Let me cum

— О, великий мастер, без вас вообще никак не справимся с напастью этою, — постоянно оборачивается староста деревни, так и норовя поскользнуться и прополоть своей мякотью ягодичной наледи да не сошедшие до конца сугробы. — Вы точно уверены, что злой дух орудует, а не бабки ворожбой занялись? — Да точно! Точно! Придем сейчас, да сами все поймете. Староста все-таки запнулся о свою же ногу да кубарем покатился с пригорка. Чу Ваньнин же тяжко вздохнул. Он просто ждал возвращения Мо Жаня с охоты на призраков, на которую тот нехотя пошел с Сюэ Мэном (для Ваньнина до сих пор оставалось секретом, какими правдами и не правдами ему удалось уговорить даже Тасянь-Цзюня оторваться от «золотка»), да думал о приближающемся их внутреннем празднике. Но нет, снова выдохнул Ваньнин, пришлось оторваться от дум да почесываний Гуту за ушами, прибежал как ошпаренный староста деревни и слезно попросил о помощи. Дух на них напал, злой-презлой, правда-правда, великий мастер, руку даю на отсечение! Дух. «Несчастье, великий мастер! Горе во плоти! Все семьи на грани распада, а все из-за страшного поветрия, что принесло с теплом в наши края, мастер, прошу, помоги!» Ваньнин спешился помочь пыхтящему старосте, не понимая, каким боком связаны «дух» и разводы? Да и тем более, как он может помочь, если с каждого двора пропадает любовь. Он что, похож на Духа Влюбленного? Ни в коем разе. Издалека уже были видны первые дома. Шлепая по тающему снегу, он мог только ловить себя на мысли, чем быстрее он справится с «духом», тем больше времени останется для подготовки к приближающемуся дню рождения Мо Жаня. *** Дух. Чу Ваньнин, великий мастер, Юйхэн ночного неба, проследил по странному следу и бровь его задергалась. — Вот он, мастер! Поглядите только! Ну он и глядел. Серьезно? По колее из грязи, что пробило это существо, струилась мутная жижа, а само это чудо природы крутилось-вертелось юлой посреди тракта. Чудо природы. Кулаки Бессмертного Бэйдоу с хрустом сжались, на шее заплясали жилки, а уголки глаз покраснели от гнева! Он никогда больше не желал встречаться с этим… этим. Проклятье! — Видите, великий мастер, оно нам землю, воздух и воду отравляет! Сделайте что-нибудь, умоляю… — Понял, — в ладони заискрилась Тяньвэнь. Существо обернулось мордочкой к Чу Ваньнину, учуяв приток духовной силы, и растянуло вырезанный рот в ухмылке. Это была проклятая тыква! И почему лесные духи не донесли, что снова объявилось это бурчащее чудовище? Тяньвэнь рассекла воздух и со всей силы обрушилась на тыкву. Но та, в самый последний момент успела откатиться, бурча и хихикая. Вспоминая прошлое, Ваньнин поймал себя на том, что на пике Сышэн говорилось, что тыквы было только две — Пьяница да Развратница. Тем временем, ивовая лоза словно змея преследовала крутящуюся словно юлу тыкву, не в силах даже листиками достать эту чертовщину. «Очень странно». — Что же это такое, — завыл староста, стоило тыкве пронестись мимо него, окатив грязной жижей. — Даже великому мастеру не под силу одолеть эту нечисть! Погибель ждет наш дом, ох, погибель… — Тихо, — Чу Ваньнин остановил атаку, притянув к себе лозу. Тыква тоже затормозила. — Уходите отсюда, по приходе домой, не разговаривайте ни с кем, обмойтесь холодной, а потом горячей водой, а одежду, что на вас, сожгите. Поняли? — Ну как же так, мастер…- староста заломил пальцы и ухватился за изгвазданные рукава ханьфу. — Живо, иначе сами попадете под проклятье. — Понял! Староста бочком попрыгал через лужи и разжиженную грязь. Тыква же, видя, что Ваньнин отозвал Тяньвэнь, остановилась на безопасном расстоянии, но хихикать не перестала. — Чего ты хочешь? Тыква замолчала, но почти сразу буркнула и покрутила бочком, как бы приглашая. Ваньнин подошел ближе. Он помнил, что проклятые тыквы не творили зла людям. Что же было не так с этой тыквой? Она продолжала бурчать уже громче, наблюдая за осторожными движениями Юйхэна. Тот не вытерпел и наслал на нее лепесток хайтана. «Подходи, не бойся». — Чего ты хочешь? Зачем бесчинствуешь в деревне? «Вас искала, Бессмертный». Чу Ваньнин тяжело сдвинул брови, готовясь призвать вновь свое оружие, но тыква продолжила: «Видите ли, Бессмертный, вы единственный, кто смог одолеть моих братьев». — А от меня что нужно? И почему тебя тогда не было? «Я еще не успела созреть, была совсем — совсем малышкой. Но как только набралась сил, то пошла на поиски братьев и того, кто смог обойти их чары». — Зачем? Мстить? «Нет конечно, Бессмертный. Но у меня к Вам будет просьба, очень важная». — Если я ее выполню, то оставишь ты жителей деревни в покое, вернув все на круги своя? «Обещаю. Только подойдите ко мне ближе, иначе не сможете понять суть моей просьбы». Чу Ваньнин, скрепя сердце, подошел вплотную и присел перед малышкой — тыквой. Та открыла дыру вместо рта и… чихнула! Глаза Юйхэна защипало, в ноздрях засвербело. Пыльца! Он собрался было разрубить проклятого духа, но все вокруг покрылось розовым туманом, головокружительно-сладким. Прошло неизвестно сколько времени, прежде чем Чу Ваньнин смог отплеваться и протереть глаза от пыльцы. И правда, следом пребывания в деревне тыквы были только гладкие глубокие колеи. Ни жижи, ни запаха гнили, ни ругани фоном. *** Он собирался поискать подарок для Мо Вейюя на рынке, но после чиха непонятным аэрозолем проклятой тыквы, силы внезапно его покинули, как и желание совершать какие-либо действия. Хотелось одного — упасть в талую грязь и не вставать примерно пару суток, настолько ему было утомительно пусто разом. Но Ваньнин собрал свою волю в кулак и поплелся обратно в сторону дома, не обращая внимания, ни на шепотки жителей, ни на далекие слова благодарностей. Все потом, сейчас — поскорей бы добраться до их дома и рухнуть в пахнущую Мо Жанем постель. Медленно перебирая ногами, шатаясь из стороны в сторону и обнимая каждое дерево, когда перед глазами начинало все водить хороводы, он добрался-таки до жилища ближе к ночи. В окнах не было ни единого блика от свеч, только Гуту завыл грустно по мере приближения шагов Ваньнина. Мо Жань до сих пор не вернулся. Может оно и к лучшему, думал Ваньнин, обнимая голову собаки, что, встав на задние лапы, обнимал передними за пояс. Но подходил к концу седьмой день отсутствия Вэйюя. Да, он знал, какие его ученики кони ретивые, им дай только волю — сразу весь Китай перевернут вверх тормашками. Даже несмотря на это знание, его снедало глубоко скребущее беспокойство. Лишь бы с его любимыми учениками все было в порядке. Гуту вился под ногами, падал грудью на пол, бил по полу хвостом и скулил, радуясь возвращению одного из хозяев. Если бы только Мо Жань был здесь, подумал Чу Ваньнин, присев на край их кровати, с той стороны, где всегда спал его ученик, я бы тоже наверное так хвостом вилял. Без него в доме было слишком тихо и холодно. Ваньнин не любил весну, ровно до появления в его жизни Мо Вэйюя. Точнее не так, даже после его появления не любил. Да, природа просыпается, да, кругом красота, солнца больше и воздух свеж и легок. Только вот реки грязи и плывущей глинистой почвы, что затормаживала все задания и порой приводила к летальным исходам, он терпеть ненавидел. Начало апреля, когда еще слишком сыро и не слишком хочется вылезать из-под одеяла, с гуляющим по полу сквозняком. Начало апреля ознаменовало появление на свет его горячо любимого ученика. Чу Ваньнин посылает заклинание духам позаботиться о доме и собаке, а сам без сил утыкается в подушку Мо Жаня. «Вернись домой, скорее». *** Дребезжащий рассвет ознаменовал громкий лай Гуту и шипения Мо Жаня. Последнее, чего бы он хотел в этой жизни — это мешать учителю. Он правда не думал, что его Ваньнин вместо своих ночных посиделок с детальками и чертежами, будет полусвесившись спать лицом в его подушку, никоим образом не реагируя на посторонние шумы. Сил не было от слова совсем — они с Сюэ Мэном возвращались с охоты полтора дня, один из которых прошел под недовольное бурчание Тасянь-Цзюня (ну надо же, не дал ему брат купить безделушек для Чу Фэй, горе-то какое, посмотрите на него). Он правда хотел предложить Мэн-Мэну остаться у них хотя бы на ночлег, но тот послал его в дальние края со словами: «ты меня заебал», и ушел на постоялый двор в деревню. Руки учителя были ледяными, а одежды вымазаны в непонятной субстанции. Мо Жань аккуратно приподнял Ваньннина на кровати, освобождая себе немного места. Он не стал полностью раздеваться, оставив нижние одежды, и накрыл их одеялом. Утром обязательно он помоется, будет выглядеть как человек и займется стиркой. Но это будет утром. А пока, крепко прижимая к себе так и не раздетого учителя, он провалился в глубокий сон. *** Резким звуком, что разрушил темноту сна, стал дикий грохот и последовавший за ним вой Гуту. Чу Ваньнин вместе с Мо Жанем подскочили как облитые ушатом ледяной воды. — Гуту! — в унисон крикнули они, на что пес подбежал к их ложу и встал на спинку передними лапами, вывалил язык и часто-часто задышал. Счастливый пес. Ваньнин только сейчас понял, что крепко сжимаем горячими ладонями. Мо Жань же уткнулся лбом в плечо и потерся носом о лопатку. — Когда ты вернулся? — На рассвете, — Ваньнин вплел свои пальцы в пальцы Вэйюя. — Вы долго в этот раз. — На то была причина, — Ваньнин обернулся, за что получил легкий поцелуй в щеку, и вопросительно приподнял бровь — Не смотри так на меня, ты будешь смеяться. — С чего бы это? — он хотел было полностью развернуться к Мо Жаню, но тот только сильнее притянул к себе со спины. — Объяснись, пожалуйста. Уши Мо Жаня запылали — как он мог признаться своему учителю, что они поспорили с Сюэ Мэном как дети малые и заблудились в зачарованном лесу, где вели охоту. Он не хотел, чтобы Ваньнин считал его несмышленым младенцем, не способным серьезно относиться к сложным заданиям. Поэтому только попытался перевести тему: — Когда Сюэ Мэн придет в гости в следующий раз, пусть сам тебе рассказывает, почему мы так задержались. Кстати, почему ты в одежде спал? — Ходил изгонять духа в деревне, а после силы будто закончились, — честно признался Ваньнин, чувствуя жар, опаляющий мочки. Мо Жань приучил говорить больше, чем одно слово, и то брошенное в пылу злости. — То есть, ты до сих пор не был в бане? — Ну, как ты уже успел заметить. — Тогда предлагаю разделить большую бочку, с травами, можжевельником и цветами сливы, м? Как тебе? Ваньнин чувствовал до сих пор всепоглощающую слабость в конечностях, поэтому отвернулся к окну и только кивнул. Внутри себя Мо Жань начал счастливо отплясывать — его Ваньнин не сопротивлялся, кидаясь в лицо привычным: «Бесстыдник!», еще сам только сильнее прильнул в поиске ласки. Не только он скучал как глупый пес, ожидая, когда, наконец, сможет вновь зарыться лицом в изгибе шеи, губами прилипнуть к родинке за ушком, а руками оставить отметины на молочной коже. Мо Вэйюй, недолго думая, подхватил учителя на руки и двинулся в сторону баньки, что недавно они построили. Учитель был странно-легким и при этом выглядел слишком измученно, будто не духа изгонял, а небесный разлом закрывал. Он усадил его на скамью, а сам побежал набирать воду. Пока Мо Жань бегал туда-сюда с ведрами, Ваньнин наколдовал несколько лепестков и закинул их в бочку, чтоб грели воду и наполняли ароматом слив. Казалось, что на это простенькое заклинания уходят абсолютно все силы, он даже грешным делом подумал, что его ядро снова в критическом состоянии и придется уйти в затвор на несколько дней. Но так не хотелось — у Мо Жаня со дня на день наступит день рождения. Надо было дать задание духам, чтоб узнали, какой дрянью его опылила эта проклятая тыква, поймал на мысли себя Ваньнин. Мо Жань принес последнее ведро и увидел, как слабость снедает Чу Ваньнина. Он сбегал за чистыми одеждами и прихватил с собой корзину с травами, повесил на бочку несколько согревающих талисманов, и начал раздеваться. Оставшись в нижних штанах, он начал вытаскивать из развороченного ханьфу учителя. Вдруг подкралось внезапное предчувствие. Причем не самое хорошее. Он снимал слой за слоем с Чу Ваньнина и не мог поверить своим глазам, пока не оставил его, в чем мать родила. Мурашки охладили спину и на шее венка забилась будто в припадке. Ваньнин попытался открыть глаза и не сразу понял, почему Вэйюй остановился. Почувствовав голой кожей гуляющий сквозняк, он собрался было подняться, чтоб залезть в бочку, но Мо Жань не позволил. — Что случилось? — Ваньнин категорически не мог открыть глаза, их будто склеили жиром. — Учитель, что за духа ты ходил уничтожать в деревню? — голос его ученика был очень взволнованным. — Я разве не сказал? Я уничтожил проклятую тыкву. — Что? Но их же было только две. — Нет, — Чу Ваньнин поелозил задом по скамье, собирая филейной частью занозы, и уткнулся затылком в стену. — У них, оказывается, была младшая сестра. На тот момент, когда две старшие взбесились на пике Сышэн, она была еще зеленой и даже не демоном вовсе. — Тебя точно нигде сильно не ранили? Руки Мо Жаня оглаживали бедра и перетекали на живот. Чу Ваньнин даже не стал раздумывать над ответом: — Нет конечно. Я пытался разрубить ее Тяньвэнь, но она укатывалась на безопасное расстояние, чтобы нанести хоть какой-то урон. Только… — Только что? Чу Ваньнин закусил губу: — Только перед самым исчезновением, она попросила выполнить просьбу и… плюнула в лицо какой-то пыльцой. Ни самой просьбы, ни что это за дрянь, выяснить не удалось. Мо Жань уткнулся в подтянутый живот Ваньнина. Даже несмотря на удушающий ужас от увиденного, что стало с его учителем, шов на штанах трещал от тяжести вставшего члена. — Мо Ж… — Учитель, прошу, — прошептал он под самым пупком. — Дайте мне свою руку и ни в коем случае не открывайте глаза, пока я вам не скажу. — Что ты задумал, бесстыдный? — Доверься мне, Ваньнин. Этот… знал, как подобраться к учителю. Чу Ваньнин протянул кисть и его пальцы на мгновение переплелись с пальцами Вэйюя, заскользили подушечками по мозолям и ссадинам. Мо Жань обхватил ладонь учителя и начал оглаживать живот. С живота он перекочевал на бедра, приподнимая и ставя стопами себе на плечи. Открывающаяся перед его взором картина сводила с ума и заставляла горло сжиматься от нехватки воздуха и дичайшей жажды. — Давай, золотце, теперь сам, следуй за моим голосом. Он крепко держал свое сокровище под коленями, не давая свести ноги. Ваньнин последовал: ощупал ноги, снова вернулся на живот, минуя пах, и поднялся к груди… к почему-то мягкой груди. Он ощупал каждое полушарие — вчера утром там было твердо и плоско. А сейчас — два еле-еле вспухших жировых шарика перекатывались в ладонях, царапая центр вмиг затвердешими сосками. Не дожидаясь приказа Мо Жаня, он распахнул в неверии глаза. Да, маленькая, но околоженская грудь. Живот. Бедра. А меж ними…только голова Мо Жаня?! Пальцы резко скатились с груди на лобок с мягким пушком, ниже — там, где обычно болтался его молочно-розовый член, было пусто! Только странные ощущения складок и заструившейся меж ягодиц тягучести… Какого черта?! Мо Жань не мог отвести взгляда от того, как к складкам приливает кровь, как верхние разрумяниваются, а внутренние — потемневшие и закрученные — набухают и приоткрываются. Он правда думал, что видел все самое пошлые зрелища в мире, но это превзошло все его ожидания. — Не смотри! — закричал Ваньнин и попытался свести ноги и прикрыться ладонью, но это не остановило его ученика. Он призвал Цзяньгуй, связывая руки учителя над головой, при этом кусочек лозы запуская в рот, руками разводя колени еще шире. О, эти несколько капель смазки, что потекли меж ягодиц, только сильнее распалили пожар в груди, да смочили его собственные штаны. Он все видел. Прекрасно видел. Ваньнин шипел и кусал лозу, его била мелкая дрожь, господи, какой позор… — Золотце, ты прекрасно знаешь, что я чувствую каждый твой укус через оружие, и также прекрасно знаешь, как я обожаю, когда ты кусаешься. А еще сильнее я люблю… Он не договорил, с рыком припав меж ног учителя, пытаясь всем ртом захватить промежность. На это послышался длинный, оглушающий стон. Пальцы раздвинули кожу, язык с оттяжкой заскользил по складочкам. Не прошло и нескольких секунд, как выглянул из своей «пещерки» клитор. Мо Жань, что есть сил, запорхал вокруг, быстро-быстро кончиком водя по кругу, и засасывая губами. Ваньнина затрясло сильнее, мурашки покрыли каждый кусочек его кожи, а стоны, громкие и немного хриплые, лились как из рога изобилия. Лоза, что связвала руки, одним концом упала на грудь и начала танцевать, окольцовывая и скользя по соскам и вокруг стоячих выпуклостей. Чу Ваньнин был на грани обморока — настолько все ново и остро ощущалось, а насколько это было хорошо… человечество еще таких слов не придумало! Тем временем, Мо Жань обсосал каждую губку, с удовольствием втянул в рот каждую закрученную темную губу. Он по бордельному прошлому прекрасно помнил — чем темнее и закрученнее, тем более сильно желание. И этот факт, что эта сексуальная роза во всех смыслах росла только для него, срывал тормоза окончательно. Одной рукой он все же приспустил на бедра штаны и с удовольствием сжал ствол. Он как наркоман уткнулся носом в вульву, водил по ней кончиком носа и языка, дыша шумно и глубоко. Даже здесь, даже так, его баобэй пах яблочными нотками! Нога Ваньнина, свободная от хватки руки, прижалась к груди, а стопой, самыми кончиками пальцев, он надавил на лоб Вэйюя, чтобы тот оторвался, остановился… только этот чертенок все переиграл! Он со стоном оторвал руку от своего члена, схватил учителя за пятку и начал облизывать стопу, как верный пес. Ваньнин чувствовал уже не только моральный дискомфорт, но еще и дикую, чрезмерную влажность там, где, по-хорошему, должен быть его член. Мо Вэйюй обсосал каждый пальчик, наблюдая, как его золотце уже готов свалиться на пол в приступе ненависти и экстаза. О да, его теперь не обмануть этим свирепым выражением лица. Оно значит только одно — либо вставь, либо проваливай в ад. И Мо Жань вставил. Его язык забился во вход влагалища. Влагалище Ваньнина… с ума сойти…он две жизни мечтал о том, чтобы Ваньнин выносил и родил ему дитя, да не одно, а сейчас его мечты на грани того, чтобы стать реальностью! Стоило языку скользнуть в скользкое и горячее, как Ваньнин, что есть сил, дернул ногами, бедрами обнимая голову своего ученика. Лучше и быть не могло. Мо Жань обхватил его за ягодицы, сильнее растягивая кожу промежности, и забился в бешеном ритме, так, как обычно его трахал в рот Тасянь-Цзюнь (и как потом, когда сносило крышу, он умолял трахать его — языком и членом — везде). Ваньнин жалобно заскулил, его глаза наполнились слезами, бедрами начал подаваться в ритм языку. «Так не может продолжаться долго!» — с этой мыслью, Мо Вэйюй обхватил себя и задрочил, быстро и сильно, что яйца поджимались от болезненных сжатий. Пальцами же другой руки, он вбился по самое основание внутрь Ваньнина, разводя и сгибая, лаская нежные и сочащиеся стенки, ртом засасывая клитор. Чу Ваньнин одновременно познал вкус ада и рая. Настолько сильно и настолько хорошо ему не было никогда раньше, он чувствовал каждый сустав, каждую подушечку, что с силой проводила по передней стенке влагалища, он чувствовал, как непроизвольно методично сжимается, как от приливов внизу живота хочется смеяться и, кажется, он немножко умер от того, как хорошо. Это не могло продолжаться долго. «Интересно, а как чувствовался бы Мо Жань внутри… этого?» «Я чувствую пальцами шейку матки!» Эти мысли провели финальную черту. Пока Мо Жань заливал спермой схваченную в порыве страсти лодыжку любимого, Ваньнин, крича, чувствовал дикую пульсацию и обильность выходящей из его влагалища жидкости. Но то, что сначало максимально расслабило, но потом напрягло обоих, произошло. Маленькая струйка, что ударила Мо Жаня в подбородок, когда он оторвал с оттяжкой губы от жемчужины наслаждения своего сокровища, что-то в нем сломала. Он чувствовал, что темная энергия медленно, но верно заполняет каждую его пору. Ваньнин уставился на него испуганными глазами, в которых стояли непролитые слезы. Подумать только, не успел даже вздоха сделать после накрывшего наслаждения, как страх завладел разумом. Он видел эту струйку, и как она прилетела в лицо Вэйюя — тоже. Смерти подобно? Возможно. Но Мо Жань, с потемневшим взглядом, поднялся над все еще связанным Ваньнином, дернул лавку, развернув, и уложил на спину учителя. Член, несмотря на разрядку, не думал опадать, а головка блестела белесостью от капель спермы. Он обхватил свой член, и пригвоздил Чу Ваньнина одной только фразой: — Этой ночью достопочтенный сделает все, чтобы ты родил ему ребенка.