Вкус правды

      — Тебе нравится, как я готовлю?       — Это самое вкусное, что я ел, — и Чу Ваньнин снова краснеет. Его лицо начинает полыхать, словно какой-нибудь праздничный деревенский костер, и Мо Жань в третий (или тридцать третий?) раз за день уворачивается от летящей в него книги. Он громко, но по-доброму смеется, пока его муж гневно пыхтит в своем углу и ищет, чтобы еще кинуть в нерадивого шутника.       — Мо Жань! Ты!..       — Ладно, ладно, это последний раз, — по лицу учителя видно, что ученику своему он не верит от слова совсем, однако исчезновение Мо Жаня из поля зрения чуть-чуть успокаивает растревоженного в край Чу Ваньнина. Он, все еще полыхая щеками, плотнее запахивается в одеяло и думает о том, насколько же отвратительная ситуация сложилась сейчас.       Если проще и короче: внезапное отравление ядом неизвестной мелкой твари привело к тому, что теперь прославленный Юйхэн мог говорить только правду.       И это было у ж а с н о.       Сначала они, поглощенные битвой с кустом (да, это был чертов куст, боги!) даже не заметили, что что-то пошло не так. Мо Жань вроде бы был впереди любимого, искренне стараясь его защитить; но удар все равно пришелся на Чу Ваньнина, схлестнувшегося с длинными древесными лозами с помощью Тяньвэнь, и вот уже учитель кривится от резкой боли в ноге, хоть и не придает этому особенного значения.       Конечно же, Мо Вэйюй, в итоге сжегший эту тварь дотла, едва не лишился чувств, когда понял, что Чу Ваньнин ранен. Поэтому и развернул целую операцию по обработке царапины. Всего лишь царапины! Зачем столько внимания?!       На самом деле, это была очень болезненная, тонкая, но неожиданно глубокая рана, чьи края некрасиво опухали и зудели так, что хотелось чесать поврежденную кожу до потери пульса.       — Больно?       — Очень. Жжется, — и Чу Ваньнин замер, пораженный собственной честностью. Он никогда, почти ни разу в жизни не признавался в том, что на самом деле чувствовал, особенно если это умаляло его величие и репутацию бессмертного, и теперь его сердце замерло, а подозрение разрослось внутри чем-то темным и страшным.       — Что? — Мо Жань, явно не привыкший к такой откровенности мужа, растерялся тоже. Осторожно надавил совсем рядом с раной, отчего прямые брови учителя сошлись к переносице, и спросил: — И тут больно?       — Да. Обрабатывай быстрее, я хочу есть! — Чу Ваньнин испуганно зажал рот рукой, пока Мо Вэйюй в его ногах (минутой ранее он усадил вяло сопротивляющегося супруга на подходящий камень ради удобства) оказался сражен открывшейся картиной окончательно. Что-то явно щелкнуло в чужой голове, и с хитрой, лисьей улыбкой Мо Жань ехидно протянул:       — А что учитель хочет на обед? — Юйхэн гневно сверкнул глазами, все еще зажимая рот ладонью. Мо Жань в ответ на это скользнул руками выше, к бедрам, к талии учителя, и тот, смущенный, расстроенный и злой, начал отпихиваться и шипеть угрозы, но своего Мо Вэйюй добился.       — Я очень хочу сладостей, как можно больше. Чтобы… Чтобы весь день есть только их, — Ваньнин тихо-тихо застонал и принялся судорожно надевать белый сапог на поврежденную ногу, пока Мо Жань стаскивал обувь назад, вперемешку говоря что-то вроде «подожди, подожди, я еще не обработал» и «так много сладкого есть вредно! Зато ты поправишься и будешь нежным и мягоньким».       По итогу оплеуху Мо Жань огреб вполне заслуженно.       Уже в деревне, изрядно настрадавшись со встревоженными селянами, которые тоже пострадали от непонятного существа, заклинатели составили более-менее ясный портрет этой твари. Демонический цветок — на этой фразе оба как-то побледнели и вздрогнули — который появлялся очень редко из каких-то специфических растений данного края и обладал целым рядом неприятных свойств. Во-первых, отличить его от обычного куста было задачей сложной для обычного человека, потому что реагировала агрессивная трава только на Ци — сразу начинала буянить и драться. Во-вторых, цепкие острые лозы оставляли аккуратные вздувающиеся, но не особо болезненные поначалу царапины, в которые легко попадал яд. В-третьих, как раз-таки эта отрава была, пожалуй, самой неприятной частью общения с данным монстром. Яд, почти безвредный для животных, оказывал именно на людей пагубное влияние, проявляющееся в виде чрезвычайной честности. Ни одного слова лжи, ни одной попытки увильнуть или съехать с диалога. Только искренность, откровенность и нескончаемое раскрытие всех своих мыслей. И даже попытки молчать не помогали — как будто кто-то назло заставлял говорить как можно больше и чаще!       И если Мо Жаню такая отрава ничем бы не помешала, потому что он и так нес всю ту ерунду, что приходила ему в голову, то для замкнутого, нерешительного в своих действиях и желаниях Чу Ваньнина она стала настоящим наказанием.       — И долго ли длится эффект?       — Да вот мы так посчитали… — староста призадумался. — Около одного дня держится. Конечно, у нас и по два дня ерунду несли, но это редко. Если уж совсем большая царапина была.       Чу Ваньнин под такое простое описание определенно подходил как нельзя лучше: «ранение» у него начиналось на два пальца выше щиколотки и заканчивалось чуть ниже колена.       — А… — Мо Жань, на котором теперь лежала ответственность за общение с жителями, попытался как можно более вежливо и ненавязчиво разузнать, как проявлялось отравление. — А что вообще происходит, когда, ну…       — Так начинают правду говорить! Ой, и натерпелись же мы от этого… У нас уже две семьи развалилось, в одной муж жене изменял, признался во всем после того, как в лес по грибы сходил, так она сына схватила и уехала, только колеса телеги и сверкнули! А во второй брат с сестрой чего-то не поделили, вывалили все, что думают, так теперь ненавидят друг друга так сильно, что…       — Нам это не очень интересно, — припечатал Чу Ваньнин, да с таким холодом в голосе, что бедный староста едва не проглотил язык. Мо Жань же глянул на супруга с весельем. — Мы хотим уйти.       — Спасибо! — Мо Жань только и успел попрощаться жестом и поблагодарить словом за небольшую помощь и плату; старичок же растерянно махнул рукой, удивленно глядя, как невероятно красивый, но бесконечно холодный и мрачный даос в белом буквально утаскивает за собой доброго словоохотливого юнца, по которому уже начали вздыхать все молодые девушки в их деревушке. Нечасто такое увидишь!       Для «даоса» и «юнца» же дорога до дома была тем еще испытанием. Замерзший, раздразненный Мо Жанем донельзя Чу Ваньнин срывался на праведные возмущенные крики каждые несколько минут, краснел, бледнел, понимая, что опять выпалил что-то не то — так Мо Вэйюй узнал, что супруг ревнует его и к торговке у горы, и к девушке, которая косо взглянула на юношу мимоходом, и к учительнице в школе в ближайшей деревне, и что Чу Ваньнин вообще никуда не хотел идти сегодня и предпочел бы нежиться в одной постели с мужем до самого вечера… Мо Жань смущался, но хихикал, польщенный и умиленный такими мыслями, а его бывший учитель и нынешний возлюбленный сгорал в огне стыда и ненависти к себе, потому что… Потому что!..       Теперь же Чу Ваньнин сидит и греется у очага в двух одеялах, одно из которых уже почти сползло на пол; его муж гремит чем-то на небольшой уютной кухне, и лишь по одному запаху Юйхэн догадывается, что там творят определенно что-то сладкое. Ему и плохо, и хорошо от этого осознания одновременно. Но, игнорируя ноющий желудок и праведно негодующую гордость, он продолжает утыкаться в какую-то не особо интересную книгу и делать вид, что ему на все это глубоко наплевать.       Мо Жань, то и дело выглядывающий с кухни, не перестает втайне любоваться самым настоящим комком милого и злобного сразу: покрасневший холодный нос, растрепанные распущенные волосы и кокон из теплых одеял вкупе с нахмуренными бровями, сердито поджатыми губами и холодным блеском в глазах. Это раздражение хочется сцеловать с любимого лица, убрать его нежностью и заботой, и…       Внутри Мо Вэйюя что-то щелкает уже второй раз за день. Первый был тогда в лесу, у камня, когда неожиданная откровенность учителя буквально выбила его из колеи, а сейчас…       Хищный, голодный взгляд приходится спрятать под челкой и легкой радостной улыбкой до поры до времени, потому что для осуществления плана Мо Жаню потребуется почти вся его аккуратность и почтительность к учителю. Нет, Мо Вэйюй не остановится, он просто обязан проверить, как такая словоохотливость и искренность скажется на Ваньнине в постели.       — Вкусно? — спустя полчаса они сидят и едят как ни в чем не бывало. Причем делают это не на кухне, а прямо в этакой «рабочей комнате», где громоздятся и механизмы, и чертежи Ваньнина, и какие-то травы-деревяшки-инструменты Мо Жаня. Еще один позор на бедную голову Юйхэна: на призыв «Идем есть!» он пробормотал «Мне слишком удобно в одеялах, я не хочу отсюда вылезать» и замолчал, сраженный собственноручным предательством. Мо Вэйюй только сладко, довольно улыбнулся и перенес стол так, чтобы Чу Ваньнину действительно не пришлось никуда идти. Судя по раздраженному взгляду, муж его такого пособничества проблеме не оценил.       — Очень. Хочу еще вот этих пирожных, — Мо Жань серьезно кивает, пока учитель, розовея щеками, аккуратно тащит в рот еще одну танхулу.       — Ты хорошо себя чувствуешь?       — Да, вполне. Я не ребенок, чтобы так обо мне печься, — в голосе вновь проскальзывает раздражение, но Мо Жань, мастерски его игнорируя, встает и обходит стол, чтобы подобраться к напрягшемуся Ваньнину со спины и примирительно пробубнить:       — Я только завязать волосы, чтобы не мешались.       — Спасибо тебе, мне самому было лень, — и еще одно поражение. Да, на самом деле, иногда такая длинная копна шелковистых волос мешала при работе или повседневных занятиях, поэтому тугой высокий хвост был лучшей прической. А тут… Ну да, да, он так пригрелся, так хорошо устроился в теплых мягких одеялах, что шевелиться не хотелось, но Мо Жаню незачем об этом знать! Чертова трава!       — Ничего страшного. Для этого у тебя есть я. Ваньнин, а тебе нравятся наши ночи?       — Да, я… МО ЖАНЬ! — нерадивый ученик только успел пригнуться, пока взбешенный учитель барахтался в своем самодельном убежище и требовал справедливой расправы. — Хватит спрашивать что-то такое, хватит!       — Но почему? — проскулили снизу.       — Потому что мне стыдно! Ты не можешь, ты не должен знать о моих чувствах, и…       — Что? — Чу Ваньнин снова смутился. Его щеки уже болели от такого количества приливающей к ним крови. Мо Жань же нахмурился. — Почему ты говоришь так?       — П-по… — но нет, зажать рот ладонями не получилось — Мо Вэйюй сжал их и потянул вниз, не позволяя спрятаться. — П-потому что я боюсь, что я тебе разонравлюсь.       — А-Нин… — пораженно прошептал Мо Жань, пока Чу Ваньнин вырывался из хватки с целью убежать. — Стой, стой, почему ты опять так думаешь! Эй!       — Прекрати!       — Ваньнин, не нужно убегать! — один боролся за свободу и гордость, другой — за любовь и справедливость, а в итоге они оба оказались на полу в неприглядной позе, в которой Юйхэна прижали телом к теплому ковру и перекрыли все пути к отступлению. — Ваньнин… Ваньнин, почему ты всегда сомневаешься во мне?       — Я сомневаюсь… Не в тебе, — в глазах феникса собираются первые слезы. Все эти мысли и переживания не хотелось вытаскивать наружу никогда, и Чу Ваньнин готовился умереть вместе с ними, но… Но чертов яд!.. — В себе. Я… Некрасивый. Скучный. Я тебя… Недостоин…       — Ваньнин… — Мо Жань потрясенно коснулся чужого лица, и Юйхэн уже собрался было отстраниться, как после первого же движения он случайно притерся пахом к чужому бедру и…       Черт! Черт!       Конечно же, Мо Вэйюй все прекрасно почувствовал, а Чу Ваньнин проклял чертову чувствительность, из-за которой даже небольшая доля тепла приводила его тело и разум в смятение.       Выражение лица у Мо Жаня стало… Сложным. В его взгляде плескались волнение, страх и негодование, а руки уже просто по привычке сжали узкую талию, отчего по телу Юйхэна прошла дрожь. Где-то внутри себя Чу Ваньнин боялся даже не каких-то неловких признаний со времен ученичества на Пике Сышен, не ответов на неудобные вопросы о его чувствах и переживаниях, а того, что Мо Жань придет к нему вечером для исполнения, ну… «Супружеского долга». Этот невыносимый мальчишка всегда во время их «занятий» болтал, спрашивал, уточнял и с ехидной ухмылкой в уголках рта ждал искренних ответов, которых не было. Чу Ваньнин был слишком тонкокожим, чтобы говорить о своих желаниях напрямую, а сейчас…       — У-убери руку, — конечно же, тело, буквально приученное к постоянным постельным утехам, не могло не среагировать на вес придавливающего к полу Мо Жаня, на его ерзанье и на эту проклятую сильную ладонь, которая так аккуратно, но настойчиво сжимала талию.       — Почему?       — Я боюсь… М! — Чу Ваньнин, мечтая о том, чтобы проглотить язык, снова попытался зажать рот, в который раз уже за сегодня, но Мо Вэйюй опустился телом ниже, убрал-таки ладонь с чужого бока и теперь двумя своими лапами прижал чужие дергающиеся руки к полу. — Н-нет…       — Ваньнин, как я могу быть уверен, что тебе нравится со мной спать, если ты ничего мне не говоришь? — и хотя осторожные, неловкие признания любимого все еще звенели в голове тревожным колоколом, Мо Жань решил пойти немного другим, абсолютно бессовестным путем. Во-первых, затраханного, мягкого и податливого Ваньнина всегда проще разговорить. Во-вторых, может быть, после ряда смущающих признаний учитель не будет так дергаться и так увиливать от откровений, даже когда действие яда сойдет на нет. В-третьих, ну… Мо Жань просто не мог сопротивляться этому сильному, тонкому и напряженно выгибающемуся телу, которое хотел везде и всегда. Это чувство было сродни… Помешательству. Абсолютному.       — Я не хочу это говорить! — вскрикнул Ваньнин и тут же бессильно застонал, потому что коварные горячие губы принялись терзать его красные от стыда уши и проклятую чувствительную родинку. Это было почти унизительно — реагировать так сильно и так бесстыдно на простые поцелуи, но всегда чувствительный, всегда такой нежный и легко распаляющийся учитель просто не мог ничего противопоставить юноше, так хорошо знающему все его особенно отзывчивые на прикосновения места.       — И почему же? — промурлыкали над ухом и обхватили губами мочку, слегка-слегка прикусывая. Ваньнин принялся мелко, судорожно перебирать ногами и скользить пятками по ковру в надежде хоть как-то отпихнуть мужа от себя, и вывернулся так, чтобы взглянуть Мо Жаню прямо в глаза.       — Это слишком унизительно!       — Неправда, — легкий чмок в губы, будто бы специально громкий и смущающий. Чу Ваньнин тут же отвернулся в сторону, так неосторожно вновь подставляя уши и щеки под чужие поцелуи. — Вот я, например, был бы очень рад стащить с тебя эти лишние одежды, прижаться руками к твоей мягкой коже…       — Замолчи!       — Или подхватить тебя под задницу, сжать так, чтобы остались синяки… — шепот Мо Жаня сводил с ума, а его ладони, метнувшиеся вниз и выполнившие только что прозвучавшую угрозу, заставили Ваньнина вздрогнуть и покраснеть.       — Н-нет! Перестань! — своими дрожащими руками мужчина уперся в лицо и чужие плечи, но не смог толком оттолкнуть — ладони внизу безобразничали, сжимая бедра, кружа вокруг самого чувствительного места и его не касаясь, и…       — Тебе нравится?       — Нравится! Да, нравится! Мо Жань, перестань! — Чу Ваньнин был готов плакать от унижения, но тут Мо Вэйюй снова наклонился к его красному ушку, ладонями обхватил лицо и зашептал:       — А-Нин, муж мой, не надо так переживать. Я был бы безумно рад, если бы действительно рассказал мне, что тебе нравится, и…       — Я-я не хочу, — Ваньнин сморгнул непрошенные слезы и дернулся, с толикой смущения ощущая, что Мо Жань уже тверд, как и он. — М-мои желания глупые, я сам глупый, и я очень боюсь, что, если я буду честным, ты меня возненавидишь, начнешь презирать, и… — слеза все-таки скатилась по красной, горячей щеке, и ее тут же убрали легким поцелуем.       — Как я могу тебя ненавидеть? Я тебя обожаю, Ваньнин, я просто схожу с ума каждый день и каждый час, когда вижу тебя, потому что ты невероятно красивый, умный, такой утонченный…       — Мои желания… Плохие, — и все-таки Мо Жань знал, как добиться своего. Чу Ваньнин, прижатый к полу, получающий легкие нежные поцелуи и буквально засыпаемый сотнями любящих слов, просто не мог сопротивляться чужому желанию, каким бы оно не было. Мо Жань правда его любит? Он действительно не отвернется, когда его учитель расскажет, какие мысли оскверняют его разум каждый вечер? Он… Он же захочет пойти навстречу и исполнить некоторые прихоти своего мужа, какими бы смущающими они не были?       — Они не могут быть хуже, чем мои, — Мо Жань отстранился и схватил чужое запястье, целуя чуть покрасневшие костяшки рук. — Ну же, муж, не смущайся так, не прячь в себе все, что хочешь попробовать!       — Н-нет, я…       — Я обязательно сделаю все, что ты попросишь, — горячий, темный, буквально пожирающий взгляд, нежные касания рук и такая сладкая ложь… Или правда… Чу Ваньнин решил, что это все не его вина, совсем не его. Это чертов яд, который ныне бежал вместе с кровью по его телу, дурманил голову и заставлял поддаваться таким трепетным уговорам супруга. — Ваньнин…       — О-обещай… Обещай мне… Что не будешь смеяться…       — Не буду, — еще один легкий поцелуй в центр ладони, и пальцы Ваньнина судорожно сгибаются, разгибаются, словно лапки кота. Мо Жань слегка улыбается такому сравнению и повторяет: — Я не буду смеяться или осуждать тебя, потому что я этого тоже хочу.       «Ты просто не знаешь, чего хочу я!», — рявкнул про себя Юйхэн и… Покраснел еще сильнее. Сказать… Правду… Правду о том, как он хочет провести вместе ночь…       — О… О-обними меня, Мо Жань, — еле слышно просипел Чу Ваньнин, прикрывая глаза и смиряясь со своим позором; Мо Вэйюй послушался и аккуратно вздернул его несопротивляющееся, но очень напряженное тело вверх, обвивая со спины сильными руками и прижимая к себе. Чу Ваньнин, все еще встревоженный, разгневанный на самого себя, слабыми дрожащими ладонями зацепился за его плечи и прошептал: — Отнеси меня в спальню.       — Прямо так, на руках? — не удержался от легкого поддразнивания и прикусывания розового ушка Мо Жань. Ваньнин вспыхнул и несильно шлепнул ладонью слишком понятливого говорливого муженька.       — Д-да… — но язык сейчас — предатель! — был слишком честным для своего смущающегося владельца. — Мне… Нравится, что ты… Сильнее меня и…       Дальше Мо Жань слушать не стал — не был уверен, что его выдержки хватит дослушать такие речи и ничего не сделать. Он в два неловких движения поднялся на ноги, бессовестно перехватил мужа под ягодицами и осторожно понес его в спальню, как и просили. Ваньнин вцепился в чужую спину и затих, смущенно сверкая злыми растерянными глазами и хмуря в немом смущении брови. Он никогда бы не признался в том, что ему нравится, когда муж таскает его на руках, потому что это так нелепо и глупо, но…       Мо Жань физически сильнее Ваньнина, крупнее него, шире в плечах, выше, и раньше такая разница всегда выводила учителя из себя. Сейчас ему…       Н… Нравится… О-очень нравится…       Уже в спальне Чу Ваньнина кладут на кровать, нависают сверху, но ничего не делают: Мо Жань явно ждет дальнейших указаний, и мужчина теряется, краснеет, потому что ему все еще неловко говорить о своих желаниях. Чу Ваньнин отворачивается, вперивает взгляд в окно, за которым уже темно и слишком снежно для весны, а потом тихо-тихо бормочет:       — С-сними одежду. С меня, — и стоит только Мо Вэйюю потянуться руками к чужому плотно запаханному вороту, как Чу Ваньнин вздрагивает и шлепает его по ладони: — Нет!       — А как тогда…       — Только штаны, — и снова бордовые, горящие и горячие щеки. Мо Жань, слегка теряясь в чужих желаниях, все-таки выполняет просьбу: он аккуратно вытаскивает нижнюю рубаху из-под пояса, будто ненароком касаясь нежной кожи, потом, одумавшись, снимает сначала белые мягкие носки, еле сдерживая свой порыв или зацеловать острые, бледные щиколотки, или опустить изящные подрагивающие ступни на свой изнывающий член. Но повиноваться неловким, смущенным приказам, не знать, что выкинет любимый супруг дальше — это заводило его самого столь же сильно, как и полное, безоговорочное подчинение Ваньнина, которое было почти обычным в их отношениях.       Следом мозолистые и проворные пальцы подцепили резинку сразу обоих штанов, и нижних, и верхних, более теплых, и потащили вниз. Мо Жань едва поверил своим ушам, когда в ответ на такую непонятную обыденную нежность Ваньнин тихо застонал и вздрогнул. Не трогать округлые подтянутые ягодицы, не касаться бархатной кожи внутренней стороны бедер, не тянуть свои вездесущие лапы к чужому органу, призывно выпирающему из-под ханьфу… Сложно, слишком сложно, но Мо Жань держится, чувствуя, как у него самого будто сильнее прежнего начинают ныть яйца от новой волны возбуждения.       Штаны отброшены в сторону. Ваньнин хмурится и сводит ноги вместе, незаметно — как он думает — потирая при этом бедра друг о друга. Мо Жань сглатывает, потому что сегодня его способность улавливать какие-то робкие телодвижения и знаки супруга просто ошеломляет.       — Наручи, — звучит хриплый голос, и Мо Жань выполняет. Он любовно оглаживает смущенно дрогнувшую ладонь, развязывает шнуры, аккуратно тянет защиту на себя. Все то же самое — со второй рукой, но от нетерпения хочется выть, и Мо Вэйюй слишком горячо, слишком сильно стискивает в руках чужие пальцы, отчего Ваньнин шипит. — Н-нельзя. Аккуратно!       — Извини, муж, — Мо Жань не выглядит виноватым, но ладонь отпускает. Ваньнин колеблется пару долгих секунд, а потом выплевывает внезапное:       — Учитель.       — Что?       — Зови меня… Учителем, — от унижения и жалости к себе захотелось взывать. Да, ему действительно нравилось быть относительно одетым, так, чтобы было что-то порочное и бессовестное в его образе, но не настолько, чтобы он стеснялся своего нагого тела. Да, ему нравилось, когда Мо Жань был нежным, обходительным, когда сдерживал себя, сверкая своими наглыми фиалковыми глазами, и да… Ему все еще нравилось, когда несносный ученик мягко перекатывал на языке это невыносимое «Учитель», растягивая гласные и не пытаясь скрыть усмешку в уголках рта.       — Не ожидал от тебя такого, у-чи-тель…       — Молчи! — Ваньнин внезапно приподнялся и рявкнул: — Отвернись.       — Что…       — Сейчас же! И не смотри, пока я не разрешу, — Мо Жань оскорбленно нахмурился, но выполнил, что просили. Возникло детское, почти идиотское желание сорвать с себя одежду, обхватить ладонью член, который уже едва не к животу прижимался, и прямо назло учителю начать ублажать себя, чтобы тот дрожал, не мог отвести взгляда и только зло, возбужденно выстанывал его имя. Но странные шорохи, доносящиеся из-за спины, немало заинтересовали заклинателя. Он слышал только легкий шелест одежд, тяжелое дыхание, и, задумавшись, едва не пропустил тихое «Мо Жань, поворачивайся».       Умей глаза действительно выпадать от удивления — давно бы катились по полу.       Чу Ваньнин по непонятным причинам стащил с себя верхнее ханьфу, рубаху и остался в одном лишь нижнем халате, целомудренно застегнутом и завязанном, как надо. От мысли, что его вечно смущающийся и кричащий муж, все еще стесняющийся своего восхитительного тела, сидел за его спиной голый, судорожно пытаясь натянуть назад нижнее ханьфу — от таких похотливых размышлений кровь прилила к щекам и низу живота, и Мо Жань тихонечко простонал, заставляя учителя вздрогнуть. Тот недовольно поджал губы, опускаясь с колен на спину, а потом и просто уже ложась на кровать, и проговорил:       — Подойди ближе.       «По кровати не ходят», — мелькнула неуместная мысль, но Мо Жань отмел ее в сторону. Приблизился, как и просили, а затем едва не потерялся в череде приказов.       — Разведи м-м-мои ноги… Н-не так, возьми за щиколотки… Ах, д-да… — нет, Ваньнин не стал разнузданнее и откровеннее. Ладно, откровеннее он стал, просто не своими силами: он все так же стыдливо прятал взгляд и явно хотел спрятаться куда-нибудь подальше, но неожиданная решимость, почти азарт удерживали его на месте, и он продолжал шептать короткие просьбы, с каждой секундой все больше отдаваясь происходящему. — Подними ноги… Д-да… Вот… Т-так, вот так, да…       Мо Жань, все еще не веря и не понимая происходящего, сделал, как просили. Он аккуратно обхватил пальцами лодыжки и устроился между чужих ног так, чтобы тонкие, стройные бедра опустились сверху на его собственные. Разрезы на нижнем халате были довольно большими, заканчиваясь едва ли не на две ладони выше колена, а потому ткань собралась складками, съехала вниз, обнажая почти белоснежную в темноте спальни кожу и так бесстыдно обрисовывая давно стоящий член мужа. Мо Вэйюй сглотнул снова, чувствуя, как от желания заглотить его и довести мужа до беспамятства во рту скопилась слюна.       — М-Мо Жань… — что-то грубое и шероховатое скользнуло в ладонь. Мо Жань перевел на вещь взгляд и едва не захлебнулся: простая веревка, совершенно обычного плетения, но такого красивого красного цвета… Не вервие бессмертных, нет, но… — М-Мо Ж-жань… Свяжи меня… И… Запястья… М!       — Запястья привязать к кровати?       — Д-да… Не целуй! — капризно шикнули на него, и Мо Жань, почти уже коснувшийся губами чужого рта, едва не зарычал от бессилия. Он даже не думал, он представить себе не мог, что в голове его учителя творятся такие безрассудные вещи. Пошлые, грязные мысли, которые только сейчас нашли свой выход, и ему, Мо Жаню, оставалось лишь слепо им повиноваться, если он хотел дойти до конца — а он хотел, еще как хотел! — Сделай у-узел в центре груди… Как… Как тогда…       Мо Вэйюй застонал. Он прекрасно знал это плетение — когда-то Ваньнин в качестве робкого подарка связал его именно таким способом. И Мо Жань прекрасно представлял, что сейчас красная веревка прекрасно обрисует грудные мышцы, натянет белую ткань, из-под которой будут выпирать нежные вставшие соски, а руки из-за крепления к кровати лишат мужа возможности двигаться, оставляя Ваньнина в его ненасытных объятиях без единого шанса на побег…       По комнате разносилось их тяжелое, возбужденное дыхание, прерываемое лишь короткими приказами от Ваньнина. Это казалось невозможным: Мо Жань молчал, слушаясь и пропуская один конец веревки под очередным узлом, а его муж, его драгоценный, почти сходящий с ума от собственной смелости муж продолжал говорить, добавляя все новые капельки безумия в общий котел:       — Стяни сильнее… М-м… Н-нет, не надо связывать их передо мной, — он возмущенно дернул руками и вспыхнул, когда заведенный и доведенный Мо Жань несдержанно толкнулся бедрами вперед. — Н-не делай так! Руки… К спинке… Изголовью… Привяжи меня в-в-вот так, да, да…       — У-учитель, можно я вас поцелую?       — Нет, — Чу Ваньнин сердито нахмурился. — Пока нельзя.       Мо Жань то ли взвизгнул, то ли просто что-то проскулил, растроенный тем, что его провокация не удалась, но учитель проигнорировал эту выходку. Пока что у него были проблемы куда поважнее. Например, осознание того, что его давние мечты сбывались. Ну, нет, не мечты, скорее, похабные тайные желания, которые он прятал глубоко внутри…       Ему нравилось быть беспомощным, но в пределах разумного. Поэтому он позволил мужу связать только его запястья и зафиксировать руки так, чтобы оставлять немного свободы. А вот грудь оказалась передавлена почти до стесненного дыхания, и это странно заводило.       — Цзяньгуй.       — Что?! — Мо Жань даже сначала не понял, ругался ли его учитель или просил достать оружие, и резко вспомнились все те издевки и подначивания, которые звучали после оглашения имени его плети. Но острый взгляд, смущенно сжатый рот и дернувшиеся руки очевидно говорили в пользу того, что второй вариант был… Правильным?       Ивовая плеть, напоминающая яркую кровь демонических созданий, почти нежно засветилась в темноте, и Мо Жань с восхищением и возбуждением осознал, что в глазах его учителя зажегся ранее незнакомый жадный огонек. Ваньнин мялся, метался внутри, но его муж примерно понял, какое именно желание так сильно терзало его мужа, а потому Цзянгуй ласково скользнула вперед, удлиняясь и аккуратно стиснула узкие стройные бедра. Ваньнин всхлипнул.       — Мо Жань!..       — Только скажите, я все сделаю, — горячо прошептал он и крепче стиснул в руках рукоятку. Лоза вновь стала больше, подалась вперед, к груди, перетянутой веревками, и после первого же прикосновению к соску Ваньнин заметался, захныкал, выгибаясь. Мо Жань рыкнул и заставил Цзянгуй ткнуться кончиком и во второй сосок, а первый сжать в узком теплом кольце. — Учитель!..       — Ш-шея… — лоза подчинилась. И обвилась вокруг судорожно двигающейся шеи, мягко, но настойчиво сдавливая и выбивая новый стон. — Д-да! Хмпф!       — Учитель, позаботьтесь об этом ученике, — зашептал Мо Жань и вновь толкнулся вперед. Ваньнин выгнулся. — Я уже не могу терпеть, не могу!       — О-отодвинься, — Мо Жань нехотя подчинился и мстительно заставил Цзянгуй сдавить грудь и горло сильнее, а внизу выгнуться так, чтобы скользнуть в опасной близости от члена. Ваньнин захрипел, а потом… А потом его ступня уперлась в чужие вздыбленные штаны, провела кончиками пальцев вверх-вниз, и Мо Вэйюй едва не кончил только от этого. Он, не дождавшись разрешения, стащил с себя всю одежду, разрывая ее на себе и не прерывая контакта с плетью ни на секунду, высвободил свой нечеловечески крупный, тяжелый орган, и Чу Ваньнин будто бы еще охотнее принялся терзать своей нежной ступней и неловкими, неумелыми пальцами член. — Мх…       Да, это тоже относилось к списку его желаний — бесконечному, отвратительному и такому смущающему. Как-то случайно Мо Жань обронил фразу о том, что для удовлетворения мужчины можно использовать ноги, и Чу Ваньнин в тот вечер гневно швырнул в него чем-то. А сам запомнил. И даже прочитал что-то вроде брошюрки для проституток…       И попробовал подобное бесстыдство сейчас, пораженный тем, что Вэйюю действительно нравилось… Это… Это! Развратник!       — А-ах! — вновь ставшая больше Цзяньгуй огладила его губы, но внутрь не скользнула, и Чу Ваньнин поймал себя на разочаровании в том, что этого не случилось. Он видел, как налитая кровью крупная красная головка то исчезала, то появлялась под пальцами его ног, видел, как лихорадочно блестят глаза Мо Жаня и стекает капелька крови в прокушенной губы, и хотел всего и сразу: и взять этот уже не запретный плод в рот, и ощутить эту влажную бессовестную улыбку у своего члена, и… — О-от… Мм-м-м!       — Что, ч-что сделать, учитель?..       — Цзянгуй… Убери… — Мо Жань повиновался. Ваньнин почувствовал себя обделенным: его грудь горела, требовала внимания и жарких касаний, его член уже промочил насквозь ткань, бессовестно выпирая и розовея под ней, а он… Он… — М-мо Жань…       — Учитель, что мне сделать? — Мо Вэйюй был в шаге от того, чтобы просто трахнуть своего мужа, потому что такое долгое истязание и такая мучительная проверка его выдержки просто сводили с ума. Чу Ваньнин прошептал:       — Х-хочу… М-мо Жань… Ртом… Сделай… Сделай мне прият… М-мх! — учитель выгнулся на кровати так, будто его кости в спине просто перестали существовать, а Мо Жань, даже не дослушав, резко отодвинул белое ханьфу в сторону, вобрал горячую плоть в рот сразу до основания и застонал тоже. Черт возьми, где-то глубоко внутри себя он сам порой ужасался собственным пристрастиям, но ощущать, как Ваньнин слабо толкается ему в горло, как он хнычет и мечется по кровати, как его ноги дрожат, а пальцы рук и ног трепетно сжимаются-разжимаются, выдавая почти безумное состояние мужа… — М-м-мо… Ж… Ж-а-аха!       С пошлым, громким хлюпом Мо Вэйюй выпустил чужой член изо рта и улыбнулся сыто, довольно. Чу Ваньнин всхлипнул и, к удивлению и восторгу ученика, принялся кончать, высоко постанывая и вздрагивая — Мо Жань еле успел накрыть небольшую аккуратную головку губами, чтобы все выплеснулось ему в рот.       Чу Ваньнин осоловело наблюдал за мужем, который старательно вылизал его член несколько раз и так гордо продемонстрировал рот и язык, на которых осталось… Ах… Бэйдоу всхлипнул и свел ноги вместе, потому что возбуждение вновь прострелило позвоночник, ослабевшие колени, а еще больше — низ живота, где вновь свернулось такое жаркое чувство неудовлетворенности.       — Р-развяжи… — Мо Жань трепетно, но сильно надавил руками на его бедра, провел вверх, и Чу Ваньнин, чьи брови недовольно двинулись к переносице, фыркнул и слегка лягнул любимого ногой. — Развяжи меня. Мо Жань!       — Ладно, ладно… — ничего не ладно! Его учитель совсем не изменился: был жесток, холоден и замкнут, и сейчас не менее сильно истязает, хотя прекрасно видит, что у Мо Жаня скоро просто уже член отвалится от бездействия! Ну ничего, злобно подумалось Мо Вэйюю, который резко и рвано распутывал узлы, ну ничего, в следующий раз они будут играть так, как хочет он сам. — Что тепе… Мх!       Одним ловким, быстрым движением — каким бы недотрогой не был Чу Ваньнин, он все еще оставался одним из самых сильных заклинателей и воинов их времени — учитель резко подтянул Мо Жаня к себе, перевернул его на спину, а сам почти шлепнулся сверху и ахнул, когда их члены на мгновение соприкоснулись. И тут же схватил чужие руки и задрал их наверх, животом прижимаясь к твердому прессу, жадно смотря прямо в глаза и…       Боги, только за этот огонек в глазах Ваньнина, за это помутнение взгляда и трепетно вздымающуюся грудь Мо Жань был готов выращивать идиотские кусты у себя под окнами круглый год.       — Не двигай… Руками. Я все сделаю сам, — пробормотал Бэйдоу и с каким-то сожалением убрал ладони от чужих запястий.       А потом последовательно сделал две вещи, которые заставили Мо Жаня задохнуться и едва не кончить прямо здесь же.       Сначала его муж неловко поерзал на сильных бедрах, а потом, словно почувствовав горячий вздыбленный член под собой — попробуй эту пятую конечность проигнорировать! — тихо, удовлетворенно выдохнул и приподнялся, чтобы ладонью направить ничуть не мирно лежащий орган под себя.       — В-ваньнин… — Мо Жань застонал. Горячее, любимое тело буквально распласталось на его естестве, приветственные жар и влажность чужой задницы были совсем близко, но Чу Ваньнин явно решил довести его до помутнения разума: он принялся легонько, робко скользить туда-сюда, словно какая-нибудь шлюха; но осторожность в его действиях, сомнение во взгляде… Это сводило с ума, особенно когда Бэйдоу как-то особенно удачно проезжался по головке и стволу, заставляя мужа задыхаться. — А-Нин…       — Тихо! — Чу Ваньнин аккуратно устроился поудобнее, а руки протянул вперед, к чужой груди. Тонкие, сильные пальцы аккуратно сдавили грудные мышцы, быстро и боязливо мазнули по правому соску, вызвав дрожь во всем теле, а потом начали мягко, настойчиво скользить по торсу Мо Жаня, сжиматься, гладить, исследовать.       — А-а-Нин… Ты…       — Нечестно, — буркнул Ваньнин и вновь двинул задницей, выбивая тем самым глухой стон из мужа. — Я… Ты… Ты можешь меня трогать… Я тебя — нет...       «Да тебе стоило только попросить!», — взвыла неудовлетворенная псина внутри Мо Жаня, которая уже просто сходила с ума, но вместе с тем Вэйюй понимал — да он просто бы не выдержал и трахнул Ваньнина, забив хуй на все его щупанья и поглаживания. Он и сейчас-то держался на честном слове, вцепившись руками в железное изголовье кровати (которое А-Нин сделал сам «для красоты», хотя им просто надоело искать, куда привязать веревку во время постельных игр), и только ненасытная, всепоглощающая любовь к мужу заставляла его терпеть.       Ваньнин чуть приподнялся, скользнул вперед, так, чтобы горячая крупная головка уперлась ему в дырку, и Мо Жань сжался, едва не передавив к чертям железные прутья у изголовья, пока кончал и выстанывал чужое имя. А-Нин вторил ему тихими всхлипами и жадно терзал руками тело под собой, болезненно, неумело стискивая между пальцами соски и до странного нежно обводя каждую сильную мышцу на руках, груди и животе.       Мо Жань обессиленно откинулся назад и с каким-то запоздалым шоком понял, что кончил… Без рук. И без чужого тела вокруг своего члена. Это показалось одновременно настолько унизительным и настолько возбуждающим, что Мо Вэйюй покраснел и облизнулся, желая наконец уже успокоить жар и остудить возбуждение, которое никуда не делось и становилось, кажется, только сильнее.       — Х-ха… — Ваньнин выглядел так бесстыдно и развратно, что член Мо Жаня дернулся. Белые одежды слегка сбились, обнажили острые ключицы и собрались складками под веревкой, чьи концы болтались за спиной и щекотали бедра. Член прижался к животу — его красную мокрую головку было видно даже за тканью — и подтекал, устраивая еще больший беспорядок вокруг себя. Но лицо, лицо! Розовеющие щеки, сердито поджатые губы, глаза, что мечут молнии и горят возбуждением, и против воли то и дело закатываются, выдавая состояние хозяина…       — Что ты хочешь еще, А-Нин? — супруг смущенно дернулся и чуть подпрыгнул на члене. От картины того, какой хаос царит между бедер Ваньнина, воздух просто перестал поступать в грудь, вызывая шум в голове, желание перевернуть на спину, зарыться туда, между сильных стройных ног, лицом и начисто вылизать вскрикивающего и донельзя сладкого там учителя. Но…       Но сегодня Ваньнин, видимо, решил свести Мо Жаня с ума. Он обхватил шаловливой ладонью крупный член под собой, поднял его и приподнялся сам, и…       — А-а-Нин, растяжки же… Кх-х! — Мо Вэйюй зашипел, когда его муж, непривычно расслабленный и возбужденный, направил чудовищных размеров орган в себя. Без растяжки! Без предупреждения! Эти гребанные кусты правды надо запретить законом, иначе люди поедут крышей от чрезмерного удовольствия! — Н-нет…       — Я… Я растягивал себя… Т-так… Хорошо… — Ваньнин хныкнул и опустился еще ниже, еще ниже, еще, пока его трясущиеся бедра не соприкоснулись с горячей, влажной кожей Мо Жаня. — В-весь внутри… — и Мо Вэйюй, ошарашенный уже даже признанием мужа (а ведь Мо Жань правда думал, что он просто мылся долго!), едва не захлебнулся громким, пораженным стоном, когда дрожащая ладонь нащупала выпуклость на чужом животе, надавила на нее, и когда его муж после столь нехитрых действий ахнул, заерзал задницей на чужих ногах, пытаясь не то трахнуть себя, не то раздразнить до победного. — М-м…       — А-Нин…       — Т… Тр… — толчки были совсем неглубокие, маленькие, не приносящие того ослепительно безумного удовольствия, ради которого Ваньнин позволял себя каждый вечер (а иногда и день) утягивать в постель. Но еще одно его желание, грязное, неприятное, такое тяжелое из-за жара внизу живота, который оседал там каждый раз, стоило только что-то такое представить… Юйхэн все еще сомневался, медлил, хотя его тело уже давно было готово, нет, оно даже жаждало этого… Но… Но!.. — Т-трахни меня… Н-н-на весу… Т-так, чтобы… К-как шлю… Шлюха… Как свою шлюху… Я…       Да, да, самое мерзкое, сокровенное и постыдное желание Чу Ваньнина — быть грязным. Быть помеченным своим учеником везде, быть запятнанным им, быть падшим, как последняя уличная мразь, потому что им обоим это нравилось. Потому что Ваньнин с ума сходил от мыслей о том, что такой нежный, обходительный Мо Жань, вечно беспокоящийся о нем, однажды сорвется, завладеет им так, как делал это в прошлой жизни — грубо, быстро, жадно, почти больно. Он… Он так сильно хотел этого…       — А-Нин… — Мо Жань застонал, чувствуя, как последние мозги у него отключаются, как дыхание сбивается просто до полного отсутствия воздуха, а Чу Ваньнин, будто не замечая состояния мужа, прошептал:       — Гр… Грязный… Хочу быть грязным… Для тебя… — он всхлипнул и, кажется, даже заплакал, пока выплевывал сумбурно все остальные фразы: — Возьми меня за волосы… Нет… Заставь… Заставь меня кричать, войди в меня, д-дай мне… Себя… Мх! Мо Жань!       — Учитель! — Мо Жань натурально зарычал, выпустил наконец эти дурацкие прутья в изголовье кровати и схватился руками за чужую задницу; Ваньнин ахнул. Не понимая даже, что и как творит, Мо Вэйюй хлестким приказом заставил мужа обвить руками его шею, и скользнул несколько раз неловко, неприлично смешно по кровати, желая достичь ее конца. От этого покоящийся на бедрах Ваньнин чувствовал внутри себя толчки и задыхался, мычал, страшась того, что будет дальше, и желая этого.       Резкий подъем на ноги, нелепо задранные ноги, буквально свисающие безвольными плетями с чужих локтей — Юйхэн покраснел, смутился, сжался вокруг громадного члена — и почувствовал неожиданный холод стены позади себя; Мо Жань просто прижал своего грязного развратного учителя к единственному ровному месту, где не было шкафа, и вышел почти полностью, чтобы тут же толкнуться внутрь со всей страстью. Ваньнина подкинуло, и он вскрикнул, а Мо Вэйюй остатками сознания подумал: яд же влиял и на разговорчивость, а значит, и на возможность сдержать и постыдные звуки тоже — словом, стоны лились из жалобно распахнутого рта один за другим.       — Ах… А-ах… Мо Ж-жань, не так быстро! А-ах! — Ваньнин едва не раздирал чужие голые плечи в кровь своими ногтями, сжимался и тут же срывался на новые стоны, потому что муж двигался внутри слишком рьяно, слишком сильно, жадно и без остановок. Стена за спиной уже нагрелась, веревка, все еще обвивающаяся вокруг груди, неприятно терлась через одежду о кожу, а задница горела от того, как грубо ее таранили. И вместе с тем Юйхэн чувствовал себя… Удовлетворенным. Как бы он не стеснялся, как бы не вопил и не тормозил мужа, но его грязное темное «я» чувствовало себя довольным до абсурдного безумия. — М-мо Жа-а-ань!       — Я тебя трахну так, что ты свое родное имя забудешь, учитель! — Мо Вэйюй зашипел и отцепил Ваньнина от стены, чтобы в следующий момент аккуратно, но резко кинуть его на кровать. Учителя почти размазало от такого действия, потому он захныкал, задрожал, покорно задрал свой уже красный от шлепков зад кверху, обнажая тревожно и жадно сжимающуюся дырку. — Хорошая шлюшка.       — Мо Жань! — Чу Ваньнин гневно дернулся на такое обращение и тут же захлебнулся стоном, потому что горячий твердый член вновь оказался внутри. Ваньнин недовольно заелозил, ткнулся лицом во влажное от их прошлых игрищ одеяло и тут же крикнул, стоило одной ладони сжать его ягодицу до боли, а второй — опуститься на задницу звонким шлепком. — Арнх!       — Давай, давай, покричи для своего мужа, золотце, — и снова быстрые, почти болезненные от своей интенсивности толчки, хлесткие удары по все больше краснеющей заднице, пальцы другой руки, которую тянут проклятую веревку на себя, заставляя выгибаться, подчиняться, кричать — Чу Ваньнин потерялся в этом и очнулся только тогда, когда Цзяньгуй снова появилась в поле его зрения.       — М-мо… Мх!       — Я так смотрю… Учитель… Понравилось играть с этой штучкой, — и плеть послушно обвилась вокруг члена, пережимая основание. Чу Ваньнин почувствовал, как горячие слезы собираются в его глазах — он был уже на грани, он уже почти… — Вот так, мой хороший…       Цзяньгуй, повинуясь воле Мо Жаня, не остановилась. Оружие удлинилось, скользнуло дальше, к шее, мягко сдавливая ее, перекрывая доступ к воздуху, и Чу Ваньнин почувствовал, как его ноги разъезжаются от удовольствия самым позорным образом. Но Мо Жань сумел удержать их одной рукой, пока вторая руководила действиями ивовой лозы, и вновь толкнулся внутрь, заставляя мужа захлебнуться, застонать и обессиленно сдаться на милость чужой страсти.       Мо Вэйюй, впрочем, имел немного другие планы: он толкнулся несколько раз и отозвал Цзяньгуй, чтобы резко, грубо намотать чужие волосы на руку и потянуть на себя; Чу Ваньнин выгнулся до хруста в спине и кончил, пачкая одежду, свою кожу и постель. Он хрипло постанывал, вскрикивал на особо резкие толчки, потому что член внутри, казалось, достигал его чувствительного места в любом положении, и этот жесткий трах сквозь оргазм просто выбил из него все мысли.       — Ах… Мх… Мх-х… — Чу Ваньнин даже не сопротивлялся, когда Мо Жань перевернул его на спину и подтянул за бедра к себе, чтобы вновь ворваться внутрь. Ему оставалось только вцепиться в одеяло, сжать его между пальцев и откинуться на постель, ощущая эти жаркие толчки в себе, прогибаясь под жаром и страстью сильного молодого тела. Почему-то эта грубость, это безумие мужа удовлетворили Чу Ваньнина намного сильнее, чем все их ночи до этого, и он смог только беспомощно застонать, когда Мо Жань выскользнул из него и подошел ближе к чужому лицу. — М-мо Жань?       — Сделаешь это для меня, учитель? — Чу Ваньнин сдавленно мыкнул, краснея. Крупный, увитый венками член с этой чертовой крупной головкой, которая так удобно ложилась во рту… Но этот член… Только что… — Ну же, давай, не заставляй меня тебя принуждать.       Чу Ваньнин всхлипнул и потянулся вперед сам, без всяких приказов, жадно заглатывая орган в рот. Он все еще не мог — да и, наверное, никогда не сможет — принять это чудовище в себя полностью, но общими стараниями он уже мог опуститься почти до половины. Стоило так сделать — и тут же стало тяжело дышать, и глаза заслезились, но Чу Ваньнин, несмотря на неудобства — он все еще лежал на боку — покорно продолжал подниматься и опускаться головой, удовлетворяя своего мужа.       Он выпустил член изо рта и робко, будто бы стесняясь своей смелости, провел языком по всей длине, а потом ткнулся кончиком в отверстие, чтобы тут же обхватить мокрыми губами головку и легонько втянуть ее в себя. Ваньнин поднял свои шальные, влажные глаза феникса на мужа, тихонько хныкнул, заглатывая чуть глубже, и Мо Жань глухо вскрикнул, кончая; горячая, терпкая на вкус сперма хлынула в рот, и Ваньнин с каким-то праведным содроганием почувствовал, что он с упоением втягивает ее в себя, буквально выдаивает даже самые маленькие капли, упиваясь собственным развратом и чужим вкусом.       — Молодец… — Мо Жань мягко отстранился, буквально забирая член из губ жалобно хныкнувшего Ваньнина, а потом его голова оказалась между разведенных ног. Юйхэн вскрикнул. Он знал, что будет дальше, потому что Вэйюя просто не остановить, если он что-то захочет, и… — Такой вкусный…       — Х-хватит… Мх! — сильные руки развели его дрожащие колени в стороны и скользнули выше, дальше, пока пальцы не обхватили соски и не сжали их, перекатывая между пальцев. Горячий язык аккуратно обвел истекающую соками головку, облизал член снизу-вверх, а потом все-таки толкнулся в сжавшуюся дырочку, раскрывая, раздражая тем, как мало было этого для Ваньнина. Он заметался по кровати, задрожал, начиная просить большего, но Мо Жань чисто уже из вредности (и жадности, рожденной из его похотливых желаний) продолжал толкаться языком внутрь, обводить сжимающийся ободок по кругу и ничего не делать — в этот момент потакать своему супругу и входить в него он точно не собирался. Одну руку Мо Вэйюй опустил вниз и обхватил себя, принимаясь быстро, рьяно надрачивать, чтобы они кончили вместе. Уж кому, как не Мо Жаню, знать, что выносливость Ваньнина и рядом не стояла с его собственной. — М-мо Жань, А-Жань, А-Жань, войди в меня, прошу, пожалуйста, пожалуйста… — как в бреду шептал Чу Ваньнин, стесняясь себя и отчаянно желая высказать все, что вертелось на языке, потому что ему хотелось, так хотелось, и…       — Сейчас, мой хороший, сейчас, — Мо Жань отстранился, напоследок слизав несколько белесых подтеков на чужом животе и лобке (учитель лягнул его в плечо за такое), приподнялся и направил член внутрь. Резкий, аккуратный толчок, скрещенные за спиной лодыжки — Ваньнин сделал это не задумываясь, почти мгновенно — и жадные, сбивчивые движения в погоне за удовольствием. — Давай, давай вместе…       — Д-да, да, да… Мх! — Чу Ваньнин содрогнулся, сжался, выгнулся в который раз за ночь и кончил, чувствуя, как достиг своего предела — даже спермы уже вытекло совсем немного, он выжал из себя все, что мог. Мо Жань, все еще вбивающийся в горячее нутро супруга, с восторгом и удивлением заметил, как его губы растянулись в легкой, довольной улыбке, которой Мо Вэйюй никогда не видел раньше.       Затраханный, разнузданный Ваньнин, покорно разводящий ноги и сыто улыбающийся, стал последней каплей в этом море похоти и удовольствия.       Чу Ваньнин задрожал и сжался, когда внутрь него так знакомо хлынул горячий поток. Он завозился, насаживаясь чуть сильнее и будто стараясь удержать все это в себе, застонал в унисон с Мо Жанем и мягко обвил любимого мужа руками, когда тот немного болезненно вышел из него и рухнул рядом.       — Чувство, как будто меня отходили, а не я тебя, — Мо Вэйюй хрипло засмеялся и огреб легкой пощечины, просто так, для назидания. Чу Ваньнин поелозил, устраиваясь поудобнее, с греховным удовольствием ощущая, как из него медленно вытекает семя, пачкая только недавно чистые из-за стараний Мо Жаня бедра. — Понравилось?       — Д-да… — учитель недовольно фыркнул и спрятал смущенное лицо на чужой груди. — Молчи, Мо Жань… Пожалуйста…       — Не буду, — буркнул в черные растрепанные волосы Мо Вэйюй и шаловливо провел по чужой груди. — Не могу молчать, когда ты такой красивый.       — Х-хватит…       — Не-а.       — Мо Жань! — Чу Ваньнин попытался оттолкнуть мужа, но тот только рассмеялся и обнял еще крепче. — М-мх…       — Отнести тебя в купальню? — снизу донеслось недовольное «угу», и Мо Жань завозился, закряхтел, словно старый дед, пока сползал с кровати и вертел головой в поисках хоть какого-нибудь одеяния, чтобы было, что накинуть сверху. Чу Ваньнин, все еще лежащий на кровати и чувствующий знакомую тянущую боль в спине, решил позорным образом хоть один день побыть слабым трусливым человеком, поэтому даже не попытался встать, ожидая, пока муж возьмет его на руки. Так и случилось.       Ладно, возможно, для них эта отрава не стала таким наказанием, как для несчастных селян…

***

      — Золотце, а что там за куст такой у нас в огороде? — Мо Жань откинул лопату в сторону и сладко, с чувством потянулся. Чу Ваньнин, все еще в белом, все еще с ног до головы зарывшийся в книги и механизмы, только робко и жадно проследил за тем, как литые мышцы перекатываются под загорелой кожей, которая одним только своим видом вызывала внутри него пожар. — А-Нин?       — Ничего. Не трогай его. И не применяй рядом Ци, — Мо Жань нахмурился, но кивнул, принимаясь счищать с грабель и лопаты налипшую влажную землю перед тем, как убрать инструменты в пристройку сбоку от дома. А потом замер, вспоминая деревеньку, распри между супругами, поссорившихся брата и сестру, Цзяньгуй, обвивающую чужой член и шею…       — А почему нельзя?       — Потому что это вредно.       — Ой ли? — Мо Жань подошел ближе к столику, который сам же для своего мужа и смастерил неделю назад в особенно теплый весенний день, как сегодня, и ехидно улыбнулся. Чу Ваньнин покраснел, выдавая себя с головой. — Это потому, что безобидный кустик на меня может напасть?       — Мо Жань!       — Что? Я всего лишь интересуюсь важными вещами, — Чу Ваньнин прикрыл глаза, пока его руки стискивали толстую свежую книгу, в которой Мо Вэйюй с удивлением узнал справочник по демоническим травам. — Ну же, золотце, признайся…       — Хоть один листик с куста пропадет — отхлестаю Тяньвэнь до полусмерти! — злобно зашипел учитель и резко поднялся, явно собираясь уйти в дом. А потом вдруг добавил: — Он еще не созрел. Жди.       — Так ты…       — Пробовать будем на тебе, — сказал как отрезал его, Мо Жаня, невероятный горделивый и очень-очень смущенный муж, прежде чем скрыться на кухне и сердито загреметь кастрюлями. Мо Вэйюй против воли почувствовал, как от столь заманчивых обещаний его член начал проявлять нездоровый интерес.       Даже интересно, на сколько часов затянется такая… Проверка.