе полпечени вырезали, а ты шарахаешься от какой-то клизмы. Не дёргайся, хуже будет.       Вэй Усянь совершенно не собирался мирно принимать свою судьбу, он и так, по его скромному мнению, сегодня достаточно настрадался, чтобы переживать настолько унизительную процедуру! Но его подвело одеяло, из которого он не сумел выпутаться, и, конечно же, Цзян Чэн, который заметил его поползновения и выволок из угла прямо в одеяльном коконе. Вэй Усянь же, сколько бы ни бахвалился, всё ещё был нетрезв и слишком слаб, чтобы ему противостоять. И ему пришлось смириться и терпеть, скрывая пылающее лицо в подушке. − Вам точно следует пожениться, вы такие жестокие, − пробубнил Вэй Усянь неразборчиво, морщась от неприятных ощущений, но всё равно был услышан, потому что Цзян Чэн тут же спросил у Вэнь Цин: − А побольше наконечника у тебя нет? Надо же ему тренироваться.       Вэнь Цин фыркнула, а Вэй Усянь задохнулся: − И тебе не стыдно говорить такое при даме?! − А тебе не стыдно – что дама лицезреет твой голый зад, потому что ты не в состоянии справиться с проблемой без трёх литров крепкого алкоголя? – прикрикнул Цзян Чэн, и Вэй Усянь вынужден был заткнуться: брат, разумеется, был прав, и нечего тут разводить нытьё.       После медицинского вмешательства – вернее, как охарактеризовал это сам пострадавший, надругательства над ним, – Вэнь Цин, которой Цзян Чэн пообещал купить отличный крепкий бальзам за помощь, отправилась домой досыпать свой выходной, а сам Вэй Усянь неожиданно почувствовал себя лучше. Его больше не мутило, хотя Цзян Чэн поставил рядом с его кроватью ведро на всякий случай. − Ну, полегчало? Или мне с тобой остаться? – хмуро спросил Цзян Чэн, обозревая чердак, на котором в плане дивана было лишь его жалкое подобие из деревянных транспортных паллетов. – Не вздумай спать на спине, задохнёшься, если снова начнёт тошнить. − Я помню, − поморщился Вэй Усянь, доползая до заляпанного краской умывальника, чтобы почистить зубы и избавиться от мерзкого привкуса во рту. – Я справлюсь, иди спать. − Не так уж и много мне осталось спать по твоей милости, − огрызнулся Цзян Чэн. − Прости, − тяжело вздохнул Вэй Усянь. – И… спасибо. Если я пообещаю, что больше так не буду, ты же мне не поверишь, да? − Ни на секунду, − подтвердил Цзян Чэн. – Я слишком хорошо тебя знаю.       Обессиленный пьянкой, пешими скитаниями по городу, истериками и промыванием внутренностей, Вэй Усянь всё же помылся ещё раз – уж больно гадкой была процедура, – добрёл до кровати и плюхнулся ничком лицом в подушку, подавляя желание добыть из морозилки ведёрко мороженого и проплакать остаток ночи, поедая его. Ему стало лучше физически, но на душе было невыносимо гадко.       «Утром, − пообещал себе Вэй Усянь, проваливаясь в тяжёлый душный сон. – Сразу же, как проснусь, побегу в Дом культуры».

***

      Проснулся Вэй Усянь от не слишком громкого, но очень настойчивого стука в дверь. С полминуты он пытался его игнорировать, но гость стоял на своём. Застонав, Вэй Усянь стёк с кровати и пошлёпал босыми пятками к двери. Он даже не знал, который сейчас час, потому что часов у него не было, а телефон остался в ДК. − Цзян Чэн, какого хрена, у тебя же ключ есть… − пробурчал Вэй Усянь и только потом сообразил, что, даже если бы Цзян Чэн потерял или оставил ключи, он бы не стучал столь деликатно, а грохотал бы так, что обрушил бы дверь. – Ну, кого там принесло с утра пораньше в рабочий понедельник, а?       Он решительно распахнул дверь, намереваясь высказать незваному гостю всё, что только может думать разбуженный, невыспавшийся человек с похмельем, да так и застыл на месте. − Лань Чжань? – ошеломлённо выдохнул Вэй Усянь.       На верхней ступеньке действительно стоял Лань Ванцзи, одетый, как всегда, с иголочки, с неброской тканевой сумкой в руках. Он был бледнее, чем обычно, глаза его выглядели чуть припухшими и покрасневшими. Словно он много плакал накануне.       «Он плакал из-за тебя, − ненавидяще сказал Вэй Усянь себе. – И работу прогулял тоже из-за тебя». − Как ты сюда?... – Вэй Усянь не договорил, увидев в пальцах Лань Ванцзи знакомый ключ с гравировкой в виде лотоса. – А, Цзян Чэн.       Значит, Лань Ванцзи первым делом поехал к нему на работу. И, конечно же, успел поговорить с Цзян Чэном. А значит, тот должен был ввести его в курс дела. Вэй Усянь сглотнул, глядя на любимого человека, и паника билась изнутри напуганной птицей в клетке рёбер. Он думал, что сам проснётся и по дороге тщательно спланирует, что ему сказать Лань Чжаню, но мужчина опередил его, застав врасплох, и всё, что он хотел сказать накануне, моментально вылетело из головы.       Напряжённая пауза затягивалась, и Вэй Усянь, сообразив, наконец, что негоже заставлять человека стоять на пороге и ждать, пока он соберёт мысли в кучу, молча посторонился, пропуская Лань Ванцзи в своё обиталище, и закрыл за ним дверь. Лань Ванцзи безмолвно прошёл внутрь и неловко замер посреди комнаты.       А до Вэй Усяня вдруг дошло, что он встретил гостя в одной лишь огромной футболке, едва прикрывающей бёдра. Он по привычке попытался натянуть её пониже, но бросил эти глупости. Ему ли стесняться, особенно после того, чем они вчера занимались практически в публичном месте, на работе Лань Ванцзи? И тут же ему снова стало стыдно, но уже за беспорядок. Покраснев, он со словами: «Погоди, сейчас, я тут немного приберу!» схватил ком из вчерашнего помятого костюма – штаны ещё даже не просохли до конца – и швырнул его в корзину для грязного белья, ещё раз торопливо почистил зубы, потому что ему мерещилось, что от него всё ещё разит алкоголем, потом забегал по мансардной студии, пытаясь убрать хотя бы мусор и разбросанные эскизы. − Вэй Ин, − остановил его, наконец, Лань Ванцзи своим мало что выражающим голосом.       Вэй Усянь налетел на холодильник, но сразу же обречённо подошёл к Лань Ванцзи, понимая, что бегать до бесконечности у него не выйдет. Да и как он смел продолжать это делать, когда Лань Чжань сам к нему пришёл? То, что Вэй Усянь никак не мог собраться и начать непростой разговор, поскольку не привык к такому, никак не могло служить оправданием.       Лань Ванцзи протянул ему сумку. − Ты оставил вчера куртку в гардеробе, − тихо сказал он. – И телефон. − Да, я знаю, вернулся, но уже никого не было, − пробормотал Вэй Усянь, забирая вещи. – Спасибо. – Мгм.       Глубоко вдохнув, Вэй Усянь всё же отошёл, чтобы застелить кровать, и тонким от напряжения голосом предложил Лань Ванцзи сесть. Тот кивнул и сел в изножье, солнечный свет позади него создавал светящийся контур вокруг его силуэта, и Вэй Усяню казалось, что перед ним сидит самое настоящее божество, которое снизошло до его ничтожной персоны. Он сел рядом, не касаясь, и уставился на свои голые колени, не зная, о чём следует поговорить в первую очередь, и решил начать издалека. − Цзян Чэн рассказал тебе о том, что произошло вчера и до того? – с усилием выговорил Вэй Усянь. − В общих чертах. Без подробностей.       Вэй Усянь тоскливо подумал, как было бы замечательно, если бы Цзян Чэн рассказал именно в подробностях, и Вэй Усяню не пришлось бы самому сейчас думать, как преподнести Лань Чжаню правду об их совместном прошлом. С другой стороны, если бы Лань Чжань всё узнал, он бы точно не пришёл и вообще не захотел бы иметь никаких дел с Вэй Усянем. Да и, в конце концов, он был взрослым человеком, пора бы уже научиться отвечать за свои поступки и их последствия. Особенно перед самыми дорогими людьми. − Значит, ты теперь знаешь, по чьей милости ты получил клеймо на всю жизнь, − прошептал Вэй Усянь, не в силах посмотреть в глаза любимому человеку. − Татуировку, − педантично поправил его Лань Ванцзи. – Знаю. Цзян Ваньинь сказал, ты не помнил до этой ночи события своего выпускного, но теперь начал вспоминать. Ты вспомнил… всё?       Мысленно Вэй Усянь восхитился его выдержкой. Лань Ванцзи выглядел таким спокойным и собранным, почти как всегда, и так легко говорил об этом, хотя Вэй Усянь ожидал выраженной обиды и обвинений, которые он определённо заслуживал. Заслуживал резких слов, крика, требований никогда больше не приближаться, возможно, даже пощёчин – сам себе Вэй Усянь бы надавал по лицу с превеликим удовольствием, если бы это хоть как-то могло исправить ситуацию. Но Лань Ванцзи сидел здесь, в его мансардной студии, на его кровати, перед человеком, который так гадко с ним обошёлся, и просто говорил с ним. − Практически, − ответил Вэй Усянь. – Некоторые детали не могу вспомнить. А ты не помнишь совсем ничего, да? − Только то, как заснул в баре после стопки чего-то крепкого и проснулся у себя дома. Брат сказал мне, что меня кто-то привёз и написал ему с моего телефона. − Да, это был я. Я испугался и свалил в кусты, оставив тебя на скамейке, когда увидел, что за тобой идут. Но я присматривал за тобой из тени. − Вэй Ин, расскажи мне всё, пожалуйста, − попросил Лань Ванцзи. – Я должен знать. Я могу вспомнить хоть что-то, только если у меня будут подробности. − Ты уверен, что ты хочешь вспоминать это? – поинтересовался Вэй Усянь, по-прежнему избегая его взгляда. – Может быть, твой разум защищает тебя. Так ли нужно знать, как именно я испортил тебе жизнь? − Всё, что я знал до сегодняшнего утра, это то, что в ту ночь рядом оказался человек, которому я оказался небезразличен. Который был достаточно участлив, чтобы не оставить меня одного в баре, и достаточно ответственен, чтобы вернуть меня домой, − ровным голосом ответил Лань Ванцзи. − Приличный и ответственный человек отвёз бы тебя домой сразу, как ты пробудился в том баре, а не стал бы спаивать дальше и заставлять творить безобразия, − выдавил Вэй Усянь с ненавистью к себе. − Это твоё мнение. Позволь мне составить своё. Почему ты так упорно не хочешь возвращать мне наше прошлое? − Потому что я боюсь, что после этого ты не захочешь со мной общаться даже по работе, − прошептал Вэй Усянь, чувствуя, как внутри становится холодно и горько. – Я… я знаю, что не имею никакого морального права скрывать от тебя правду. И я хотел объясниться ещё вчера, вживую или по телефону. Хотел поехать днём к тебе. Я просто… мне очень тяжело подобрать слова, и я… не хочу, чтобы ты меня возненавидел. − Я не возненавижу тебя, − в голосе Лань Ванцзи послышалась некоторая досада. – Пожалуйста, прекрати решать за меня. Я действительно хочу знать в точности, как провёл свой выпускной. − Хорошо. Хорошо, − Вэй Усянь уткнулся взглядом в тёмный, покрытой краской от гниения, покатый потолок, сделал несколько глубоких вдохов, успокаиваясь и настраиваясь, и начал свой рассказ. С самого начала, с того самого момента, как увидел идущего к роялю Лань Ванцзи.       Он говорил, по мере повествования вспоминая недостающие детали. Каким было вино, как называется район, откуда родом родственники Лань Ванцзи, как тот купил баллончики с краской и шашлычки у уличного торговца. Как Лань Ванцзи уснул в машине такси и провёл остаток пути, положив голову на плечо Вэй Усяня. Он говорил, а Лань Ванцзи безмолвно внимал, не прерывая его, и Вэй Усянь был благодарен ему за это, потому что ему было бы тяжелее продолжать. Наконец, он закончил на том, как Лань Сичэнь забрал спящего брата, и Вэй Усянь со спокойной душой отправился домой, наивно полагая, что утром после выпускного обязательно напишет человеку, с которым провёл ночь.       Договорив, он снова уткнулся взглядом в свои колени и в сцепленные руки, пальцы которых побелели от напряжения. Вэй Усянь до дрожи боялся посмотреть в светлые глаза Лань Ванцзи и увидеть в них гнев, отвращение, разочарование… ненависть. Лань Чжань обещал, что не будет его ненавидеть, но как можно выполнить обещанное, узнав такое? В глазах начало щипать, и он спросил, чтобы хоть чем-то занять себя в ожидании приговора. − Почему… почему ты не свёл татуировку, Лань Чжань? Я, хоть и делал свою по пьяни, всё же планировал это и трезвым. Но ты совершенно ничего не помнил, ни свои слова, ни того, кто был в этом виноват. Так почему? − Это напоминание о моей ошибке, − ответил Лань Ванцзи.       Вэй Усянь зажмурился. Всё правильно, Лань Ванцзи ошибся, выпив в ту ночь и, будучи беспомощным, доверил свою жизнь не тому человеку. Вэй Усянь – самая большая ошибка в жизни безупречного Лань Ванцзи.       Но Лань Ванцзи продолжал: – Я поддался на уговоры людей, которым был безразличен я настоящий, такой, какой я есть; безразличны мои желания. Я попытался быть, как они, и ошибся. Кроме того, татуировка была связью. С чем-то хорошим, что я не мог вспомнить, но хотел бы. − Хорошим? – неверяще переспросил Вэй Усянь. – Лань Чжань, я спаивал тебя. − Разве? – усомнился Лань Ванцзи. – Насколько я знаю, спаивают, когда преследуют некую цель, пытаясь добиться от человека того, чего он не совершил бы в трезвом уме. Но из твоего рассказа я понял, что ты лишь хотел провести время в приятной компании. Вряд ли мою компанию можно считать таковой, но тебе было виднее. − Ты сказал, что тебе нельзя много пить. Тем не менее, я всё равно предложил тебе выпить. − И я не сказал тебе «нет». − Только потому, что ты уже был пьян и не отвечал за свои действия! – Почему Лань Чжань так упорно отказывается признавать, как ужасно обошёлся с ним Вэй Усянь в тот вечер?! − Это не так, − убеждённо сказал Лань Ванцзи. – Брат говорил тебе, что во хмелю я веду себя, как ребёнок? − Ага, − Вэй Усянь кивнул, припоминая. – Только не все вещи, которые ты делаешь, можно назвать детскими. − Дело не в самих действиях. Когда я нетрезв, я перестаю себя контролировать и действую, как вздумается, не вспоминая о правилах. Но я никогда бы не захотел и не стал делать то, что противоречит моей сути. И не с людьми, которые мне неприятны. − Не понимаю, − признался Вэй Усянь. – Когда ты выпил в день двух девяток, мы были не в лучших отношениях, я то и дело выводил тебя из себя. Но в тот вечер ты делал, что я тебе говорил. Отвечал на мои вопросы честно. А на выпускном… ты даже не знал меня. Мы познакомились, когда ты уже был пьян. − Ты не желал мне плохого, и я это чувствовал… подсознательно, − Лань Ванцзи вздохнул. – Пожалуй, мне стоит рассказать кое-что, чтобы ты понял. Выпускной в консерватории был не первым случаем, когда я напился. Первый раз случился в школе. Не по моей вине. − Тебе подлили алкоголь? − Почти. Это случилось, когда мы переходили со средней ступени на старшую. Мне было шестнадцать, и в школе меня не любили, − совершенно спокойно начал рассказывать Лань Ванцзи. – Пожалуй, даже ненавидели. − Почему? Только потому, что ты отличаешься от остальных? – поразился Вэй Усянь, искренне не понимая: ну как можно не любить Лань Чжаня? Только за то, что он кажется холодным? Разве это повод ненавидеть человека? − Не только. Я был отличником, никогда не давал списывать, не прогуливал уроки с остальными, старался пресекать любые нарушения правил и сам никогда ни в чём подобном не участвовал. − А, я понял. Ты говорил учителям, да? − Если меня спрашивали. Я не доносил специально, но не любил врать. Если, разумеется, речь не шла о чём-то, что вредило другим ученикам. Но этого хватало, чтобы объявить меня доносчиком и избегать меня. Хотя меня почти не дразнили, просто сторонились. − Разве у тебя не было друзей из таких же… хм… изгоев? Других отличников, просто странных ребят, которых обычно дразнят остальные? − У меня всегда были проблемы с коммуникацией, − ответил Лань Ванцзи. – Со временем я научился разговаривать с людьми, но к тому моменту мне уже не слишком хотелось начинать общение. − Ты всё равно наверняка чувствовал себя одиноким. Разве у тебя появилась бы подруга, Мянь-Мянь? − Да, иногда так и есть. Порой я… завидую другим людям, которым легко даётся общение. Особенно брату, − тихо сказал Лань Ванцзи, отводя взгляд. – Мы росли в одной семье, нас воспитывали одинаково, он старше лишь на три года, но он вырос… нормальным. − То, что ты необщительный, не делает тебя ненормальным, − нахмурился Вэй Усянь. − В шестнадцать лет мне так не казалось. Именно поэтому я и взял такой никнейм, − напомнил Лань Ванцзи. – И именно поэтому тогда я послушал брата и пошёл на школьную вечеринку. Конечно, на ней не должно было быть никакого алкоголя, ведь мы все были несовершеннолетними, но… − Но на таких школьных вечеринках всегда пьют похлеще, чем на рабочих корпоративах, − со вздохом закончил за него Вэй Усянь. – Только прячут.       Лань Ванцзи кивнул: − Но, так как я ни с кем в школе не общался, я не мог об этом знать. Как потом выяснилось, они пронесли байцзю и подливали в безалкогольный фруктовый пунш, достаточно ароматный, чтобы скрыть запах алкоголя. Я выпил предложенный напиток, не подозревая об этом. − И уснул? − Нет. Думаю, я могу засыпать после алкоголя только… в безопасной обстановке. Я выпил и более ничего не помнил, пока не проснулся дома. Брат, который тогда был в увольнении, забрал меня и позже рассказал, что случилось. Как оказалось, мои одноклассники нарочно налили в мой бокал больше байцзю – хотя в этом, как ты знаешь, не было необходимости. Они сделали это, чтобы воспользоваться моим нетрезвым состоянием и вынудить меня совершить неприемлемые поступки. − Что? – прошептал Вэй Усянь сдавленно. – Что они заставляли тебя сделать? − Разное. От безобидного хулиганства до серьёзных нарушений и совершенно неприличных вещей. Испортить школьное имущество. Разбить стёкла в коридоре. Рассказать о личном. Выкурить сигарету. Раздеться донага. Поцеловаться с одноклассницей, которую все дразнили. Всего не перечислить, да и я этого не помню, знаю лишь со слов брата. − Это… это просто ужасно, − выдавил Вэй Усянь.       У него на глаза наворачивались слёзы от этого рассказа. То, как школьники целым классом вынуждали одного нелюдимого и жутко правильного одноклассника, совершенно беспомощного из-за опьянения, делать абсолютно чуждые ему вещи лишь за то, что он хорошо учился и мешал им учинять беспорядки в школе, уже не звучало невинной шалостью. − Это могло бы стать ужасным, − согласился Лань Ванцзи. – Но на все подобные предложения я отвечал отказом. И тогда одноклассники попытались принудить меня силой. − Они – что?! – ахнул Вэй Усянь. − Мне пришлось дать им отпор. − Ты уже тогда был сильным? − Я же сказал, я был отличником, − уголок рта Лань Ванцзи чуть дёрнулся, и Вэй Усянь поражённо подумал: как Лань Чжань может так спокойно рассказывать о таких ужасных вещах?! – По физкультуре – в том числе. Кроме того, меня с детства учили, что драться неприемлемо, но нужно уметь защищать себя и слабых. Поэтому я обучался самозащите вне школы. Алкогольное опьянение не влияет на мою координацию, поэтому я с лёгкостью мог одолеть нескольких таких же нетрезвых одноклассников. Хотя, полагаю, это их только разозлило, и всё могло кончиться плохо для меня и для них, если бы не появился брат. Думаю, моих одноклассников очень напугало то, что он был в форме, поэтому они всё ему рассказали. − Никогда бы не подумал, что твой брат может кого-то напугать до чёртиков, − Вэй Усянь припомнил дружелюбный вид и мягкую улыбку Лань Сичэня. − Пусть тебя не обманывает его внешний вид. Брат теряет всё своё благодушие, если что-то угрожает его близким.       Вэй Усянь схватился за голову. Он был уверен, Лань Чжань опустил некоторые детали, потому что ему было сложно говорить об откровенно неприличных вещах. Страшно было подумать, что бы с ним сделала толпа пьяных разъярённых подростков, если бы не появился Лань Сичэнь.       А ведь он, Вэй Усянь, заставил Лань Чжаня делать неприемлемые для того вещи. Пить много алкоголя. Играть для него на рояле. Разрисовать стену. Целоваться с почти-незнакомцем. Сделать татуировку – и плевать, что Лань Чжань сам захотел её сделать, и Вэй Усянь даже пытался его отговорить. Плохо пытался, потому что слишком впечатлился словами Лань Чжаня о нём. Да и, не приди Вэй Усяню в хмельную голову сделать тату прямо сейчас во что бы то ни стало, ничего бы не случилось. − Лань Чжань, я… Это ужасно. Я… я не знал, − зашептал Вэй Усянь, чувствуя жжение в глазах. – Мне очень жаль, ведь в ту ночь я поступил с тобой почти так же бесчеловечно, следуя лишь своим желаниям. И вынудил тебя сделать всё то… − Ты так и не понял из моего рассказа, что я пытаюсь тебе сказать, − вздохнув, перебил его Лань Ванцзи. – Я рассказал о своём прошлом не для того, чтобы вызвать у тебя жалость и усугубить твоё чувство вины. − Что я должен был понять, Лань Чжань? – смаргивая невольные слёзы, тихонько спросил Вэй Усянь. − Я не сделал ничего из того, что мне предлагали одноклассники. Потому что, во-первых, я даже хмельным осознавал эти вещи неправильными. А во-вторых, я не доверял этим людям. А тебе – доверял. − Так даже хуже! – воскликнул Вэй Усянь и, наконец, поднял голову. – Ты доверился мне, а я… а я… я воспользовался этим! − Нет, − упрямо мотнул головой Лань Ванцзи, кажется, сердясь на него за непонимание. – Если бы я не захотел делать все те вещи с тобой, ты бы никогда не смог меня заставить. Я был нетрезв, я не знал тебя, но я чувствовал, что ты не причинишь мне вреда. Что ты не пытаешься принудить меня к чему-то и посмеяться надо мной. − Ты хочешь мне сказать, что в ту ночь ты хотел всего этого? Пить, играть на публику, бить тату, рисовать и целоваться? Выбалтывать свои секреты человеку, которого видел впервые? – не поверил Вэй Усянь. − Человеку, которому я подсознательно доверял, − упёрся Лань Ванцзи. – В тот день я шёл в бар с одногруппниками в надежде, что у меня получится побыть простым живым человеком. Что у меня будет обычный человеческий выпускной. И я ошибся, потому что с одногруппниками у меня этого не вышло, они всё так же пренебрегали моими желаниями, как и всегда. Но получилось с тобой. Ты спрашивал у меня, чего я хочу. Ты пытался отговорить меня от необдуманного поступка. Ты хотел отвезти меня домой – и отвёз в итоге. И не сделал со мной ничего плохого. Алкоголь, татуировка, рисунок, поцелуй – большинство людей делают это, что в этом чудовищного? – Досада в голосе Лань Ванцзи стала явной. – Как ты и сказал, я мог свести татуировку. Но я не свёл, потому что не считал её чем-то скверным. Благодаря ей я все эти годы чувствовал, что тем вечером нашёлся человек, который меня не знал, но которого не отпугнула моя холодность. Который не оставил меня одного и помог мне побыть обычным выпускником, который позволяет себе творить безумства. И я рад узнать, что это был ты. С тобой у меня выходит быть живым. Отпускать себя и этот безумный контроль над собой. Чувствовать.       И Вэй Усянь, впечатлённый его словами и их количеством – ещё ни разу Лань Чжань не говорил так много, − не выдержал. Слёзы хлынули из его глаз, он попытался их сдержать, но разрыдался от этого ещё больше и, в конце концов, ткнулся лбом в плечо Лань Ванцзи. − Прости-прости-прости-прости-прости, − почти бессвязно забормотал Вэй Усянь. – Мне так жаль, я правда не хотел, чтобы так вышло, прости! И за то, что плачу, тоже прости, я вовсе не пытаюсь тебя разжалобить, чтобы ты меня поскорее простил, я просто не могу сдержать слёз.       Сильные заботливые руки сомкнулись у него на спине, успокаивая, но от этого Вэй Усянь зарыдал ещё сильнее: ведь это ему следовало утешать Лань Чжаня, которого он вчера бросил и который из-за него плакал! − Мой брат сказал мне, что не следует извиняться за эмоции, ведь они показывают, что я живой человек, − тихо произнёс Лань Ванцзи. − Тогда н-не за эмоции, − продолжал всхлипывать Вэй Усянь. – За то, что я натворил. Был б-безответственным. Спровоцировал делать безумные в-вещи. За всё. Прости меня, Лань Чжань, п-пожалуйста, прости… − Нет, − ответил Лань Ванцзи. – Не прощу.       Внутренности Вэй Усяня прострелило болью, но Лань Ванцзи был прав. − Хорошо, − проскулил он и попытался вывернуться из крепкого кольца рук. – Я п-понимаю. Такое не прощают, я знаю, что не заслуживаю твоего п-прощения. − Я имел в виду не это, − грудь Лань Ванцзи поднялась от вздоха. – А то, что мне нечего тебе прощать. − К-как это? – всхлипнул Вэй Усянь. – Очень даже есть чего.       Лань Ванцзи снова вздохнул: − Тебе так жизненно необходимо услышать моё прощение?       Вэй Усянь сдавленно угукнул ему в плечо. − Тогда, − Лань Ванцзи задумался. – Я прощаю тебя. За то, что ты сбежал вчера без объяснений. Напугал меня. Заставил думать, что я сделал тебе плохо и больно во время близости. − Л-Лань Чжань! – Плача ещё сильнее, Вэй Усянь вцепился в пуловер Лань Ванцзи и снова забормотал свои извинения, уже не за выпускной, а за вчерашний побег. − Не надо, − попросил Лань Ванцзи. – Между нами не должно быть места для слова «прости». − Л-ладно. Ты т-такой замечательный, Лань Чжань. Самый лучший. Как можно тебя не любить? − Что ты сказал? – Лань Ванцзи замер в его объятьях. − То и сказал, − Вэй Усянь всё-таки отстранился, чтобы посмотреть в его глаза, и вытер своё мокрое лицо о рукав футболки. – Люблю тебя. Хочу тебя. Всё-что-угодно тебя! – Лань Ванцзи смотрел на него широко открытыми глазами с чуть покрасневшими уголками. Вэй Усянь поднял вверх три пальца и твёрдо заявил: − И я обещаю, что больше никогда не убегу, даже если испугаюсь, что ты меня бросишь. Никогда тебя так не оставлю. Вообще никак не оставлю. Не в благодарность за то, что ты меня, дурака, простил, а просто потому что люблю тебя и не хочу быть без тебя.       Лань Ванцзи продолжал ошарашенно смотреть на него, и Вэй Усянь снова его обнял, положив голову ему на плечо и продолжая шептать ему на ухо последние слова. Наконец, Лань Ванцзи отмер и стиснул Вэй Усяня в объятиях так, что у того затрещали кости. − Люблю тебя… − повторял Лань Ванцзи его слова, но говоря их от себя. – Хочу тебя… Всё-что-угодно тебя… Не хочу быть без тебя…       Вэй Усянь зажмурился, позволяя последним слезинкам соскользнуть с ресниц – больше слёз в нём не осталось. Тут же почувствовал, как одна-единственная капля невесомо коснулась его шеи, и лишь крепче сжал руки вокруг Лань Ванцзи.       Они сидели так долго, наслаждаясь теплом друг друга, пока Вэй Усянь всё же не спросил, поглаживая Лань Ванцзи по спине: − Лань Чжань, ты и впрямь на меня не сердишься? − Не сержусь.       Душа Вэй Усяня переполнилась теплом и безмятежным спокойствием. Лань Ванцзи в его объятьях дышал ровно, их сердца бились громко и жарко. Вэй Усянь касался щекой шеи Лань Ванцзи, от которого впервые почти не пахло свежим сандалом – лишь слабоватый старый отголосок, сохранившийся на ткани: очевидно, сегодня Лань Ванцзи было не до того, чтобы брызгаться парфюмом, так он спешил. − Давай, − прошептал Вэй Усянь ему на ухо. – Если что-то не так, мы будем сразу обсуждать это, а не додумывать, хорошо? − Мгм, − ответил Лань Ванцзи. – Я согласен. На самом деле, когда я не догнал тебя вчера, я звонил тебе. − А я, кретин, оставил телефон в куртке, а куртку в гардеробе, − сокрушённо вздохнул Вэй Усянь. – Иронично, да? Я даже на скалы телефон с собой беру, а тут решил, что мне он помешает на мастер-классе и концерте, и оставил, чтобы не отвлекаться. Мы с тобой так по-идиотски разминулись и накрутили себя, и всё из-за того, что я сбежал, как пятилетка, разбивший любимую мамину вазу. − Не будем об этом, − попросил Лань Ванцзи. – Я ведь сказал, что простил тебя, а ты пообещал больше не убегать, ни к чему больше это вспоминать.       Вэй Усяню безумно захотелось зацеловать его с головы до ног, и он слегка коснулся губами основания шеи Лань Ванцзи. Тот слегка вздрогнул, и Вэй Усянь подумал: что, если после вчерашнего случая с их вспышкой страсти, когда он бросил Лань Чжаня после их близости, тот будет этого невольно избегать? Да и Лань Ванцзи ведь ни слова не сказал о себе и том, понравилось ли ему то, что они делали, он только беспокоился, не навредил ли Вэй Усяню, связывая его и стискивая пальцы до синяков.       «Раз мы договорились говорить обо всех сомнениях сразу, я спрошу прямо сейчас», − решил Вэй Усянь и спросил: − Лань Чжань, а то, что мы делали вчера… тебе понравилось?       И тут же ощутил своей кожей, как ухо Лань Ванцзи становится горячим. Вэй Усяню это показалось хорошим знаком. − Понравилось, − очень-очень тихо ответил Лань Ванцзи. – А тебе? − Ещё как, − у самого Вэй Усяня запылали щёки, особенно когда он вспомнил, что прямо сейчас он сидит в одной только растянутой футболке и трусах, с голыми ногами. – На самом деле, ты можешь не беспокоиться, что причиняешь мне боль, когда так сильно сжимаешь пальцы. Мне нравится, когда ты так делаешь, очень приятно.       Услышав тихое: «Хм», Вэй Усянь отстранился и посмотрел на прекрасное лицо Лань Ванцзи: тот смущённо опустил взгляд, а к его ярко-красным ушам было страшно прикасаться: а ну как обожжёшься? − А когда ты сказал, что тоже меня хочешь, ты не просто повторял мои слова? – игриво спросил Вэй Усянь почти в его губы. − Не… просто, − ещё тише выдавил Лань Ванцзи, словно пытаясь спрятаться от неловкого разговора.       Вэй Усянь не дал ему этого сделать, касаясь его губ своими, невесомо и дразняще, это даже не было поцелуем. Губы Лань Ванцзи оставались удивительно прохладными, но дыхание обжигало, и Вэй Усянь ощутил знакомый жар зарождающегося возбуждения, расползающийся по всему телу. − И сейчас хочешь, м?       Вместо ответа Лань Ванцзи, как всегда, предпочитая словам действия, положил руку ему на затылок и поцеловал его. Вэй Усянь закрыл глаза и с удовольствием покорился его губам и рукам, и сам, вцепляясь пальцами в ткань, принялся оглаживать крепкую спину, запустил одну руку под пуловер и попытался вытянуть рубашку из-за пояса джинсов. Но, едва он коснулся обнажённой талии, Лань Ванцзи снова вздрогнул и чуть подался назад. − Всё-таки не хочешь? – Вэй Усянь вздохнул, но запретил себе расстраиваться и мысленно обозвал себя бесстыдником: они ведь только-только поговорили, с чего бы им сразу переходить к близости. – Ничего страшного, можем попробовать потом. Да и ты, наверное, ещё огорчён из-за вчерашнего. − Не в этом дело, − Лань Ванцзи потупился. – Просто… я не планировал, я ведь шёл к тебе на работу. И у меня всё ещё… нет ничего… − А, так вот, о чём ты! – Вэй Усянь, у которого отлегло от сердца, позволил себе от души рассмеяться, а потом запечатлел на губах Лань Ванцзи нежный поцелуй. – Мне весьма приятно, что ты так заботишься о моём комфорте. Но не беспокойся об этом, у меня есть кое-что.       С этими словами он сполз на пол, нашарил под кроватью свёрток и кинул его поверх одеяла, потом нашёл на всякий пожарный пачку влажных салфеток, плюхнулся обратно и развернул бумагу. Лань Ванцзи чуть поджал пальцы сложенных на коленях рук от крайней степени смущения, когда увидел содержимое. − Когда ты… − он не договорил и замолчал, сжав губы. − Я не покупал это, мы ведь пока так далеко не заходили, − Вэй Усянь и сам отчаянно краснел, мысленно ругая себя: да что ж такое-то, они ведь оба – взрослые люди! – На самом деле, это подарил наш бессовестный сплетник Не Хуайсан. − Хм, − Лань Ванцзи продолжал смотреть внутрь свёртка, полыхая ушами. − Так что, если проблема действительно была только в этом… − Вэй Усянь потянулся к нему и соблазнительно зашептал, касаясь пунцовеющей мочки уха губами.       Он не договорил, потому что Лань Ванцзи дёрнул его в сторону и яростно впился в его губы, весьма явно демонстрируя, что никаких проблем больше нет. Вэй Усянь, задохнувшись, начал стаскивать с Лань Ванцзи пальто, потом потянул вверх его пуловер, запутался пальцами в пуговицах рубашки: на Лань Ванцзи было возмутительно много одежды. − Сними ты уже… всё это… − прохрипел Вэй Усянь в поцелуй.       Лань Ванцзи послушно и незамедлительно исполнил его просьбу, оставшись нагим. Вэй Усянь не мог не залюбоваться его прекрасно сложённым телом, очерченными, но не слишком выпирающими мышцами. Насмотреться вдоволь ему, конечно, не позволили: Лань Ванцзи вернулся к нему и стянул с него футболку и бельё. И, хоть Вэй Усянь и оказался голым на прохладном чердаке, ему было жарко от желания и лёгкого стыда – никогда ещё он не обнажался вот так перед другим мужчиной. Но почти сразу подумал: если уж застенчивый и благовоспитанный Лань Ванцзи не побоялся раздеться перед ним, так ему, общеизвестному бесстыднику, и вовсе нечего стесняться.       Они прильнули друг к другу, соприкасаясь всем телом, полностью открытые друг другу, солнечно-тёплый Вэй Усянь и Лань Ванцзи с его вечно прохладной кожей, словно кровь могла приливать к её поверхности лишь в определённых местах. Лань Ванцзи снова поцеловал его, стал спускаться ниже, и Вэй Усянь лишь успел попросить: «Только без следов на шее, я же учитель!», на что Лань Ванцзи ответил неизменным: «Мгм» и провёл губами по его шее очень нежно, прихватывая кожу совсем мягко. А после – оставил укус на плече выше ключицы. Вэй Усянь вскрикнул от лёгкой боли, смешанной с удовольствием, удивляясь сам себе, ведь укусы должны были прочно ассоциироваться у него с собаками и пугать его, но с Лань Ванцзи всё было иначе.       Лань Ванцзи вдруг чуть замедлился и очень-очень осторожно коснулся губами груди в том самом месте, где чёрный рисунок навсегда въелся в кожу, чуть отстранился и обвёл края кончиком пальца. − Вэнь Цин, − произнёс он. − Солнце, дарующее жизнь, − кивнул Вэй Усянь и коснулся своей рукой точно такого же рисунка на пару цуней ниже левой ключицы Лань Ванцзи, этих знакомых чёрных черт, так ярко выделяющихся на безупречной, как гладкий белый нефрит, коже. Татуировка, которая невольными и необдуманными стараниями Вэй Усяня чуть не оборвала их отношения. − Вэй Ин, − сказал Лань Ванцзи, накрывая его руку своей, прижимая к своей груди ещё теснее. – Солнце, которое согревает. Заставляет улыбаться.       Вэй Усянь опустил голову, убирая их руки, и поцеловал татуировку Лань Ванцзи. Потом сел поудобнее, игриво обхватив Лань Ванцзи ногами. Тот сжал его за талию, резко подтянув к себе ещё ближе, и повалил на кровать так стремительно, что у Вэй Усяня перехватило дух. Но он сам сгорал от возбуждения и нетерпения, и потому, вслепую нашарив пальцами бумажный свёрток, вытянул оттуда флакончик со смазкой и презервативы и кинул их Лань Ванцзи прежде, чем тот склонился над ним. − Хочу тебя, − прерывисто дыша, сказал Вэй Усянь. – Сегодня, сейчас. И каждый день после.       Лань Ванцзи посмотрел на него потемневшими от желания глазами, наклонился, поцеловал его грубо, укусив за губу. Приподнял его и подложил под поясницу подушку, а после занялся его подготовкой. Почувствовав холодную жидкость внизу и касания чутких пальцев, пока не проникающих внутрь, а лишь разминающих его анальное отверстие, Вэй Усянь чуть задрожал. Хоть он и хотел этого до темноты в глазах, ему всё равно было немного страшно и неловко, ведь это был их первый опыт.       Но Лань Ванцзи словно знал, что нужно делать; не прекращая своих действий, он наклонился над Вэй Усянем, опираясь на одну руку и нависая, и снова поцеловал. Вэй Усянь закрыл глаза, отдаваясь поцелую, и немного расслабился, достаточно, чтобы в какой-то момент длинный палец Лань Ванцзи скользнул в его нутро. Ощущение было странным, а, припомнив размер Лань Ванцзи, он снова задрожал, пугаясь мыслей о том, как такое может в нём поместиться, и одновременно желая этого.       Всё чувствовалось не так, как прошлым вечером, когда они были близки в тёмном кабинете, распалённые долго сдерживаемым влечением, опьянённые образами друг друга, а Вэй Усянь ещё и шампанским. Сейчас, при ярком солнечном свете, на трезвую голову, без того жаркого затмения, ощущения казались намного острее. Лань Ванцзи осторожно, но методично массировал и растягивал его, и, вырвавшись из плена прохладных губ, Вэй Усянь полюбопытствовал: − Лань Чжань, ты действуешь прямо-таки как настоящий эксперт. Ты ведь не делал этого раньше, откуда ты знаешь, что надо делать?       Лань Ванцзи чуть сбился с ритма и застенчиво ответил: − Я… читал. − Хм? И картинки смотрел? И видео? – Вэй Усянь, чтобы ему было легче привыкнуть к странным ощущениям внутри, отвлекался на болтовню и не мог удержаться от поддразниваний. Но тут же охнул и закусил губу, почувствовав, как внутрь проникает второй палец. − И картинки тоже, − сбивчиво подтвердил Лань Ванцзи.       Представив Лань Ванцзи, который с бесстрастным лицом и ярко-алыми ушами шерстит интернет в поисках инструкций к анальному сексу, Вэй Усянь едва не захохотал в голос, но всё-таки сдержался и вместо этого с бесконечной нежностью поцеловал Лань Ванцзи.       Впрочем, на третьем пальце ему уже расхотелось смеяться. Кажется, было не больно, но слегка распирающее ощущение от размеренно растягивающих его пальцев нельзя было назвать слишком приятным, а, между тем, даже трёх было недостаточно, чтобы сравниться с тем, что он вчера обхватывал своей рукой. Вэй Усянь даже собирался было спросить, не написано ли в том чтиве, что должен чувствовать принимающий партнёр, как Лань Ванцзи согнул внутри пальцы, и от острой вспышки удовольствия все вопросы отпали.       Становилось всё жарче, вся кровь приливала к пылающему лицу и паху, Вэй Усянь сгорал от вожделения и через некоторое время взмолился: − Лань Чжань, хватит, ты уже достаточно меня растянул, хочу тебя внутри. − Точно? – Лань Ванцзи, кажется, был не вполне в этом уверен, памятуя об извечном безрассудстве Вэй Усяня практически в любых начинаниях. − Точно. Я готов, − жарко прошептал Вэй Усянь ему в губы.       Лань Ванцзи вынул пальцы, тщательно протёр их салфеткой от лубриканта и с абсолютно сосредоточенным лицом натянул презерватив, отчего Вэй Усянь, устраиваясь поудобнее на подушках, всё-таки не удержался от хихиканья. − Ты такой серьёзный, − прошептал он в ответ на вопросительный взгляд. – Так сразу и не скажешь, какими вещами ты сейчас занимаешься.       Лань Ванцзи чуть поджал губы и склонился над ним, одной рукой помогая себе. Почувствовав давление крупной головки, Вэй Усянь сделал глубокий вдох, и на его выдохе Лань Ванцзи очень осторожно вошёл в него – совсем чуть-чуть.       «Ладно, возможно, я всё-таки слегка поторопился», − подумал Вэй Усянь, хмурясь и кусая губы. Было… некомфортно. Нельзя было сказать, что больно, но распирало очень сильно, странно и непривычно, и член Лань Ванцзи входил с большим трудом. Неужели он недостаточно расслабился? Или всё дело в размере? От неожиданного страха, что из-за этого у них ничего не выйдет, Вэй Усянь напрягся только сильнее. Лань Ванцзи, почувствовав, как он сжался, немедленно остановился. − Мы можем прекратить, − выдохнул он без намёка на сожаление, лишь с бесконечным беспокойством за состояние любимого. – Если тебе больно… − Нет, − замотал головой Вэй Усянь, сдерживая подступающие от досады на самого себя слёзы. – Не хочу прекращать. − Вэй Ин, я читал, далеко не у всех получается с первого раза. Я не хочу тебе навредить. − Хочу сейчас, − упрямо заявил Вэй Усянь и скрестил ноги на пояснице Лань Ванцзи. – Лучше поцелуй меня и помоги мне расслабиться.       Коротко вздохнув, смиряясь с его упрямством, Лань Ванцзи прильнул к его губам, а свободной рукой мягко огладил его тело, сжал пальцами сосок, отчего Вэй Усянь застонал ему в рот, повторил это со вторым. Теряясь в ощущениях, Вэй Усянь увлечённо целовал его в ответ, гладил твёрдые мышцы спины и плеч, играл с длинными волосами Лань Ванцзи, щекотавшими ему лицо. Чуть отвлёкшись на всё это, он надавил пятками, прося о продолжении.       Лань Ванцзи продолжил входить в него медленно-медленно, опасаясь сделать больно и стремясь как можно больше облегчить его дискомфорт, но в какой-то момент Вэй Усянь всё равно сжался и опустил руку вниз, начав массировать напряжённые мышцы живота. − Тебе… плохо, − заключил Лань Ванцзи. Наверное, это было видно по лицу, по закушенной до крови губе и сведённым бровям, Вэй Усянь никогда не умел толком контролировать свою мимику и скрывать эмоции даже в обычное время. – Я выхожу. − Не… вздумай, − прерывисто зашипел Вэй Усянь, вперил в Лань Ванцзи очень сердитый взгляд и напряг ноги, не позволяя ему отстраниться. – Я же сказал, мне просто нужно расслабиться. − Мы не можем пока, − не согласился Лань Ванцзи, разминая его напрягшиеся до твёрдости мышцы. − Ещё как можем, − Вэй Усянь рассердился ещё больше, на себя за свою никчёмность и немного на Лань Ванцзи за его излишнюю, по его мнению, осторожность. Ну, что с ним сделается, в конце концов?! Подумаешь, будет больно, ничего страшного, уж точно не так больно, как трансплантация печени! – Я извиняюсь за бессовестную манипуляцию, но, если ты сейчас прекратишь, я смертельно обижусь и никогда больше не пущу тебя на свой черда…А!       Поддавшись на его дешёвую провокацию, Лань Ванцзи не выдержал, преодолел сопротивление его напряжённого тела и вошёл до конца одним плавным движением. Вэй Усянь вперился взглядом в тёмный потолок, не в силах даже моргнуть, и задышал часто и рвано; от того, как его распирало изнутри, из глаз потекли слёзы. Лань Ванцзи полулежал на согнутых локтях, чтобы не придавить его, и дышал очень тяжело. Отдышавшись, он выдохнул полным боли голосом: − Прости… − Лань Чжань. Ты сам сказал, между нами не должно быть места для этого слова, − сквозь сжатые губы выдавил Вэй Усянь. – А я сам просил тебя не останавливаться. Просто подожди немного, хорошо? − Тебе… очень больно?       Выровняв дыхание, Вэй Усянь честно прислушался к своему телу и вдруг понял, что ему уже и не больно вовсе, просто ощущение чужой горячей и твёрдой плоти внутри, столь крупной, что никак не выходило толком расслабиться, было слишком непривычным. Он никогда особенно не углублялся в тему – зачем, если у него не было отношений до Лань Ванцзи? – но где-то читал, что необдуманными и резкими движениями можно порвать что-нибудь. Потому он протянул руку и коснулся растянутого донельзя заднего прохода, потом посмотрел на свои влажные пальцы: только прозрачная смазка, которой Лань Ванцзи не пожалел, по крайней мере, снаружи крови точно не было. − Нет, − ответил Вэй Усянь, наконец. – Не больно совсем. Ты хорошо меня подготовил, Лань Чжань, я же говорил, − он поцеловал Лань Ванцзи в щёку. – Просто распирает ужасно, ты ведь немало одарён. Надо привыкнуть, я же никогда прежде такими вещами не занимался.       Едва он это произнёс, как член Лань Ванцзи внутри него вдруг словно затвердел ещё сильнее. Вэй Усянь от удивления и усилившегося распирания даже округлил глаза: − Лань Чжань, тебя что, заводит тот факт, что у меня до тебя никого не было? − …       Лань Ванцзи ничего не сказал, глядя в сторону. Вэй Усянь положил ладонь на его грудь, чувствуя стремительное биение сердца, и понял, что попал в яблочко. И не смог сдержать хихиканья даже в такой ситуации. − Лань Чжань, ты потрясающий. Мы лежим в подобном виде, а ты продолжаешь смущаться, − Вэй Усянь мягко развернул к себе за подбородок всё ещё виноватое лицо Лань Ванцзи и покрыл его поцелуями. – Как же я тебя обожаю. Давай, Лань-гэгэ, поцелуй же меня, и можешь начать двигаться. Только не будь слишком уж безжалостен к этому неопытному юнцу. − Мы одногодки, − напомнил ему Лань Ванцзи, целуя его неспешно и неглубоко. − Почти что погодки. Я младше на целых десять месяцев, − хихикнул Вэй Усянь и двинул бёдрами, намекая. – Так что ты мой гэгэ. − Не называй меня так, − уши Лань Ванцзи вспыхнули ещё ярче. − Лань-гэгэ, − упрямо и соблазнительно прошептал ему Вэй Усянь и снова шевельнулся.       Лань Ванцзи, наконец, начал двигаться, очень медленно, словно раскачиваясь, чтобы дать Вэй Усяню время привыкнуть. Вэй Усянь и представить не мог, как сильно тому приходится сдерживаться, чтобы не навредить резкими и сильными движениями, и сердце его через край заполнила бесконечная нежность и любовь. Его замечательный, заботливый Лань Чжань, который простил ему все его ужасные поступки.       Через некоторое время Вэй Усянь почувствовал, что уже почти привык к этому напряжению внутри, и сам начал подаваться навстречу движениям Лань Ванцзи. Тот понял его без слов и чуть ускорился, толкнувшись, он задел простату, и Вэй Усянь выгнулся, вскрикнув от короткого всплеска наслаждения. Кровь, схлынувшая было от того первого резкого толчка, снова начала приливать к низу живота, размеренные и чёткие движения Лань Ванцзи уже не распирали, а приятно заполняли. И, как всегда, когда ему было хорошо, Вэй Усянь не смог удержаться от того, чтобы не начать нести околесицу. − Какой кошмар, Лань… Чжань, какими вещами мы… занимаемся в доме родителей… Цзян Чэна? – прерываясь на каждом толчке, сумел выговорить он. − Не лучший момент… чтобы вспоминать об этом, − сквозь зубы выдохнул Лань Ванцзи. − Согласен. А! – Вэй Усянь снова вскрикнул и продолжил: − Тогда… Как насчёт… Дома культуры, а? Там ведь… столько мест, где мы могли бы... Твой кабинет… Пустынные тёмные коридоры… Ох… Одно только… закулисье чего стоит! Там так темно… столько удобных поверхностей… Ах! Хочу… заняться любовью на рояле… Жутко романтично, тебе не кажется? − В Доме культуры… запрещён разврат, − напомнил Лань Ванцзи. Его глаза покраснели от сдерживаемого бурного желания, и Вэй Усяню ужасно хотелось, чтобы оно вырвалось на волю, ведь ему так нравилось, когда Лань Ванцзи забывал о контроле. − А мы никому не скажем… О! Знаешь… какое ещё прекрасное место?.. Библиотека! − У нас… нет библиотеки, − с трудом выговорил Лань Ванцзи. − Какая жалость, − огорчился Вэй Усянь, жмурясь от нарастающего удовольствия и не забывая целовать Лань Ванцзи. – Только представь… разбросанные книги и бумаги… ты бы… зажал мне рот… в библиотеке ведь нельзя шуметь… − Есть архив. − Пойдёт, − Вэй Усянь засмеялся, но тут же снова вскрикнул, и ещё раз, потому что толчки стали совсем глубокими и несдержанными. – А! Лань…Гэгэ!       Резкие сильные движения подводили его к самому краю, Вэй Усянь ощутил, как знакомо немеет и пустеет голова, а вся кровь устремляется вниз. Он судорожно вцепился в плечи Лань Ванцзи, чей темп стал рваным, словно он тоже был близок к разрядке, и, задрожав всем телом, с коротким криком кончил. Через несколько секунд за ним последовал и Лань Ванцзи, едва слышно застонав, он уронил голову на плечо Вэй Усяня и на подкашивающихся руках осторожно опустился на него. − Вау, − только и смог выдать Вэй Усянь.       Тяжело дыша после обоюдного оргазма, они лежали вместе, разделяя тепло на двоих, сплетаясь руками и ногами. Вэй Усянь поцеловал волосы Лань Ванцзи, тяжесть его крепкого тела приятно давила, он ощущал своим сердцем биение сердца Лань Ванцзи чуть ниже, и его переполняло бесконечное спокойствие и умиротворение.       Когда дыхание немного успокоилось, Вэй Усянь сказал: − Знаешь… я очень рад, что мы не переспали тогда, на выпускном. − Почему? – Лань Ванцзи поднял голову и посмотрел на него, и Вэй Усянь, потянувшись, поцеловал его в губы очень трепетно и легко. − Потому что я бы ни за что не хотел забыть такое.