Черноокой ведьмы омут

Всякий раз, когда я смотрела на Дазая, мне хотелось плакать. Все полчаса, которые я провела за разговором с ним, я держалась, как могла. Тот самый Дазай Осаму из «тёмной эры» оказался таким нереальным, что я не нахожу слов. Опустошённый, мрачный, жестокий, натянул на себя маску клоуна, но будто… в нем сохранилась крохотная крупица веры в лучшее? Мне повезло, что я увидела его с другой стороны. Он — само проявление всех слабостей и достоинств человека. Если Ода — олицетворение Будды, то Дазай — олицетворение человека, всех людей существующих и когда-либо существовавших на этой земле. Мне жаль его. Мне так жаль. Он заслуживает всего хорошего, самого лучшего. Я не отрицаю жестокости Дазая, и яркое подтверждение жестокости — это ранобэ и его «методы воспитания» Акутагавы, который всего на год младше меня, а хлебнул дерьма на годы вперёд. Но я всё равно буду считать, что Дазай заслуживает простого человеческого счастья. Не знаю, ошибочна ли эта позиция или нет, наивно ли так считать, но в данный момент я придерживаюсь именно этого мнения. Я вздыхаю, протирая стойку в ресторане. Всё так сложно. Почему люди не могут говорить словами через рот? Зачем обязательно всё усложнять себе и другим? Дазай облегчил бы себе и Оде жизнь, признавшись ему в чувствах, а не убегая от этого, словно он всё может испортить. Это же не так! Ода сам неровно к нему дышит, а Дазай не видит этого, как и Ода не видит его знаки проявление любви. Даже я это заметила. Они оба боятся всё испортить, испортить эту особую дружбу между ними, но дружбы-то здесь и в помине нет! Если бы они сделали первый шаг и пошли навстречу друг другу, то круто изменили бы собственные жизни в лучшую сторону, разбавили бы мрак светом. Это стало бы их лучшим решением, которое они когда-либо принимали. «Просто подтолкни их к признанию,» — Сириус снова неожиданно подаёт голос, спустя столько времени. «Зачем? Они сами не могут, что… Нет, не могут, ты прав. Но рано или поздно они ведь всё равно это сделают?» «Вряд ли. Парень всё ещё сомневается». «Тогда я скажу об этом Оде, и он признается ему первым! Ода прямой как рельса, он с этим делом тянуть не станет». «Твоя правда, солнце». Мы с Сириусом впервые нормально разговаривали, как человек с… э-э-э… со своей тёмной сущностью. Странно, дико, непривычно, но факт. До этого я общалась с Сириусом так, словно у меня есть судимость и я в любой момент могу вгрызться ему в глотку и оторвать её — что не так уж далеко от правды. Но сейчас мы общались с ним хорошо. Мне даже не хочется орать на него и язвить. Жизнь такая удивительная. Но это вовсе не значит, что моя неприязнь к нему исчезла, нет. «Как себя чувствует человек, который первый раз каминг-аутнулся, да ещё и мафиози?» «Это было круто, — призналась я. — Это такое облегчение, когда впервые кому-то в этом признаешься, даже если это был член Портовой мафии. Но даже так ты не теряешь, блин, надежды на взаимность с моей стороны. Ты то ли правда тупой и наивный, то ли сменишь пол и наконец соблазнишь меня.» Сириус рассмеялся. Я хмыкнула и продолжила уборку. Ресторан закрыт, и мой рабочий день вот-вот закончится. Мои новоиспечённые младшие братья и сестра уже приходили сегодня навестить меня сразу после занятий, и пока они ели на кухне ресторана, я наводила там порядок, а они рассказывали мне о том, как прошёл их день в школе. Мне было интересно послушать, как проходит день у японских школьников, и я внимательно слушала их рассказы, перебивая только затем, чтобы задать вопросы. Эти дети, если узнать их поближе, очень классные и милые, каждый по-своему. Например, я узнала, что Синдзи, несмотря на тихий и покладистый характер, способен на — ого! — сарказм. Впервые услышав шутку, сказанную саркастичным тоном, я сначала даже не поняла, что это он. То же касается и остальных: у Кейске получаются почти все блюда, за которые он возьмётся, и он слегка болезненно относится к критике; Юу всегда поддерживает и очень умён для своих лет; Кадзуми нуждается во внимании больше остальных детей, и он хороший слушатель. Сакура же оказалась очень озорной и проницательной, но ей нужно совсем немного смелости, чтобы раскрыть свой потенциал и характер. После работы я обычно покидаю ресторан, отчитавшись Даичи-сану, и поднимаюсь к детям. К моему приходу они уже отдыхают от домашней работы и занимаются чем хотят. И к моему приходу у них всегда на столе готово всё необходимое для наших занятий по японскому языку. — Ты пришла! — Да-а, ваша старшая сестра снова с вами. Они сразу садятся за стол и торопят меня сделать то же самое, чтобы приступить к нашим занятиям. Им нравится, что они, дети, могут учить кого-то постарше их, потому что обычно бывает наоборот. Я могу понять их чувства. — Что мы будем изучать сегодня, мои мудрые сенсеи? — они самодовольно улыбаются, когда я обращаюсь к ним таким образом, и выглядит это очень забавно. — Сегодня первый урок по катакане! Но сначала — повторим хирагану, — деловито произнёс Синдзи. У него неплохие задатки учителя японской литературы. Я представила взрослого Синдзи, который преподаёт литературу в старших классах или университете, и меня пробило на улыбку. — Чтобы ты ничего не забыла и закрепила материал, — Кейске явно копировал школьную учительницу. — Как скажете. Дав мне пять минут на повторение, они приступили к проверке моих знаний иероглифов: — Что это за иероглиф? — А этот? — Знаешь, как пишется иероглиф «та»? — Как произносится это? Потом мы целых два часа изучали катакану, до тех пор, пока Сакура не начала клевать носом и не уснула прямо за письменным столом. Остальные тоже начали зевать друг за другом, и наш урок пришлось закончить. Ну и ладно, я всё равно сегодня продуктивно позанималась. Я аккуратно переложила Сакуру в её кровать и невесомо поцеловала в лоб. Подождала, пока мальчики лягут в свои кровати, потом мы пожелали друг другу хороших снов, и я пошла к себе. Оказавшись в своей арендованной квартире, которая состояла только из одной комнаты, я закрыла дверь и опёрлась на неё плечом. Я прикрыла глаза и вздохнула. В застывшей тишине вздох был слишком громким, но сразу в ней растворился. В последние дни я слишком часто вздыхаю, совсем как старые люди. Я вспомнила, как моя бабушка по материнской линии очень часто вздыхала по поводу и без, и обычно после этого долго молчала и ни с кем из нас не разговаривала. Воспоминание вызвало у меня невесёлую усмешку: те люди остались в мире, где мне было плохо, где никто не протянул мне руку помощи, и я была вынуждена спасать себя сама. Они уже месяц как не часть моей жизни. И слава Богу. Потому что я впервые начала много улыбаться. У меня есть собственное жилье, как бы громко это ни звучало; есть заработок, и меня окружают люди, ставшие мне самой настоящей семьёй за ничтожно малое количество времени. Да и вообще: я попала в мир, где живут мои любимые — и не очень — персонажи, это так… фантастически ! Кто бы мог представить ещё месяц назад, что сам Сакуноске Ода примет меня и, блин, полюбит, как дочь. Это же сверх всяких мечтаний! Ода стал отцом, которого мне так не хватало, и этого уже достаточно, чтобы я чувствовала себя любимой хотя бы кем-то. Раньше об этом я могла только мечтать, растирая бесконечно льющиеся слёзы по лицу и давясь в собственных рыданиях, лишь бы никто не узнал, какая я слабая. А теперь — где я? В вымышленном мире одного небезызвестного молодого японца, где меня приютили и приняли, как свою, несмотря ни на какие отличительные признаки и особенности. Кажется японцы и китайцы называют это «лошадью старика Сая», когда дело касается иронии судьбы? «И встретишь ты, когда не ждёшь. И обретёшь не там, где ищешь», или «В жизни не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь». Обе цитаты отлично подходят моей жизни и ситуации, в которой я оказалась. Да и не только к моей — она относится ко всякому человеку. Встретить счастье в вымышленном мире я точно не ожидала. Даже на словах звучит как нечто нереальное и наивное. Но что есть, то есть. Я довольна, нет, я больше, чем довольна тем, где я сейчас нахожусь. Я ощущаю себя на своём месте, и это просто потрясающее чувство — оказаться там, где впервые чувствуешь себя полноценной личностью, готовой реализовать себя в чем душа пожелает. Так вот как ощущается свобода. Мне нравится. Я нажала на выключатель, и комнату осветил тёплый желтый свет. Перед окном стоит письменный стол из какого-то коричневого дерева и стул, рядом низкая, но удобная кровать, у входной двери стоит комод для одежды и других вещей, а также ковёр на полу — вот и вся обстановка моей комнаты. Японский минимализм во всей красе, но я абсолютно не против, потому что выглядит это уютно и со вкусом, а ещё не мне жаловаться в моей-то ситуации. На столе лежат несколько книг, две тетради для изучения японского, ручки и маленький блокнот для записей. Почти всё со стола я купила на собственные средства, и это поистине приятно, когда чувствуешь в какой-то степени обеспеченность и независимость. Да, до настоящей независимости мне ещё работать и работать, набираться опыта, привыкать ко всему японскому и жизни в Йокогаме, но я уверена, что со всем этим справлюсь. Более того, рядом есть близкие люди, которые точно не оставят меня одну. Не совсем. Что? Ты немного промазала. Ноздри забиты кусками ваты. Вата в груди, прямо посередине, она застряла в горле. Я не двигаюсь и смотрю на письменный стол, еле дыша. Что это только что было? Что только что моя интуиция, или, вернее, зарождающаяся способность, мне сказала? Меня стало тошнить, и я наконец набрала в лёгкие побольше кислорода и восстановила дыхание. Что это было ? Что только что..? Что..? Это я так? Залезаю на стол и резко открываю окно, чуть не вывалившись из него. Стараюсь глубоко дышать и смотрю вниз. Внизу должна быть скошенная трава, земля, асфальт, фонарный столб, провода, но я их не вижу: темнота застилает мне глаза, и я просто беспомощно смотрю вниз, не видя ничего. Я чувствую, как на меня накатывает какая-то необъяснимая паника, или это истерика — и вот уже снова задыхаюсь. «Аквариана, слезь с окна прямо сейчас», — не терпящим возражений ледяным тоном произносит Сириус. Но меня вовсю трясёт, будто я вышла на мороз нагишом. «Медленно закрывай окно и опустись на пол, Аквариана. Да, вот так». Я бессознательно слушаюсь его, но не перестаю трястись. Когда мои ноги касаются пола, я на ватных ногах иду к выключателю, отключаю свет и прямо в рабочей униформе кутаюсь в одеяло. Мои зубы стучат, и этот звук больно отзывается в голове, но меня это не волнует. Истерика всё нарастает, нарастает и нарастает, и даже голос Сириуса теряется где-то на фоне остальных звуков. Всё вокруг становится страшным и чудным. Я прячу лицо в складках одеяла и плачу. В тот вечер я не контролировала себя. В тот вечер мне стало по-настоящему жутко. Я отрицала голос интуиции и образы в голове. Особенно образы. Потому что там я была одна. * * * * * Я проснулась вся в поту и не планировала вставать сегодня с кровати. Солнце больно слепило глаза, устроившись прямо на моей кровати, а прозрачные занавески на окнах, естественно, не спасали. От пота униформа неприятно прилипла к телу, и только это заставило меня поднять своё потное и жутко уставшее тело с кровати. На экране телефона, который подарил мне Ода, часы показывали только половину шестого, и я недовольно цокнула. Потому что заснуть получилось только в два часа ночи, а сейчас только пять утра, и сна не было ни в одном глазу. Треклятая жара. Ладно, после сегодняшнего рабочего дня постираю форму. Всё равно она выглядит так серо и тускло, что любой запах здесь вообще никакой роли не может сыграть. И нужно прямо сейчас принять холодный душ, потому что мне противно от самой себя. Хотя, что может быть противнее, чем уснуть в рабочей форме уборщицы прямо на кровати? Фу, постираю простыни в стиральной машине, пока буду принимать душ, иначе буду спать на столе сегодня. Стоя под струями ледяной воды и намыливая собственное тело, я думала о многом. Взять, к примеру, ночное происшествие. Вчера у меня словно помутнел разум, и я была шокирована, потому что подобное происходило со мной впервые. Я много раз была в отчаянии, но это было совершенно другое. Потеряла над своими действиями контроль, я видела всё и одновременно ничего не видела и не различала, в голове был полный мрак и что-то мутное, мутное и перед глазами. Это было даже хуже, чем паническая атака, хотя казалось, что может быть хуже чувства полной беспомощности и беспричинного страха. Можно подумать, я схожу с ума. Или уже сошла. Надо же. А я только начала верить, что всё у меня в жизни налаживается. Придётся экономить на еде и одежде, чтобы в будущем была возможность оплатить психиатра — психолог-то уже не поможет, — если это зайдёт далеко. Вдруг это не я схожу с ума, а просто побочный эффект от проявляющейся способности такой специфичный? Я ведь не с рождения эспер, и не думаю, что есть ещё такие недоэсперы, как я. А Сириус так вообще молчит, как партизан на допросе, и совершенно не торопится вводить меня в курс дела, которое напрямую касается, блять, меня. А может, зря я так волнуюсь об этом. Ещё же не вечер. Так себе утешение, если честно, но выбора немного. После холодного душа я вытерлась полотенцем и переоделась в свою старую растянутую футболку и шорты на резинке — единственные вещи, напоминавшие мне о том мире, — взяла из стиральной машинки простынь и вышла на задний двор, где и повесила её сушиться на верёвку. Несмотря на некоторое стеснение, я вышла в таком виде и с мокрыми волосами, потому что в такую-то рань около ресторана точно никто ошиваться не будет. Наверное. Нет, точно не будет, я это знаю. Поднявшись по лестнице в дом, на самых верних ступеньках я посмотрела вниз, на чистый асфальт и зелёную, ещё не тронутую пальцами осени траву, и вспомнила, как на этой же лестнице я обнимала Оду. Это было месяц назад. Целый месяц прошёл. Я не видела Оду две недели, и дети тоже соскучились по нему, но они всё прекрасно понимают, поэтому терпеливо дожидаются, строя новые, хитроумные ловушки для него. Дазая я тоже не видела с нашей первой встречи, даже, как бы странно это ни звучало, успела по нему соскучиться. Но сегодня мы с ним увидимся, и Ода тоже подтянется: пока я пыталась вырваться из оков некоего безумия, ночью мне пришла смс-ка от него, с извинениями и обещанием, что вечером он заглянет. Но я давно чувствую, — или знаю? — что эти двое стали чуть ближе, чем до моего появления здесь, больше, чем друзья. Мой пейринг становится канонным: думаю, одного этого достаточно, чтобы в полной мере прочувствовать что-то, похоже на счастье. Если вкратце, то два человека, — один из которых страдает комплексом неполноценности и прочим мраком, а второй умудряется при всем своём незавидном положении надеяться на светлое будущее,— которые тебе отнюдь не безразличны, и оба любят друг друга так, как никто другой — тут, хочешь не хочешь, радоваться будешь. Осталось только, чтобы они нашли в себе силы признаться друг другу. Хоть кратко, словами, хоть красноречивыми взглядами, хоть жестами, касаниями — лишь бы один понял чувства и намерения другого. Двух других таких людей не существует и не существовало. Может, они уже это сделали, потому что я чувствую их сближение на ментальном уровне. Так я простояла под утренним солнцем достаточно долго: это я поняла по дискомфорту в теле и почти что сухим волосам. Зайдя к себе, я первым делом схватила со стола книгу с закладкой на нужной странице, распахнула окно и плюхнулась на кровать. «Триумфальная арка» Ремарка, которую я перечитываю в пятый раз, но теперь уже в оригинале. На этой неделе я пошла сама в ближайший книжный магазин, где с трудом нашла книги на английском языке. Так как на японском я писать и читать не умею, а книжный голод всё усиливался и давил на мозги, я, плюнув на свое незнание города, интуитивно отыскала этот магазин и приобрела книгу именно на английском языке. Что ж, было рискованно, но мне понравилось. Заодно и выучила дорогу к книжному магазину и обратно. Что мне запомнилось больше всего, так это сам магазин, похожий больше на светлую и просторную библиотеку, и слишком частые взгляды прохожих. Я и так не из смелых, и было, мягко говоря, некомфортно. Думаю, я скоро привыкну, если почаще буду выходить на прогулки. Медленно читая страницу за страницей, я абстрагировалась от внешнего мира, и меня затянуло в мир книжный. Хорошо… Именно это и помогало мне с тех пор, как я подсела на чтение. Жаль, правда, что я была глупа настолько, что не сделала этого раньше. Глядишь, я сейчас была бы начитаннее и поспокойней. Признаться честно, была ещё одна, не менее весомая причина, по которой я увлеклась книгами. И которая не даёт мне покоя и в эту самую минуту. Моя тупость. Ещё с детства я не отличалась умом — только любознательностью. Родители не отдали меня в детский сад, и приходилось быть невольной свидетельницей итогов их несложившихся отношений: пьянство отца, мать, которая стремительно худела из-за стресса, их ссоры по поводу и без, крики и бесконечный поток самых грязных матерных слов, плач матери, жалобы со стороны родителей на всё и вся, обвинение друг друга в собственных неудачах, отсутствие постоянного заработка. В конечном итоге, всё сказалось на мне, и, разумеется, самым худшим образом. Оба срывались на мне, потому что я была всего-то маленьким и ничего не понимающим ребёнком, который просто не мог осознать масштаба того пиздеца, в котором он оказался. Самое ужасное, что я действительно считала себя виноватой в том, что происходило между мной и родителями. Я приняла это и считала происходящее нормой. С переходом в первый класс я начала подозревать что-то неладное, когда увидела взаимоотношения между другими детьми и их родителями. Мне показалось до дикости странным то, как эти семьи были дружны между собой. Меня удивляло, когда детям из моего класса собирали портфели на завтра, готовили им еду в школу или давали деньги, хвалили за любые достижения и мелочи и целовали в макушку. А я в это же время сама готовила портфель на завтра, дома как можно плотнее завтракала, потому что «есть ты будешь только дома, зачем тебе деньги?», привыкла не получать ласки от родителей. Да что там: если бы вдруг мать или отец ни с того ни с сего похвалили меня или погладили по плечу, я бы таращилась на них, как на существ с другой планеты. Именно с тех пор я стала подмечать огромную разницу между мной и ровесниками, и эта пропасть с каждым годом всё увеличивалась. Никто после уроков не ходил на подработку, кроме меня, не попрошайничал на улице, позорно одетый в лохмотья, с намеренно грязными, слипшимися волосами. По мере взросления ситуация в доме накалялась, отношения становились всё более натянутыми, а атмосфера неблагополучия и безысходности, впитавшаяся в стены, более густой и холодной. Меня начали бить, и даже к этому я скоро привыкла, потому что деваться было некуда. Иногда к нам приходила бабушка, мамина мама, которая если и ненавидела кого-то больше, чем Гитлера и войны, то это был её зять. Она была вроде как хорошей, но уж больно ворчливой и вспыльчивой. Когда мне было двенадцать, мать ушла от нас, оставив меня один на один с отцом. Бабушка тоже перестала приходить. И тут-то началось веселье: отец срывался на мне и бил часто и от всей души, будто я была каким-то демоном. Но демон тут был только один, и это была не я. В школе было немного легче, но не совсем. Отношения с другими не ладились, я даже не знала, как это делалось, потому что мой круг общения всегда ограничивался родителями и бабушкой. Я часто ввязывалась в конфликты и драки, особенно с ребятами постарше меня. Никто не вступался за меня, совсем наоборот, я чем-то вызывала у многих неприязнь, и они были только рады, когда у меня назревал с кем-то конфликт. А я, к их несчастью, была не только тихой, но и весьма вспыльчивой. Лишенная любви и внимания, без друзей и союзников — этого было вполне достаточно,чтобы вырасти в личность, напоминающую одинокого волчонка. Моё спокойствие, безучастие и позиция в классе были восприняты учителями в штыки. К тому же, я сильно отставала от всего класса и плохо понимала то, что объясняли учителя. Даже среднестатистический двоечник преуспевал в учебе больше меня. И меня это задевало. Зубрежка мало помогала, я отставала по всем предметам, кроме английского, потому что его я начала учить ещё в пять лет благодаря матери. Ей однажды вдруг взбрело в голову обучить меня английскому языку, и я реально делала успехи в этом. Наверное, эти уроки — единственное хорошее воспоминание о матери, потому что во время наших занятий она не кричала на меня и не называла тупицей, как ни странно. В седьмом классе я вполне сносно говорила на английском и читала англоязычных авторов в оригинале, что мои учителя и одноклассники восприняли как показуху, и то, что я якобы пытаюсь вознести себя над всеми. А я просто радовалась тому, что хоть в одной дисциплине я нашла себя и преуспеваю в ней, потому что все те годы, что я училась в школе, я чувствовала себя неимоверно тупой и без единой извилины на мозге. И это было ужасным испытанием — чувствовать себя хуже остальных, просто никем. Иногда я даже ставила под сомнение свою человеческую сущность, думала, не с другой ли планеты я существо? Впрочем, мои одноклассники тоже придерживались такого мнения. Именно одиночество и подтолкнуло меня к любви к чтению, к осознанному поеданию вкусных и умных книг; именно одиночество пробудило во мне внезапную страсть к танцам, из-за чего я купила немало дисков с уроками различных видов танцев и не щадя себя училась по ним, день за днём. Занятость собой не позволяла мне тратить время на плохие мысли. В итоге, это оказалось самым лучшим обезболивающим. Ответ оказался так прост. Но держаться на плаву и идти нога в ногу наравне с другими всё равно было трудно для меня. И всё же, я шла вперёд, словно и не была позади всех. Через час я нехотя отложила Ремарка и начала собираться. Ресторан открывается в восемь, и мне нужно ещё разбудить своих маленьких соседей, чтобы те не опоздали в школу. Обычный день моей новой жизни. Я закрываю глаза и улыбаюсь. * * * * Ода и Дазай зашли в ресторан за полтора часа до его закрытия. С момента моего появления в этом ресторане количество посетителей значительно увеличилось. Конечно, я понимала, что дело в моем происхождении, ведь не каждый день, наверное, видишь уборщицу-иностранку, к тому же совсем подростка. Может, все эти люди и делали вид, что они абсолютно равнодушны ко мне, относящей посуду на мойку и протирающей стойку, но я прекрасно видела их взгляды. Заинтересованные, удивленные, недоумевающие, вопрошающие, даже возмущённые и недовольные. Так же, как ни удивительно, я слишком хорошо чувствовала, как во мне сверлят дыру некоторые мужчины-посетители. И это… довольно мерзко. Сириус придерживается такого же мнения: его буквально передергивает и тянет овладеть моим разумом и волей, чтобы наорать на них. Им двигает больше нездоровое чувство собственничества. Этот черт лучше всех знает, что парни мне безразличны, но продолжает гнуть своё , чем неимоверно раздражает. Из-за этого мы срёмся с ним почти каждый божий день. Этого демона ничто не убедит. Он хочет, чтобы я была только с ним, будто наивно полагает, что ориентацию человека можно поменять по щелчку пальцев. Пф, как бы не так. Чувства, которые ко мне питает Сириус — это космическая смесь романтической любви и любви возвышенной. Эта любовь очень необычная, необъяснимая, она больше, чем романтическая, она опекает и защищает. Я не могу дать точного определения, да и конкретному объяснению она не поддаётся. Не то, чтобы это меня сильно волновало или беспокоило, но немного напрягает такое отношение. И это не идёт ни в какое сравнение с отеческой любовью Оды, которую он дарит мне. Уверена, он считает меня своей дочерью, и я не могу описать, насколько я счастлива. И насколько я нуждалась в такой любви. В тот момент, когда я намыливала оставшиеся миски и тарелки, я услышала знакомые голоса со стороны входа. Ода и Дазай уже тут! Но работа сама себя не сделает, как и деньги даром не окажутся у меня, поэтому я в том же темпе мыла посуду, вытирала её и клала на место. От волнения я начала лыбиться и закусила губу. Мы впервые собираемся вместе, втроём, и это меня очень взволновало. Накануне я ждала этого с предвкушением, но теперь не знаю, куда деться от смущения. Черт! Так, ладно, просто буду вести себя с ними как обычно и постараюсь не краснеть от каждого слова в мою сторону. «Это будет весьма забавно», — с ленивой усмешкой протянул Сириус. «Не смейся над такими вещами.» «Солнце, а кто-то смеётся ? Я, что ли? Не-ет. Я всего лишь сказал, что это будет забавно. А вот кого это и развеселит, то твоего бинтованного дружка.» Иногда я думаю, что, если бы Сириус существовал не только в моей голове, я бы на него набросилась с клейким скотчем. Вот честно. Так раздражать ещё нужно уметь. Снаружи за дверью всё это время были слышны голоса Оды и Дазая и отрывки их разговора. Что-то говорят весьма завуалированно о мафии, что-то о поэзии и самоубийстве, о «чертвозьмиОдакактыэтоешь», «ачтоАкварианевообщетотоженравится», «давыобаневсебе» и другие не менее интересные темы. Похоже, Дазай попробовал любимый карри Оды и не сильно в восторге от его остроты. Они ждут меня двадцать минут, коротая время темами, не связанных между собой, а я всё ещё разбираюсь с этой посудой. Как неловко! Когда я положила последнюю тарелку на место, к моему счастью, зашёл Дайчи-сан. Он осмотрел проделанную мной работу, прищурился и одобрительно заулыбался. — Похоже, Ода со своим другом ждут именно тебя. Не выйдешь к ним? — Но, — замялась я, — моя рабочая смена ещё не окончена, Дайчи-сан. — Сегодня я сделаю тебе исключение, Аквариана. Хорошие работники заслуживают поощрения и отдыха, — он похлопал меня по плечу совсем по-родительски, приятно волнуя мою израненную душу, нуждающуюся в чьей-то ласке. — Вы правда уверены? — Давай-давай, иди уже к ним! Сегодня можно и пораньше закрыть. Всё равно с тех пор, как здесь появилась ты, в ресторане наплыв посетителей. Даичи хитро подмигнул мне, прекрасно зная, что я поняла его намёк обо мне. — Благодарю , Даичи-сан. И я вышла к ним, в этой скучной серой рабочей форме, не скрывая своего радостного волнения. Этот день я не забуду никогда, и никогда воспоминания об этом дне не сотрутся из моей памяти. Как мы с Одой поделили между собой супер острый карри, который Дазай заказал и чуть ли не извергал пламя, только попробовав его. Как мы вышли из ресторана на прогулку и гуляли и по людным, и по безлюдным местам октябрьской Йокогамы. Как я шла между ними двумя, чувствуя себя превосходно, и мы ловили на себе много заинтересованных пар глаз. Как мы много говорили, фыркали и смеялись. Как мы с Дазаем незаметно делали намёки друг другу насчёт него и Оды, вызывая у того ряд неозвученных вопросов. Ни разу за день мне не пришла в голову пугающая мысль, что по обе стороны от меня находятся члены Портовой мафии, которая отталкивала меня одним своим названием. Дазай задавал мне много вопросов обо мне и Сириусе, и, уже сидя в «Люпине», я отвечала ему, помешивая свой лимонад трубочкой, и Ода внимательно слушал нас. Сам бар встретил нас своей особенной атмосферой гангстерских фильмов пятидесятых, жёлтым приглушённым светом и букетов запахов, вроде спирта, дерева, кожаной обивки дивана и кресел и мужских парфюмов. Именно таким и должен быть в бар, в котором собираются криминальные личности. В случае с Дазаем и Одой — криминальные личности с творческой жилкой. — Слушай, — снова начал Дазай, — всегда хотелось спросить кое-что у тебя. — Давай. Я уже привыкла к твоим мини-допросам, — хмыкнула я, тем не менее слегка покраснев от своей смелости. — Отлично! Скажи, а почему именно Аквариана? Твоё имя необычно даже для России. Что оно означает? — Кстати, да, — подхватил Ода. — Меня тоже интересовало, почему именно такое имя? — Ох, это, — я неловко засмеялась, притронувшись пальцами к шее. — Брат моей матери фанател по мультфильму «Мишки Гамми». И когда я родилась, он вызвался дать мне имя, и назвал меня в честь русалки оттуда. И всё. Тишина. Они слегка ошарашенно смотрели на меня, не нарушая молчания ровно четыре секунды, пока Дазай не рассмеялся. — Хей, что за реакция? — Не обижайся, Аквариана, просто мы не ожидали именно такого объяснения, — так как Ода сидел между нами, он положил мне на руку плечо. Я не обиделась на Дазая, но этот жест был мне приятен. — Так ты у нас русалка? — Дазай успокоился, но веселья у него не убавилось. — Хотя-я…. Если подумать, то ты правда похожа на неё: длинные-длинные волосы, бледная кожа, большие глаза и такие губ… — Эй, хватит меня смущать, Дазай! Я не привыкла, чтобы меня так осыпали комплиментами! — Что-о? Такая красивая девушка — и не привыкла к комплиментам? — Дазай сделал наигранно обиженное и оскорбленное лицо. — Миледи, со мной вы быстро к ним привыкнете. Хотите, начнём прямо здесь и сейчас, дорогая? Я не удержалась и рассмеялась, пытаясь делать это как можно тише. Дазай улыбнулся. — В этом я точно не сомневаюсь, — усмехнулся Ода, глядя на меня. Дазай опустил глаза на стойку и чему-то слабо улыбнулся, хмыкнул и наполовину опустошил свой стакан. Ода подпер голову рукой и неспеша потягивал виски, задумчиво и слабо чертя стаканом круги в воздухе. За секунду до их странного настроения я успела заметить, как быстро и еле заметно они обменялись взглядами и так же быстро отвели глаза. «Уля-ля-а-а»,- Сириус коротко свистнул и рассмеялся. Мне же было не до смеха. Я, черт возьми, сидела между двумя влюблёнными парнями из мафии и моё лицо горело от смущения! Черт, что же сделать? Притвориться, что ничего не замечаю? Как же! Я чертовски хорошо чувствую исходящие от них волны любви, даже не глядя на них, и Дазай наверняка прекрасно это знает, особенно с учётом того, что я в курсе его влюблённости к Одасаку. Нет, даже любви: он смотрит на Оду так, как никто другой не смотрит на кто-то. Как будто все вселенные объединились в одного человека, а Дазай не может оторвать от него восхищенного взгляда. В итоге я ничего не предприняла, и мы какое-то время помолчали, не чувствуя неловкости, потом вновь возобновили разговор и через пятнадцать минут вышли из бара. Я вышла из подвального помещения последней, задержавшись на ступеньке, погружённая в свои мысли. — Аквариана? Ты в порядке? Ода и Дазай смотрят на меня сверху вниз в немом ожидании, не понимая, почему я стою. Свет от неоновых вывесок и огни в окнах домов и зданий легли по краям двух застывших силуэтов. Ночной воздух приятно ласкал кожу. — Я… Мне нужно срочно вернуться в бар по кое-каким делам ! Я сейчас приду! Я быстрым шагом спустилась обратно в бар, и успела краем уха уловить удивлённый и тихий голос Оды и насмешливый — Дазая. Пусть думают, что мне нужно в уборную, и всё будет хорошо. Найдя по интуиции женскую уборную, я закрылась в кабинке и отдышалась. Волнение заполнило грудную клетку, о стенки которой сердце билось, как безумное. Я была в радостном волнении. Если я не дам им хотя бы пяти минут наедине, все мои усилия будут напрасными, потому что Дазай так и будет молчать, как партизан, а Ода останется в догадках. А мне нельзя этого допускать! Интуиция так и кричала мне в оба уха, чтобы я уходила хоть куда-нибудь и оставила этих шире влюблённых одних. А кто я такая, чтобы мешать им? «Они тебе должны быть благодарны, солнце моё. Сами ничего сделать не могут, а ты должна делать почти всю работу за них. Спрашивается, кто из вас старше.» Я раздраженно цокнула. Мне было сейчас не до демона, который иногда появлялся в самый неподходящий момент и нагнетал ещё больше. Хотя, если признаться, разговоры с ним в такие напряженные моменты позволяли мне оставаться на плаву, поэтому грех жаловаться, но я буду. «Они мне не обязаны. Зато я — да. Я даже не знаю, как им отплатить за то, что они мне сделали, особенно Оде.» Сириус замолчал. И пока он молчит, мне бы занять себя чем-то хотя бы пять минут. Я села на чистую и блестящую крышку унитаза и забралась на на неё с ногами, положив голову на колени. В туалете пахло сыростью, деревом и апельсиновым освежителем воздуха. Что ж, как и ожидалось от этого места. Глаза уже стали постепенно слипаться, можно случайно даже заснуть в этой кабинке. Я потёрла глаза пальцами и зачесала челку назад. Никто не заходил в уборную. «Хей. Чего молчишь? У тебя странное поведение.» «Вай, ты соизволила заговорить со мной? Не верится! Я не могу упускать такой шанс и не заговорить с тобой, милая! Чего-то хотела?» «Пф, сколько счастья. Не, ничего не хотела. Просто делать нечего.» «Нет, так неинтересно, солнце. Долго ты собираешься тут сидеть?» «Не знаю. А сколько прошло времени?» «Хм, скоро уже семь минут. Те двое уже волнуются о тебе.» «Лучше бы эти двое уже поцеловались,» — недовольно высказалась я, и демон коротко рассмеялся. «Ну-ну, они в любом случае сказали друг другу что-то важное для них обоих. Так что, давай, выползай отсюда. У тебя ноги будут болеть.» Когда я вернулась, Ода и Дазай стояли рядом друг с другом и смотрели в разные стороны, пока я не привлекла их внимание своим появлением. — Ты долго, Аквариана. Ничего не случилось? — спросил Ода. — Просто с Сириусом заболталась, — пожала я плечами, как бы извиняясь. — И что же ты обсуждала с тёмной стороной себя? — заинтересованно спросил Дазай, приподняв брови. — Так, ничего важного. Он любит болтать просто так. «Да ты что ???» — Что ж, жаль, что нет новой информации. Она бы пригодилась. Ну что, идём? Ода шёл впереди нас, и я взяла его за локоть, внутри себя визжа от простого действия, инициатором которого была я. Дазай шёл по другую сторону от Оды, и я широко распахнула глаза, увидев, как их пальцы сначала нашли друг друга, а потом медленно переплелись и крепко сцепились. Внутри себя я громко визжала от счастья. Когда мы с Одой сели в его машину, Дазая вызвали в мафию, и нам пришлось разойтись. Но, прежде чем уйти, шатен шепнул мне еле слышное «спасибо» и улыбнулся мне самой искренней и благодарной улыбкой, на которую только был способен. «Дело сделано.» «Да.»