Закулисье культуры

Дом культуры привычно стоял на ушах. Они не впервые принимали стороннее мероприятие, поэтому волноваться, казалось, было не о чем – но волновались всё равно. Наверное, потому что не на каждое мероприятие являлись сразу несколько высокопоставленных лиц, пусть в основном лишь заместители. И, если уж насчёт замминистра культуры Лань Сичэнь мог не волноваться, то перед министром образования и особенно заместителем губернатора ударить в грязь лицом было никак нельзя. Даже при том, что непосредственно Лань Сичэнь за это мероприятие никак не отвечал: вся работа в первую очередь обрушивалась на плечи Сюэ Яна, потом – на Лань Цижэня и Не Хуайсана, и дальше по цепочке. Всё, что мог Лань Сичэнь, было лишь помощью, которая не входила в его служебные обязанности и не попадала в его сферу ответственности. Конкурсная часть муниципального этапа «Учителя года» проходила в закрытом формате, куда не пускали никакую прессу: ни районную, ни городскую, ни даже министерскую. Даже пресс-секретарь Дома культуры не имел права там присутствовать, потому Лань Сичэнь нашёл своего младшего брата там, где было его рабочее место – в кабинете редакционно-издательского отдела. Тяжёлая полупрофессиональная камера лежала на столе, заряжаясь, слева от ноутбука были разложены бумаги. Лань Ванцзи, надев компьютерные очки с цветными защитными стёклами, что-то печатал: наверное, готовил пресс-релиз или очередную статью для Цзинь Цзысюаня.  – Ванцзи, – тепло поприветствовал его Лань Сичэнь: они не виделись с утра, так как он приезжал позже.  – Брат, – кивнул в ответ Лань Ванцзи, на секунду отрывая взгляд от монитора.  – Нацпроект? – предположил Сичэнь.  – Мгм, – Лань Ванцзи снова кивнул, дописал абзац, поставил точку, сохранил файл и лишь после этого переключил внимание на старшего брата. – Чаю?  – Не откажусь, – улыбнулся Лань Сичэнь. Лань Ванцзи поднялся и включил чайник, который закипел почти сразу. По всей видимости, пресс-секретарь пил его недавно, но налил себе ещё кружку. Пространство небольшого кабинета почти сразу заполнилось ароматом трав: ромашки, мелиссы, лаванды. Лань Сичэнь спрятал усмешку. Лань Ванцзи выглядел как обычно, был одет с иголочки в свою привычную одежду – его выходной костюм ещё висел в приоткрытом шкафу, – гладко расчёсанные длинные волосы аккуратно лежали на плечах, на рабочем столе царил порядок. Только чай из успокаивающих трав мог выдать его нервозность.  – Волнуешься? – поинтересовался Лань Сичэнь. – Перед мероприятием или из-за учителя Вэя? Лань Ванцзи молча уткнулся взглядом в кружку, но порозовевшие кончики ушей, открытые убранными за них прядями волос, выдавали его с головой. Лань Сичэнь склонил голову, наблюдая за младшим братом и втайне веселясь. Интересно, какой будет его дальнейшая реакция? Попросит не вмешиваться в его частную жизнь? Напомнит, что в Доме культуры запрещены сплетни, и не следует обсуждать темы, не имеющие отношения к работе? Промолчит? Лань Сичэнь не сразу научился понимать брата без слов, хоть это и удавалось, пожалуй, лишь ему одному, но порой и его умений было недостаточно, слишком уж непредсказуемым был Лань Ванцзи, и никто, даже Лань Сичэнь, не в силах был понять, что творится в его непостижимом уме.  – Второе, – ответил, наконец, Лань Ванцзи, приятно удивив Сичэня: всё-таки стал учиться говорить о своих чувствах вслух. – Учительские методы Вэй Ина могут показаться слишком вольными и нестандартными для министерской комиссии. Также он жаловался, что один из её членов его не любит.  – Я даже догадываюсь, кто именно, – вздохнул Лань Сичэнь, осторожно, чтобы не обжечься, отпивая горячий чай. Правила их семьи запрещали обсуждать других людей за их спиной, особенно в негативном ключе, поэтому он сказал: – Не будем об этом. Судя по записям уроков и отзывам детей, учитель Вэй достаточно хорош. Госпожа Ло также лестно отзывалась о его способностях. Уверен, учитель Вэй справится. Что до фаворитизма… от этого не застрахован никто. Лань Ванцзи кивнул с тенью недовольства на лице. Сичэнь знал, что он ещё в школе терпеть не мог эту систему с любимчиками и изгоями, но не знал, как указывать на это преподавателям без подрыва их авторитета, ведь это было бы неуважением к старшим, к учителям, а потому неприемлемо. Да и не было никаких гарантий, что это возымело бы какой-либо положительный эффект. Лань Сичэнь смотрел на брата с теплом и радостью. За последние пару месяцев тот изменился, стал куда разговорчивее и смелее в выражении своих мыслей. Конечно, и несколько лет работы пресс-секретарём, и ненавязчивая дружба Ло Цинъян немало этому поспособствовали, но всё же ничто не раскрыло брата лучше, чем его неожиданная влюблённость. Лань Сичэнь мог его понять.  – Ждёшь Цзинь Гуанъяо? – помолчав, спросил Лань Ванцзи. Возможно, это было попыткой сменить тему, чтобы не говорить о себе: Ванцзи уже делал так, когда Сичэнь расспрашивал его о первом свидании. Возможно, ему на самом деле было интересно. Как бы то ни было, учитывая переживания младшего брата за своего возлюбленного, Лань Сичэнь поддался ему и ответил:  – Жду. Он скоро должен подъехать.  – Ты поэтому не стал брать выходной? – голос Лань Ванцзи как будто стал строже, словно это он был старшим братом, поймавшим младшего за попыткой убежать из дома на свидание. Впрочем, порой именно так и казалось, особенно сейчас, когда Ванцзи сидел в очках, добавлявших солидности к его и без того серьёзному облику. Сичэнь рассмеялся:  – И поэтому тоже. Но, в самом деле, я же должен помочь дяде и остальным сотрудникам пережить нашествие двух министерств и одного заместителя губернатора? Да и мальчики пришли поддержать учителя Вэя.  – А-Юаня сегодня не отпустили, – Лань Ванцзи чуть опустил голову.  – Да, я знаю, – в приюте устроили генеральную уборку, и если концертно-фестивальная деятельность в ансамбле ещё была уважительной причиной пропускать общественные мероприятия, то желание поболеть за совершенно чужого человека – уж точно нет. – Цзинъи так громко возмущался этим в фойе, что мне пришлось сделать ему замечание. Что ж, зато ты сможешь провести время после награждения с учителем Вэем. Лань Ванцзи, к счастью, отставил кружку, потому что немедленно вспыхнул, его уши ярко запылали, и он непременно поперхнулся бы, если бы пил чай в этот момент.  – Я вовсе… не собирался… – возмущённо выдавил он, едва находя слова.  – Расслабься, Ванцзи, в этом нет ничего плохого, – Сичэнь никак не мог удержать себя от поддразниваний неискушённого младшего брата. – Здесь все взрослые люди. Никто тебя не осудит.  – Кроме дяди, – не согласился Лань Ванцзи. – Я должен выложить фотографии и краткий отчёт о конкурсе после церемонии награждения. И нам всем завтра на работу. Лань Сичэнь не стал настаивать. Когда-то он тоже был настолько ответственным и ни за что не пренебрёг бы работой в угоду личному, пусть её и можно было сделать позже, никто бы от этого не умер, в конце концов, они всего лишь рядовые работники культуры, а не врачи или служба спасения. Когда-то – но не теперь. И, оставив брата успокаиваться чаем перед тяжёлым рабочим днём, – Лань Сичэнь догадывался, насколько невыносимо для Ванцзи сновать среди людей с камерой, беспокоя их и ощущая на себе десятки взглядов, хоть тот и никогда не позволял себе в открытую на это жаловаться, предпочитая держать всё в себе, – он спустился вниз, к служебному выходу, куда подъезжали приглашённые почётные гости. Белая машина поморгала фарами, припарковавшись, и Лань Сичэнь подошёл к ней.  – Заместитель Цзинь, – приветствовал он невысокого человека, выбирающегося из салона. Молодой мужчина в светлом жемчужно-золотистом пиджаке захлопнул дверцу автомобиля и распрямился. Большие карие глаза вспыхнули искрами, а на щеках появились ямочки от тёплой искренней улыбки. Лань Сичэнь знал Цзинь Гуанъяо достаточно давно, чтобы изучить весь его эмоциональный арсенал и определять, когда тот улыбается от всего сердца, а когда – от вынужденной вежливости, в душе не желая собеседнику ничего хорошего. И был рад, что находится в категории тех людей, кому достаётся настоящая радость этого человека.  – Эргэ, вокруг никого нет, к чему эти формальности? – поинтересовался Гуанъяо.  – Привычка, – Лань Сичэнь пожал плечами. Гуанъяо был честолюбив и способен, и, не имея поначалу поддержки семьи, умудрился взобраться намного выше него, хотя Сичэню подобное никогда не было интересно, и он вполне комфортно чувствовал себя на своём месте. – Я удивлён, что министр Цзинь не пожелал посетить мероприятие. Здесь ведь будет его внук и классный руководитель Цзинь Лина.  – Отец терпеть не может учителя Вэя, – чуть рассеянно откликнулся Цзинь Гуанъяо. Его взгляд изменился, цепко и внимательно оглядываясь. – Он находит его наглым, чересчур распущенным и дурно влияющим на А-Лина. Видимо, снижение количества императорских замашек, прекратившиеся вызовы обоих родителей в школу, отсутствие синяков и творческое мышление для отца – недостаток. Не скажу, конечно, что это целиком и полностью заслуга учителя Вэя, но то, что с момента перевода в «Юньмэн» Цзинь Лин до сих пор оттуда не удрал, неоспоримый факт.  – Мне казалось, у Цзинь Лина вполне приличная семья, – миролюбиво заметил Лань Сичэнь.  – В этом и дело. У него слишком сложный характер. Его мать слишком мягка, дядя слишком строг, дед с отцом слишком балуют, а меня мой дражайший отец изо всех сил старается не допустить к А-Лину, – поморщился Гуанъяо. – Вэй Усянь, насколько я знаю, не пытается уберечь Цзинь Лина от рядовых ошибок и не запрещает их совершать, а учит брать за них ответственность, чтобы практический опыт служил лучшим примером. Сложно поверить, но это работает. А-Лин на него ворчит, но ему с ним проще. Так что, надеюсь, учитель Вэй победит.  – Потому что заслуживает? – предположил Лань Сичэнь с надеждой, хотя знал, отчет будет совсем иным.  – Потому что я представляю, как отца перекосит, когда он об этом узнает, – зло усмехнулся Цзинь Гуанъяо. Его улыбка не угасла ни на секунду, ямочки на щеках остались такими же глубокими и очаровательными, но губы чуть сжались, выдавая его истинное настроение. Это была та самая фальшивая улыбка, обращённая ко всем, кого Гуанъяо ненавидел, но был вынужден терпеть – и улыбаться им, зная, сколько от них зависит. Лань Сичэнь почти неуловимо вздохнул, но не проронил ни слова, провожая его в мраморное фойе: по времени последняя конкурсная часть уже должна была завершиться. Цзинь Гуанъяо не хотел здесь находиться, Лань Сичэнь это знал, так как был почти единственным плюсом поездок в Дом культуры для него. Конечно, здесь комиссия с Цзинь Цзысюнем, который, хоть и не сын Цзинь Гуаншаня, обращается со всеми, как с отбросами, и особенно ненавидит единственного его признанного внебрачного сына. Приедет и заместитель губернатора Вэнь Чао, которого не выносят абсолютно все, кроме его отца, брата и некоторых девиц. Цзинь Гуаншань, будучи министром культуры, и сам давно привык общаться и слащаво, совершенно неискренне улыбаться им всем, ненавидя в душе, и этим Гуанъяо, сам того не замечая, невольно походил на отца. Лань Сичэнь понимал и то, почему Цзинь Гуаншань на самом деле не явился, ведь зачем делать неприятную часть работы самому, когда у тебя есть такой старательный и компетентный заместитель, отчаянно жаждущий признания? Лань Сичэнь знал Цзинь Гуанъяо с армии. Он был старше на год, служил в армии второй год под началом Не Минцзюэ, с которым успел уже сдружиться. Это было ещё до университета, и Мэн Яо тогда носил фамилию матери. Ни для кого не было секретом, что юношам из провинции намного проще было добиться чего-то в жизни после армии, многие шли этим путём, взять хоть того же Сюэ Яна, и Мэн Яо не был исключением. Лань Сичэнь помнил тот день: все, и молодые офицеры, и новобранцы смеялись над юношей, который был ниже их как минимум на полголовы, а то и на целую голову. Красивый, безукоризненно вежливый, будто понимал, что с его физическими данными лучше не нарываться и не провоцировать окружающих ещё больше недружелюбным поведением. Лань Сичэнь служил в другом отряде, но попросил Не Минцзюэ взять Мэн Яо к ним. Минцзюэ не был рад, что придётся взять «этого смазливого шпендика», но нехотя согласился. Наверное, понимал, что юноше в других отрядах никакой жизни не будет, чего доброго, не выдержит. Сам Не Минцзюэ подобное преимущественно пресекал, в то же время уча новобранцев уметь постоять за себя. Сичэнь помнил, как кто-то умудрился узнать, кто является отцом Мэн Яо. Поводов для издевательств моментально стало намного больше: теперь, помимо безобидных словечек вроде «коротышка» и «хлюпик», Мэн Яо называли ублюдком и сыном шлюхи. Мэн Яо никогда не говорил, кем была его мать. Может быть, она действительно была из девушек, предоставляющих экскорт-услуги, может быть, это было лишь грязными и необоснованными слухами, прекратившимися позднее, когда Мэн Яо пробился в министерство, получив признание отца хотя бы по документам. Конечно, тогда люди стали осторожнее в высказываниях, ведь ими они бросали тень даже не на новоиспечённого Цзинь Гуанъяо, а на его отца. Лань Сичэню, впрочем, было всё равно, кем были родители Мэн Яо. Он проникся к юноше тёплыми чувствами сразу, хоть тогда они и не носили романтический характер. Он ещё переживал расставание со своей возлюбленной, которая не стала его дожидаться, даже не приехала, а бросила так, буквально смс-сообщением, сразу же заблокировав его номер. Он даже не знал тогда, что она носит его ребёнка, что впоследствии даже даст мальчику его фамилию. Сичэнь узнал об этом позднее, после армии, после университета, когда устроился на работу в Дом культуры, и женщина, чьё лицо он старался забыть несколько лет, привела на новый набор в ансамбль-спутник сердитого встрёпанного мальчишку с тёмно-нефритовыми глазами.  – Лю Цзин, – прерывисто выдохнул Лань Сичэнь. – Что это значит?  – То, что у тебя есть сын, – пожала плечами женщина, говоря с видимой неохотой.  – И когда ты собиралась мне о нём рассказать?  – Никогда, – Лю Цзин поморщилась. – Но Цзинъи хочет учиться танцевать. У лучшего мастера. Пришлось рассказать ему, кто его отец. У него твоя фамилия, однажды он бы в любом случае стал задавать вопросы, почему здесь столько работников с точно такой же фамилией.  – И кто его отец? – поинтересовался Лань Сичэнь, внутренне закипая. Что она наговорила сыну про него? Каким представила? Что теперь мальчик о нём думает, как много о нём знает?  – Заведующий коллективами Дома культуры, я правильно поняла? – Лю Цзин оглянулась на дверь, на которой с другой стороны висела табличка с его именем и должностью.  – Что ты говорила ему все эти годы? Он же не мог не спрашивать.  – Что я ушла, и ты о нём не знаешь.  – Лю Цзин! – Лань Сичэнь не кричал, никогда, не считая детства и пары случаев в армии, когда без этого нельзя было обойтись. Он бы никогда не позволил себе повысить голос на женщину, тем более на ту, которую когда-то любил. Но даже без этого он прозвучал так, что Лю Цзин невольно вздрогнула. – В чём я виноват перед тобой? Я… понимаю, не каждый человек может любить на расстоянии, не каждый сможет ждать коротких встреч, и я не осуждаю тебя за это. Но неужели я не заслужил даже знания, что у меня есть сын?  – Ты бросил меня, – поморщилась Лю Цзин. Лань Сичэнь мог бы напомнить, что воинская повинность для мужчин обязательна. Да, недостатка в солдатах в Китае не было, служба считалась престижным делом, да, из-за этого брали не всех. Его младший брат, к примеру, не служил. Отличник и медалист, Лань Ванцзи мог туда попасть и по умственным, и по физическим параметрам, татуировки у него в то время ещё не было, но он сам, хоть и был в списках, туда отнюдь не рвался, будучи пацифистом и невозможным упрямцем. Сичэнь думал, что у Ванцзи будет много проблем в армии из-за этого, и от всей души надеялся, что утончённого брата, обожающего музыку и ненавидящего драки, туда не возьмут. Ему повезло, и за весь призывной возраст с восемнадцати до двадцати двух лет Лань Ванцзи так и не призвали. Лань Сичэнь же был лояльнее, в армии уже служил его друг, так что он сам выказал желание служить, чтобы отстреляться и больше не трепать себе нервы до двадцатидвухлетия. Кто же знал, что его девушка уже носила под сердцем его ребёнка? Лань Сичэнь бы ни за что её не оставил в таком положении.  – Я не знал, – мягко напомнил он. – Почему ты не сказала мне, что беременна?  – Я и сама не знала, – пробормотала Лю Цзин. – Что бы это изменило? Ты бы не бросил меня с ребёнком, а без него я была тебе не так уж и нужна, да?  – Я всё ещё был в стране и вернулся бы после службы, – не выдержал Сичэнь. – И я любил тебя. Даже если ты тогда уже разлюбила меня и не желала видеть своим супругом, я мог бы позаботиться о нашем сыне.  – Как видишь, мы прекрасно обошлись и без тебя, – отрезала Лю Цзин, явно не желая продолжать тему. – Если тебя это настолько бесит, я скажу Цзинъи, что папочка ненавидит мамочку, и он не сможет заниматься у госпожи Баошань. Разумеется, Лань Сичэнь не мог этого допустить: это был его сын, и он со всем их ланьским упрямством хотел учиться именно у госпожи Баошань, чьё имя гремело за именами самых лучших танцоров Китая. Кумирами мальчишки были Цансэ Саньжэнь и Сяо Синчэнь, разве мог Сичэнь разрушить его мечты своими претензиями к его матери? Так в новоиспечённом ансамбле появился самый упёртый и ершистый танцор, в Доме культуры – ещё один человек по фамилии Лань, а в жизни Лань Сичэня – большая нерешаемая проблема, так как росший без отца Цзинъи воспринял его существование в штыки и яростно, непримиримо отказывался с ним общаться. И, пока он ещё справлялся с тем болезненным расставанием и прочими личными проблемами, включая периодически возникающие проблемы младшего брата, амбициозный Мэн Яо, наконец-то нехотя признанный отцом и сменивший имя, успел пробиться в министерство, обзавестись супругой и своим собственным сыном. Лань Сичэнь, продолжавший дружить с ним и Не Минцзюэ, – они даже в шутку называли себя братьями по оружию, как в древние времена, – слишком поздно осознал, что испытывает к «младшему» отнюдь не дружеские чувства. Он не знал, изменило бы это хоть что-то, если бы он понял это пораньше, когда Цзинь Гуанъяо ещё не женился. А-Яо требовалась безупречная репутация идеального гражданина, исполнительного министерского работника, примерного семьянина, и его бы непременно в те годы, когда его положение было ещё слишком неустойчивым, осудили за связь с мужчиной. Но в один вечер Цзинь Гуанъяо приехал к нему в ужасающем раздрае. Выглядел он так, словно все его силы ушли на то, чтобы доехать до друга, сохранив по дороге лицо и какую-либо функциональность, чтобы не устроить аварию. Он был бледен, его глаза влажно блестели, а губы прыгали.  – Я ненавижу его, – первое, что прошептал Гуанъяо на пороге квартиры Лань Сичэня. Сичэню не требовалось спрашивать, о ком идёт речь: только один человек мог довести Мэн Яо до подобного состояния – его собственный отец. Он безмолвно пропустил друга в квартиру, немедленно заварил ему успокаивающего чаю, пока тот молчал, трясясь от бессильной ярости и размышлял, как ему лучше преподнести информацию. Ситуация, как выяснилось, складывалась из ряда вон: молодая госпожа Цинь Су, достопочтенная супруга Цзинь Гуанъяо, оказалась его сводной сестрой.  – Тише, А-Яо, – успокаивающе проговорил Лань Сичэнь, когда тот практически выкрикнул это за чаем. – Расскажи по порядку, как подобное вообще возможно? Глотая чай, Гуанъяо принялся рассказывать, как на одном из благотворительных вечеров, организованных министерством, к нему подошла женщина, представилась именем Бицао, близкой подругой госпожи Цинь, матери Цинь Су, после чего иронично высказалась, что молодой господин Цзинь так занят, что связаться с ним ей удалось лишь сейчас.  – Если вы близкая подруга матери моей дорогой А-Су, почему же вы не пришли лично? – Цзинь Гуанъяо улыбнулся. Женщина на его улыбку не купилась и ещё более иронично заметила, что информация, которой она располагает, не предназначена для посторонних, кроме того, ей не хотелось бы вовлекать в это дело дочь своей подруги раньше положенного. И с каждым её последующим словом улыбка, которую Цзинь Гуанъяо надевал на мероприятия абсолютно всегда, становилась всё менее искренней, потом – менее заметной, пока, наконец, не погасла совсем. С её слов выходило, что Цзинь Гуаншань в своё время был близок с супругой одного из своих коллег ещё в молодости, когда все они были менее осмотрительны, особенно на вечеринках с большим количеством алкоголя. Старшая госпожа Цинь не знала, кто на самом деле отец Цинь Су, но, разумеется, побоялась рассказывать об этом кому-либо, не желая разрушать брак и репутацию, поделилась лишь со своей подругой. Воспрепятствовать же браку дочери с признанным сыном Цзинь Гуаншаня она никак не могла: ещё до того, как молодые начали проводить вместе время, она попала в автокатастрофу и не выжила. Кажется, именно тогда Цзинь Гуанъяо и начал сближаться с просто знакомой девушкой, нуждавшейся в утешении. Цзинь Гуанъяо поначалу не поверил Бицао, хотя сомнения моментально прокрались в душу, отравляя его изнутри. Могла ли подруга госпожи Цинь солгать? Вполне, но с какой целью? Устроить скандал и уничтожить одним выстрелом и Цзинь Гуанъяо, и его отца? Тогда она пошла бы в газету или на местный телеканал, даже если это оказалось бы ложью, нервы бы всем потрепало знатно, а имена бы полоскали ещё немало времени. Разрушить брак дочери любимой подруги с сыном известного распутника и неизвестной женщины, из-за чего его периодически за спиной до сих пор называли ублюдком? Тогда она пошла бы сразу к Цинь Су, и не было сомнений, девушка поверила бы старой знакомой. Если их кровное родство было правдой, вероятно, Бицао не хотела ранить этим молодую госпожу Цинь. Поэтому и обратилась сразу к Гуанъяо, который мог найти причину расторгнуть брак по какой-либо другой причине. С другой стороны, в нынешние времена подобный сценарий казался дикостью, и Бицао вполне могла желать их расставания по иным причинам: банально из-за нелюбви к Цзинь Гуаншаню. Кто знает, быть может, в прошлом он отверг женщину, предпочтя её подругу.  – У вас есть какие-то доказательства? – прямо спросил её Цзинь Гуанъяо.  – К сожалению, нет, – Бицао поджала губы. – Лишь подозрения, и я буду чрезвычайно рада, если они окажутся беспочвенными, потому что вы, кажется, действительно любите дочь моей дорогой подруги, а она любит вас, настоящая идеальная семья, – горькая усмешка тронула её губы. – Но, в любом случае, вам будет намного проще найти эти доказательства, проведя генетическую экспертизу. Будет странно, если к вам в гости нагрянет подруга умершей тёщи, а потом вы не досчитаетесь зубных щёток? Это действительно было бы странно, поэтому Цзинь Гуанъяо, обменявшись с госпожой Бицао контактами, отправил на генетическую экспертизу те пресловутые зубные щётки, потому что брать образец стандартным способом ему было неловко и страшно. И вот сегодня ему пришли результаты, по которым он и Цинь Су действительно являлись единокровными братом и сестрой, а их горячо любимый сын Цзинь Жусун оказался плодом кровосмешения. На этом моменте руки Цзинь Гуанъяо задрожали, он выронил бумаги и всхлипнул, закрывая лицо.  – Что мне делать, А-Хуань? – простонал он. – Всё, во что я верил… Мой сын… Что с ним будет? А если у него будут отклонения в развитии? Что тогда? Почему, почему этот похотливый выродок продолжает уничтожать мой мир? Мне плевать даже на себя, но что будет с моей семьёй? Жусун, А-Су… Я… Я ведь правда любил её… Родную сестру!  – Любил? – переспросил Лань Сичэнь растерянно. Он много раз задавал себе вопрос, почему это было первым, что его смутило. Безусловно, инцест в современном мире считался чем-то диким и аморальным, давно прошли времена, когда считалось нормальным создавать семью с кузенами и кузинами, но, в то же время, существовало много исследований, которые допускали даже деторождение и нормальное развитие ребёнка, и проблемой оставался лишь вопрос морали. Он полагал, что, если уж люди, особенно не знавшие о своём родстве, полюбили друг друга, они не смогли бы так легко оставить свои чувства.  – Не прикидывайся, будто не знаешь и не понимаешь, – прошептал Гуанъяо, отнимая руки от лица, открывая огромные заплаканные глаза и окрашенные румянцем щёки. – Я давно не испытываю к А-Су ничего, кроме дружеской симпатии и уважения. И знаешь, что самое мерзкое? Отчасти я даже рад такому исходу, вот только от этого не легче, ведь я не смогу сказать А-Су всю правду.  – Чего я не знаю? – Лань Сичэнь действительно не понимал, но подлое сердце всё равно забилось чаще в какой-то глупой и слепой надежде, которую он с трудом мог распознать.  – Того, что я люблю тебя, эргэ, – тихо произнёс Цзинь Гуанъяо. – Я думал… это было очевидно. Видимо, я недооценил свой талант скрывать свои чувства. Лань Сичэнь не мог выдавить и слова, но, кажется, мог слышать стук собственного сердца, бьющегося с неистовой силой. Разве он смел надеяться? Мэн Яо всегда был близким другом для него и Не Минцзюэ, и сам он был таковым для них, и он никогда прежде не мог представить, что начнёт относиться к кому-либо из них иначе, как и наоборот. И он сам был ужасно напуган и смятён, осознав свои чувства, ему было стыдно, что он влюбился в друга, у которого жена и сын, которых он нежно любит. Он запрещал себе думать об этом, хоть сердце и срывалось предательски на бег каждый раз, как он видел тёплую улыбку Цзинь Гуанъяо, глубокие ямочки на его щеках. Разве смел он надеяться, что его чувства окажется взаимными?  – А я? – охрипшим от волнения голосом спросил Сичэнь. – Был очевиден?  – В разведку бы тебя точно не взяли, – фыркнул Цзинь Гуанъяо сквозь слёзы. – Я давно заметил. Удивительно, что Лань Сичэнь, всегда считавший себя достаточно проницательным и эмпатичным, пропустил вспыхнувшие чувства своего близкого друга. Возможно, он так привык настраиваться слишком тонко из-за своего брата, чьи мысли и чувства были запрятаны чересчур глубоко, что разучился видеть более очевидные и поверхностные вещи. Либо же Цзинь Гуанъяо действительно был превосходным актёром. Наверное, это было самым нелепым признанием в любви из всех возможных, на фоне краха семьи одного из них и лжи, которая должна была за ним последовать.  – Ты рад? – Цзинь Гуанъяо невесело улыбнулся.  – Разве могу я радоваться тому, как рушится твоя жизнь? – возразил Лань Сичэнь. – Я бы никогда не пожелал исполнения своих мечтаний таким образом.  – Прости, – прошептал Цзинь Гуанъяо, склоняя голову. – Я привык думать о людях лишь худшее.  – Ты не виноват, – успокоил его Лань Сичэнь, склоняясь тоже, теперь они касались лбами друг друга, не решаясь на большее: Гуанъяо всё ещё был женат, и было бы нечестным по отношению к бедной Цинь Су пересекать границы.  – И что теперь? – чуть слышно выдохнул Цзинь Гуанъяо.  – Я не знаю, – просто ответил Лань Сичэнь. – Но ты не должен паниковать раньше времени. Быть может, с твоим сыном всё будет в порядке, и ваша близкородственная связь никак ему не навредила.  – А дальше? А дальше… Цзинь Гуанъяо поступил так, как и должен был: сообщил Цинь Су о том, что, к большому сожалению для их семьи, он полюбил другого человека и не желает жить во лжи и делать несчастными ни себя, ни её. Никто, разумеется, тогда не подозревал, каковы истинные причины развода заместителя министра культуры с его супругой, хотя все сошлись во мнении, близком к истине, и только восхищались молодым человеком. Ведь он-то, в отличие от своего распутного папаши, предпочёл честность, а не многочисленные измены за спиной супруги! Цзинь Гуаншань только кривился, слыша отголоски этих слухов, выставлявших его в худшем свете и возвышавших его бастарда. Позже Цзинь Гуанъяо признался: поистине, весь этот крах иллюзии идеальной жизни стоило терпеть лишь ради бессильной злобы его отца. Какой ненормальный у них дуэт, думал Лань Сичэнь, незаконнорождённый сын самого известного похотливого волка, по незнанию женившийся на собственной сестре и заимевший сына-племянника, и сын убитой горем тени, которого бросила жена, и которого ненавидел собственный внезапно объявившийся сын. Может быть, после всего этого они оба заслужили хоть немного настоящего, а не призрачного счастья? С тех пор прошли месяцы и годы, и, хоть они и не объявляли об отношениях официально, старательно оставляя личную жизнь за кулисами, за закрытыми дверьми кабинетов и квартир, слухи всё равно гуляли, потому что они также более не пытались изображать из себя просто друзей или сотрудников ДК и министерства, объединённых общей работой. Удивительно, как ещё Лань Цижэнь не высказался по этому поводу, хотя он перестал заводить разговоры о семье Лань Сичэня с тех пор, как вскрылось существование его сына. Видимо, дядя удовлетворился тем, что их род, по крайней мере, не угаснет совсем: от младшего племянника он бы родных внуков уж точно не добился, хоть и пытался вразумить время от времени.  – Впрочем, не буду лукавить, я буду искренне рад и от себя, если учитель Вэй победит, – помолчав, добавил Цзинь Гуанъяо после неловкой паузы, в которой их одолели призраки прошлого. – Может быть, твой диди наконец-то хоть немного улыбнётся. Честно сказать, мне больно на него смотреть всякий раз, как я его вижу на мероприятиях. Он же нас всех ненавидит, кто додумался поставить его пресс-секретарём?  – Ванцзи вовсе не ненавидит никого, – поспешил оправдать младшего брата Лань Сичэнь. – Ему непросто с людьми, и большинство его просто напрягают и раздражают. Что до должности… Увы, это была единственная свободная ставка, где не требовались какие-то специализированные навыки. Поверь, я и сам не пожелал бы ему такой работы. Их мирная беседа была прервана: в фойе собирались гости, и Цзинь Гуанъяо, нацепив свою маску радушия, отправился исполнять свои обязанности дружелюбного заместителя министра культуры. Лань Сичэнь, чтобы не стоять без дела, тоже встречал гостей, пока не настал момент им всем отправляться в Большой зал ДК, неизменный и полутёмный, каким был с момента постройки сорок лет назад. Как сотрудник, Лань Сичэнь имел право сидеть рядом с почётными гостями, чем он и воспользовался беззастенчиво, сев с Цзинь Гуанъяо, которому предстояло выходить на сцену для награждения. Мастер-классы уже закончились, и по дороге к своему месту он успел тепло поприветствовать финалисток премии, сплошь солидных уважаемых дам, заслуженных учительниц, и всего одного финалиста. Обыкновенно растрёпанный и перемазанный краской, сегодня Вэй Усянь всё-таки постарался выглядеть подобающе, аккуратно и сравнительно прилично, хотя даже так он смотрелся как чёрная лофура среди обычных фазанов. С мысленной усмешкой Лань Сичэнь подумал, что у его бедного младшего брата не было никаких шансов устоять перед направленным обаянием этого человека. Концерт проходил спокойно, Лань Сичэнь, так редко имевший возможность наблюдать из зала, наслаждался ею, изредка склоняясь ближе к соседу, когда тот отпускал очередной комментарий насчёт происходящего. Лань Сичэнь полагал, Цзинь Гуанъяо делал это намеренно, чтобы сократить расстояние между ними. Наверное, будь почётные места в глубине зала, они могли бы держаться за руки, но в их Доме культуры они сидели прямо у прохода. Иногда Лань Сичэнь находил взглядом брата, сосредоточенного на фотосъёмке, и мог видеть его напряжённые руки; то ли он, как обычно, с трудом выносил свою работу в окружении целого зала людей и при полном параде, то ли успел увидеть Вэй Усяня. Думая о втором варианте, Лань Сичэнь с трудом мог сдержать усмешку: о, уж он-то прекрасно понимал младшего брата, сам ведь сейчас едва мог сдерживаться, сидя рядом с человеком, исполненным изящной красоты и заставлявшим его сердце биться чаще. После награждения Цзинь Гуанъяо, вопреки его ожиданиям, не покинул зрительный зал и не присоединился к тем, кто отправился на банкет. Он стоял в проходе, с притворным радушием прощаясь с другими почётными гостями и обещая присоединиться в другой раз, пока последний зритель и последний сотрудник не вышли из зала, и яркое верхнее освещение не погасло, оставляя лишь приглушённое техническое. Лань Сичэнь терпеливо ждал, Цзинь Гуанъяо повернулся к нему, и даже в полутьме пустого зала в его огромных глазах горело такое пламя, что низ живота сводило от внезапного предвкушения.  – А-Яо, – предупреждающе заговорил Лань Сичэнь, горло его перехватило, и голос прозвучал низко и глухо.  – Что? – Светлое лицо Гуанъяо с ямочками от улыбки выражало воплощённую невинность, лишь взгляд мог выдать его желание. – Мы одни.  – Техники, – напомнил Лань Сичэнь. Цзинь Гуанъяо проигнорировал этот факт и потянул его на сцену, где ещё не сомкнулись гигантские полы старого тяжёлого занавеса и не опустился прочный противопожарный.  – Я точно знаю, отсюда масса выходов, – деловито произнёс он, утягивая заведующего коллективами во мрак закулисья, где пахло пыльной тканью, старыми проводами и чужим парфюмом, который вскоре должен был выветриться. – Мы никому здесь не помешаем.  – Могут нам… – Лань Сичэнь не договорил, заткнутый поцелуем, и, капитулируя, склонил голову ниже, чтобы невысокому Цзинь Гуанъяо не приходилось так сильно тянуться.  – Значит, кое-кому придётся поучиться у твоего диди тишине и молчанию, – пробормотал Гуанъяо, отрываясь от его губ и опускаясь на колени. Лань Сичэнь мог бы посмеяться, что тот был педантичен даже в этом, пригвоздив коленями его ступни в идеально чистых ботинках вместо того, чтобы пачкать в застарелой пыли закулисья свои дорогие брюки. Мог бы, но ему было не смешно, ему вмиг стало жарко, и пришлось зажать себе рот ладонью, чтобы не застонать в голос на всё пространство за сценой. Ему было одновременно невыносимо хорошо и стыдно, и немного страшно, особенно когда сквозь шум крови в ушах он расслышал бряцанье ведра уборщицы на другом конце сцены. Он замер, потом безуспешно попытался оттолкнуть Цзинь Гуанъяо, будто они были подростками, которых вот-вот застукают родители, но Гуанъяо и не подумал останавливаться.  – Сумасшедший, – едва слышно за собственным тяжёлым дыханием произнёс Лань Сичэнь минуты спустя, опускаясь на корточки и доставая платок, чтобы вытереть белые капли с уголков любимых губ.  – Будто ты сам не такой, – прошептал в ответ Гуанъяо. Его взгляд был мутным, чуть расфокусированным, и сам он был немало возбуждён, доставляя удовольствие своему возлюбленному. Лань Сичэнь просто обязан был что-то с этим сделать, он прислушался: ведро грохотало далеко, наверное, уборщицы прошли через служебный ход и начали с зала, как всегда, и явно нескоро доберутся до сцены и кулис. Он вспомнил, как сам шутливо отчитывал младшего брата за слухи о непотребствах на рабочем месте, о сердитом «Гуанъяо плохо на тебя влияет» и улыбнулся. И правда, плохо, подумал он, стягивая брюки с Цзинь Гуанъяо до самых щиколоток и подхватывая его под бёдра так, чтобы оказаться меж них. Гуанъяо запоздало охнул, поднятый в воздух на высоту чужого роста и прижатый спиной к прохладной стене, которая вместе с плечами Лань Сичэня была единственной его опорой теперь.  – Шуметь запрещено, – напомнил Лань Сичэнь, копируя дядю и брата, и не дай боги им обоим узнать, чем они тут занимаются. Цзинь Гуанъяо зажал рот ладонью и сдавленно застонал, когда его член обхватили губы Лань Сичэня.

***

 – Твой дядя был бы в бешенстве, – с усмешкой заметил Цзинь Гуанъяо в который раз, наблюдая, как Лань Сичэнь разливает чай.  – Да уж, его бы точно хватил удар, – вздохнул Лань Сичэнь. – Но мы ему не скажем. Они вернулись в кабинет заведующего коллективами после безобразия за кулисами и смешливых поцелуев в тёмных служебных коридорах. Цзинь Гуанъяо притянул к себе кружку за ручку и уставился на жёлтую хризантему в растительном углу, которая и не думала впадать в спячку и самозабвенно цвела, несмотря на декабрь и то, как немилосердно дуло из старых окон, внутренняя часть которых не менялась с самой постройки.  – Надо же, – удивился он. – Растёт. Мне понравились её цветы, но я думал, она их сбросит и сдохнет, как и все покупные растения. Похоже, ты хорошо о ней заботишься.  – Не знаю. Это мама умела обращаться с растениями, – заметил Лань Сичэнь. – Но и впрямь удивительно. Северо-западная сторона и вечный сквозняк. Наверное, некоторые вещи способны пережить что угодно.  – Как мы, надеюсь, – улыбнулся Цзинь Гуанъяо. Сквозь неплотно прикрытую дверь из коридора послышался грохот створок старого лифта, чьи-то торопливые шаги и едва уловимый знакомый смешок. Лань Сичэнь не изменился в лице, только проверил, закрыто ли окно, включил погромче любимую классическую волну на радио, где проигрывали традиционную музыку, да лишь прикрыл глаза в ответ на понимающую усмешку Цзинь Гуанъяо. В самом деле, уж не им что-то говорить по поводу неподобающих действий в стенах Дома культуры, тем более, что в это время на этаже действительно больше никого не осталось. Некоторое время они молчали, наслаждаясь горячим вкусным чаем и слушая музыку. Спешить было некуда, дела у обоих на сегодня были закончены, и впереди был остаток вечера и ночь, хоть завтра и был понедельник. Им не всегда требовалось говорить, порой они подолгу сидели так в тишине, устав от шума и общества за рабочую неделю. Наконец, когда чай был почти допит, и на дне кружек оставались лишь прохладные остатки, Лань Сичэнь спросил:  – Как А-Сун? Цзинь Жусун этой осенью как раз пошёл в первый класс, и Цзинь Гуанъяо, памятуя о его возможных особенностях, очень тревожился.  – Пока всё в порядке, – вздохнул Цзинь Гуанъяо, обводя пальцем золотистый узор на своей кружке. – С программой он справляется, хотя, как ты помнишь, я нанимал ему педагога, чтобы подготовить на всякий случай. Будем надеяться, всё обойдётся.  – Уверен, так и будет, – заметил Лань Сичэнь. – Они не общаются с Цзинь Лином?  – Цзинь Лину с ним скучно, у них же пять лет разницы, – фыркнул Цзинь Гуанъяо. – В таком возрасте и с характером А-Лина… Да и как будто кто-то мне позволит, – поморщился он. – Две недели назад А-Лину исполнилось тринадцать, и ты бы видел, как бесился отец, потому что я пришёл на праздник.  – Разве Цзысюаню это важно? А уж его супруге и подавно…  – Цзян Яньли рада каждому, кому рад Цзинь Лин, – криво усмехнулся Цзинь Гуанъяо. – Поистине святая женщина. А Цзысюань занял нейтральную позицию. Ему всё равно, какое у меня происхождение, понятно, что братских чувств между нами быть не может, мы же не росли вместе. Но он в нормальных отношениях с отцом, ещё бы – любимый сын, наследник, золотой мальчик. И он в любом случае не хочет с ним препираться. Отец и так не в восторге, что Цзысюань не пожелал стать его заместителем, и ему приходится наблюдать мою персону почти каждый день.  – Я думал, он на самом деле доволен твоими успехами, – попробовал возразить Лань Сичэнь. Цзинь Гуанъяо безрадостно рассмеялся, так громко, что заглушил даже музыку, которая не слишком-то спасала от звуков, отдалённо доносящихся из редакционно-издательского отдела. Лань Сичэнь проигнорировал последние и увеличил громкость проигрывателя ещё немного.  – Тебе явно стоит начать слушать что-то более энергичное, – чуть усмехнулся Гуанъяо, пытаясь сменить тему. – А твоему брату – провести звукоизоляцию в квартире.  – Тебе тоже, – парировал Лань Сичэнь, и Цзинь Гуанъяо очаровательно вспыхнул. – Почему ты считаешь, что твоему отцу нет дела до твоих достижений? Любой был бы рад такому работнику.  – Конечно, рад, – согласился Гуанъяо, переставая улыбаться, лёгкий румянец исчез с его щёк. – Как министр и мой непосредственный начальник, а не как отец. Ты не понимаешь, кто я для него? Живое подтверждение его репутации законченного блядуна, доказательство того, что он вовсе не идеальный человек и примерный семьянин, которым пытался казаться вопреки слухам, у которых не было доказательств.  – А Мо Сюаньюй? Цзинь Гуанъяо громко фыркнул:  – А-Юй, в отличие от меня, никогда не стремился обрести отца и ничего не пытался никому доказать. Он больше старался вырваться из своей чёртовой семейки после смерти матери и не свихнуться при этом окончательно. А ведь я пытался вернуть его в нашу семью. Знал бы ты, как взбеленился на это отец. Ему плевать на нас обоих. Да и толку? Когда я сказал это А-Юю, он, по-моему, даже не понял.  – Может быть, он просто не выспался, – заметил Лань Сичэнь, который, как и все остальные работники Дома культуры, ни разу не видел Мо Сюаньюя бодрым и без банки энергетика или кружки крепкого кофе.  – Да он никогда не высыпается! – воскликнул Цзинь Гуанъяо. – Думаешь, почему? Потому что до смерти не хочет возвращаться к своим поехавшим родственникам по матери, для которых он существовал лишь как игрушка для битья. Будь его воля, а предания – реальны, он бы давно натравил на них уйму злых духов, – Лань Сичэнь, не выдержав, рассмеялся: вечно сонный Мо Сюаньюй совсем не походил на озлобленного мстителя. Цзинь Гуанъяо тоже фыркнул вместе с ним и продолжил: – А в итоге всё, чем я сумел ему помочь – это пристроить сюда да частично оплатить ему психотерапию.  – И ты уже сделал для него больше, чем кто-либо.  – Он же мой брат, – пробормотал Цзинь Гуанъяо. – Пусть и лишь единокровный. Мы оба и наши матери пострадали от непомерных аппетитов нашего отца и его безразличия. Не строй иллюзий, А-Хуань. Отец никогда не гордился мной и никогда не будет. Единственное, для чего я нужен ему, это затем, чтобы выполнять половину его работы, лебезить перед людьми, которых он терпеть не может, да прикрывать его задницу перед супругой, когда он в очередной раз собирается на блядки! – Под конец он уже почти рычал, совсем не скрывая своей ненависти, плещущейся в его заледеневшем взгляде, угадывающейся в ставшей жёсткой линии губ. – Я просто надеюсь, что в один прекрасный день он докувыркается и больше не проснётся. Он замолчал, переводя дух и пытаясь успокоиться. Не мешая ему, Лань Сичэнь прислушался: кажется, на этаже было тихо, и он убавил громкость у радиопроигрывателя, стараясь не думать о том, что только что происходило в кабинете через дверь. Цзинь Гуанъяо сделал глубокий вдох и посмотрел на Лань Сичэня с отчаянием:  – Ты считаешь меня плохим человеком из-за этого? Лань Сичэнь вздохнул и покачал головой.  – Разумеется, нет. Желать человеку смерти, безусловно, не очень хорошо, но всё же думать – не значит делать. – Лань Сичэнь невольно задался мысленным вопросом: как бы Гуанъяо вообще это мог провернуть, не запятнав себя? Он бы ни за что не стал рисковать всем, чего добился, просто чтобы утолить свою жажду мести отцу за то, как тот поступил с его матерью и продолжал обходиться с ним. – Если бы можно было привлекать к суду за мысли, людей на свободе попросту не осталось бы.  – Разве ты кого-нибудь ненавидел так же сильно? – Глаза Цзинь Гуанъяо были полны печали, а чуть тронувшая губы улыбка казалась болезненной. – Человека, подарившего тебе жизнь?  – Мой отец, при всех его недостатках, никогда не вёл себя так, как твой, – заметил Лань Сичэнь, потом, борясь с собой, всё же проговорил: – Стыдно признаться, но порой мне хочется того же, что и тебе, потому что он не даёт тебе спокойно жить. Да и не тебе одному он причинил слишком много боли. Хоть и не могу сказать, что я испытываю ненависть. Но мы не обязаны быть похожими во всём, А-Яо. Слабая улыбка, исполненная безмолвной благодарности, осветила расстроенное лицо Цзинь Гуанъяо. Сердце Лань Сичэня колотилось от любви и жалости к дорогому человеку, и он уже протянул руку, чтобы коснуться его, как дверь вдруг медленно открылась, словно от сквозняка, хотя ему неоткуда было взяться. В ярком свете, льющемся из маленького кабинета в тёмный коридор, он увидел своего младшего брата, бледного, растрёпанного, в помятой и сбитой одежде, его рубашка была застёгнута как попало, глаза покраснели, а губы дрожали. Ещё никогда холодное, точно высеченное из нефрита лицо Лань Ванцзи не отражало столько эмоций: боль, страх, отчаяние, вину, даже неловкость – наверняка за то, что он случайно помешал брату и его возлюбленному. Никогда прежде Лань Сичэнь не видел его в таком ужасном состоянии, в таком настроении, даже тогда, когда Лань Ванцзи напоили, вынудили драться и чуть не пустили по кругу на школьной вечеринке, даже тогда, после выпускного в консерватории, который он провёл также пьяным неизвестно где и неизвестно с кем. Вид Лань Ванцзи буквально кричал, что в кабинете редакционно-издательского отдела он действительно не чаи гонял, и Лань Сичэнь даже не мог его осуждать, но почему он был сейчас здесь, один, явно на грани истерики? Где Вэй Усянь? Что между ними на самом деле произошло?  – Ванцзи? – только и смог поражённо выдохнуть Лань Сичэнь. Цзинь Гуанъяо, проницательный и скорый на действия куда в большей степени, чем он, окинул Лань Ванцзи коротким понимающим взглядом, поднялся и с мягкой улыбкой сжал ладонь Лань Сичэня своими тёплыми пальцами.  – Увидимся в другой день. Сейчас ты нужнее брату, а не мне. Лань Сичэнь, ещё ошеломлённый подобным состоянием младшего брата, успел только кивнуть ему на прощание. Он не мог сейчас чувствовать всепоглощающего разочарования, огорчения тем, что лишился совместного вечера с любимым человеком, видят небеса, не так уж часто им удавалось побыть вдвоём, отсюда и появлялись эти безобразные неприличные эпизоды в коридорах и закулисье. Он даже не мог думать, насколько тем же самым расстроен тактично ушедший Цзинь Гуанъяо, которым и так постоянно пренебрегал человек, который должен был любить его и гордиться им. В эти самые минуты Лань Сичэнь мог думать только о младшем брате, который не мог толком говорить, не мог даже держаться на ногах, о Лань Ванцзи, который, захлёбываясь слезами, рыдал в его объятьях, чего не случалось уже более двадцати лет, в руках последнего родного человека, который ещё мог подарить ему немного тепла и заботы, в отличие от отца и дяди. Ещё будет много вечеров, дней и ночей, но Цзинь Гуанъяо был прав: сейчас Лань Сичэнь был нужнее не ему, а младшему брату.  – Тише, всё в порядке, – прошептал Лань Сичэнь, прижимая к себе трясущегося от рыданий Лань Ванцзи, успокаивающе гладя его по голове и зарываясь пальцами в чуть спутавшиеся пряди. «Всё будет хорошо, – подумал он про себя, зная, как глупо и бессмысленно было бы произносить это вслух в такой момент. – Обещаю, диди».