Не смотри по сторонам

Семнадцатилетняя жительница блокадного Ленинграда Варька Ветрова даже не думала о том, что когда-нибудь сможет посетить ещё что-то, помимо больницы, школы, в которой иногда навещала детишек, речки, служившей единственным источником воды, и пункта выдачи хлеба. С каждым днём цифра на карточке всё уменьшалась и уменьшалась, и в конце концов составила всего лишь сто пятьдесят грамм хлеба. Муки в нем почти не было. Его выпекали из опилок и целлюлозы. В самом начале Ветрова работала на заводе. Из-за ее слишком низкого роста приходилось вставать на подставку, хоть многие коллеги до близкого знакомства и думали, что она ещё совсем молодая. Так и было, но на войне, в блокаде цифры стираются и перестают иметь значение. На фабриках и заводах работали и мужчины, и женщины, и дети. Позже Варя оставила фабрику. Она хотела стать медсестрой. Даже начала учиться в институте. Война началась, стоило ей сдать сессию в конце первого курса. Варька не успела уйти на фронт, чтобы помогать врачам работать с ранеными на фронте: Ленинград оккупировали слишком быстро, и приходилось идти на заводы. Будучи в осажденном городе, она ходила по городу, заходила в школы и больницы, чтобы помочь раненным здесь, в Ленинграде и нуждающимся. Осторожно ступая по ещё неокрепшему льду, Варька пыталась не упасть, неся на плечах с коромыслом два ведра ледяной воды. Нева стала единственным спасением блокадников Ленинграда. Варе повезло: она жила рядом с рекой, и не приходилось в мороз ходить далеко. Она, опасно покачиваясь, поднялась по лестнице на второй этаж наполовину обваленного дома, кое-как открыла дверь и без сил опустилась на пол. Никто не знает, сколько просидела одетая в несколько слоев Варя на полу. Нехотя поднимаясь, она бросила взгляд на окно, за которым мелькали силуэты, практически не видные в кромешной темноте. Ветрова подошла к столу, подожгла свечу остатками спичек и поднесла к слабо вспыхнувшему огоньки руки в надежде хоть немного согреться. Дрожащими руками она взяла со стола короткий огрызок карандаша, достала потрёпанный листочек с фотографией, ласково посмотрела на неё, протирая пыль, перевернула и надавила кончиком карандаша, поставив точку. Девушка прикусила губу, слизнула выступившую капельку крови и начала писать. «Дорогой Влад, Мы не виделись уже две зимы и два лета. Скоро пройдёт третья зима, а мы все также не увидимся. Я не знаю, сколько будет длиться война, но я чувствую, что закончится она нескоро. Я ушла с завода ещё, вроде как, год назад. Точный счёт времени я не веду. Я помню, ты обещал себя сберечь. Ты улыбался мне, когда мы танцевали последний вальс на перроне, когда ты уехал в Москву, в поисках хорошей работы. Значит, ты сбережешь себя даже там? На фронте? О том, где ты сейчас, мне говорит твоя мама. Мы живем вместе. Так спокойнее. И вдвоём веселее. Она сказала, что ты от меня ни одного письма не получал. Может быть, их теряют. Или цензуру не проходят. Я не знаю. Я вложу этот треугольничек к письму твоей мамы. Надеюсь, ты его получишь. С любовью, Варька. 13 декабря 1944 года». Огонёк потух, а дрожащая рука опустила карандаш. Варя прошла в соседнюю комнату, где лежала Александра — мама Влада. Ветрова аккуратно легла рядом и провалилась в тяжелый сон. На следующее утро, вскочив ни свет, ни заря, Варька схватила оба письма со стола и побежала на почту. Она улыбнулась тёте Вале, принимающей письма, и умчалась обратно домой, чтобы успеть заскочить к дочке соседки, а потом и в больницу. Стоило Ветровой переступить порог госпиталя, началась бомбардировка. Письмо до Влада дошло. Но он и Варька так и не встретились.