Чёртова прямая

Началось всё ещё в Хабаровске. Анечка началась. Миниатюрная куколка, непослушные, вьющиеся во все стороны волосы, хитрая улыбка, балуется скоростями. Знакомятся то ли на вписке, то ли на Фонтанах. В первый раз общаются точно у кого-то на хате. Изначально Аня для этой тусы кажется слишком милой. Поправляет сползающие с переносицы очки, вклинивается в каждый разговор. С ней рядом какой-то дебик лет на десять её старше, руки греет на острых девичьих коленках. Соне как-то блевотно от этого, особенно когда рука ползёт с коленки выше. У Сони берцы, чёрные джинсы и огромная застиранная футболка. И коричневая куртка на два размера больше. Соня думает: девочка, куда ты, блин, попала? Вообще не твой вариант. Соню тут больше не воспринимают как девушку. Надо было лишь зарядить один раз по ебалу (похуй, что потом харкалась кровью и синяки на животе месяц не сходили), обрить голову и перестать брать мамину косметику. Образ злой собаки прилип к коже, ебнутой коммунистки, отбитой на всю голову недодевочки. Аня красивая, Аня в миниюбке, у Ани из-под футболки торчит лямка лифчика. Тусовка душная. Играют Летова на гитаре, парни меряются хуями в прямом и переносном значении, обсуждают, сколько баб у кого было и какие бабы шлюхи. Аня вежливо улыбается, Соня молча курит и стряхивает пепел на пол. Их взгляды пересекаются, и там видно беспроглядное отчаяние и скуку. Аня зовёт её в ванную. Парни ржут, что бабы ходят в сортир только парочкой. Соня показывает им средний палец, пока узкая ладошка хватает её за предплечье и тащит за собой. Аня закрывает дверь на защёлку и, улыбаясь, поворачивает кран. Слова тонут в шуме воды: — Будешь быстрого? Фен для обрыганов, чуть не говорит Соня, но в последний момент прикусывает язык. У приключений вкус всегда неприятный. Безразлично, вроде, пожимает плечами, склонив голову к плечу. Аня намного ниже неё. Маленькая как карманная собачка. — Не, мать, так не пойдёт — предлагаю один раз, — было что-то в этом вальяжном, уверенном взгляде, в этой немного высокомерной улыбке, чему нельзя было отказать. В конце концов, они все всегда были за веселье. — Давай уже, — Соня тянет фирменную лисью улыбку, хоть скребёт немного на душе. Она не по химии, она любит натурпродукт. Пиво там, водник опустить. — Другое дело! — а в глазах у этой такой огонёк. Девочка-зажигалочка. Какая же мелкая, блять. Соня смотрит, как она стягивает футболку, неаккуратно комкая её в руках и кидая куда-то на стиралку. Грудь у неё совсем маленькая — кружевной лифчик топорщится, не сидит, затянутый на последнюю застёжку. Аня запускает руку в чашечку, шарится там, выуживает пакетик с порошком и обрезанную трубочку. Опускается на колени и чертит дорожки на крышке унитаза, протерев её туалетной бумагой. Заржать хочется от такой чистоплотности, но Соню сбивает характерный звук вдоха. Она сидит несколько секунд на сложенных ногах, задрав голову к потолку. Блаженная улыбка красивая, длинная шея — тоже. — Прошу к столу, — ржёт Аня, поднимаясь на ноги и передавая трубочку. На колени Соня именно что падает — неудачно, стукается об плитку больно. Когда опускается лицом к длинной белой дороге, чувствует чужие руки на своих плечах. С первой попытки не осиливает всю дорогу: кашляет, в носу горько и жжёт, втягивает ноздри, чтобы не чихнуть, и ладонь прижимает к лицу. Аня оставляет лёгкий поцелуй на бритой макушке, и Соня склоняется опять. Вставляет неожиданно, резко — просто комната начинает плыть, а сознание наоборот — обостряется, подмечать начинает самые мелкие детали, и приходит великое и ужасное Выкупание. Соня смотрит на своих кентов и они такие, ну, ни-о-чёмные, и заняться с ними сейчас нечем, они пьяные уже валяются. Кто-то включил рэпчину, и за то спасибо — Соня вторит «Сестре» Касты, мотая головой. Ей хочется прыгать, бегать, что-то делать, чем-то занять беспокойные руки. Идёт курить на балкон. — Стрельни сижку, — просит вышедшая за ней Аня. Даже получается красиво выбить сигарету из пачки. Надо набрать маму — внезапно в голову приходит мысль. Она шарится по карманам куртки, ищет мобилу, и зажимает единичку. Идёт звонок. — Алло, мам, я сегодня у подружки переночую, да… Ну, у девочки со школы, у Ани… — Светло. — У Ани Светло. Да. Да, сразу как проснусь — домой. Нет, мы не пьём. Да. Утром позвоню. — Вот и познакомились, — улыбается Анечка, выпуская дым через нос. — Тебя же Соня зовут? — Ага. Соня Мармеладова, — от сигаретки хорошо тоже очень, курится вкусно, Соня большие тяги делает. — Прикалываешься, что ли? — хихикает. — Нихера себе святоша. Соня строит меланхоличное лицо, нос поворачивает к форточке: — Да нет. Не прикалываюсь. — Что у Достоевского любишь? — Аня протискивается ближе, пепел пытается за окно стряхнуть, и становится чуть ли не вплотную к Соне. — Блин, какой у тебя рост вообще? — «Белые ночи». 180 сантиметров, где-то. Это анкета для лучших подружек? — Нихера-се, — окурок вниз с балкона летит. — Пошли в магаз, я хуйни какой-то хочу. В итоге, они наворачивают круги по району среди панелек, оседают на качелях на детской площадке и пьют пиво. Разговаривают много. Соня выясняет, что Аня реально из её школы — просто из параллельного класса, что она планирует поступать на философский и тащится по античке. Зависают на обсуждении Платона. А под феном мир идей становится так близко, словно ты уже вышел из пещеры и смотришь на палящее солнце. А сущность — есть естество, так Аристотель в «Душе» говорил, Соня не читала, верит Ане на слово. — Вот в «Пире» же описывается типичный симпозиум, во время которого греки наебенивались как черти, а потом устраивали гомосексуальные оргии, а мы читаем и думаем — нихуя чуваки умные были. — Может, поэтому и умные были? — Вот расскажут мне на философском. — Нахуя ты туда идёшь вообще? — Да потому что похуй куда идти. А это хотя бы интересно. Наверное. Засыпают на хате под самое утро в обнимку. Аня где-то в комнате нашла продавленный матрас и кинула его на пол на кухне. В объятьях хорошо и непосредственно, поэтому Соня не жалуется. На Анину тактильность в принципе ворчать не хочется. Долго не идёт сон, ещё о чём-то переговариваются полушепотом: — Зачем тебе нужен этот адепт двача? — Он мне пиво покупает. И закладки снимает, гы. У нас с ним ничего, он думает, что мне пятнадцать, боится, что я заяву накатаю, — болтает суетливо Аня, а потом сон их всё-таки срубает. Поспать получается всего пару часов. Соню выдёргивает в бодроствование резко, неприятно. Тошнит, она вся мокрая, футболка липнет к спине. Пытается перевернуться со спины на бок: пробирает дрожью, передёргивает. Обнимает себя руками, успокоиться бы сначала, а потом уже всё остальное. Зубы ходуном ходят. — Мать, что ж тебя так хуевит? — прохладная ладонь ложится на лоб, и на секунду становится легче. Когда Аня проснулась? — Сейчас что-нибудь придумаем. Она со сна совсем взъерошенная, как птичка — тонкокостная. Волосы спутались. Валокординчика накапала. Соня послушно пьёт, с ногами забравшись на табуретку. Всё в дымке нереальности тонет. — Постарайся ещё поспать — будет легче, — советует Аня. Соне снится, как ей на ухо рассказывают про Эроса, покровителя философов, грубо стягивая с неё джинсы.

***

Соня практически забывает об Ане. Её не видно в компаниях, она не зависает ни на трибунах на стадионе местной школы, ни на Фонтанах, ни на Тарелке на Комсомолке. Кажется видением того ебнутого вечера, тульпой. Соня-то о ней правда почти не думает: дни тянутся патокой со вкусом портвейна 777, лимитед эдишн. Утро ленное и тёплое. Последние дни весны улыбаются грибными дождями, концом учёбы и скорым ЕГЭ. Соня готовится откровенно хуево, хоть на школу забила под предлогом, что будет готовиться к экзаменам. Сегодня пришлось в школу прийти, тащится с похмелья; Соня, не дойдя до главного входа, сворачивает вбок, к курилке. Там, как обычно перед уроками, оживлённо. В один момент Соню начало пугать количество курящих пиздюков, потом забила — не ей заниматься морализаторством и воспитанием малолетних. Сама такая, закурила лет в 13, пацаны дали попробовать. Потом папа подогнал первый косяк. Было иронично. Среди прочих в суетливой толпе замечает Анечку. Анечка её тоже замечает, ручкой машет, к себе зовёт. — Привет, Сонька! Соня морщится. Её обнимают, проводят рукой по едва-едва отросшему ёжику, крадут сигарету, чтобы сделать два спешных затяга. — Не хочешь после школы по пиву? — неожиданно для себя предлагает Соня. — Посмотрим. Как-то так получается, что после уроков они идут к Ане домой. Она разогревает на сковородке котлеты, пока Соня изучает кухню — миленькая, маленькая. Под стать Ане. Ощущение, что вокруг неё образовывался какой-то небольшой кукольный мир, в котором всё было по-милому — даже отхода, всё было понарошку и несерьёзно — как тот типчик. Только вот непонятно, каким боком в этот мир вписалась Соня. И почему ей в нём интересно? Аня возвращается из своей комнаты с ещё одним белым пакетиком: — Будешь? — Не, — Соня мотает головой, и говорит искренне: — Не понимаю, как ты эту хуйню можешь на постоянной основе нюхать. Мозги, блять, себе прожжешь. Пиво вместо этого открывает. А она улыбается только, виновато затылок трёт. Оправдывается: — Да я только по дури обычно. Просто… хуй знает, к ЕГЭ так было проще готовиться, а там пошло-поехало. Котлеты вкусные, куриные. Соня ест с ножом-вилкой, детская привычка, и кивает, не прожевав до конца: — Я тоже только по дури. Аня занюхивает с кухонного стола, а потом вытирает остатки пороха губкой для посуды. Спрашивает мимоходом: — Ты историю не сдаёшь? Прогонишь меня сейчас по справочнику? — Прогоню, — Аня аж светится. Соня думает, делая большой глоток, как она так вляпалась? — Деникин, Троцкий, Юденич, Колчак, Врангель, Брусилов. Кто не был лидером Белого движения? — Ну, — Аня снимает очки и задумчиво — или феново — трёт нос, — Троцкий не был. Троцкий ахуенный был мужик. Его ещё ледорубом садовник убил, крутышная смерть, хочу так же. Соня тянет кривую улыбку. Внутри воюют раздражение и умиление: она же, на самом деле, ненавидит подобных педовок. Наркоманочек-дурочек, которые тусуются с панковскими компаниями, не представляя из себя ровным счётом ничего. Про таких говорят, что они умные не по возрасту, таких обычно пускают по кругу, потому что доступно и в меру приятно для глаз. Но хочется верить, что Анечка не такая. Что-то ведь есть, Соня видит, но никак разглядеть не может. Она такая же, но не совсем — осознанно образ себе выбрала, и до последнего его держит. В конце концов, так хотя бы смысл жить появляется. Наёбывать всех. — А ещё кто? — Не ебу. Давай дальше. — Представительное учреждение в России в эпоху Революций 1917, избранное для установления формы правления и выработки конституции? — Всероссийское учредительное собрание! В один момент им надоедает, и они, помыв посуду, курят под вытяжкой. Аня старательно пытается выдыхать дым прямо в сетку — «мать учует запах — мне пиздец», из открытого окна слышно как чирикают птички, а на плите закипает чайник. Соню опять гладят по голове. — Нахуя ты это постоянно делаешь? — с гнусавым смешком спрашивает, практически на грани предьявы. — Приятно, — задумчиво отвечает Аня, — люблю бритые головы, так колятся прикольно волосы. Соня промолчит, что её от этих поглаживаний бесконтрольно мурашит. Ближе к вечеру, правда, молчать становится невыносимым. Аня залазит на кухонный стол, игнорируя табуретки — на ней всё та же ультракороткая юбка, и Соня, подойдя ближе, легонько толкает её в солнечное сплетение. Чтобы она откинулась — гремит случайно задетая чашка, — и было удобно закинуть её ноги к себе на талию, наклониться, остановиться в сантиметре от губ, спрашивая разрешения. Глаза у неё, конечно, совсем обдолбанные. А в Соне две бутылки дешёвого пива. Ну, давай. Ты же тоже этого хочешь? Аня снимает аккуратно очки, кладёт их на край стола, и притягивает Соню за загривок ближе. Стол, явно не предназначенный для того, скрипит и трясётся. Сонино запястье извёрнуто под неестественным углом, почти болезненно, затекает рука, но всё с лихвой компенсирует то, как тихо подвывает Анечка, кусая губы и свою ладонь. Приходится одним глазом следить, чтобы очки не слетели. И думать на периферии мозга, что делать, если внезапно нагрянут её родаки. Аня просит сбивчиво: — Сонь, Сонечка… можешь войти? Внутри неё липко, жарко и жадно. Она подаётся бёдрами, насаживается на пальцы, сжимает свою грудь через футболку. Соня кусает её за ухом и тянет мочку зубами. Когда Аня лезет к ней, Соня грубовато убирает её руки и отшатывается: — Не надо. Она понимающе кивает. За это всеобъемлющее понимание, кажется, Соня её и полюбит.