***
Серая ручка медленно танцует между умелых пальцев, изредка замирая в хрупком балансе в желании покрасоваться и резко продолжая движение стремительным поворотом, отвлекая от волнений и вместе с тем позволяя не смотреть в сторону ослепительного солнца нестерпимо яркого не смотря на столь раннее время. - Они предатели. – Негромко произносит мужчина, устало опираясь на одно из деревьев в парке, почти лениво переведя невидящий взгляд на нескольких редких жаворонков на дорожках, которых точнее было бы назвать сонными уборщиками и спортсменами. - Знаю. – Твердо отзывается знакомый, по-детски звонкий голос откуда-то сверху, однако Шамал так и не поднимает глаз, прекрасно зная где находится аркобалено, чувствуя это собственным пламенем и тем, что с натяжкой можно было бы назвать интуицией, выращенной на опыте «общения» с подобными людьми. - И им полагается смерть. – Срывается с губ мужчины достаточно твердо, но не громко, ровно так чтобы услышал только непривычно затаившийся собеседник, надежно укрытый зеленой листвой. – Казнь. – Уточняет он с показной сухостью, чуть сведя брови в напряжении, и замолкает, дожидаясь ответа. - А вот этого придется не позволить. – С легкой насмешкой и мрачной решимостью доносится в ответ через пару секунд и Шамал чувствует чужую многообещающую улыбку по изменившемуся тону пламени. Этого было достаточно. - Хм… - ручка замирает, а вместе с ней утихают затаившиеся насекомые, неслышимые за легким только начинающимся пением цикад, секунду назад готовые атаковать собеседника при неверном ответе они возвращаются к хозяину доверчиво щекоча открытую кожу маленькими лапками. – Ты решил заменить им небо, Реборн? - Не задавай глупых вопросов. – беспристрастно звучит чужой голос, сопровождаемый щелчком от пистолета, который мужчине позволили услышать, которым предупредили на счет шуток и мрачной иронии и… сказали кое-что еще. - И правда. – чуть кивает доктор, прикрывая глаза. Он понимает и этого пока достаточно. Тишина мягко укутывает шелестом, играя с волосами немолодого мужчины, без нагловатой улыбки становящегося на несколько лет взрослее, словно за ней он прятал все собственные тревоги и застарелую боль воспоминаний. Шамал медленно прячет ручку в карман, доставая взамен сигареты и вытряхивая из пачки, последнюю зажимает зубами, пока пальцы сминают хрупкую бумагу упаковки и выбрасывают куда подальше с хриплым вздохом. Зажигалка надорвано щелкает, выдавая стабильное пламя и мужчина с силой затягивается, совершенно не чувствуя отвратительной горечи, сразу укусившей язык и резкого запаха, привычно перебивающего все остальное. - Хочешь сбежать? – почти простодушно уточняет Реборн и Шамал, прекрасно знающий что последует за любым из ответов, коротко усмехается, с грустью вспоминая, что думал об этом лет шесть назад. - Даже если, учитывая трещины на оболочке, piccola conchiglia (итл. ракушка) долго не продержится – клятвы будут жить, - произносит мужчина с долей смирения, пренебрежения, холода и скрытого за уважением страха и, прервавшись на пару секунд для короткой затяжки, произносит уже почти с ироничной насмешкой, - а мне не хотелось бы захлебнуться последствиями или невольно поучаствовать в выковыривании жемчужинки – это прерогатива небес. - Хаос. – со странными нотками произносит солнце с легким акцентом, прежде чем снова исчезнуть. Шамал снова делает глубокую затяжку, стараясь горечью заглушить собственные мысли, и хмуриться, услышав яркий и громкий смех какой-то компании жаворонков так неподходящий подобному дню, отчего глаза невольно поднимаются вверх, смотря сквозь зелень танцующих листьев на удивительно чистое небо, напоминающее свой бесконечной глубиной бездушную бездну. Безжалостное солнце и бесконечная синева… Какая ирония.***
Пальцы нервно стучали по низенькому столику стараясь разбить звучащую в ушах тишину, разогнать назойливые вспышки перед глазами, которые сами не могли определиться в том грозит ли ему что-то опасное, и хоть как-то зацепиться за реальность. Тсунаеши хотелось вновь схватить телефон набирая знакомые номера по памяти чтобы в комнате звучали хотя бы простые гудки, потому что липкое молчание было неправильным, чуждым для его дома особенно в утренние часы, и напоминало о матери, беззвучных всхлипах, покрасневших глазах, странном письме и невкусном завтраке. Савада громко вздыхает, опуская голову на стол и вытягивая руки, касаясь пальцами другого края, невольно вспоминая как в детстве делал то же самое и сдавался, так и не сумев коснуться даже кончиками пальцев, не смотря на то, что почти полностью ложился на стол, а иногда и незаметно жульничал, обманывая самого себя. Раньше… Руки сами собой сжимаются в кулаки, а прикрытые на пару секунд глаза щурятся, вспыхивая мягкими рыжими искорками на мгновения. Как раньше больше не будет. Не будет больше слабости, боли и неудач, тьмы и слез – в этот раз его сил хватит, чтобы исполнить любую мечту. Легкая улыбка касается губ, теплая словно солнечный лучик и чуть усталая, но от этого еще более живая и Тсунаеши торопливо поднимает голову находя глазами собственный компьютер, нетерпеливо мигающий заставкой в ожидании достойной работы и веселой «музыки» из щелканья клавиш и шороха мышки, яркими кликами словно ставящей неясные акценты на деталях. «Я изменю этот мир.» - Ладони мягко обхватывают локти и чуть сжимают в радостном напряжении. – «Разрушу все что не нравится. Уничтожу…» - Веки в предвкушении опускаются, позволяя глазам на мгновения увидеть фантазию, прекрасную мечту, которую Тсунаеши бережно создавал столько лет украшая деталями и добавляя фрагменты. – «Это будет прекрасное будущее» - Плечи нервно дергаются, а из груди рвется веселый смех, озаряющий помещение странным теплом, от которого дышать словно становиться легче. Его прекрасный план прорабатываемый тщательнее любого кода или заказа оживал, становясь не далеким видением, полузабытым сном, а самой настоящей реальностью. Словно наяву ребенок видит яркое кресло перед длинным столом возвышающееся над всеми и подавляющее массивностью, рядом с которым стоят его драгоценные друзья заговорчески шепча поздравления и стараясь спрятать улыбку за показной серьезностью соответствующей ситуации, чувствует под пальцами дорогую кожу обивки и множество взглядов столь разных и острых что дыхание перехватывает, но он знает что это всего лишь чужие глаза тех кто в соответствии с клятвой не может нанести ему ни единой царапины без награды в виде смертной казни. Савада упивается этим восторгом и трепетом власти, возможностями и ощущениями, счастьем и силой которая в одночасье оказалась в ладонях настолько ожидаемо что это заставляло улыбаться остальным с такой нежностью, от которой у умудренных жизнью людей пробегали по коже мурашки. Пальцы мягко переплетались в том самом жесте, который всегда показывали в фильмах и глаза выхватывают из многих деталей отливающее серебром кольцо с синим камнем – доказательство его власти – с которым никто не может поспорить до тех пор, пока Тсунаеши жив. И это все было его - его жизнью, его судьбой, - путем который он не просто выбрал – создал своими руками в желании получить то что по праву рождения принадлежало лишь ему одному, как старшему и сильнейшему сыну… Громкий дверной звонок прерывает чудесные видения заставляя Саваду дернуться, расцепляя ладони и с удивлением посмотрев на время торопливо подняться, задевая ногами стол и стопки тетрадей в желании поскорее увидеть ребят, пришедших ради него одного так рано. Это заставляло трепетать сердце от счастья не смотря на странные желтые огоньки интуиции, не отпускающие его с возвращения младшего брата. Пара щелчков и дверь широко открывается, позволяя Саваде увидеть друзей, как обычно собравшихся в полном составе и пришедших даже раньше обещанного срока. - Ребята – счастливо срывается с губ Тсунаеши пока он осторожно делает шаг назад, впуская в дом всю компанию, радостно щуря потеплевшие карамельные глаза и привычно касаясь других отголоском собственного пламени желая порадовать и увидеть ответные улыбки, совершенно не замечая назойливо ярких оттенков интуиции и чужой отчужденности и заторможенности. - Джудаймэ. Йо. Тсуна. – как обычно доносится в ответ, но звучит непривычно вразнобой, напоминая о тех днях, когда они только несколько дней как познакомились и начали собираться вместе, стараясь притереться к мелочам, понять друг друга, услышать чужой голос, и принять как часть собственной семьи. И Тсунаеши мягко улыбается, предлагая занять кухню и приготовить вкусный кофе, чтобы взбодриться перед работой. Раньше они все были чужими. Потерянные дети, идущие на свет огня, обещающего согреть души. Сейчас чужим было его пламя, не дающего желанного тепла…***
Мелко подрагивающие пальцы мягко касаются холодной кожи собирая на кончиках засохшие кусочки крови, стараясь не причинить боли, даже если в этом уже не было особого смысла. - Мэй-чай, нет-нет, малыш, нет… - Слезы не останавливаясь сбегают и срываясь с подбородка падают на загрубевшую одежду ребенка окрашиваясь в алый. – Открой глаза пожалуйста, милый, прошу… Ну же! – Голос подрагивает настолько, что уже невозможно различить отдельные слова сквозь рыдания и шепот, сливающийся с криком. Руки мягко и трепетно обхватывают лицо всматриваясь в черты, запоминая мельчайшие детали того, как выглядел ее мальчик в последние мгновения: запоминая мягкую улыбку, растрепанные волосы, закрытые глаза с выгоревшими ресницами которые были такими длинными в детстве, замечая хрупкие хризантемы… С отчаянным криком ладони впиваются в худые плечи женщины, пока сердце отчаянно колотится, причиняя столько боли, разгоняя по телу дрожь и жаркую горечь. - Не прощу… - срывается с губ сиплое обещание-проклятие, пока застланные слезами глаза пытаются разглядеть сквозь пелену последнюю улыбку ее дитя, столь искреннюю и чистую, которую она не видела так долго, которую всеми силами старалась вернуть… - Никогда. Никогда его не прощу… Солнце и ветер нетерпеливо играют с оттенками зелени, заставляя ее танцевать в причудливом танце, высвечивая тусклый отблеск золота затаившегося в высокой траве на краю алой поляны.