Let me cum

Ваньнин по ощущениям немножечко умер. Правда, совсем на полшишечки. По крайней мере, он был в этом убежден: за одну ночь лишиться своего достоинства, чтобы следующим днем познать муки женского оргазма. А днем ли? Из-за слабости, вызванной перестройкой организма, он совсем не следил за сутками, поэтому и думать позабыл, что через несколько часов наступит черед Тасянь-Цзюня брать бразды правления над сознанием Мо Жаня! Видимо, не только его новое состояние самого закуролесило да раздавило, подобно хлопнувшемуся на пол яйцу, но и дражайшего ученика. Даже, если уж совсем вдаваться в подробности, все ипостаси его ученика. Позор, несмываемый позор! Страшнее этого не могло быть ничего. Но та тугая струйка будто переключила тумблер в сознании Мо Жаня, что на пост раньше времени явился Император. Он сморгнул слезы, а Вэйюй просто моргнул, и все! То, что начиналось как дикая комедия, превратилась в лютую трагедию. Вновь. Но черные с фиолетовым отливом глаза бегали по телу, ноздри раздувались как у коня, а член, что теперь затерся головкой вокруг складок, вытолкнул нехилую порцию предъэякулята. Чу Ваньнин завертелся, как уж на сковороде, пытаясь грамотно сманеврировать на узкой скамье и не шлепнуться, загремев как детская игрушка костьми, дабы Мо Вэйюй отозвал наконец свое оружие. Руки с лопатками затекли и дико ныли, уголки губ стерлись в кровь телом лозы и листиками. — Вот что ты за человек, Ваньнин, — Тасянь-Цзюнь притянул его к себе за бедра, ухватился под коленями и сложил своего учителя пополам, внимательно разглядывая промежность. Его член приятно контрастировал своей смуглостью по сравнению с разрумянившимися складками, при этом яркая головка и тонкая алая кожа под ней великолепно смотрелись на фоне темных набухших губ. От этого зрелища член дернулся, стукнув по пухлому клитору, и только сильнее засочился смазкой вперемешку с белесыми крапинками спермы. — Я всю жизнь ломал голову, делал все, чтобы ты от меня понес, — он шлепнул захныкавшего Ваньнина по ляжке, шумно выдохнув. — Но этот проклятый Мо-Цзунши меня опередил! Он первым увидел и почувствовал то, что изначально принадлежало мне! Он первым вкусил мое! — Каждое его восклицание сопровождалось смачными шлепками по бедрам и движениями вверх-вниз по вульве. — Не думаешь, что это было бы слишком, если бы еще первым вошел и спустил в твою матку? На этих словах он подтянул бедра Ваньнина еще выше и сильнее раздвинул ноги. Он видел, как набухают от приливающей крови складки, как раскрываются нижние, являя расслабленный вход, влажные дорожки, что расползались по всему паху и затапливали сжимающийся задний проход. Чу Ваньнин затрясся в рыданиях, так и норовя всадить в тело все занозы и свалиться на холодный пол. Тасянь-Цзюнь оторвался от созерцания влажных мест, и отозвал Цзяньгуй. — Ах! — Ваньнин корпусом перетек на бок, упираясь локтем в скамью, вторым же прижимаясь к груди. — Какого черта ты творишь? — Это я у тебя хотел спросить, учитель. Как так получилось, что именно к моим именинам у тебя появилась матка? — Откуда мне знать? Сказал же, что не успел ничего выяснить… — Я бы сказал, что это не так важно, но, — Тасянь-Цзюнь провел головкой в опасной близости от входа в истекающее нутро. — Даже так мне очень нравится. — Бесстыдное животное, отпусти меня и дай спокойно обмыться, — Чу Ваньнин попытался вырваться из захвата, маневрируя по лавке, но Вэйюй недолго наблюдал за гибкими движениями учителя. Он подхватил его за талию, приподнимая и утыкаясь своим лицом в его живот. Ваньнин на это лишь взвизгнул и, что есть сил, вцепился в плечи. Тасянь-Цзюнь уселся на лавке, сажая на колени свое золотце. Чтобы прижаться губами к уху со словами: — Я действительно чувствую себя бесстыдным животным, у которого перед глазами проносится вся жизнь сейчас, от самого рождения до этого момента. Животным, который нашел самый лакомый кусочек… — Заткнись, — все попытки хоть немного отлипнуть кожей от кожи Вэйюя оказались провальными. — Нет, золотце, дослушай, — он сильнее понизил голос, опуская до сексуальной хрипотцы, от которых по всему телу Ваньнина забегали мурашки. — Я есть животное, которое находится на грани смерти. На грани моральной смерти. И сейчас во мне бьется только один инстинкт — он всосал мочку и смачно выпустил ее изо рта, по бедру заструилось тепло от складочек. — Размножение, золотце. Мне жизненно необходимо пометить тебя, повязать, называй как хочешь, смысл от этого не поменяется… И как бы ты не брыкался, ты выносишь все, что я тебе дам! Я вхожу, моя Чу Фэй. — Вэйюй! — закричал Чу Ваньнин. И крик этот потонул в низком стоне, когда головка вошла в глубины влажного жара. *** Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз… Сколько времени уже прошло? Вверх-вниз. Чу Ваньнину было хорошо, Чу Ваньнин кричал и тёк, Чу Ваньнину было больно от того, как он стволом растягивал его шейку матки, но Ваньнин не переставал выгибаться, стонать и течь. А Вэйюй смотрел… Он смотрел на округлившуюся грудь Ваньнина и она…прыгала! Раньше он не раз ловил себя на том, что залипает, как аппетитно покачивался член, пока его учитель пытался объезжать его верхом. Даже больше, Император часто сгребал в ладони мошонку и таранил его зад что есть сил — ведь так, помимо вихляющего в стороны члена, он мог наблюдать, как заходился волной низ живота, являя бугорок собственного члена внутри. А тут, едва набухшие полукружия, на особо глубоких и резких толчках, подпрыгивали чуть ли не до ключиц, и это было… гипнотически аппетитно. Настолько аппетитно, что на очередном толчке он полностью насадил на себя Ваньнина, обхватил ладонями груди и зарылся лицом меж ними. Он возил своим лицом, бодал, облизывал как самую вкусную конфету, и нюхал. Сейчас он дышал по-звериному дико. Ему необходимо было одно — надышаться. Дышать-дышать-дышать, только им, только его золотцем. Ваньнин дрожал и скулил. Движения внутри не были такими, как при обычном проникновении, но ощущения от растягивания плоти и околопорванности мышц заставляли глаза наливаться слезами. По своей смазке он может принять ученика целиком, своими ложными внутренностями он может принять все, о чем соловьем постоянно заливается этот ученик. И как бы грязно не звучали все его слова, как бы ужасно он не был груб, Ваньнин бы соврал перед тысячами небожителей, что все это его не заводило до темных пятен перед глазами и подрагивающих внутренностей. Несмотря на боль, он чувствовал, что от такой глубины, он уже был на грани. Это же чувствовал и Тасянь-Цзюнь. Все невольные сокращения мышц, каждую неровность внутри, и то, как все больше начало вытекать из Ваньнина жидкости. Его мозг активно начал подкидывать воспоминания о бордельном прошлом, как сходили с ума все красавицы. Одной рукой он сгреб талию Ваньнина, сильнее прижимая к своей груди мягкую грудь Чу Фэй, пальцами другой поддевая капли их смешавшейся смазки и подбираясь с торчащей вершинке. Самыми кончиками он закружил по клитору, от чего Ваньнин сорвался на громкий тяжелый стон. Он пытался уйти от щекочущих движений, ерзая и скользя по члену. Вэйюй обхватил обеими руками бедра и лишь сильнее начал раскачиваться внутри Чу. Он тоже был близок к развязке, по тому, как начало скручивать низ живота. В голове родилась идиотская идея, которую тут же захотелось претворить в жизнь. Тасянь-Цзюнь наколдовал несколько розовых лепестков, влил немного сил, создавая вибрацию, и прилепил их к соскам Чу Ваньнина. Один же лепесток он приложил к клитору Чу. — Вот так, золотце, сейчас тебе станет намного лучше. Ваньнина дергало, Ваньнина выгибало, пот струился по телу, все пылало в мареве. Его хватило на несколько секунд. Несколько секунд, мучительных, но не менее сладких. Несколько секунд, чтобы с хрипящим криком почти соскользнуть с естества его ученика, заливая низ его живота тугой струей и сходя с ума от интенсивных сокращений мышц матки. — Нет! — в последний момент Вэйюй успел поймать учителя, снова загоняясь внутрь. Стенки часто-часто сжимались, будто бы стараясь выдавить ответное наслаждение из члена Мо Вэйюя, и он перестал сдерживаться. Что есть сил прижал к себе плачущего Ваньнина, вгрызаясь в губы голодным поцелуем. Его язык будто вторил движениям члена, что очень быстро затерся в стеночках влагалища, готовый вот-вот разразиться семенем. Они стукались зубами, кусались, вкус губ был разбавлен каплями крови, солью от слез и клейкостью соплей. И не было момента идеальнее, чем этот. С низким стоном Тасянь-Цзюнь уронил на лавку Чу Ваньнина и заполнил его собой, продолжая безостановочно толкаться снова и снова. *** Ваньнин плохо помнил, когда их тела разъединились. Плохо помнил, как они все-таки залезли в бочку, как его купали и как они добрались до дома. В сознании остались лишь картинки, как Тасянь-Цзюнь нашел камень, обмыл его и, накрыв вход в тело лепестком розы, приложил теплый камень. Держал бедра высоко и шептал, что так точно останется внутри, что точно его семя даст всходы. Он проснулся-то только потому, что дико ныл живот, хотелось в отхожую комнату, да Гуту вбодал в пол духа. Который, впрочем, пронесся ураганом и уронил хвостом песочные часы. Все указывало на то, что наступило 9 апреля. Пробуждение Вэйюя не заставило себя ждать. Ваньнин успел только отварить каши да замесить нечто, что могло бы отдаленно называться сладким угощением для именинника. Тот вышел в одном нижнем халате, не удосужившись даже опрятно его завязать, чтобы полы не расходились во все стороны. Первым делом он прилип со спины к Ваньнину, зацеловывая волосы, загривок и шею. Первым делом рыча о своей всеобъемлющей любви. Первым делом, вдыхая свою любовь. Ваньнин еле как смог вывернуться из объятий, поцеловав в уголок губ, и отправил умываться этого неутомимого ученика. Ноги до сих пор не были в состоянии сойтись, бедра с коленями подрагивали. Однако ощущения, что день безбожно испорчен проклятием тыквы, полностью отсутствовали. Несколько минут спустя из-за ширмы гордо вышел принарядившийся Император, чинно прошелся до стола и уселся, с блядской ухмылкой ожидающий свои завтрак и поздравления. Ваньнин поставил пред ним миску с кашей, сдобренную вяленым мясом и мелко рубленной зеленью, пиалы с вином и орехами, и засоленную рыбку, нарезанную тонкими пластинками и политую кислым соусом. Духи тем временем аккуратно привели дом в порядок и тихонько вывели за собой Гуту на улицу. — Я не успел закончить сладкое блюдо, поэтому… — Ты прекрасно знаешь, какую сладость я желаю отведать, — прервал его Тасянь-Цзюнь, наливая в пиалу грушевое вино. Мочки ушей и шея резко побагровели, а глаза упали в его чашу вина: — С твоим днем, Мо Жань. Они распили вино, Вэйюй нахваливал его рыбу и просил добавки к каше. Ваньнин подливал ее и закидывал побольше мяса, внутренне опасаясь, что, если к ним наведается с поздравлениями Сюэ Мэн, для него может не хватить угощений. В очередной раз идя к очагу, Вэйюй его перехватил и прижал к рядом стоящей тумбе. — Что… — Учитель, этот достопочтенный готов для своего десерта, — он набросился на губы, обсасывая каждую и скользя по ним своим языком. — Мы не можем, — Ваньнин ухватил именинника за щеку и оттянул от своего рта. — Почему это? Мое слово — закон, а сегодня так тем более! — вспылил и нахмурился Вэйюй. — Но скоро должен прийти Сюэ Мэн и… — Он не придет. Чу Ваньнин опешил: — Что? Почему? — На нашей последней охоте мы поругались, поэтому он сказал, что больше ни в жизнь не придет к этому достопочтенному на день рождения, а дождется, когда я буду в своем уме, точнее, Мо Жань, — он губами прилип к щекам, векам, линии челюсти. — Балбесы, — только и смог выдохнуть Чу Ваньнин. Вэйюй согласно замычал, руками развязывая пояс одеяний учителя. — Постой, надо же убрать… — Потом, все потом, золотце, я больше не могу, — Тасянь-Цзюнь сгреб в охапку Чу Ваньнина, посадив на тумбу, снеся при этом пиалу из-под каши. Плевать, сейчас на все плевать. Он быстро задрал полы одежды Ваньнина, закинул его ногу себе на плечо, а другую увел в сторону. На его золотце не было штанов, а пах все так же прикрывали лепестки розы. Недолго думая, он сорвал лепестки, скользя по складкам языком и губами под всхлип Ваньнина. Ни один день рождения этого достопочтенного и этого глупого пса Мо-Цзунши не были настолько счастливыми. *** Как и говорил Вэйюй, в тот день никто не посетил их, чтобы поздравить Тасянь-Цзюня с днем рождения. Но им было не до этого. Император прижимал ко всем поверхностям Чу Фэй, трахал во все дырки — пока член таранил матку, пальцы растягивали колечко мышц ануса. Чу Ваньнин не стал женщиной, в нем остался бугорок сладостного наслаждения, от которого он кончал в разы быстрее и сильнее. Император укладывал перед собой, заставляя держать ноги широко раздвинутыми, прикладывал теплый вибрирующий камень, от чего Ваньнин заходился сладкими судорогами по всему телу. Император наслаждался видом разомлевшего учителя, в глазах которого блестели слезы, а из уголка губ по щеке поползла змейка слюны. Наслаждался тяжелыми всхлипами, когда обсасывал и игрался с грудью, на что Ваньнин в ответ зарывался пальцами в его растрепанные волосы, карябал кожу головы и натягивал волосы. А потом, неизвестно чем ведомый, подполз к этому достопочтенному, и брал глубоко в глотку, пока длинные пальцы сгибались внутри влагалища. Часы до ночи были наполнены диким экстазом. И в пиковый момент, когда разрядка хлынула подобно цунами, вновь появился Мо Жань. До утра он баюкал в своих ласках Чу Ваньнина, однако к рассвету того накрыла лихорадка. Ближе к вечеру к ним заявился Сюэ Мэн в компании близнецов. Мо Жань лишь налил им каши, насыпал присоленных орехов и убежал отпаивать Ваньнина. Учителя лихорадило четыре дня, в череде которых Тасянь-Цзюнь впал в отчаяние, что история с болезненностью его Чу Фэй повторяется. Но вот, к концу четвертого дня, когда Мо Жань в бессилии задремал на краю их ложа, Чу Ваньнин очнулся. Дико хотелось пить и обмыться — подсыхающий пот склеивал ресницы и неприятно холодил шею. Проходя мимо зеркала, в отражении он увидел себя в развороченном нижнем одеянии. На голое тело. На голое тело, где не было и следов проклятия. Он развязал пояс и распахнул полы одежды. Плоская грудь и выступающими ребрами и грудиной посередине, впавший живот, узор лобковых волос, обрамляющий спокойный молочно-розовый член. Чу Ваньнин даже ладонью сгреб мошонку, чтобы убедиться, что это не сон. И правда, мошонка была мягкой, яички перекатывались под кожей и пускали по бедрам мурашки. Уголки губ растянулись в мягкой улыбке. Все вернулось на круги своя.