выстрелы в молоко

Вадим отмечает парня сразу: тот держится отчужденно, морду кирпичом строит, хотя по нему видно: только-только выпорхнул из спецназа, где за него все решали умудренные опытом дядьки. Ну, примерно такие же, как Вадим. Парень получает липовый паспорт, легенда отскакивает у него от зубов, в самолете ведет себя прилично, и на перевалочный пункт они добираются без приключений. Когда Вадим спрашивает, кто первый пойдет в наряд на кухню, парень скромно говорит: я могу. И впервые смотрит Вадиму в лицо. А Вадим смотрит в ответ, в эти темные глаза; парень серьезен, держит выправку. Тогда Вадим с насмешкой ему подмигивает, и спокойствие смывает с симпатичного лица. Вадим только посмеивается. Ничего удивительного в том, что позже он старается держать Волкова поближе: тот и готовит вкусно, и лишних слов не говорит, за ним переделывать ничего не приходится. На базе им выдается пара спокойных дней, и Вадим, затачивая нож, походя хвалит Волкова — мол, молодец, пацан, таких новобранцев, как ты, редко присылают. Тот едва заметно вспыхивает, кивает, будто его ничуть не цепануло, и собирает прочищенный автомат обратно. Вадим его вскоре заталкивает в душевую, запирает дверь изнутри шваброй — а больше нечем. Волков хоть и пытается огрызнуться, даже чувствительно бьет под дых, все равно от прикосновений дрожит и плавится. Вадик сжимает его за член и шепчет на ухо: — Ты чего как целка трясешься? Волков сглатывает и больше не сопротивляется. Он даже не пытается проявить инициативу, но от дрочки едва ли не скулит, так ему, видать, нужно это сейчас. Вадим только удивляется: недавно вроде их забросили, он че, до миссии ни с кем не спал? Хотя он так отдается, что ясно: у него до мужиков голод зверский. Может, и не нашел себе парня на гражданке. Волков кончает, зажмурившись, кусая свои губы, уперев в бедра кулаки. Вадим только ухмыляется, вытирает ладонь о его трусы — постираешь, тебе не привыкать, Волков. Зажимает его, обмякшего, в угол, тянет его руку к своей ширинке. — Глазки-то открой, принцесса, — с усмешкой говорит Вадим. Волков подчиняется. Трогает за яйца, встретившись взглядом карих глаз с Вадимом, и вдруг опускается на колени. Смотрит снизу вверх так же серьезно, как приказы выслушивает на планерке, расстегивает ремень. Вадим натурально охуевает — бля, куда грязный тащишь в рот, а хотя похуй, давай… Сосет Волков скверно, но кулаком старается, и Вадим довольно гладит его по затылку. У Волкова потом колени мокрые — кафель-то еще не просох после утренних водных процедур. Они ни о чем друг друга не спрашивают. Вадим муштрует Волкова так же, как и остальных, а тот особого отношения и не ждет. Только переглядываются порой, кивают друг другу, а вскоре встречаются или в штабе — у Вадима есть ключ от двери, или в душевых. Разок выходит даже в казармах — наскоро, Волков весь аж краснеет от напора, зато в кровати. Талия у Волкова — закачаешься, Вадим такой баланс между ней, плечами и бедрами только у моделей на картинках видел. Ему нравится мускулистая спина, крепко слепленные из мышц руки, нравится мальчишеская задница, по которой шлепни звонко — и Волков дергается, шипит, чтобы так больше не делал. В жопу он дает далеко не так легко, как взял в рот, но Вадим все-таки находит к нему подход. Пальцами уделывает так, что Волков, надсадно дыша, сам просит: вставь. Вадим ухмыляется: только этого и ждал. Все длится три бесконечных месяца, делится взрывами и перестрелками. У Волкова от волос порохом пахнет, и Вадим кайфует от этого запаха, больше любит, только когда от опаленного солнцем песка кровью тащит. Непривычно долго это. Обычно с одним трахнулся, другому затрещину влепил — и все, баста. Много людей встречалось Вадиму на службе, кто-то больше открыт, кто-то меньше, а Волков собачкой, похоже, привязывается, к ебарям. Ближе к концу задания, зашивая Волкову порванную шальной пулей бочину, Вадим спрашивает: — Что у тебя с парнем на гражданке? — Каким? — тут же дергается Волков. — Сиди ровно, если не хочешь, чтоб я тебе к коже селезенку пришил. Ну хуй знает, каким. Какой-то же у тебя есть. — Больше нет, — отрезает Волков. — Шей молча. И так тошно. Вадим хмыкает. Ясно, брошенка. Они расстаются, пожав друг другу руки. Через полгода снова их сводит вместе судьба, и повторяется точно так же: пара взглядов глаза в глаза, и вот уже в тесном сортире Волков прикусывает воротник куртки Вадима, чтобы не застонать, и кончает слишком быстро. Вадим приникает к его губам, пока он после оргазма пытается отдышаться, и непривычно долго целует, трется о его щетинистый подбородок своим. Волков отстраняется первым, смотрит удивленно, Вадим пожимает плечами — ну захотелось, и чего, ты против что ли? За полгода Волков почти не изменился, только вести себя стал наглее. Вставляет свое ценное мнение, хамит Джесси — это где видано вообще, Волков, чтобы ты даме хамил? Не прошмандовка, а сексуально раскрепощенная… От напряжения в команде уже воздух звенит, и Вадим, за грудки взяв Волкова, однажды припирает его к стенке, выговаривает за все хорошее. Тот злится. Трахаются они молча, и Вадим к нему целоваться больше не лезет. Не больно-то и хотелось. Замечает, что Волков порой достает что-то из внутреннего кармана гимнастерки, бумажку какую-то, посматривает на нее и прячет обратно. Влюбился, понимает Вадим. Вот долбоеб-то романтичный… Кто там на бумажке, чье прелестное личико, Вадиму по барабану. Важно, что Волков под ним ноги раздвигает, покрывается капельками пота его поясница, бугрятся мышцы на спине и руках, и даже если он думает о ком-то другом, трахает его все равно Вадим. На этот раз, за неделю до эвакуации из горячей точки, Вадим спрашивает: — Ты в какой город вернешься? Может, пересечемся? — Зачем? — вполне искренне удивляется Олег. — Ну не знаю, может, по пиву выпьем, а может, я тебя по старой памяти выебу. Олег смотрит зло и цедит: — Я работу и личное не смешиваю. Вадим ржет — на полном серьезе ведь говорит эту чушь. — Да ты уже смешал, Поварешкин. — Как ты меня назвал? — Как-как. Как заслужил. Иди пожрать приготовь. Вадим перехватывает его запястье — ты че, серьезно думал, Волков, что я не предвижу твой выпад кулаком? А вот пинок по яйцам получается внезапным. — Гнида, бля, — стонет Вадим. И больше Волкова не жалеет. Пиздятся так, что песок в воздух летит, их пытаются разнять, кто-то — Джесс — выливает на них ведро холодной воды. Вадим сплевывает кровавую слюну, Волков одним глазом смотрит исподлобья — второй заплыл уже. Короче, номерами обменяться не удается, и когда спустя недолгое время они снова встречаются — заказчик-то стабильный, сука, полюбил их команду, — то даже не пожимают друг другу руки. Вадим зовет его не иначе как Поварешкин и наслаждается с того, как Волков бесится. Волков в ответ игнорирует все его предложения и приказы и делает все по-своему. И, зараза, прав ведь то и дело оказывается. Потом, когда Вадим раненый остается валяться в плену, Волков возвращается за ним ночью. Вырезает отряд партизан, взваливает Вадима себе на спину и тащит к машине, спрятанной в нескольких километрах. — Аккуратней, Поварешкин, — хрипит Вадим, — кишки щас выроню. — Еще раз так назовешь, — тяжело дыша, рычит в ответ Олег, — и я сам тебе их выпущу. Вадим булькает смехом — как же его задевает-то. Волков сажает его на землю, прислоняет спиной к высокому колесу внедорожника. Помогает расстегнуть одежду, закатывает футболку к горлу и бинтует. Бисеринки ледяного пота стекают по лицу, щиплет глаза, Вадим пытается отдышаться. От кровопотери и жажды совсем вялый. Надо держаться. — Да ладно тебе, Волков. Я ж просто шучу. Чего такого? — Слушай, Вадик, — невпопад говорит Волков, зубами рвет бинт и завязывает его концы в узелок. — Мне сняться надо срочно. Плевать на деньги. — Никуда ты не снимешься, охуел? Я на две недели из обоймы выбываю. Вадим, уставившись на Волкова, пытается в темноте его лицо разглядеть. Тот кусает губы. — Кое-что случилось у… В общем, неважно. Я сам с боссом объяснюсь. Да хоть неустойку ему выплачу. — Подожди-ка, — рявкает Вадик, внутри все тут же опаляет болью. Но он хватает Волкова за воротник твердой рукой. — Ты че, на миссию с прибором решил положить из-за своих хотелок? А как же я не смешиваю работу и личное? — передразнивает он. Волков отцепляет его руку от воротника. Бросает: — Выходит, смешиваю. Давай в тачку помогу забраться. — Гондон же ты, Поварешкин. Волков закидывает его руку себе на плечи, помогает забраться на заднее в машину. Вадим держит его цепко. Рывком расстегивает куртку, лезет под нее, Волков только возмущается, а ударить не может — конечно, добьет сейчас плененного и умирающего, если своими кулачищами будет тыкать. Да где ты, бля… Наконец пальцы подцепляют твердую бумагу, фотобумагу, точно. Вадим вытаскивает прямоугольничек из внутреннего кармана, пинает Олега в живот, тот на миг задыхается, а Вадима боль опаляет так, что он на секунду слепнет. Ткнув рукой вверх, чтобы вспыхнул свет в салоне, он разворачивает прямоугольник. Опять пинком отгоняет Волкова, только тот уже готовый и ловит за ноги. Фотку отнимает. — Поздно, Поварешкин, я все видел, — ухмыляется Вадим. Волков зло смотрит на него, складывает фотку снова и прячет в карман. Застегивает куртку. Сплевывает себе под ноги, а хотел, наверное, в Вадима плюнуть. — Че, к этому рыжему сваливаешь? Ничего так, симпатичный, ебать можно. Волков скалится: — Как приятно видеть, что ты ревнуешь. Пристегивайся, в дороге потрясет. Он захлопывает дверь так резко, что Вадим едва успевает поджать ноги, и садится за руль. Рычит мотор. В дороге они и словом не перекидываются. Вадим поверить не может: сваливает. Вот ублюдок. Да после этого Вадим всем раззвенит, какой Волков ненадежный, ему ни одного контракта не дадут после такого… И все же теплится в нем надежда, что Олег передумает. К вечеру следующего дня пропадает и Волков, и его вещи. …Спустя вечность Вадим за руки подвешивает Волкова на крюк и с наслаждением слушает, как тот тяжело дышит. Что, не ожидал, Поварешкин? Я тоже. А земля-то круглая. Вот и встретились вновь. Твоего рыжего я опять только на картинке увидел, а хотелось бы вживую. Волков предельно спокойно объясняет ему, что делить им нечего, пытать его бессмысленно, поэтому, предлагает, давай просто сядем и поговорим. Мы же знаем друг друга, Вад. Вадим обходит его кругом, кончиком ножа касается его подбородка и ухмыляется: — Знаем друг друга, Поварешкин? Ну-ну. Я работу и личное не смешиваю, знаешь ли. И с улыбкой заносит нож для новой кровавой метки.