бог нас поделил на двоих

Диана тихо шипит и дёргает рукой, загребает поломанными короткими ногтями сырую холодную землю, чувствует то, как горит, будто обожжённая, нога, откидывает шею назад и вздрагивает мелко. Какая же ты везучая и грациозная, Арбенина. — Подожди, Динечка,  одну секунду, — Света отрывает с жутким треском от собственной рубахи кусок ткани, осторожно задирает, закатывая, чужую брючину, пока кровь ещё не присохла так, что отодрать только с зарождающейся болячкой. — Да не рассусоливай, заяц, тоже мне ювелирка, шустрее давай. Нам надо спешить, а это просто царапина. Вообще не знаю, на кой хер ты за это взялась, но если уж и так, то давай уже. Сурганова смотрит укоризненно, почти как мудрая мать на  своего маленького упрямого ребенка, упершегося в своей наивной глупости. — Ну кто же виноват, что ты умудрилась ногу себе веткой продрать до кровищи, пока кубарем вниз летела по склону. Сейчас все будет, не капай мне на последние измученные мозги, голова и так болит. Разберусь. Все же касается рваной глубокой царапины  аккуратно, но заматывает сильно и быстро,  разрывает конец ткани и завязывает на крепкий узел. Диана шипит, но вовремя закусывает губу, а грязно-бежевого цвета тряпка пропитывается темной кровью. — Все, Сурганова, не смотри на меня, как на безнадежно больную. Пора бежать. Нас ждут, — Арбенина встаёт, сначала крепко сжимает чужое плечо, мягко пошатывается, но удерживается и идёт уже сама и лишь чуть прихрамывает, хоть и старается этого не показывать, как и боль скрывает за закушенной губой — вот в этом вся Диана Арбенина — маленькая, упорная, но очень сильная и упрямая женщина. Такая стоит десятка солдат, ну вот не меньше. По крайней мере так считает сама Сурганова, а с ней никто и не спорит. — Все, Светик, ты чудо. Исцеляешь своими волшебными ручками. Потопали. Сурганова сначала присматривает за Дианой и готова в любой момент поддержать, подхватить, если вдруг наступит неудачно на камень или поскользнется на листьях, но вскоре оставляет это, куда важнее донести то, что они узнали за целый день.  Не зря же болтались на разведке с раннего утра, когда на траве ещё лежал туман и роса, и от нее вся форма вымокла и стала холодной и противной. Зато Диана радостно заявила на ухо, что может любоваться на чужие соски, за это и получила почти беззвучную оплеуху. Командир батальона (точнее того, что от него осталось) — суровый и крепкий мужик лет сорока с рассеченной губой и  бинтовой повязкой  на предплечье разложил перед ними карту местности — потрепанную, помятую, но вполне понятную, если приглядеться. — Ну показывайте, чего успели нарассматривать. Чем больше деталей, тем лучше в нашей ситуации. Диана забрала карандаш у комбата и пометила приблизительное расположение немецких отрядов косыми линиями. — Тут у них лагерь. Сидят прочно, окопы себе выкопали, часовые стоят и даже не дрыхнут. Скоро песни орать начнут и флагами размахивать. Мы со Светкой засекли три танка, они их там ветками закрыть пытались, ещё каким-то мусором, но не вышло особо, ну или не старались. Короче, много их. Слишком. Через эту сторону нам тоже не прорваться, начальник. Это самоубийство. Комбат цыкнул и взял самокрутку, чиркнул спичкой, закурил, выдыхая дым. Света чуть поморщилась, но продолжала стоять ровно — казалось бы, уже должна была привыкнуть к разномастному дыму и смраду, ан нет, остались привычки.  — Негусто, девчонки. Подкрепление не успеет просто. Нам придется где-то пытаться прорваться, пока они не сузили кольцо до возможности прямого обстрела.  Возможно, эта ночь будет последней спокойной. Идите отдыхать, на рассвете выступаем на северо-восток. Там есть шансы, потому что склон играет на нас. Разбитый на скорую руку лагерь мягко тонул в вечернем свете заходящего солнца. Солдаты переговаривались тихо, почти шепотом и грели руки у маленьких костерков. Пахло болью, усталостью, горем и подсыхающей кровью. Их измотали перемещения, которые надо было пробивать своими же телами. Диана сняла с себя шинель и кинула на уже влажную, холодную землю у разбитой и потрёпанной ели, с которой давно осыпалась половина иголок. Устроившись на ней поудобнее, потянула Свету к себе и тут же запустила руки к ней под шинель и рубаху.  — Какие у тебя наглые и холодные пальцы, Арбенина, — Света хмыкнула и чуть поежилась от почти ледяных и влажных подушечек,  которые живо и деловито оглаживали проступающие ребра — война истощила и без того отнюдь не полную девушку, сейчас Сурганова весила немногим больше мешка с картошкой, все от физических нагрузок, недостатка питания и частых мелких ранений. — Ну вот как раз и согрею, Светик. Надо же мне тоже узнать, не получила ли ты какие-то повреждения в процессе побега. Ты вон же заботишься о моей тухлой тушке, так вот, пришла моя очередь, — Диана легко пощекотала и, чуть не получив по руке, устроилась ближе, обняла Свету за поясницу и уложила голову на плечо. — Как думаешь, мы прорвёмся? — голос Дианы из шутливого стал серьезным и грустным. Такие перепады были свойственны всем, и они были куда лучше постоянной депрессии и ожидания собственной смерти. — Надеюсь на лучшее, Динк. Шанс есть всегда. Просто война — суровая лотерея. Не всегда все зависит от количественного преимущества. У нас есть дух и желание выжить любой ценой. Это немаловажно. Давай я твою ногу посмотрю. — Светк, я больше всего боюсь того, что этого духа будет мало. Почти каждый  день мы попадаем под пули. Я чувствую, как они свистят мимо, как режут воздух буквально рядом со мной, вспарывая чуждое им пространство, и я знаю только то, что мне в этот раз повезло. Мне страшно, что кому-то из нас может не повезти. И не надо тянуть руки загребущие к моей ноге! Фетиш нашла какой. Штатную сестричку из себя тут делает она мне. Хотя с медработницей я бы замутила. Чтобы прям в форме была. Особенно если это дело в госпитале, — Диана ржет, и Сурганова ее отпихивает подальше, фыркая и сводя брови к носу. — Дура ты, самая вот настоящая дура. А я с ней ещё и вместе сплю под одной шинелью и надеюсь на долгую и счастливую жизнь после войны. И да. Не смей даже мне тут думать о том, что кому-то как-то не выпадет пережить день. А ну дай-ка сюда свою ногу и прекрати извиваться, мне надо посмотреть рану! Диана здоровой ногой умело пихает Светку куда-то в бедро и сама падает на шинель, не успевая увернуться от тела, быстро прижавшего сверху. — Все, Арбенина, добегалась, — в утешение Диане достается короткий мягкий поцелуй теплых губ, и Света усаживается рядом, осторожно касаясь перевязки, сделанной на скорую руку. — Кузнечик, вот тебе не надоедает совмещать зануду и развратницу. Но мне нравится. За нормальный поцелуй я тебе даже позволю поменять повязку. — А за два поцелуя ты ещё и будешь молчать. Договорились? — А я подумаю, Светик. Очень-очень подумаю.